Предисловие:
Случайный визит в дом умалишенных показывает,
что вера ничего не доказывает.Генрих Гейне
Когда стоишь спиной к безумцу, ощущаешь еле различимую неловкость, сродни пристыженной боязливости. Это чувство – итог многовековой истории того, что принято считать актом гуманизма, – изоляции всего выходящего за рамки нашего понимания. Но не безумны ли те, кто так эгоистично трактует человечность? Достаточно одного фатального обобщения: «искаженное мировосприятие». Известное клеймо, означающее сразу бездну крайностей, пусть даже диаметрально противоположных, и вот за спиной уже не частный случай, а целый блок психиатрической больницы. В голове роится ворох сомнений, а нужны предварительные итоги.
Во-первых, в большинстве случаев сумасшедший лишен той степени обаяния, которой обладает его медиа-инкарнация. Душевнобольной не симпатичен. Он в известной мере безобразен. С другой стороны, он свободен от бремени общественного марафона, и власть для него – что-то внутреннее, а не внешнее.
Во-вторых, сумасшествие – проклятье многих открывателей. Все новаторы от искусства и науки в глазах обывателя безумны, но не все клинически. Вспомните творчество Ван Гога и Акутагавы Рюноскэ.
Из полусотни интервьюируемых мы выбрали пятерых. Тех, о ком писал Мишель Фуко в «Истории безумия в классическую эпоху»; тех, кого принято противопоставлять структурированным областям разумного. Каждый приведенный фрагмент интервью – своего рода иллюстрация к одному из его тезисов: чтобы оставаться свободным, рок безумия необходимо нести «в себе». Но не ждите от нас урока психологии: много ли иллюстраций было сделано просвещения для?
У четырех избранных нами героев почти отсутствуют в речи алогизмы, фиксации и прочая атрибутика душевнобольного слога. Достаточно сообщить, что едва ли не у каждого второго собеседника они доминировали над прямотой и ясностью, но и с ними формат общения помог их минимизировать. Он заключался в том, что после вопроса бралась пауза на обдумывание. Это особенно действенно в диалоге с шизофреником, чья мысль конструируется не вполне линейно. Также ниже представлены фрагменты письма участников и комментарии практикующего психиатра А. А. Измалкова.
ПАЦИЕНТ Л.
В идеальном мире мы не станем смешивать понятия тюрьмы и клиники. Во второй лечение вытеснило заключение из графы «цель» еще в конце эпохи Просвещения. Поэтому, если человек тюрьмы все угрюмо ждет, человек клиники рвет и мечет (ровно до успокоительного укола) – между медициной и рассудком разыгрывается сложная партия, исход которой определяет сублимация пациента (для которой клиника – наилучшая среда обитания). Л. – единственный наш собеседник, разглядевший на шахматной доске победную стратегию.
Спившийся бездомный кандидат филологических наук – это клише. А если у бывшего университетского завсегдатая параноидальная шизофрения (паранойяльный синдром), отягощенная периодически проявляющимися маниями – это Л. По его словам, жена воплотила в жизнь сюжет бульварного романа, чтобы разлучить с ребенком и беспрепятственно зажить с новым мужем.
– Полагаю, вы будете это отрицать, но по карте у вас наблюдается склонность к садизму. Могли бы вы как-то объяснить эту графу?
Л. А вот и не буду отрицать. Объяснять… когда треть жизни идешь с болью плечом к плечу, волей-неволей вникаешь в ее механизм. Понимаешь, как она работает. И только дурак не находит применения знаниям на практике. Боль – важный инструмент влияния, но как это подает мой врач – просто способ жены огородить меня от ребенка. Садист и сволочь, мол. Вот и все.
– Где была отправная точка в истории, которая привела вас сюда?
Л. Мне на юбилей коллеги торжественно вручили начатую бутылку водки. Я, конечно, возмутился, но они виду не подали. Теперь уж ясно, что это был розыгрыш. Жалко, что мысль эта пришла ко мне здесь от скуки, а не снаружи от ума.
– Как еще боретесь со скукой?
Л. Путешествую в мечтах. А кто этим не балуется? Но здесь и грезить-то нужно постараться. Утром, например, проснулся от шума – санитарка отчитывала моего соседа. Он громко оправдывался, мол, понимаете, насрав под лестницей, я всего-то сигнализировал доктору об обострении своей душевной боли. И я не шучу.
– Верю. Вы пока первый, с кем можно вести полноценный диалог.
Л. О нет! Здесь полно вменяемых персонажей. Это люди беспрецедентных пе-ре-жи-ва-ний, поэтому им так сложно сочувствовать и так легко окрестить их этим «ку-ку». Не полно то есть, но есть. Мало даже.
– По-вашему, эти немногие здоровы?
Л. Им всем нужно немного измениться, чтобы сорвать коллективный ярлык.
– А вам? Хотите что-нибудь изменить в себе?
Л. Язык. Ну, как изменить… Я бы его вырвал. Рот зашил. И все это без резких движений, а то мало ли. Решат еще, что я псих.
– Как в пословице.
Л. Все мои слова здесь обернулись против меня. Да, это нужно исправить.
– Что, по-вашему, происходит сейчас в стране?
Л. Театральная постановка по тексту моей истории болезни. И в стране, и в мире.
– С каких пор?
Л. С начала времен, разумеется. (Смеется.)
Письмо Л.
Видимо, чтобы сохранить себе язык, свою тетрадь Л. ведет на латыни вперемешку с Морзе:
*— —* *- *** -** -* *-*- — *-* * — -**- *-*- *—* *- *-** *- — *- ****** ——
*— *—* — *-** -* — —* -**- ** *-* ** -* *- ****** —- -*- *- **-* ****** ** *-* ** *** -*- ** ******
Hot nocte amoris.
Комментарий психиатра
Шизофрения – спутник юности. Не так часто наблюдаю пациентов с этим диагнозом старше тридцати. Тяжело назвать это «безумием», верно? Л. – манипулятор: образованный садист с хорошей интуицией. Бредовый синдром в легкой форме не обязательно наблюдать стационарно, но в его случае – это мера предосторожности. Своими ужимками он вуалирует готовность сорваться в любой момент. Редко это агрессия. Чаще – страх, навязчивые состояния вообще. Поэтому я исключаю слово «безумие» из своего словаря. Помешательство – не помрачнение рассудка, а перекраска его в любой цвет, который отличается от общепринятого.
ПАЦИЕНТ И.
Полинаркоман – это такой большой человек, которого съедают маленькие слабости. Употребление смеси двух и более наркотических веществ само по себе не является болезнью, но помещает принявшего их токсикомана в такую зону астрала, из которой очень тяжело выбраться. Химик-энтузиаст И. застрял там надолго. «Юноша бледный со взором горящим» не от рождения, а по воле случая.
– С чего же все началось?
И. С взрыва божьей петарды. После появился человек, я. Было утро, прозвенел будильник, человек встал. «Пора идти в университеты» – думаю. Идти… (Оттягивает нижние веки.) Нелеп идущий человек. Нелепее его тот, кто идет и не подозревает о том, насколько он нелеп. Обернутые полиэстером, джинсой, шелком или, скажем, парусиной, ножки болтаются взад-вперед, опираясь о чей-то горизонт. Неестественное это дело – ходьба. Зачем мне идти в университеты, подумал я. Человек по природе своей инертен. Ему положено быть обездвиженным. Он в статике прекрасен.
– То есть вы считаете, что в вашем пребывании здесь наркотические вещества сыграли незначительную роль?
И. Вовсе никакой. Дело в том, что быть счастливым уже преступно. Только я преодолел пелену страха, тоски и недовольства, как оказался здесь. Не так важно, что тебя осчастливило. Например, яркое любовное переживание по всем статьям опаснее веселящей фармацевтики. Так много здесь обыкновенных жертв Амура.
– Поэтично звучит.
И. Талант поэта весь в подражании безумству. Гинзберг и Бродский, например, поддерживали имидж чокнутых гениев. Только им не приходилось жить с этим перманентно. Достаточно играть на публику, чтобы лучше продаваться и не помереть с голодухи.
– А вы пишете? Вообще – как коротаете деньки?
И. Пишу, но не стихи. Мертвая форма. Тех, кто ею еще записывает свои мысли, нужно разместить здесь же. Выделить поэтам-современникам специальное отделение и лечить лоботомией. Что до досуга, то нет ничего занимательнее углов. Могу смотреть на них часами. Три плоскости сходятся в одной точке невероятно гармонично. Сочетание штукатурки и побелки само по себе достойно внимания, но углы – это нечто волшебное.
– В удивительном мире живем.
И. Удивительном и шарообразном. Не в смысле планеты, а мира вообще. Ведь все крупные космические тела круглые, разве нет? Звезды и галактики – это намек, что у краев вселенной нет острых углов. А жаль…
Письмо И.
И. любезно предоставил нам свою творческую сокровищницу – тетрадь, исписанную микропрозой, где покоился этот замечательный ее образчик:
Неслыханный случай! Гильотина народа отрубает голову королю! Не успевает она упасть в корзину, как герольд запрыгивает на лобное место и объявляет: «Король мертв!»…
В народе тут же идет спор. А король ли умер? Нет у люда такой власти – королей линчевать. И пусть даже и король, умер ли он до объявления герольда? Ведь не может дух покинуть тело так скоро. Уж глашатай понял, что дело неладно, спрыгнул и скрылся прочь. А народ гудит. Народ полемизирует. Народ верит, что в споре рождается истина. Неглупый народ. Что ни голова – то самозванна знать. Мне их галдеж – отрада. И спорят дураки. Я занят делом поважнее. Я этот спор определил. То ремесло не из простых – им тему задавать, но не участвовать в молве. Столпились пустозвоны, но не я. Голова еще живого короля.
Комментарий психиатра
К сожалению, мы не имеем права насильно удерживать подобных клиентов. Сейчас у него наблюдается патологическая интоксикация, сопровождаемая наркотическим бредом. В его случае она поддается лечению. Он реабилитируется, и мы обязуемся его выписать, но пока еще он муза всего отделения, безусловно.
ПАЦИЕНТКИ С. И С2.
Взаимодействие двух очаровательных созданий с одинаковым диагнозом – биполярным аффективным расстройством, в широких кругах известным как психоз.
У С. депрессивная фаза. Она женщина-сноб – интеллектуалка до мозга костей. Во время разговора она беспрерывно водила указательным пальцем от плеча к локтю.
У С2. маниакальная фаза. Девушка с симпатичным лицом и гипнотизирующей жестикуляцией рук оказалась здесь после неудачной попытки суицида. Психиатр наложил на эту тему табу.
– Мы с коллегами уже перестали понимать, собственно, кто такие безумцы. Кто-нибудь из вас объяснит?
С2. (С восторгом первопроходца.) Жертвы аномалии рассудка.
С. Аномалия рассудка – это да, но они не ее жертвы. Они жертвы лицемеров, у которых этой аномалии нет.
– О больных тут только в третьем лице, я заметил.
С2. Люди считают, что душевнобольной и дурак – синонимы. Кто хочет, чтобы о нем так думали?
С. Нет. По-настоящему больной на голову человек просто не признает за собой недуг. В этом все дело.
– Как вы здесь оказались? (Обращаюсь к С2.)
С2. По воле матери. Она жуткий тиран. Пока не втиснула меня сюда, водила по батюшкам бесов изгонять. Святая водица, молитвы и все такое прочее. Исконно русский экзорцизм. (Смеется.) Снится теперь с рогами и хером – насилует меня и убивает под бой курантов. Именно убивает под бой. Когда насилует – все тихо.
С. Если сболтнешь такое на терапии, старость встретишь в этих же стенах.
– (К С2.) В соннике Фрейда найдется этому трактовка, уверен. Мне сказали, вы его читали.
С2. Да, но без восторга. Несовершенство фрейдизма очевидно, когда начинаешь подсчитывать детишек отца-основателя. Фрейдо-марксизм этот минус упразднил, видимо. (Смеется.) Если верить старику, регулярная мастурбация решит мою проблему.
– Так легко?
С2. Мне побоку. Я сузила круг интимных тем. Это же элементарная физиология. Самое невинное проявление сексуальности.
– И незаразное.
С2. (Смеется.) Да, но я не стану об этом говорить с детьми и стариками. Ну, кроме Николаича.
С. Он под оба подходит…
С2. Ага. Дите и дед. (Смеется.)
– Вините мать за консерватизм?
С2. Да нет. Она неглупая и начитанная женщина. (Пауза.) Думаю, она растила меня героиней романов Джейн Остин, а не Вирджинии Вульф, как вышло.
– А вы почему здесь? (Обращаюсь к С.)
С. Сама пришла, когда стало худо. Наблюдалась у невролога после осложнений во время беременности. У меня все не так запущенно.
– Живете здесь в достатке?
С. Все необходимое мне приносит сестра.
С2. А мне не хватает света. Хочу посидеть на набережной вечером. Оттуда хорошо видно заход солнца.
– А вы? (Обращаюсь к С., которая от слов оппонентки вся съежилась.) Не воспринимаете красоту природы?
С. Глупости все это. В моем возрасте рассветы много больше значат. И не вид, а сам факт их свершения.
С2. Закат – спина рассвета.
– (К С.) Что вас так коробит?
С. Другое. (После продолжительного молчания.) Вот, например, повести Артура Конана Дойля про Шерлока Холмса. Повествование там часто ведет Ватсон. Это означает неполноту в описании, верно?
– Субъективность, да.
С. Я прочитала так много вещей про них, а потом подумала: вдруг Шерлок Холмс ошибся? Вдруг когда-то он обрек на страдания или смерть невинного человека? Такое ведь может быть, раз повествование ведет не какое-нибудь всевидящее око, а верный соратник сыщика – необъективное лицо. Автор, может, об этом и не знал. Читатели – подавно. Детектива подвел ум.
Письмо С.
Непробиваемой, казалось, женщине оказались не чужды радости лирики:
И дивный комнатный покой
В себе несет
Вражду с собой.
Письмо С2.
На увиденный по телевизору документальный фильм о перевале Дятлова. С2. отреагировала занимательной рефлексией:
Найти на склоне тело – обычное дело. Просто полураздетая женщина. Тело. Ну а мы кто?
Моему спутнику жмет левую ногу. На нем сапоги разного размера, но одинаковой модели. Он все напоминает мне о своей беде. Или это эхо?
Каблуком он гладит ее зубы. Буря мгновенно утихает, чтобы не мешать их близости. Мне кажется, что губы вот-вот расколются. Мои?
Неуместно это, но я вспоминаю сад. Вспоминаю георгины. Лилии, но не розы. Вслух?
Тонкая талия и темный пух на лобке. Думаю, что соски на ее полной груди не всегда были размером с кедровый орех и не были синими. Это от холода?
Тепло течет по животу вниз. У него, я уверен, тоже. Но мы ведь не такие. Правда?
Нужно подняться выше, взять левее. Там деревня. Мы выдвигаемся. Оставляем ее. Как давно это было?
(Перечеркнуто.) В поиске ответов, я нарисовал на снеге золотую рыбку. Чем?
Комментарий психиатра
Что касается психоза, то среди местных санитаров повелось выражение: преет яблочко. Это значит, что пациент внушаем и скоро пойдет на поправку. Происходит это, когда пациент отказывается употреблять переданную пищу. Она портится прямо у него в тумбочке, появляется характерный запах. Чаще всего это фрукты – яблоки. На реабилитации всем пациентам напоминают, что кушать лучше местную пищу. Яблоко же – оно извне. Если возможно внушить пациенту эту несложную систему, то дальше мы будем работать в этом направлении. Я это к чему: С. Давно уже нос воротит от продуктов, которые передает ей сестра.
Пациент А.
В приложении к Большой Медицинской Энциклопедии шестьдесят второго года содержались небезызвестные записи речи различных душевнобольных. Особенно выделялся пациент, страдавший шизофазией. Монолог его начат был такими словами: «Родился на улице Герцена. В гастрономе № 22. Известный экономист. По призванию своему библиотекарь. В народе – колхозник. В магазине – продавец».
И есть только один человек, что даст фору в сто очков этому анонимному певцу лаконичности – пациент А.
– Как вы здесь оказались?
А. Закрыли санитары на добром слове. Люди строгие они, серьезные. Сразу видно, что мать свою чтят, отца, землю родную, этнос. Этно-онанисты, что называется. Мне с ними полемику вести не пристало. Пристало – встало – стало. Стало быть небытие. Нет небытия, стало быть!
– А ведь логично.
А. Научно обоснованно, значит. С умом, а трубы не провели. Так все лето и ходил к колонке с ведрами. Воду таскал. Человек-то из воды и состоит на сколько-то там процентов. Значит, выпил стакан – человека в тебе приумножилось, а опорожнился – поубавилось. А в туалете не запрешься. Нет защелки, одни петли. Но я не из таких, кто чуть что – сразу петля. Дух нужно иметь твердый. Преодолевать беду. Дошел до черты – вслушайся. На старт, внимание, марш! И беги себе к финишу, олимпийский чемпион. Здоровья тебе крепкого. Тебе, тебе. (Треплет меня по плечу.)
– Я понял. Спасибо.
А. Да чего уж размениваться? Хоть чекушку ставь, икры тарелку, мать честная! Маменька моя. Души необъятной женщина. Мужчина тоже неплохой. Вкрадчивый и чуткий. Музыкант. На синюю не падок. Девицы толпятся, пройти не дают. А душно в давке, давление хреначит – дай божа. Так и копыта нарезать – простецкое дело. Простецкое. Как формула Байеса. Ох низка априорная вероятность гипотезы А! (Манит меня пальцем, сам наклоняется и шепчет на ухо.) Поясница ноет третий час. Без пятнадцати минут пополудни.
– А вас не лечат?
А. Заговаривают, что не болит. А что болит – пинают. Хулиганье! Руку никто не подаст. Огонька не предложит. Выродились Прометеи. Расплодились падлы. Демографический кризис преодолеем. И то хорошо.
– Замечательно. Навещает вас кто-нибудь?
А. А то! Зять вот приходил на той неделе. Сидим, поддавши – любо. Тут ветер в свист: атас, ребята! Все в кусты – я в дюбель. Но это ж нацики! Им все одно! И пошли снаряды. Все легли от дроби барабанной, где Малые Конюшни. Все! Сердцу больно.
Письмо А.
Шизографическая интерпретация лекции о теории относительности, прочитанной в ходе реабилитационного курса:
Пью я освященный кагор, заедая неосвященной сельдью. Есть предел тяготения мне, что ненаучно, но красиво. Уравнения элементарны в механике пистона, где положено в картонную коробку озарение.
ЭЙНШТЕЙН МЕРЗАВЕЦ, если загадывать наперед. Заходит и вещает на превосходном французском. Я ничего не понял, но верю. Безотносительно.
Комментарий психиатра
Это престранный, но не безнадежный случай шизофазии. Удивительно в нем нечастое сочетание нарушений как в устной, так и в письменной речи. А луч надежды заключается в том, что нарушения эти слабовыражены. Если вслушаться, то можно заметить отсутствие несвязных ответвлений. Он худо-бедно отталкивается от прошлых слов. Что касается конспектов – полагаю, он просто не успевает записывать. В письме шизофреников градус бреда значительно меньше, как правило.
* * *
Странный человек бродит по тонкому льду взаимопонимания. Если провалится – его унесет течением Хвори в залив Клиники. На берегу никому нет дела – безумец подо льдом или заурядный шут. Толпа пуглива. Для нее психоневрологическое заболевание – как атомная бомба. Можно разобраться в ее механизме, но даже так не побороть отчаяния, если придется наблюдать ее в действии.