ГЛАВА I — ГЛАВА II — ГЛАВА III — ГЛАВА IV — ГЛАВА V
AARON
И сказал Господь Моисею, говоря:
заповедай Аарону и сынам его: вот закон всесожжения:
всесожжение пусть остается на месте сожигания
на жертвеннике всю ночь до утра,
и огонь жертвенника пусть горит на нем.Лев.6:8,9
1 ноября – сумасшедший день
Четкого разграничения цветов больше не наблюдалось в этой комнате – только высокая контрастность; весь спектр тонул в бесконечных побегах чудных растений: стебли струились прямиком из стен, некоторые упирались корнями в потолок, бутоны свисали вместо ламп. Самое главное – их форма, которая от легчайшего колебания воздуха искажалась; оттенки менялись, сползали на соседние объекты, на людей, раскрашивая их в тон судорожному окружению. На фоне гремели глухие перкуссии и резонировали фортепианные эбори и айвори, чуть позже добавились вокальные трели, повинующиеся изменчивому, как сам пейзаж, ритму. Белоснежной гостиной больше не существует – остался лишь сад. В нем сейчас трое, и чье-то сердце перестанет трепыхаться через несколько секунд. Миссис Раав-Левит, в центре, изображая статую Андромеды на фонтане, сжимала в кулаке чашку.
Одна секунда.
У самых ворот стоит Аарон. В его дрожащих руках подпрыгивает ствол пистолета, направленный на вымазанного кровью Моуза.
Две секунды.
Капли поначалу лишь сели росой на его лицо, но теперь стекали ручьями всему по телу, предавая бледное алому. Из путаного узла волос выглядывала пара молодых, отгоняющих взгляд, рогов.
Три секунды.
По дорогому, поросшему пышной зеленью травы, паркету равномерным настилом распределялось багровое озерцо. Страх выдавливал слезы из широко раскрытых глаз Моуза. Шальной его взгляд скачет по знакомым лицам.
Четыре секунды.
В фоновый аккомпанемент подмешали тяжелые вздохи, барабаны стучали быстрее обычного, торопясь за сердцем Аарона.
Пять секунд.
Дрожь тронула тело Моуза. Падающий нож гулко лязгнул по паркету, едва уловимое эхо поплыло в прохладном воздухе сада, наполняющегося насекомыми. Аарон падает на колени, роняет пистолет на пол, шепот сползает с его синеватых губ.
Шесть секунд.
«Моуз, зачем? Так быть не должно…». И сад стал тонуть в темной воде.
Семь секунд.
Тишина – смерть.
19 октября – еще двенадцать дней здравомыслия
Капли дождя облепили автомобиль, сгущаясь в однородную, подвижную муть. Дворники не справлялись. Безмолвие в салоне было упрямым и неудобным. Аарон взял на себя ответственность разрубить его вступительным словом.
– Не самый удачный день для братского воссоединения, да?
Моуз разглядывал собственные ладони, размышляя над сходством запекшейся крови и ржавчины. Адреналин еще бродил по сосудам, мозг функционировал плохо.
– Надеюсь, ты никого не убил, – в конце вопросительная нотка.
Моуз помотал головой. Что-то новое виделось Аарону в брате, совершенно иное, от чего хотелось спрятать глаза.
– Нет. Зачем я здесь? В этой машине.
– Пусть это неправильно во всех смыслах, но мне вновь нужна твоя помощь.
Аарон некоторое время нерешительно щелкал языком, а затем бесцеремонно стал впрыскивать в еще шальную голову Моуза горьковатый раствор из собственных просьб и жалоб, касающихся города и его главной проблемы.
– Вряд ли я могу помочь. В последний раз все обернулось не лучшим образом. – Моуз исследовал собственные пальцы.
– Угу. Но твои… таланты сейчас бы очень пригодились. Я надеялся, что ты успел проветриться за эти месяцы.
– Мишель разве не справляется?
Аарон был рад, что в разговоре быстро и естественно всплыло это имя.
– Потому я здесь. Мики в больнице, – Моуз впервые посмотрел на брата в упор. В нем было что-то растрепанное, не столь привычно вылощенное. – У нее сильная травма головы. Частичная потеря памяти. Но жизнь вне опасности.
Моуз продолжал, не мигая, смотреть на брата; шум дождя снаружи затихал.
– Что произошло?
Остаток дороги был посвящен деталям случившегося: Моуз внимал почти всегда молча, разбавляя монолог редкими вопросам. Аарон с детства был языком их четырехглавой компании. Моузу же коммуникация давалась обязательно через мокрый лоб, за редкими исключениями – хаотичность мысли было тяжко водрузить на кончик языка.
– Вот так все у нас плачевно, братец, – заключил Аарон.
– Ты думаешь, это может быть он?
– Не начинай эту параноидальную шарманку. У меня и в мыслях не было…
– Нет, ты боишься, так оно и есть, потому за мной приехал. – Моуз торжествовал – сжимающие руль пальцы захрустели. – Боишься за свою жену, за свое положение. А еще того, что раньше считал бреднями. Паранойя, да? Что теперь скажешь? Стоило из-за этого стеной меня ото всех огораживать?
– Не сравнивай это! – Лицо Аарона покраснело. – Какого черта, Моуз? Чем ты травишься сейчас?
– Я даже не курю.
–Телефонные звонки из небытия больше не поступают?
– Затихло все. Слушай, я что на допросе? – Аарон промолчал, уставившись на дорогу. – Вот и хорошо. Все в порядке. Как дела с выборами?
– Плохо. Из-за всей этой кутерьмы Кингсли сцапал шесть моих плановых точек. Потому с нашей, теперь уже общей, проблемой нужно разобраться как можно скорее.
– Теперь твою крайнюю обеспокоенность я понимаю еще лучше.
Братья, увлекшись болтовней, не заметили, как въехали уже в пределы Уоррена. Моуз не сразу узнал родной город: влияла не только пасмурная погода, но сама атмосфера кругом. Складывалось впечатление, что город незаметно опустел.
– Я же тебе говорю, – заметил Аарон, – Кингсли выпил всю кровь из меня, а похититель детей, похоже, из всех горожан. Нас здорово подкосило.
– А где же все это время был ты? Почему вовремя не забил тревогу?
Аарон выдержал долгую паузу, чтобы слова его не показались Моузу оправданием.
– Я был здесь, старался поддерживать порядок. Но в одиночку это давалось нелегко.
Припарковав свой Ягуар возле нищенского мотеля, Аарон создал сильный контраст пейзажа. Настоятельная просьба Моуза – обязательно лишь наличие кровати. Комнат без телефона, к сожалению, не оказалось. Почти сразу после отъезда брата Моуз бросился в глубокую пучину шестнадцатичасового сна.
12 ноября – еще тысяча четыреста сорок восемь дней здравомыслия
Пена катила взад-вперед гальку, перебирая на ней унылую мелодию волн. Моуз вглядывался в горизонт, сопротивляясь бесплотным шлепкам ветра. Рядом ежился от холода ноябрьских вечеров седовласый офицер полиции с совершенно незапоминающемся именем и лицом, аналогичным ссохшемуся яблоку.
– Значит, здесь вы нашли его тело?
– Тело? Все, что от него осталось. Совершенно случайно, кстати. Плавать здесь, вообще-то, воспрещается, но ребятне поди растолкуй. Так вот они и заметили, что к берегу прибило что-то, на руку похожее, – вслушиваясь, Моуз присел на корточки и стал согревать в ладони гальку. – Перепугались жутко. Сразу в полицию. К вечеру прислали на побережье ажник конвой федералов – машин десять. Вот иховы водолазы и все тело обнаружили.
Моуз бросил теплый камешек в сторону воды, и пучина моментально его проглотила.
– Понятно. А про того парня ничего не выяснили? С порезанным горлом, я вчера упоминал. Его должны были найти приблизительно в этом месте.
– Парня? – дедуля почесал в затылке. – Да нет, не припомню. А давно?
– Лет пять назад.
– Нет. Не слыхал. Может в архиве что есть, но показать ничего не могу, вы ж без лицензии, сами понимаете. Но могу поискать.
– Да нет, спасибо, – Моуз поднялся и отряхнул полы пальто. – Вы и так помогли.
Там они распрощались. На парковке в кармане зашевелился телефон.
– Алло? Да. Узнал все, что нужно. В полиции о нем никто не помнит, а подобные нераскрытые убийства обычно врезаются в память.
– Значит, он выжил.
– Угу. Но никаких следов. Зато утопленное тело обнаружено.
– Она все равно врет.
– Да, я тоже так думаю. – Моуз морщил лицо от ветра, забираясь в машину. – Наличие тела лишь подтверждает наличие преступления. Но я все еще не уверен, что его совершил тот парень. У меня совсем другие подозрения.
– Ищи дальше. Ищи.
Моуз повесил трубку. Уже в машине раздался еще один телефонный звонок, на этот раз от Аарона. Подушечка большого пальца скользнула по красной кнопке.
Всего пару месяцев назад в их офисе объявилась милоликая девушка, студентка местного вуза. Моуз потом еще долго гадал, почему такая простенькая дама, ничем не примечательная, даже местами жалкая, вызвала у его брата столь длительную и стойкую симпатию. Понятие «любви» в романтическом смысле Аарона всегда было чисто теоретическим. Аарон обычно использовал свой природный дар обольщения, подкрепленный редкостным красноречием и беспощадным остроумием, для разовой, но скоропостижной близости. Однако в этот раз весь арсенал оказался небоеспособен, что серьезно подрывало монументальную самоуверенность юного Казановы, но, конечно, лишь больше распаляло желание – возможно, именно в череде отказов и перманентной кротости, граничащей с безразличием, и сокрыт алгоритм долговечных чувств. Тогда просьбу девушки помочь ей в поиске элемента старой картины братья оставили без особого внимания. Но уже после полутора месяцев ухаживаний Аарон сам принялся убалтывать Моуза разыскать ту туманную персону. Шокирующее известие. Если раньше на плечи Моуза ложилась забота о старшем брате, доскональное планирование его карьеры, помощь во всем, за исключением любовных похождений, то теперь даже эта сторона жизни нуждалась в поддержке. Вообще-то, мелкая организация, которую создали братья, быстро набирала обороты – небольшая консалтинговая контора с очень широким спектром услуг, в который, однако, не входил частный сыск. Моузу пришлось капитулировать перед цикличными просьбами Аарона.
– Пойми, ее просто мучает совесть.
– Ты сам-то веришь ее байкам? По-моему, они граничат с бредом.
– Да, есть такое. Но все же я очень прошу тебя заняться этим делом. Это нам обоим жизнь облегчит.
«Это облегчит тебе доступ к ее трусикам. Братец перепутал жизнь с постелью». Однако Моуз промолчал. Глаза девушки ретроспектировали совершенно иную мотивацию – страх того, что тот человек все еще жив и сейчас ходит по этой земле. Разумеется, обещание разобраться с делом было дано брату, хотя и без особого энтузиазма.
И вот он здесь. В поисках человека по имени Сэмаэль Росс. По словам девицы, родители хотели назвать мальчика Самюэлем, но в роддоме безграмотная медсестра допустила ошибку, которую позже никто не пожелал исправлять. Родители посчитали это знаком свыше. Изложенный факт составил в итоге одну из основных проблем поиска – в некоторых базах данных сердобольные сотрудники намеренно исправляли редкое имя на популярный аналог.
Моуз перепрыгивал кочки проселочных дорог, изрезавших дрянной городок вдоль и поперек. Лишь мысль о том, что едет в направлении дома вселяла в душу хоть какой-то оптимизм. Он опустил стекло и прикурил. Если верить школьному архиву, парень действительно учился в одном классе с новой пассией Аарона, однако самолично забрал все документы и вместе с отцом мигрировал куда-то на юг. Ни одна из местных больниц не согласилась сотрудничать и предоставить хоть какие-то крохи информации о раненом пять лет назад подростке. В полиции тоже все глухо. Чем больше Моуз пытался разобраться в случившемся, тем больше ему казалось, что он гоняется лишь за плодом больного воображения.
22 октября – еще девять дней здравомыслия
– Как тебе это нравится? – Аарон шлепнул по столу распечаткой рейтингов. – По итогам социального анкетирования, Кингсли впереди меня на девятьсот добрых голов. Я на одном пороге с рухлядью Ченнингом. Порогом, ниже которого клоака мира!
Медитировавший над материалами дела Моуз вяло поднял глаза на брата.
– А чего ты ждал? Люди не очень жалуют человека, который не может разгрести бардак в собственном городе.
– Именно поэтому ты здесь. Сидишь в этом мотеле, за который, кстати, плачу я, и ничего не делаешь, – активная жестикуляция.
– Именно поэтому я попросил комнату подешевле. И я делаю. Сегодня вот в деле наметились ощутимые сдвиги.
– Да? И какие же?
Решив, что приход Аарона знаменует определенные трудности в размышлениях, Моуз подошел к окну и прикурил.
– Ты ж вроде бросил, нет?
– Это травка.
– Еще лучше.
– Когда я пробивал тебя в мэрию, такие мелочи не были проблемой.
– Так что за сдвиги?
Моуз смотрел на черное беззвездное небо и заметил, что снова тянет дождем – и правда, веяние промокшего воздуха перебивало душок заплесневелых стен. Аарона трясло, словно щепку на ветру. Он не мог наверняка сказать, откуда слизнем выползает этот страх, из каких гнойников его души.
– От тебя несет… Ты что, с похмелья?
– У тебя есть подозреваемый?
– Есть. Твоя жена. – Моуз выпустил изо рта мутноватое облачко.
– Дай-ка мне тоже, – Моуз настороженно передал Аарону косяк. Старшему брату тихий дым все же помог унять дрожь, но спровоцировал приступ кашля. – Ох, и где ты только ее берешь…
Запах истлевшей травы, вместе с комнатой мотеля, заполнил собой ноздри собеседников; марихуана окунула Моуза в лужу воспоминаний и подталкивала обсудить его с братом. Аарон тем временем боролся с тошнотой.
– Моуз, не неси чушь. Максимум, на что она способна – это аккуратно ходить налево. Последнее время стал за ней замечать. Ну, она и раньше была странноватая, не слишком общительная особа. Но теперь она стала чаще задерживаться на работе, стала еще молчаливее. Все как-то не вовремя, – Аарон неожиданно громко рассмеялся. – Кажется, я ною, как сорокалетняя домохозяйка.
– Ничего.
– Будь у нас время, я бы попросил тебя проследить за ней. Но на тебе и так куча моих проблем. Прости.
– Да все в порядке. Я справлюсь с ними. Только… – Моуз вздохнул. – Я сам доставил тебе множество проблем. Вероятно, мне так и не удалось оправиться от случившегося тогда. Столько людей пострадало из-за меня, из-за нас. Череда бед тянулась из той моей оплошности. Я так и не разобрался со всем. Я чуть не зарезал подругу твоей жены. Ха, даже не знаю ее имени, лица не помню, только ту морду. Бедняжка ведь просто зашла в гости.
– Предыдущий мэр заслуживал чего-то подобного. Не понимаю, за что ты себя так коришь. Жители города готовы были на руках тебя носить, как героя-освободителя! А ты спрятался в своем панцире. Остальное – лишь побочный эффект твоей зависимости, от которой ты избавился. Избавился, так ведь?
Моуз запустил укороченную версию косяка в открытое окно и вернулся на кровать.
– Так уж я устроен. Всю жизнь я пытался доказать всем вокруг, насколько я важен и нужен, но стоило мне заглянуть в свое прошлое, как страх вскружил мне голову.
– Потому, ты решил последовать примеру Эдипа и просто трусливо убежал.
Моуз вскинул одну бровь.
– Не вижу ничего общего. Да и с каких пор Эдип стал трусом?
Аарон устроился в украшенном десятками дыр кресле и начал свою тираду – давно ему не выпадало шанса подискутировать о философии.
– Почему-то считается, что Эдип был мучеником, несправедливо понесшим наказание за деяния, о которых понятия не имел. Хотя и был повинен. По сути он отвечал за поступки слепца, не знавшего о том, что он слеп, блуждавшего в темноте, лишь однажды познавшего мир. Познав правду, он выколол себе глаза, он выколол себе глаза и ушел из города. Не трусливо ли это по-твоему? Вместо того, чтобы наконец прозреть от многолетней метафорической слепоты, он погрузил себя в слепоту физическую, дабы не видеть больше ужасов и страстей земных. Но в первую очередь – своих собственных грехов. Только на первый взгляд выкалывание глаз – поступок отчаянный, даже героический. На деле же то поступок напуганного человека, глупый и трусливый.
– Что ж, скорее всего, я трус. Не могу этого отрицать. До сих пор даже не навестил Мики.
Аарон вскинул брови практически до самых корней белобрысой шевелюры.
– Ты что, серьезно? Но она же так этого ждет.
– И я жду, – Моуз закивал: позабытое чувство вины вновь кололо кожу; стыд царапал горло. – Но заставить себя не могу. Боюсь смотреть, как самый светлый и добрый человек на планете обращается в безликий призрак. И все по моей вине, потому что меня не было рядом в нужную минуту. Ты прав: я трус, который предпочтет оставаться слепым. Хотя бы еще на несколько дней, – Моуз прилег, стальной на ощупь матрас заскрипел. – Кто-то постоянно звонит сюда с незнакомого номера. Я боюсь взять трубку. Вдруг, это Мики. Или того хуже – рецидив.
Аарон глубоко вздохнул и встал с кресла. Номер мотеля Мишель он не давал.
– Ты ведь знаешь, что она влюблена в тебя со старших классов?
– Мики никогда не говорила напрямую, но я догадывался. Хотя все пророчили ей тебя в качестве идеальной партии.
Аарон поднялся из кресла.
– Надеюсь, тебе действительно стало лучше и нам удастся разобраться с этим делом, – Аарон положил свою бледную ладонь на плечо брата, Моуз накрыл ее своей.
– Спасибо. Я рад, что вернулся. Хотя мне порой кажется, что этот город сводит меня с ума.
– Мне тоже, братец. Но Мики все-таки навести.
Аарон слегка похлопал его по плечу и немного ошалевший побрел к выходу из вонючей коробки.
– Скажи, ты правда думаешь, Лили причастна к этим похищениям?
Моуз пожал плечами.
– Есть подозрения, но на сто процентов сказать не могу.
По дороге домой он размышлял над тем, как быстро может рухнуть многовековая империя, как быстро человек сбивается с пути, неважно, как много ему твердили и указывали на верную дорогу, не демонстрируй им правду – без пастуха стадо овец мгновенно превращается в кучку разрозненных диких животных. Моуза не было в Уоррене всего несколько месяцев, а как ощутимо расшатались опоры города, несмотря на все старания Аарона держать контроль. Теперь даже место губернатора под большим вопросом. Нет, как бы он не обманывал себя и не утешал, истинная власть сосредоточена не в его руках.
Ему вдруг почудилось, что жена действительно может кого-то убить; что подозрительное поведение, которое он списывал на измены, на самом деле может оказаться чем-то гораздо более страшным.
Надо над этим поразмыслить.
Да.
***
Рост Аарона – 178 сантиметров, и это все объясняет. Два сантиметра до идеала – этот маленький изъян характеризует жизненное положение. Ему всегда не хватало пары сантиметров до идеала, во всем: почти первое место на школьных спортивных соревнованиях, почти самый одаренный мальчик в университете, почти успешный мэр и семьянин. Какая-то пара сантиметров всегда отделяла его от цели, от финального успеха. Всюду это «почти». И если рост удачно компенсировался толщиной подошвы, то что же со всей остальной жизнью? Моуз – компенсирует жизнь? Только снаружи. Внешняя самоуверенность, педантичность и прилежность лишь прикрывают испуг. О да, Аарон очень напуган. По пути домой он заглянул в придорожный супермаркет и захватил оттуда бутылку Джемесона. На всякий случай.
23 октября – еще восемь дней здравомыслия
Аарон перескакивал через ступени, проскользая мимо однородного марева больничных стен. Возле палаты Мишель уже гудели роем люди, среди которых легко просматривались шарообразные очертания начальника полиции и суховатый профиль младшего брата.
– Аарон! – встрепенулся Моуз, когда тот стал шумно протискиваться среди месива из полицейских и некоторого персонала больницы. Краем глаза мэр заметил, что в палате суетятся люди в халатах и офицерской форме; Мики там уже не было. – Рад, что ты так быстро приехал.
– Где Мики? И какого черта тут столько полиции?
– Мистер Левит, – вмешался Мэтью Транн. – Я понимаю, что вы сейчас на взводе…
– Еще бы я не был на взводе! Вы вырвали меня с важного совещания, и я хочу знать, что…
– …но я предлагаю отойти в сторонку и спокойно поговорить.
Трое удалились в испачканную сигаретными смолами комнату для курения; сквозь господствующий там запах было нелегко пробиться, лицо Аарона тут же сморщилось в отвращении.
– Мишель в коме, – заявил глава полиции, внося свою посильную лепту в местные ароматы зажженной сигаретой. Маска спокойствия плохо держалась на его лице. – Утром ей по ошибке поставили капельницу с…
Голос начальника полиции поплыл в неизвестном направлении, уши Аарона больше не воспринимали внешние звуки, только шорох собственных мыслей; сердце стало гонять кровь гораздо быстрее. Почему сейчас? Почему именно сейчас? Сквозь пелену нечеткости еще пробивались очертания слов Моуза. «Может, умышленно…». Затем стук неровного пульса.
Аарон почувствовал, что готов свалиться на пол. Рукой он нащупал стол и оперся на него. Перед глазами все еще плавало.
– Мне… – Аарон сомкнул губы ощущая приступ тошноты. – Мне нужно на воздух.
Он буквально вылетел из дверей больницы. Согнувшись он жадно глотал воздух, пытаясь побороть тошноту. Мир замедлял ход, прекращал вращение. Курящие возле урны санитары испуганно таращились на растрепанного чудика. Один из них улыбнулся: «Визит элиты, друзья…» Аарон глубоко вдохнул, выпрямился и двумя большими шагами приблизился к незнакомцам.
– Здесь нельзя курить!
Он шлепком выбил сигарету из рук одного санитара. Второй лишь усмехнулся: «Ты полегче, мужик. Стоматологическое отделение сегодня не работает», – и сделал затяжку. Правой рукой Аарон нарушил шутнику симметрию лица. Тот от неожиданности приземлился задницей на асфальт. Другой двинул Аарона под дых – тошнота, с которой он боролся, в этот момент победила: завтрак лужей растекся под его глянцевыми оксфордами. Санитар изобразил отвращение. В этот момент в дверях появился Моуз и Мэтью Транн. Аарон, неспособный дышать, повалился на землю; поток необъяснимой ярости затих. Моуз помогал брату подняться, за спиной послышался голос начальника полиции.
– Так я и знал. Стоит этим двоим оказаться в одном месте в одно время – жди беды.
Аарон вытер с губ желчь. Моуз помог брату добраться до машины. Транн где-то позади разговаривал с перевозбужденными санитарами.
– Спасибо, – выдавил Аарон забираясь в машину. – Садись за руль, Моуз. Отвези меня домой.
По пути Аарону стало гораздо лучше. Он откинулся на пассажирском сидении, закрыл глаза и на минуту прикорнул.
– Больше так не делай, – голос брата прогнал сонливость. – Я жутко испугался.
Аарон приоткрыл один глаз.
– Знаешь, я тут подумал, что возможно зря клеветал на твою жену, – Моуз вздохнул. – Я до сих пор считаю ее сумасшедшей стервой, до сих пор уверен, что это она порезала на куски того бедолагу и потом выкинула в море, а нам рассказала красивую сказку. Но к похищениям она не имеет отношения.
Аарон одним открытым глазом наблюдал за братом.
– Может это Мишель?
Аарон закрыл глаз.
– Моуз, я не хочу слушать твой бред. Высади меня прямо здесь я пройдусь пешком.
Повинуясь воле брата, Моуз остановил машину. Как только Аарон скрылся в лабиринте городских построек, он достал из кармана пакетик белых капсул и одним махом проглотил четыре штуки.
25 октября – еще шесть дней здравомыслия
Зеркало ужасно раздражало; в нем жило отражение малознакомого человека: щетиной поросли впадины щек, волосы совершенно не слушаются, взгляд водянистый. Когда он успел стать таким? Глоток виски отозвался в груди. Перед носом то и дело мелькала обезумевшая от первых холодов муха. Расстегнутая рубашка, заляпанная майка, полупустая бутылка. Аарон что-то выискивал в собственных газах. В спальне гудел телевизор, из него вещал безымянный аналитик, бормотал несвязно о предвыборной компании кандидатов, о рейтингах и шансах. Аарон хлопнул дверью. Информация достигала мозга волнообразно.
Жена вернулась не так давно, но уже спит, похоже, не заметила его присутствия. Под гнетом алкоголя его вдруг озаботило: может, действительно, кто-то потрахивает его благоверную на стороне. Сейчас этот вопрос стал даже острее гнета отставания в предвыборной гонке. Надо Моузу заняться еще и этим делом.
Позвонить ему сейчас?
Нет.
Аарон вернулся в спальню, телевизор перестал бубнить, экран пошел серой рябью; он прикончил тот тихий шелест нажатием кнопки. Миссис Раав-Левит мило свернулась калачиком на своей половине кровати. Изящна даже во сне. У Аарона было много женщин, но столь безупречной – никогда. Что же было в ней такого, что некоторое время он даже не мог смотреть на других? А что, если Моуз был всегда прав на счет нее? Горлышко бутылки заскрипело об натянутую кожу, костяшки пальцев побелели. Желание разбить бутылку о спящую голову молнией сверкнуло в голове. Но вместо этого он поставил бутылку на пол рядом с кроватью, освободился от одежды и нырнул под одеяло. Сон быстро укутал хмельной рассудок. «Ш**ха». Аарон произнес это вслух и перевернулся на другой бок.
Прав он?
Да.
26 октября – еще пять дней здравомыслия
Вечером Моуз позволил себе совсем немного отдохнуть от изнуряющей работы и насладиться прогулкой среди дождевых капель. Однако, когда он, уже до нитки вымокший, добрался излюбленной скамейки в тиши городского парка, дождь предательски затих. Вокруг было пустынно, веяло прохладой – после бесконечной жары нынешняя погода казалась раем. В кармане куртки Моуз зашуршал пакетиком. Жаль, что футляр так глупо потерялся. Очень жаль. Он отправил в рот четыре пилюли и закрыл глаза, чтобы погрузится с головой в воспоминания того далекого дня, когда Мишель, еще будучи круглощекой девочкой, вручила ему тот черный футляр, который…
– Кхм! – громкий кашель вырвал Моуза из ласкового забвения. – Не ожидал тебя тут увидеть.
Перекрывая лучи редкого нынче солнца, над скамейкой возвышалась знакомая долговязая фигура, хотя на фоне Уоррена она виделась совсем неуместной.
– Лу? – в руках парня болталась тяжелая на вид сумка. – Что ты тут делаешь?
Паренек присел рядом.
– Хотел спросить у тебя то же самое. Я остановился у сестры. Частенько ее навещаю. А вот ты куда запропастился? Слинял от нас и даже не попрощался.
– Прости, времени не было, – Моуз стыдливо повел носом. И правда, как он так быстро смог забыть о той, другой стороне своей жизни за чертой города? – Как ты поживаешь теперь? Как миссис Фэроу?
– Я-то нормально, ты же меня знаешь, – Лу глубоко вздохнул. – А вот миссис Фэроу переживает сейчас не лучшие времена.
Сердце Моуза суетливо затрепыхалось.
– Что с ней?
– Говорят, – Лу откинулся на спинку и выдержал театральную паузу. – Говорят, мужа ее кто-то порезал серьезно, какой-то отморозок в сауне. Он теперь в коме – потерял много крови. Но это все наши сплетни рабочие.
– А что миссис Фэроу?
– Что-что? – Лу сочувственно поморщился. – Горюет безутешно. Из палаты благоверного и не выглядывает. На работе с той ночи не появлялась.
– Ясно.
Моуз вдруг почувствовал убийственную слабость во всем теле. Чтобы отвести внимание, он уперся взглядом в лужу чуть своих ног. Ему жутко хотелось забросить в рот еще пару капсул. Лу фоном еще что-то бормотал.
– Ладно, мне идти пора, – наконец сказал он, встал и закинул на плечо сумку. – Ты бы не сидел тут мокрый в такой холод. Заболеешь еще.
– Мне нравится такая погода, – отозвался Моуз. – Прохладно, свежо, совсем не печет.
– Не переживай, – Лу улыбнулся на прощание. – Скоро тут будет настоящее пекло.
***
Пустой пакетик из-под пилюль Моуз пустил по ветру. На город уже опускались сумерки. Отсюда – с высоты скалистого участка в пяти милях от Уоррена – это выглядело завораживающе: тут и там загорались огни в окнах, фонари, проступали в тени неоновые вывески, на бесконечных перекрестках мигали светофоры. Моуз собирался с мыслями, чтобы вынести этому зрелищу приговор, но фармацевтика вновь разбрасывала их по черепной коробке. Самые лучшие слова она закинула на люстру. Та не выдержала и рухнула на пол – это отдалось болью в затылке. Боль, в свою очередь, застила пеленой глаза, и вид города Моузу стал невыносим. Уоррен – мучительная преграда на его пути.
«Цвета стали ярче, или это пилюли дают о себе знать?»
Вкручивая взгляд в центральную улицу, Моуз тяжело и медленно возвел руки к небесам. Вертикальная линия пересекла горизонт прямо в сердце города и разошлась в стороны, стирая на своем пути сотни зданий, сотни же столбов, десяток водонапорных башен, единицы заводских построек. Уоррен расступился. Не опуская рук, Моуз закрыл глаза и втянул полные легкие воздуха, лишенного примесей мыла, сероводорода и помоев. Его губы растянулись в блаженной улыбке. Когда он открыл глаза, пустыня вновь светилась высеченными из камня и стали атрибутами цивилизации. Руки его рухнули. Их руины он собрал в карманы.
«Пилюли, значит…»
Иссякший и понурый, Моуз, пиная пыль, медленно зашагал в сторону трассы к остановке. Проходящий автобус в город должен был прибыть через четверть часа.
27 октября – еще четыре дня здравомыслия
Реальность начинает отдаляться. Каждый шаг ударом колокола отгоняет сознание Аарона все дальше в небытие. Окружающие предметы погрузились в невидимую оболочку, тонкое покрытие, но оно отделяет реальность на тысячи световых лет, сквозь нее не пробраться. Вновь накрапывал дождь, лужи шли мелкой рябью – в них тонула обувь. Аарон решил немного пройтись в надежде на то, что это поможет освежить мысли, избавиться от необъяснимого чувства полнейшей отстраненности.
Он только что отмаршировал центральную площадь, когда к тротуару подкатил черный Хаммер и стал медленно следовать за ним. Заметив это, Аарон остановился и вопросительно вглядывался в тонированное стекло. Задняя дверь с его стороны открылась и из нее вышла на тротуар сияющая улыбкой физиономия, оседлавшая статную тушу.
– Вас подвести, мистер Левит?
Голос хриплый и низкий до скрежета в ушных раковинах, седые пряди, такая же бесцветная борода на отлично сохранившимся лице, темно-голубой шейный платок – обязательный аксессуар, строгий костюм.
– Здесь нельзя парковаться, мистер Кингсли. – Аарон вымученно улыбнулся конкуренту. – От вашего приглашения я вынужден отказаться.
– И все же я настаиваю. Вы так совершенно вымокните.
Аарон оставил без внимания последние слова.
– Что ты делаешь в моем городе?
Кингсли повел бровью и неожиданно резко юркнул обратно в салон.
– Это уже давно не ваш город. И раз уж вы хотите беседовать через открытую дверь и мокнуть под дождем… – Он взглянул на Аарона исподлобья, лицо собеседника сияло злобой. – Я лишь хотел немного поболтать с вами.
– Не думаю, что нас найдутся общие темы для разговора.
– Ошибаетесь, – Кингсли растянул тонкие губы в улыбке, – мы с вами хотим одного и того же – власти, разве нет?
– Я хочу помочь людям, в отличие от тебя, – пробубнил одними гласными Аарон.
Кингсли закрыл глаза, улыбка стала только шире.
– Все мы хотим кому-то помочь: родственникам, друзьям, несчастным семьям.
Аарон молча развернулся и зашагал дальше; мокрая одежда противно клеилась к телу.
– Право, мистер Левит, – автомобиль медленно двигался следом: дверь закрыта, в опущенном стекле все та же улыбчивая морда, – не стоит так активно демонстрировать свою враждебность.
– Иди к черту! – Аарон старался не ускорять шаг.
– Ох, Левит, ты еще хуже собственной женушки.
Аарон остановился. Пальцы сами собой сжались в кулак. Он попытался вернуть контроль над телом: закрыл глаза, стал дышать глубже и реже. Реальность вновь казалась слишком далекой, словно на все смотришь через огромный телескоп, но не только смотришь: чувствуешь, слышишь, осязаешь тоже. Что-то коснулось его пальцев.
– Возьми это, – Кингсли из окна протягивал ему конверт.
– Что это?
– Это? Итоги предвыборной гонки. В картинках.
Аарон выхватил конверт и стал растерянно водить взгляд взад-вперед от него к вручителю. Кингсли помахал рукой на прощание. Мотор зарычал, стекло скрыло оскал, машина помчалась вверх по улице. Аарон зашагал в обратном направлении, уже скоро вернулся к своей машине. Дождь беспощадно сыпал на город. Сиденья моментально насытились водой, струящейся с мокрой одежды. Аарон неподвижно разглядывал конверт, кажущийся таким далеким. С волос сорвалась одна капля, за ней вторая – бумага совершенно размякла; размякли и мысли Аарона.
18 апреля – еще двести два дня здравомыслия
В дверь настойчиво постучали. Моуз отогнал набредший на него сон и вскочил с дивана. Похмелье давило на виски, чтобы ослабить тиски Моуз глотнул прямо из бутылки чего-то жгучего. Раздался еще один стук. Тук-тук.
Где же все? Почему никто не откроет?
Окна занавешены, едва цедят свет. В доме Аарона, похоже, никого больше нет. Они оставили его тут? Все-таки оставили, сбежали. Ублюдки! Моуз крепко сомкнул веки, но мысли все равно путались.
Так он живет здесь, в доме брата, уже с неделю, может, больше. Аарон поместил его здесь в тот момент, когда мир Моуза сжался до размеров одной комнаты, а угроза передозировки стала более, чем реальной – он решил, что тут, под боком, будет безопаснее еще и в смысле городских сплетен. Без привычных доз сознание младшего брата искривлялось в совершенно неожиданных направлениях: галлюцинации участились и добавили в реализме, память то и дело оступалась, паранойя разворачивал при каждом минимальном поводе, а поводов у Моуза было в достатке.
Пробираясь сквозь полумарак коридора, Моуз приблизился вплотную к входной двери. За ней еще шуршали ботинки, бегала полосами тень. Снова стук. Ощущение, что стучатся изнутри черепа. Голос за дверью – несмелый шепот. Линии тени ожили, стали хозяйничать в комнате, стук превратился в настойчивый бой.
В доме Аарона всегда царила странная атмосфера. Хозяйка, госпожа Левит, имела особое понимание порядка и гармонии. Конечно, она не смела противиться абсурдному чистоплюйству мужа, однако умудрялась обставить все в своем стиле. Большую часть времени Муз проводил именно с ней, и если ранее считал миссис Раав-Левит напыщенной, своенравной и, в некоторой степени, чокнутой стервой, то теперь находил в ее обществе определенное успокоение. Ее крайне мифологизировнная история о Сэмаэле Россе, пересказанная в уже привычных вечерних беседах, перестала казаться столько надуманной бессмыслицей. «Однажды, он вернется. Я это знаю» – твердила она. Ее жуткие описания той ночи плавно перекочевали в дурные сновидения, а сновидения, как водится у Моуза, обычно слишком плотно граничат с реальностью. Образы давно позабытые и утерянные в закоулках разума теперь, бывает, шныряют по дорогим апартаментам брата, бесконтрольные и пугающие. Раньше – выкидыши больной женской фантазии, теперь физическая угроза.
Обычно Моуз старался не выходить из отведенной ему комнаты, разве что в туалет или в кухню, но сегодня прикорнул не на привычном месте, и этот кошмарный сон видится ему в гостиной. Разумеется, это всего лишь дурной сон. Ночные кошмары нынче весьма бойкие. Моуз набрался смелости и с давящим чувством в груде распахнул входную дверь. В комнате стало холодно – ее измазал черный цвет. Сейчас в дверном проходе размахивал крыльями ангел смерти, не больше не меньше, солнечные лучи танцевали за спиной, прорываясь сквозь бурное черное оперение. Змей разинул пасть. Моуз не смел оторвать взгляда, шевельнуться или заговорить. Крылатый змей медлил, молча наблюдал, наслаждаясь страхом. Затем он подошел ближе и изогнулся, приблизив свою противную морду к щетинистому лицу Моуза. Последний развернулся, привстал и в несколько прыжков добрался до кухни.
– Где она? – загромыхали гласные и согласные, первая разборчивая речь. – Где миссис Раав-Левит?
Вот зачем он здесь? Ну конечно! Это Сэмаэль, он пришел закончить начатое. Моуз выкрикнул что-то невнятное, выхватил из стойки нож и понесся навстречу крылатому мраку. Тот начал отступать. На лестнице образовалась фигура миссис Раав-Левит.
– Какого черта тут происходит?
Но Моуз ее не слушал. Дура, я спасаю твою жизнь. Он уже летел на Сэмаэля, готовый принять смерть, почти счастливый от этой мысли. И смерть подступила: пернатые крылья захватили теперь уже невесомое тело Моуза, перед глазами закружился бесконечный их поток, все теперь закутано в черную вуаль. Именно так он все себе и представлял. Хорошее окончание плохого сна.
31 октября – последний день здравомыслия
В баре было до духоты людно; нотки этилового пойла и мокрых подмышек сводили с ума. С недавних пор воздух в городе в целом казался прокаженным. Бармен протирал пивную утварь, горожане шумно обсуждали матч. Выборы в губернаторы штата, похоже, будут полным провалом, рейтинги успели сползти до предела. Теперь слухи о проклятии города Уоренн растеклись по всей стране. Бредни Моуза активно ворочались в голове, и он настойчиво подмывал собственные мысли изрядными порциями спиртного. После бара он обычно брел в ближайший мотель и валялся там до самого утра, невосприимчивый к телефонным звонкам: ни брата, ни жены, ни коллег. И все ничего, если бы не слезоточивый запах мочи.
– Аарон, я не думал, что найду тебя здесь. – Рядом с барной стойкой материализовался Моуз.
– Какого черта тебе тут надо? – огрызнулся Аарон. Ему уже слишком надоели бесконечные версии брата, которыми он сыпал ежедневно. Моуз, вероятно, портил себе кровь очередной дрянью. Город от него требовал такого самопожертвования.
– Послушай. Я знаю, ты зол, но у меня есть кое-что, – Моуз протянул брату свернутый листок бумаги. – Набросал тут – знаешь? – фоторобот преступника.
Он наклонился вплотную к Аарону и прикрыл рот ладонью, чтобы посторонние не услышали.
– Кажется, это тот самый.
Аарон развернул листок: на нем среди извилистых чернильных тропок и бесчисленных штрихов просматривался четкий образ крылатого змея: пасть его раскрыта и практически дотягивается до хвоста. Старший брат иронично прикинул, что будь он учителем рисования, то поставил бы неуд за такую работу – Моуз всегда был дерьмовым художником.
– У меня есть классная идея. Почему бы тебе сейчас не взять такси и не поехать ко мне домой, а? Отоспишься, проветришься. Когда я приеду, устроим небольшой семейный совет. А вот это, – он скомкал лист и бросил его брату в лицо, – засунь себе в задницу!
Последние слова Аарон буквально выкрикнул, обратив на себя взоры доброй половины местной аудитории. Растерянный, Моуз сию же секунду попятился спиной к выходу из бара, попутно задев бедром низенький столик и опрокинув два стула. На улице он оглянулся по сторонам: к стене соседнего дома привалился бомж и что-то горланил, в тусклом свете фонаря кого-то дожидалась рыжеволосая дама – очевидно, легкого поведения, а на мусорный бак в паре футов от его ног мочилась дворняга. Закрыв глаза, он шепотом бормотал проклятия, с усилием вздымая руки к небесам. Завидев, что ничего не произошло, Моуз зашагал по бульвару прочь. Только добравшись, спустя пару часов, до объездной дороги он почувствовал, что наконец способен вздохнуть полной грудью, среди убегающих вдаль рядов стройных сосен.
***
– Да неужели это наш доблестный мэр выпивает в баре, – легкий хлопок по плечу. Молодая особа запрыгнула на соседний стул, закинув ногу на ногу. Сложно было сказать, сколько ей лет: легко сойдет и за школьницу, и за молодую бизнес-леди. Стиль одежды до крайнего неброский, элегантный макияж. – Что же вы делаете в баре в столь поздний час?
– Жду, когда такой вот ангел спустится с небес, чтобы наградить меня теплой беседой. – Он узнал ее – коллега жены. Раз или два он сталкивался с ней у себя дома с чашкой чая в руках – одна из тех сотрудниц, которых жена приглашает домой для укрепления корпоративного духа.
Особа залилась звонким смехом. – Не такой уж я и ангел, господин мэр. Поверьте мне. Вообще не терплю ангелов. Они все такие стерильные.
– И что же, это плохо?
– Конечно плохо! В них нет изюминки. Разве что в падших.
– А в нас, стало быть, есть?
– Есть, – подтвердила незнакомка. – Проблема всего ангельского в том, что творить они не умеют. Познавать тоже. В чем людям они, несомненно, уступают. Стерильны, как младенцы, говорю.
Аарон поморщился: «Может, не будем о детях».
– А о чем ты хочешь, милый?
– Давай о тебе. Кажется, тебя зовут Люси? И что ты пьешь? Мы вроде совсем недавно виделись, но я почему-то не могу припомнить.
– Да, я Люси. Твое имя мне известно. Ничего, если на «ты»? – Люси облизнула губы розовым язычком. – И я, пожалуй, глотну из твоего, не возражаешь?
Девушка притянула к себе бокал, не дождавшись ответа, прильнула губами к краю и сделала пару глотков. «Так что ты там говорил о детях?» На стекле остались отпечатки помады.
– А ты что же, новости не смотришь?
– Не люблю новости.
– Дети пропадают в городе. Поговаривают, маньяк.
– Да ладно! Вот жуть. У меня тоже с детьми проблемы.
– Какие же?
– Шумят соседи сверху. Я только заселилась, скандала не хочу. Вечно шум, детский плачь. Порой ночью спать невозможно.
– Ну ты бы все–таки с ними поговорила, – Аарон глотнул пива.
– Да ну, кто меня послушает. Вот если бы вмешался мэр и помог с этим… – улыбка, способная обратить в воск любого мужчину.
– Мне бы кто помог, дорогая. – Аарон уперся взглядом в пенистую массу.
– Неужели некому? Разве у тебя нет сил для этого? Ты же самый главный здесь! Ты местный спаситель.
– Хе, смешные у тебя аналогии. Возможно, ты права.
– Я всегда права, милый. – Девушка сделала не больше четверти глотка. – Если тебе некому помочь, тогда это сделаю я. – При этих словах Люси соскочила со своего стула. От нее несло слабым ароматом карамели вперемешку с запахом полыни. Ее губы полыхали жаром, глаза блестели. И без того одурманенное тело Аарона окончательно обмякло, внутри зацвело непреодолимое желание. Язык Люси, казалось, добирался до самой глотки, ее тонкое тело вплотную прижалось к телу Аарона, он не мог не ответить на моментальный порыв. Молодой мэр давно уже не испытывал подобного возбуждения. В голове ответственный за дела любовные привел отчет, как давно он спал со своей женой. Пальцы Люси пробежали по его ширинке, нащупав пульсирующий член, затем продолжили свое путешествие по брюкам Аарона. Когда их губы наконец разомкнулись, она взглянула на него так, словно могла разглядеть самый далекий уголок, самое потаенное желание и самый волнующий страх его души.
–Твой враг ближе, чем ты думаешь, – кончиками пальцев Люси касалась его щетинистой щеки, взгляд глубоко впивался в его глаза. – Ты знаешь, что нужно делать. Так действуй же, – щека прижата к его щеке, губы щекочут левое ухо. – Спасите нас всех, ваше высочество.
Аарон лишь улыбнулся в ответ и отхлебнул из бокала.
– Подумай над этим. Я пока пойду припудрить носик.
Оставив распаленного Аарона сгорать заживо, Люси рысцой забежала в туалет. Там, уединившись в кабинке, она запустила два пальца глубоко в горло, наклонилась над унитазом и разом срыгнула всю выпитую скверну.
1 ноября – сумасшедший день
Звезды постепенно затухали, поглядывая из-под истощенных туч. После звонка, дверь апартаментов четы Левит моментально открыли; в проеме показалась миссис Раав-Левит, завернутая в черный шелковый халат.
– Привет, Лили.
Зеленые глаза зажглись удивлением, круги вокруг выдавали жуткий недосып.
– Моуз? Что ты здесь делаешь? Я думала ты… – Лили помотала головой и жестом позвала Моуза внутрь. – Я даже не знала, что ты вернулся.
– Аарон разве не упомянул? – Как не странно, но она, кажется, была искренне рада видеть его. – Уже больше недели.
– Аарон? – Лили пригласила Моуза в гостиную. – Он со мной почти не разговаривает. С тех пор, как ты уехал, он сильно изменился. Сейчас, я принесу кофе и чего–нибудь перекусить. Ты наверняка голоден.
Лили суетливо повиляла в кухню и через пару минут вернулась с двумя дымящимися чашками, затем снова исчезла, чтобы принести нож и коробку начатого рулета.
– Я рада, что ты здесь. Теперь мне немного спокойнее.
– Аарон скоро приедет. Мы пересеклись в баре. Он собирается устроить «семейный совет».
Миссис Раав-Левит нервно улыбнулась. Нетронутая чашка Моуза источала пар.
Моуз старательно игнорировал те изменения, которые подмечал в брате последнее время, считал их второстепенной проблемой, и, похоже, зря.
– Когда ты уехал, Аарон стал много пить. Тайком. Я сама заметила не сразу. Мне вообще было сложно представить Ари со стаканом в руках. Потом все стало более очевидно, – Лили отхлебнула немного кофе. – Он закрылся в себе. Я пыталась быть дружелюбной, но позже сдалась. Он откровенно игнорировал меня. А потом появился этот взгляд. Ох, этот взгляд…
Лили разразилась громким плачем. Моуза это сильно смутило. Он неуверенно подвинулся к ней и неуверенно обнял одной рукой, сохраняя на себе отстраненный вид.
– Ты не представляешь! С ним стало страшно находиться в одном доме. Когда ты уехал, город преобразился. Не в один момент, постепенно. И Аарон, он тоже… – резкий всхлип, из-за которого Моуз вздрогнул и почти отдернул руку. Миссис Раав-Левит нужно было кому-то выговориться, – …стал другим. Его вот не бывает ночами дома. Вот где он сейчас?
Моуз не был готов к подобному диалогу и утешать у него выходило по обыкновению скверно. Он лишь смелее обнял и стал гладить выкрашенные волосы, размышляя над тем, когда всхлипы уже прекратятся.
– Аааа, вот и вы! Я так и знал, что вы в саду! Не правда ли, тут чудесно?
Лили и Моуз обернулись на звук знакомого голоса. В дверях пошатывалась фигура Аарона. Лили принялась вытирать слезы и неслышно заговорила. Она встала с дивана и двинулась навстречу мужу. Аарон чему-то улыбался, бросая на нее озорной, но туманный взгляд.
– Я пришел, как ты и просил. Ну что, начнем семейный совет, Аарон?
Но слова брата прошли мимо Аарона. Он достал из кармана Colt и выстрелил. Снова. И Снова. Все три пули утонули в Лили; кровь прыснула Моузу на лицо. Падая, Лили задела столик, видимо, машинально, пытаясь за что-то ухватиться, она вцепилась в кофейную чашку, горячий кофе ошпарил уже бесчувственную кожу. Моуз вскочил с дивана, глубоко и часто дыша. Он повернул окровавленную физиономию на брата, схватил со стола нож, измазанный шоколадом, но тут же опешил и выронил свое оружие. Безоружный Аарон на коленях, бубнит под нос бессвязный бред. Моуз не способный двинуться пытается соображать. Позади Аарона появляется стройный силуэт – пальцы скользят по растрепанной одежде старшего брата – затем опускается на колени и прислоняется щекой к дрожащему плечу.
– Что у вас тут за шум? Мальчишек нельзя и на секунду оставить, – Люси окинула взглядом комнату. – Ох, какой у вас тут беспорядок.
Сначала Моуз принял незнакомый силуэт за женский, но тут услышал в голосе знакомые тонки.
– Ну, чего вы такие грустные? – он привстал и притворился, будто отряхивает колени. Тело Аарона продолжало исходить судорогами; Моуз, как обычно в экстремальных ситуациях, потерял контакт с самим собой и теперь пытался хоть как-то вернуть былую функциональность. – Что ты так смотришь на меня? Мда… Встряхнитесь оба, давайте разгребать этот бардак. Я вам, так и быть помогу.
У Моуза не ворочались даже мысли, не то что язык, но одну фразу он все же как-то извлек из себя.
– Лу, – его голос дрожал; лицо молодого человека улыбкой откликнулось на имя. – Мужчина не должен надевать женское платье…
Прав он?
AARON
