Иллюстрация: Евгений Алехин
23.11.2017
«Клей»
«Клей»
«Клей»
«Клей»
«Клей»

← К оглавлению

Содержание:

Клей
Детей приносит аист
Сто миллионов вольт
Суповой набор


Сто миллионов вольт

Я стоял под окнами аптеки и пытался прикурить. Высечь огонь из зажигалки не получалось. Мешал сырой пронизывающий ветер. Мимо прошел алкаш в синем пуховике.

— Жизнь удалась? — спросил он, подмигнув.

У меня закончились психотропные таблетки. Рецепта не было. Я пытался уговорить фармацевта, но он был равнодушен. А врач накануне сказал:

— Ваша болезнь прошла. Это просто зависимость. Надо пережить.

— Никакая это не зависимость. Симптомы‑то никуда не делись.

— Психосоматика, только и всего. Знакомое слово?

Рецепт он так и не выписал. Я сидел перед ним и барабанил пальцами по столу.

— Хватит! — не выдержал врач.

С утра я побывал в трех аптеках. Всё бесполезно. Фармацевты боялись подставы от наркоконтроля.

Ко мне, слегка покачиваясь, подошла женщина в длинной шубе и сапогах на тонких шпильках.

— Зажигалка у вас есть?

Я крутанул колесико. Неожиданно получилось высечь огонь.

Поднес его, прикрывая ладонью, к кончику тонкой сигаретки.

— Красивые глаза, — сказала женщина.

Её собственные слезились и блестели. Похоже, поддала где‑то с утра.

— От папы достались, — ответил я.

— Привет папе, — сказала она, выпустив мне в лицо большое облако дыма с ароматом клубники.

— Папа умер.

— Ужас. От чего?

— Пьяный попал под поезд.

— Правда, что ли?

— Да, его разрезало на две части. Верхняя часть была жива еще некоторое время.

Она отвернулась, согнулась и закашлялась. Мне на штаны полетели ошмётки рвоты. Потом она выпрямилась, вытерла носовым платком глаза и губы. То же самое я проделал со штанами, но рукавом куртки.

— Зачем вы это сказали? Это жестоко и грубо. Господи!

— Вы же сами спросили, — ответил я нервно.

Женщина пошла прочь. Я попробовал снова прикурить.

Получилось. Затянулся несколько раз и окликнул ее. — Что вам надо, жестокий? — спросила женщина.

— Можете помочь мне?

— Не знаю. Как? Это долго? Я устала, я хочу домой. Мне холодно. Я ужасно замерзла.

Она покачнулась. Я заметил бутылочное горлышко, торчащее из кармана шубы.

— Это минутное дело, — сказал я. — Видите аптеку? Мне нужно купить кое‑какие таблетки. Но мне их не продают без рецепта. Попробуйте вы.

— Вы наркоман, — сказала женщина.

— Нет. Я болен. Мне нужны таблетки.

— Сходите к врачу.

— У врача я был. Он идиот. Не дал мне рецепт.

— Почему?

— Говорит, что я здоров.

— Может, он прав?

— Вы поможете или нет? — закричал я.

— Жестокий и нервный, — сказала женщина, закатывая глаза. — Ужас просто!

— Ладно, — махнул я рукой. — Не надо ничего, забудьте.

Повернулся к ней спиной и пошел прочь.

— Думаете, мне продадут без рецепта? — спросила женщина.

Я остановился.

— Можно ведь попробовать.

— Хорошо. Мне все равно. Как называются таблетки?

Я сказал название. Женщина качнула головой.

— Я даже выговорить не смогу, не то что запомнить.

— Погодите, запишу сейчас.

Я достал ручку.

— У вас есть бумажка?

Она долго искала, сосредоточенно глядя в одну точку. Потом протянула мне ладонь.

— Пиши здесь, чего уж.

Я записал. Дал ей деньги. Упаковка таблеток стоила дешевле, чем пачка плохих сигарет.

— Попробую, — сказала женщина, достала из кармана бутылку, глотнула и поморщилась.

Она зашла в аптеку, а я стал ждать. Ветер дул все сильнее. От холода и нервов меня стало трясти. Мимо опять прошел алкаш в пуховике.

— Физкульпривет трудовым резервам! — сказал он и поднял вверх кулак. — Но пасаран!

— Исчезни, — ответил я.

— Это грубо. Улыбнись. Улыбка скрасит твою жизнь.

Вышла женщина.

— Ничего не получилось. Аптекарь видел в окно, как ты меня подговариваешь.

— А моя баба лучше! — крикнул алкаш и побежал.

— Ладно, — сказал я. — Нет так нет.

— Что делать? — спросила женщина, возвращая деньги.

— Оставьте, — сказал я зачем‑то.

— Оставить? — удивилась она. — С какой стати?

— Ладно, давайте.

Я забрал эту мелочь и высыпал в карман куртки.

— Давно на таблетках? — спросила женщина.

— Примерно месяц, — ответил я и дернулся всем телом. — Видите?

— Что это?

— Болезнь, говорю же. Будто молнией шарахнуло прямо в затылок. Или током в сто миллионов вольт.

— Я боюсь.

Она достала из кармана бутылку и сделала два маленьких глотка. Меня опять дернуло. Словно к затылку прислонили оголенные провода.

— Очень больно? — спросила она.

— Да. А дальше будет еще хуже. Так и до припадка недалеко.

— А как он выглядит, припадок?

— Похож на эпилепсию.

Мы медленно двинулись по улице.

— Мне нужно такси. Это вообще какой район?

— Север. Окраина, — сказал я. — Слушайте, тут недалеко еще одна аптека, может, попробуете уговорить фармацевта?

— Ладно, — она равнодушно пожала плечами. — А где…

Она огляделась. Потом полезла в карман и достала бутылку.

— А, вот… Но пить не стала.

Пошел мелкий мокрый снег. Меня немного подташнивало. Я достал сигареты и опять долго не мог высечь огонь из зажигалки.

— Север. Окраина, — медленно произнесла женщина. — Конец мира. Конец времени.

— Вы о чем? — спросил я.

— Так холодно, — жалобно вздохнула она. — И кушать вдруг захотелось. А я сильно пьяная?

Она остановилась и внимательно на меня посмотрела.

Ее голова валилась на плечо. Да и тело, как мне показалось, кренится в сторону. Я испугался, что она сейчас грохнется, и схватил ее за руку.

— Ты чего это? — спросила она, заглядывая мне в глаза.

— Подумал, что вы упадете сейчас.

— Так, значит, я пьяная?! — прозвучало злобно.

— Нет, не очень. Это просто дурацкая паранойя.

— Из‑за болезни?

Я пожал плечами.

— Вроде раньше со мной такого не было. Но я плохо помню. Вдруг провалы в памяти какие‑то возникли. Людей перестал узнавать. С соседями не здороваюсь.

— Я и без провалов с соседями не здороваюсь, — хмыкнула она.

— Вообще, врач сказал, что это побочный эффект от таблеток. Проблемы с памятью в смысле. И если я их буду слишком много глотать, разовьется склероз. Но, по‑моему, он меня просто пугает, скотина.

— Что‑то мне тоже этих таблеток захотелось, — захохотала она.

— Вам‑то не стоит, — ответил я.

— Ой, ладно! Стоит, не стоит… Где там аптека?

Мы прошли дворами, мимо покрытой снегом детской площадки, гаражей, детского сада, и через арку вышли на проспект. Аптека была в двух шагах.

— Как там оно называется?

— Я вам на руке записал.

Она посмотрела на одну руку, потом на другую и обиженно сдвинула брови.

— А где мои перчатки? Чёрт! Перчатки где?

Я хотел сказать, что перчатки, наверное, остались там, где она ночевала, но промолчал. Это было бы грубо.

— О господи! То одно, то другое!

Она ушла, а я стал ждать. Прошло пять минут. Потом еще десять. Ее все не было. Я открыл дверь и заглянул в аптеку. Она стояла в хвосте длинной очереди, в основном состоящей из пенсионеров. Увидев меня, она развела руками. Я махнул ей: уходим. Она не стала возражать и вышла на улицу.

— Кошмар, — сказала она. — Там у одной тетки список лекарств на двух листах, и она к каждому попросила дать почитать инструкцию, а кассир уже пробила несколько и сказала,

что сбрасывать не будет, и пусть все ждут.

Она замолчала и наклонила голову. Совсем развезло.

— Бог с ним, — сказал я. — Попробую сам достать. Вы лучше домой езжайте.

— Да, домой, холодно. Правда, есть уже не хочется почему‑то. Хочется еще выпить, но не этого, а чего‑нибудь типа вермута или там…

Тут ее опять стало рвать. Я растерялся. В таких ситуациях женщинам нужно держать волосы сзади. Но ее волосы были затянуты в хвост. Подбежала маленькая собачка, сунулась носом в рвоту на снегу.

— Стой, сука! — крикнула какая‑то тётка вдалеке.

Собачка оглянулась на нее и убежала.

Моя незнакомка выпрямилась и вытерла рот носовым платком.

— Плохо что‑то. Это никуда не годится.

— Давайте машину поймаю. Деньги есть?

— Я вызову такси.

— Я и так могу поймать.

— Я говорю такси — значит, такси.

Она достала телефон размером с мою ладонь.

— Это какая улица?

Я назвал. Она быстро поговорила и убрала телефон.

— Сейчас подъедет. Холодно.

— Может, в аптеку зайдем погреться?

— Нет уж. Там какой‑то касторкой воняет. Меня, наверное, от этого и вырвало.

Она огляделась.

— Ни одного куста. Я в туалет хочу.

— Может, в аптеке попроситься?

— Да что ты с этой аптекой пристал? Я и потерпеть могу.

Ты, кстати, чего ждешь?

— Ничего, — ответил я. — Хотел вас посадить в машину.

— А сама я не справлюсь, что ли?

— Как хотите.

Я пошёл прочь. В окрестностях было несколько аптек. Я решил зайти во все.

В первой же получил от ворот поворот. Там за кассой стояла злобная кобра. Она сказала, что вызовет милицию, если я не уйду. Я не стал спорить и двинул дальше. Снег перестал падать, из‑за тучи показался краешек солнца. Я подумал, что это хороший знак, и тут меня несколько раз сильно дернуло током. Тошнить стало так, что я мигом возненавидел и солнце, и всё остальное.

Сзади настойчиво посигналили. Я оглянулся и увидел, что за мной ползет желтое такси с шашечками. Задняя дверь была открыта. Оттуда выглядывала моя незнакомка и махала мне рукой. Я остановился, подождал, пока такси поравняется со мной, и пошел рядом.

— Как успехи? — спросила она, прищурив левый глаз.

— Пока никак, — ответил я. — Вы ради этого решили притормозить?

— Обиделся?

— Нет, с чего бы? Мы и незнакомы. Встретились да разошлись.

— Залезай.

Я залез в салон и закрыл дверь.

— Молодец, — сказала она. — Просто я вспомнила. У меня в доме аптека, там меня хорошо знают. К тому же аптекарь там старый маразматик и как будто обдолбанный чем‑то.

— Ого!

— Он мне пару месяцев назад продал феназепам без рецепта.

— И не спросил ничего?

— Подмигнул только.

— Подмигнул?

— Да, как заговорщик. Слушай, это всё из‑за рвоты.

— Что? Какой рвоты?

— Потому что ты смотрел, как меня рвет, и я разозлилась.

У меня глаза красные?

Она приблизила лицо и вытаращилась. Глаза были красные.

— Да, есть немного.

— Надо купить капли. А то я, наверное, похожа на лабораторную мышь.

Она захохотала.

— Ты кто по знаку Зодиака?

Я пожал плечами.

— Серьезно? Не знаешь?

— Меня тошнит, — сказал я. — И, кажется, могут быть судороги.

— Это плохо! — подал голос таксист.

— Ты когда родился? — спросила она.

— В июле, — ответил я.

— Так ты рак? Ну, вообще похож. Тихий, нелюдимый, взрывной извращенец. Там куча противоречий в характере.

Я молчал. Прислушивался к себе. Пальцы рук покалывало, как если бы я их отлежал. По позвоночнику время от времени пробегали мурашки.

— Ты женат? — спросила она.

— Нет.

Она достала бутылку и немножко глотнула.

— Гадость, надоела уже. Мне теперь хочется простой русской водки, с хлебом и солеными огурцами.

Она икнула и отвернулась к окну. Там опять падал снег. Но теперь он был крупный и редкий.

Мы приехали в центр города. К этому времени на улице стало темнеть. Такси остановилось напротив здания, построенного в начале прошлого века, а может быть, в конце позапрошлого. Она достала кошелек и тут же уронила на пол.

Я наклонился и стал его искать. Моя щека упиралась в ее колено. Это было приятно.

— Нашел? — спросила она.

— В чем дело? — подал голос водитель. Второй раз за все время.

— Ищем деньги, — сказала она.

Наконец я нащупал кошелек и протянул ей. Она расплатилась, мы вылезли из машины.

— Надо покурить. Ты ничего не забыл?

— Да у меня ничего с собой и нет.

Она достала сигарету, а я поднес зажигалку. Мы двинулись вдоль здания. Свернули за угол. Там была вывеска аптеки.

— Мы у цели, — сказала она, глядя почему‑то исподлобья. — Как там твои таблетки называются?

— Я на руке вам записал, — напомнил я.

Она поглядела на ладонь.

— А ты перчатки мои не видел? Я их в такси не оставила?

— Их и не было.

— Плохо. Ай, ладно, я сейчас.

Она зашла в аптеку. Я видел всё сквозь витрину. Людей там не было. Она подошла к окошку кассы, наклонилась и покачнулась. Мне стало страшно, и я отвернулся. Потом опять посмотрел. Она так и стояла, наклонившись к окошку. Я представил, как от нее несет спиртным, когда она просит продать ей психотропные таблетки. Хорошо, если здешний аптекарь действительно пожилой наркоман.

Нервничая, я выкурил подряд две сигареты. Тошнить стало еще сильнее. Я отошел в сторону, наклонился и сунул в рот два пальца. Ничего не получилось. Зачерпнул снега и обтёр им лицо и уши. Стало чуть лучше. Едва заметно.

Она вышла минут через пять.

— Ну как? — спросил я.

Она достала из кармана бело‑зеленые упаковки таблеток, перетянутые красными резинками. Я протянул руку, а она вдруг спрятала таблетки за спину и скорчила рожицу. Она стояла на ступеньках, и я смотрел на нее снизу вверх. Это продолжалось довольно долго.

— Возьми.

Я взял.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

Там было десять упаковок, в каждой упаковке по двадцать таблеток. Обычно в день я принимал три‑четыре. Этого запаса мне бы хватило на два месяца. Я надеялся, что за это время болезнь пройдет.

— Этого хватит? — спросила она.

— Еще бы. С избытком.

Я не стал терять время, выдавил одну таблетку и положил в рот.

— Запить? — Она протянула бутылку.

— Нет, не надо. Их рассасывают.

— Противно?

— Обыкновенно.

Таблетка была безвкусная, быстро распалась и превратилась в порошок. Я подержал его немного во рту, собрал всю слюну, и проглотил. Она внимательно смотрела на мой рот.

— Теперь тебе хорошо?

— Таблетка еще не подействовала.

— А когда подействует?

— Минут через пять.

— Ладно, пошли, — кивнула она в сторону.

Мы прошли вдоль дома и свернули в подворотню.

— К вам идем? — спросил я.

— А куда же еще?

— Нужно ли?

— Ой не знаю!

Она мотнула головой, оступилась и чуть не упала. Во дворе было темно. Держась друг за друга, мы мелкими шажками добрались до парадной. Сопя, она долго рылась в своей маленькой сумочке, достала наконец ключи, уронила, но странным образом сразу же нашла их в темноте. Мы зашли в парадную и стали подниматься по широкой лестнице. Лифта не было. Она шла впереди, держась за перила. Внутри у меня всё мелко трепыхалось, как будто кто‑то там завел маленький двигатель. Этот двигатель набрал обороты, стал вдруг, искрясь, носиться по всему телу, то поднимаясь к затылку, то падая вниз, окатывая ноги холодом. Таблетка начала действовать. Нужно было как‑то сдержать себя. Моторика будто свихнулась. Пританцовывая, я вытащил из карманов всю мелочь, что была, и стал ее быстро перебирать. На ощупь складывал монетки по размеру в небольшие стопки и перекладывал из одной руки в другую. Потом стал пересчитывать, но из этого ничего не вышло, постоянно сбивался. Черт с ним! Я высыпал мелочь в карман.

— Дзынь, дзынь! — сказала она. — Бряк, бряк!

— Нам далеко? — спросил я. Собственный голос звучал откуда‑то сверху. — Высоко?

Она остановилась и поглядела на меня через плечо.

— Пятый этаж. Живу под крышей, как Карлсон. Это у тебя из‑за таблеток лицо такое?

— Какое?

— Восторженное и глупое, вот какое.

— Это пройдет, — сказал я шепотом. — Побочный эффект. Потом начнется воздействие на ствол головного мозга, судороги и головные боли утихнут, да и нервничать из‑за всякой ерунды я перестану.

— Как интересно.

Мы поднялись на пятый этаж.

— Вот мы и на месте. Можно снять башмачки и расслабиться, — сказала она.

Когда мы вошли в квартиру, она стащила сапоги и расшвыряла по углам. Потом скинула шубу и оставила лежать на полу. На ней было черное обтягивающее платье. Я снял ботинки. Меня продолжало трясти, но уже меньше, можно было держать себя в руках. Самое главное, я не чувствовал ни подступающей боли, ни судорог, ни беспокойства, ни паранойи, ни страха, ни тошноты. Ближайшие часов пятьшесть мне это не грозило.

Она ушла в комнату. Я снял куртку и зашел следом. Она сидела на полу и шарилась в ноутбуке, пристроив его между ног.

— Два дня не заходила, — сказала она. — Пить будешь?

— А как же! — ответил я.

— А таблетки?

— Да черт с ними!

— Осмелел? — прищурилась она. — Там в холодильнике есть водка, а рядом шкафчик, там вино. Неси всё сюда.

— А в какую сторону мне идти? — спросил я.

— На кухню. Иди, если заблудишься, кричи «ау».

Я разыскал кухню, достал из холодильника литр водки, а из шкафчика две бутылки вина. Вернулся. Она что‑то быстро печатала, яростно стуча по клавишам.

— Ставь выпивку и неси из холодильника всю еду, что там есть. И это…

Она отвлеклась от ноутбука.

— Там есть стопки и бокалы. Тоже тащи.

В холодильнике было шаром покати. Я смог найти кусок несвежего сыра, яблоко, помидор и банку морской капусты. Всё это вместе с бокалами и стопками я притащил в комнату. Она уже не печатала, а сонно смотрела на экран и время от времени трогала пальцем сенсорную панель.

— Еще сигареты мои в шубе.

Я разложил еду на столе и принес шубу.

— Достань сигареты, а шубу выкинь.

Так я и сделал. Она закурила, затянулась и выпустила тонкую струйку дыма. Я стоял над ней. Она была занята ноутбуком и не смотрела на меня. Я не знал, чего я хочу. Таблетка меня успокоила. Может, даже слишком.

— Налей водочки, я сейчас закончу, — сказала она.

Я налил в две стопки, потом разрезал на части яблоко, помидор. Она не собиралась заканчивать. Опять тарабанила по клавишам. Я сел в кресло и вытянул ноги. Но тут же подобрал. Один носок был с дыркой, другой мокрый. Наверняка вонял псиной.

— Ты есть во «ВКонтакте»? — спросила она.

— Есть, — ответил я. — Кого же там нет!

— Хорошо. Я тебя добавлю потом.

Но имя не спросила.

На стене висела большая фотография в рамке: мальчуган лет пяти в шортиках, маечке и сандаликах. Может, спит сейчас за стенкой? Я не удержался, встал и вышел в коридор. У нее было три комнаты. Я заглянул во все. Мальчугана нигде не было. Я вернулся и опять сел в кресло. А она не могла расстаться с ноутбуком. Так мы и сидели. Время было не позднее.

Я прикинул, что метро закроется минут через сорок.

— Может, выпьем? — сказал я. — Скучно.

— А ты налил уже?

— Конечно! Сто лет прошло.

Она закрыла ноутбук. Выпили молча и не чокаясь. Будто помянули кого. Водка оказалась хорошая, легла мягко. Мне захотелось добавить, и я разлил по второй.

— Мысли читать умеешь, — одобрила она. — Давай знаешь что? Давай выпьем на брудершафт.

Мы выпили на брудершафт и стали целоваться. Это ничего не значило. Просто пьяный поцелуй. Она отстранилась и стала грызть кусочек яблока.

— Тебя как зовут все‑таки? — спросил я.

Она перестала жевать.

— А что, я не сказала?

— Нет.

— Странно.

Она продолжила жевать.

— Давай‑ка покурим. Только на балконе. Хочется подышать немного.

Мы вышли на балкон. Я дал ей прикурить. Она облокотилась на перила и, свесив голову, стала смотреть вниз. Дым от сигареты обволакивал ее лицо. На фоне зимней промозглой ночи это смотрелось немного трагично. Я испугался, что она сейчас прыгнет вниз, и придвинулся ближе.

— Хорошо, — сказала она. — Только холодно. У меня машина на штрафстоянке, никак не могу забрать.

Она уже была в стельку пьяна.

— Может, вернемся в квартиру?

Я помог ей вписаться в дверь, довел до дивана и уложил.

Голова ее безвольно моталась из стороны в сторону.

— Мило, — пробормотала она. — А ты что, рыцарь? Я рассмеялся.

— Я сплю в спальне. Не здесь.

— Хорошо, раз так…

Я взял ее на руки и вынес в коридор. Она грубовато обхватила меня за шею. От неожиданности я чуть не грохнулся вместе с ней. Толкнул ногой дверь соседней комнаты, пробрался боком и уложил ее на двуспальную кровать. Она стала слепо шарить вокруг себя рукой, цепляя одеяло.

— Принеси тазик из ванной, — сказала она. — Меня может рвать.

Я принес тазик и поставил рядом с кроватью.

— Сам ложись там, на диване.

— Может, мне домой пойти?

— А ты разве не пьяный?

— Да как‑то не очень.

— Все равно. Ложись там.

— Ладно.

Я ушел в соседнюю комнату. Махнул стопарик и лег на диван. Он был короткий. Ноги пришлось поджать. Минут через пять из соседней комнаты послышался ее голос. Похоже, она плакала. Я не знал, как поступить. Но плач не прекращался, и я пошел к ней. Встал на пороге и попытался разглядеть впотьмах, что происходит. Кажется, она сидела на кровати, обхватив руками голову.

— Что такое? — спросил я. — Тебе плохо?

— Иди, ляг со мной, — ответила она. — Я думал, мое место на диване.

— Ложись со мной, — повторила она.

Я подошел и лег. Она обхватила меня за шею. На этот раз нежно. Мы стали целоваться. Я подумал, что теперь это

что‑то значит. От нее пахло рвотой. Я быстро возбудился. Не от запаха рвоты, разумеется. Хотя и это ничуть не мешало. Некоторое время она неуклюже ворочалась, пытаясь снять платье, потом передумала и задрала его на живот. Я разделся, кинул одежду на пол. Мы обнялись. Я оказался сверху, запустил пальцы в ее немытые волосы. Матрас был упругий и неприятно пружинил при каждом толчке, будто пытаясь нас разъединить. Пару раз я выскакивал. Она крепко обхватила меня ногами. Стало невыносимо жарко. Я вспомнил больницу. Я вспомнил все мои приступы. Я вспомнил двух своих мертвых собак. Ничего не помогало. Останавливаться было поздно. В последний момент я разжал ее захват, выскочил и отстрелился на платье.

— Всё, — сказала она. — Иди на диван.

Я на ощупь собрал одежду.

— Ладно, останься, — сказала она. Я бросил одежду и остался.

Утром кто‑то долго звонил в дверь. Потом стали стучать.

Спросонок мне слышались матюги.

— Вдруг пожар? — сказал я.

— Никакого пожара, — ответила она из‑под одеяла. — Это мой муж. У нас есть выпивка?

— Выпивка есть, — ответил я. — Выпивки полно.

— Хорошо.

— Как думаешь, у меня получится спуститься из окна по скрученным простыням?

— Не волнуйся, он тебе ничего не сделает.

— Думаю, он даже будет рад, — сказал я, слезая с кровати.

На какое‑то время всё стихло. Потом я услышал крик: «Открывай, сука!» И тут же новые удары в дверь.

— Мы разошлись, — сказала она. — Сейчас ищем варианты для размена. Он ездит за вещами.

— Так может, пустить его?

— Тогда тебе и правда придется драпать через окно.

— Но вы же разошлись.

— Да. У него есть баба. Он с ней живет.

— Вот и отлично.

— Гнида, — сказала она. — Гнида, тварь и мразь. Для него все это не имеет значения. Он будет жить с этой шалавой, но и меня в покое не оставит.

— Может, вы ему обе нужны? — спросил я.

— Конечно. Так и было. Почти семь лет. У него успела там дочка родиться и даже в школу уже пошла. Потом я все узна‑

ла. Хватит, принеси выпить.

Я принес водку и вино. В этот момент в дверь ударили особенно сильно, видимо, на прощание, затем стук прекратил‑

ся. Я налил.

Она выпила и заплакала.

— А квартира его? — спросил я.

— Наша общая, — ответила она в подушку.

— Мог бы оставить тебя здесь.

— Ага, держи карман шире! Он даже украшения забрал, которые дарил мне.

— Плохо, — сказал я. — Что делать собираешься?

Она молчала.

— Я вот думаю все время… Кто у него раньше появился: я или та выдра?

— Ты с ней встречалась?

— Конечно. Мы даже дрались.

Она засмеялась. Но потом опять заплакала. Глаза совсем заплыли.

— Принеси мне телефон. Он там валяется где‑то. Или в шубе.

Я нашел телефон в соседней комнате. Он оказался выключен. Когда вернулся, увидел, что она сидит на кровати, склонив голову, прикрыв один глаз, и наливает себе третью. Я отдал ей телефон. Она включила его.

— Знаешь, сколько пропущенных вызовов?

— Нет.

— Этот козел семнадцать раз звонил.

— Неудивительно, что он решил взять квартиру штурмом.

— Тихо, — сказала она и поднесла телефон к уху. — Чего хотел? Да? А мне‑то что? Я отдыхаю. Не твое дело. А кто с ума сходит? Ты и сходишь.

Я вышел из комнаты. Постоял в коридоре. Сходил умылся. Она продолжала разговаривать, всё громче и громче. Потом стала кричать. Я вышел на кухню и закурил. На улице падал снег. Утренние сумерки рассеивались неохотно. Под окнами стояла «газель», рядом курили два мужика в одинаковых комбинезонах. Еще один, в дубленке, разговаривал по телефону, размахивая рукой. Я отошел от окна, докурил и вернулся в комнату. Она лежала на кровати, раскинув руки. Я заметил на платье засохшие пятна и смутился.

— Сейчас он придет, — сказала она. — Приехал за мебелью.

— Что мне нужно сделать? — спросил я.

Она пожала плечами.

— А что хочешь. Можешь спрятаться. Или сбежать, пока есть время. Или остаться.

Я остался.

В дверь позвонили.

— Открыть? — спросил я.

— Не надо, я сама.

Она сползла с кровати, кое‑как выпрямилась и, шатаясь, пошла открывать дверь. Я сел на кровать. Послышались голоса — его и ее.

— Мы обо всем договорились, — сказал он. — Я так и буду бегать за тобой? Ты себя вообще видела со стороны? Что это у тебя за пятна? Блевота, что ли?

— Пошел на хуй! — ответила она. — Забирай всё и съёбывай.

— В следующий раз приглашу участкового и снесу дверь.

Я здесь прописан. Имею право.

Я не видел, но мне показалось, что он ухмыльнулся.

— Делай что хочешь, — сказала она устало.

— Ребята, начинайте с дальней комнаты. Там два кресла, стол и стулья.

Послышались тяжелые чужие шаги. Потом он спросил: — Это что? Чьи башмаки тут? И куртка… — Не твои.

— Так, погоди‑ка.

Он зашел в комнату — здоровый мужик в дубленке и кепке из нерпы.

— Ну, привет, — сказал он, разглядывая меня.

Я промолчал.

— В нашей деревне принято здороваться, — сказал он.

— Я городской.

Если дойдет до драки, прикинул я, шансы есть. Он хоть и здоровый, но неуклюжий, это видно. Главное, решить всё на кулаках. На полу он меня поборет, такая туша! Но драться ему, похоже, было неинтересно.

— Парни! — крикнул он. — Отмена! Сначала забираем кровать.

Вошли грузчики в синих комбинезонах. Теперь их было четверо. Я встал.

— Белье снимать? — спросил один.

— Белье мое. Вот это с розами тоже я покупал. Тащите прямо так.

Они подхватили и выволокли кровать из комнаты, по пути пнув тазик.

— Какое убожество, — сказал он и отвернулся. — Еблись сегодня?

— А ты? — ответила она из коридора.

— Если честно, кровать мне не нужна. Но это дело принципа. Я ее лучше отвезу на свалку и оставлю бомжам.

— Главное, не задохнись от своего благородства.

Он посмотрел на меня.

— Тебя как звать, герой?

— Иван Сусанин, — ответил я.

— Любишь выебываться?

— Бывает, — пожал я плечами.

— Не увлекайся. На зоне таких не любят. Хочешь попасть туда? Могу посодействовать.

Я почувствовал жуткую усталость. Решил, что, как только он свалит, уйду и я, наверное.

Вернулись грузчики. Из этой комнаты они вынесли телевизор, тумбочку, шкаф и два стула. Потом унесли что‑то из соседней комнаты. Я не видел, что именно.

— Полна коробочка, — сказал один из грузчиков.

— Ладно. Тогда отвезем и вернемся.

Они ушли. Я стоял посреди пустой комнаты. Ну как пустой… Был опрокинутый тазик и лужа рвоты.

— Это ничего, — сказала она. — Плевать. Все равно всю мебель он купил. Мне она и не нужна.

Она уже не плакала и, похоже, не собиралась.

На кухне все было на месте. Мы сели за стол и стали пить. Пила в основном она. Но и я прикладывался. Водка вскоре закончилась. Я сходил в магазин и купил еще. Мы мало разговаривали. Это было хорошо.

Через несколько часов они вернулись и вынесли мебель из гостиной, где мы пили вчера. Но, видимо, место в машине еще осталось.

— Парни, — скомандовал он. — Стол!

Грузчики подхватили кухонный стол, за которым мы сидели, и тоже вынесли.

— Ладно, — сказала она. — Идем.

Мы перешли в гостиную. Она была пуста. Только на полу стоял ноутбук, а на стене висела фотография мальчика.

— Что делать будешь? — задал я глупый вопрос.

В пустой комнате голос отзывался эхом.

— Перееду, — ответила она. — Квартиру можно разменять на две однокомнатные, наверное. Или однокомнатную и двухкомнатную. Ты, кстати, в этом не разбираешься?

— Как‑то не очень.

— Еще машина есть. Тоже он дарил. Но оформлена на меня.

Не знаю, отдать ему, не отдать? Хотя я даже не знаю, где она.

— Ты говорила, что на штрафстоянке.

— Да? Точно.

Так мы и сидели до вечера, выпивая и куря сигареты. Потом легли прямо на пол. Было уже поздно, когда ее муж приехал последний раз и забрал кухонный гарнитур. В квартире ничего не осталось.

— Приеду с агентом на днях, — сказал он на прощание. — Ты, мать, в себя‑то приди уже. А? Я на тебя смотрю, и у меня соблазн прямо переселить тебя в подвал. Ну куда тебе квартира?

Когда он ушел, я сказал:

— Не хочешь убить его?

— Хочу.

— Я тоже. Хочу ему голову отрубить. Или утопить.

— Звучит волшебно.

Она рассмеялась.

— Но он прав. Мне надо прийти в себя. А то третья неделя пошла.

— Может, вызвать врача? Капельница там, феназепам, здоровый сон. Что думаешь?

Она пожала плечами.

— Денег уже нет.

— Ладно, тогда я это сделаю. Выхожу тебя. Мой отец был алкоголик, так что есть некоторый опыт.

— А он правда под поезд попал? Или под трамвай?

— Нет. Он от сердца умер. Про поезд я соврал.

— Зачем?

— Не знаю. Злой был.

— Ах ты говнюк! — засмеялась она. — Давай будем спать прямо на полу.

— Может, ко мне поедем?

— Здесь останемся.

— Точно?

— На полу вполне удобно, — сказала она.

Я обнял ее, хотя считал иначе.

— Слушай, а что это за мальчик на фото?

— А ты не узнаешь?

— Твой сын, что ли? На тебя не похож, если честно.

— Дурак, это же мой муж, — сказала она. — Ему тут восемь лет.

Я еще раз посмотрел на фото. На этот раз другими глазами.

— Странно, — сказал я.

— Что?

— То, что он так и висит тут.

— Почему?

— Я бы на твоем месте его фотографию в клочья изодрал…

Думал, она скажет: «Вот когда будешь на моем месте…» Но она промолчала.

На следующий день я стал выводить её из запоя. У меня давно не было подобной практики, но что нужно делать, я знал. Тут есть одно важное условие. На запойного алкоголика можно надеть смирительную рубашку, запереть в чулан, но если он захочет выпить — способ он отыщет. Например, перегрызет зубами ремни, выломает дверь, сбежит, ограбит кого‑нибудь. И всё в таком духе. Человек сам должен хотеть выходиться. Иначе все бесполезно, хоть наизнанку вывернись. Она, кажется, хотела.

— Мне нужно принять душ, — сказала она утром. — И выпить кофе побольше. Потом буду лежать, пока не приду в себя. — Душ ты успеешь принять, — ответил я. — А кофе тебя убьет. С ума сошла? Так что лучше вообще не вставай.

Я устроил ей что‑то вроде лежбища из одеял, подушек и пледов, которые валялись повсюду, выброшенные из шкафа.

— Ужасно хочу в душ, — сказала она. — Но у меня все трепыхается внутри, сердце как заячий хвост…

— Сердце мы запустим, — ответил я. — Это не проблема.

Я налил ей пятьдесят грамм водки.

— Не могу. Ты что? Мне надо заканчивать.

— Это чтобы не умереть. Серьезно говорю.

Я сам влил ей в рот водку. У нее тряслись руки.

— Теперь лежи и не двигайся. Попробуй поспать.

— Шутишь? У меня в ушах музыка играет, будто в голове радио, а еще кажется, что по ногам бегают тараканы, мне хо‑

чется посмотреть, но я боюсь, что они и правда бегают.

Я открыл окно, чтобы немного проветрить. Заодно закурил.

— Раньше были запои?

— Пару раз. Но обычно недолго. Дня два‑три подряд. И без водки.

— Тогда это не запой. Помнишь, ты говорила, что покупала феназепам?

— Да. Но я не себе. Мужу. У него была бессонница.

— Неважно. Осталось еще?

— Где‑то должен быть. Только теперь не знаю где. Слушай, налей еще…

— Пока хватит.

— Но музыка все играет.

— Перестанет.

Я начал искать аптечку среди разбросанных вещей. В основном на полу валялись постельные принадлежности и одежда. Восьмилетний муж с фотографии наблюдал за происходящим. Мне хотелось снять его.

— Может, я не умру? — сказала она.

— Выживешь.

— Зря, наверное, я все это начала.

— Чего теперь…

Аптечка нашлась на кухне. Вернее, это была коробка изпод мужских ботинок, в которую были без разбора навалены упаковки таблеток. Я достал феназепам. Вернулся в комнату. Она лежала на полу, раскидав одеяла, подушки и пледы. Ее трясло.

— Холодно, — сказала она.

— Можно еще накатить пятьдесят, — ответил я.

— О, это точно. Но лучше сто.

— Пятьдесят.

— А феназепам?

— Рано. Сердце может остановиться.

Я налил ей пятьдесят грамм водки. Хоть и с трудом, но она выпила сама. Потом я снова смастерил ей постель, уложил и накрыл ватным одеялом.

— Ты точно рыцарь. Нальешь еще, для закрепления?

— Налью позже.

— Но я‑то сейчас хочу. Может, усну хоть.

Я налил ей еще пятьдесят грамм. Она, щурясь, выпила. Рука была твердой, как у часовщика или нейрохирурга. Казалось, дело идет на поправку. Но я знал, что это впечатление обманчивое. Как только водка закончит действовать, ей опять станет плохо. Все равно это придется пережить. Водка лишь поможет не умереть.

— Спи, — сказал я.

— Музыка выключилась, — ответила она, моргая. — И тараканы больше не бегают.

Потом она уснула. Я сходил в аптеку и купил кое‑какие препараты: активированный уголь, чтобы вывести из организма отраву, таблетки янтарной кислоты, анаприлин и аспаркам для сердца, капельницу и раствор.

Через несколько часов она проснулась.

— Как себя чувствуешь? — спросил я.

— Худо, — ответила она. — По мне будто танк проехал.

И глаза режет ножом. Нальешь?

— Сначала надо сделать капельницу. Очистить организм.

— О господи, ты что, будешь меня иголкой протыкать?

— Разок только. Ты ничего не почувствуешь.

— Так я тебе и поверила, — ответила она с ненавистью.

Я поставил ей капельницу. Флакон с раствором пришлось держать в поднятой руке, подвесить его было некуда.

— Так и будешь стоять? — спросила она.

— Ничего, это недолго.

Прошло полтора часа, пока флакон опустел. За это время мы не сказали друг другу ни слова. Она лежала с закрытыми глазами. Я вытащил из вены иголку и заклеил руку пластырем.

— Все равно плохо, — сказала она. — Подыхаю.

Я заставил ее принять несколько таблеток активированного угля. Каждую таблетку она запивала целым стаканом воды. Потом ее вырвало. Я налил пятьдесят грамм. Водку она удержала. Незаметно наступил вечер. Я дал ей полтаблетки анаприлина и пару таблеток янтарной кислоты.

— Лучшеет, — сказала она. — Кажется.

— Что за слово такое?

— Слово как слово. А что?

— Ничего. Я рад. Давай вместе жить.

— Мы и так сейчас вместе живем.

— Ну, потом. Когда ты выходишься.

— Давай, — пожала она плечами.

— Ну, как муж и жена. Как ты со своим жила.

— Ладно.

— Знаешь что, — сказал я. — Я уже больше суток не принимал свои таблетки. Не знаю, как так вышло. Но приступа не было. Я как будто забыл про это. Может, врач был прав насчет зависимости.

— Это хорошо, — сказала она. — Скорей бы в душ. У меня уже все чешется.

— Потерпи немного.

— Сколько?

— Завтра будет намного лучше. Через пару дней и не вспомнишь об этом, — ответил я.

Ночью она не могла уснуть. Все время ворочалась, скидывала одеяло, потом снова натягивала. Я сидел рядом, хотя ужасно хотел спать. Время от времени наливал граммов по тридцать.

— Чего так мало? — спрашивала она. — Тут один глоток всего.

— Надо сбавлять дозу.

Она выпивала и на короткое время успокаивалась. Потом опять начинала вертеться. Под утро наконец затихла. Я прислушался к ее дыханию. Оно было ровным. Я взял водку и на цыпочках вышел из комнаты. Сил почти не осталось. Я устроился на полу, рядом с батареей. Сделал пару глотков и задремал, положив под голову свернутую куртку. Вскоре она стала звать меня. Я вернулся в комнату. Она была похожа на раненую птицу: растрепанная, с безумным взглядом.

— Помоги дойти до туалета. Не могу встать, пол ходуном ходит.

Я отвел ее в туалет. Потом стал готовить новую капельницу.

— Это еще зачем? — спросила она. — Одной мало?

— Вторая не помешает, — сказал я. — Это глюкоза.

— А я от нее не растолстею?

Я рассмеялся.

— Хорошо бы тебе еще активированного угля выпить. Штук пять‑десять.

— Не смогу. Я и так будто ваты наглоталась.

— А аскорбинок?

— Меня сейчас вырвет.

Я вышел из комнаты и спустя несколько секунд услышал, как ее рвет. Это продолжалось недолго. Дело шло на поправку. Я вернулся, вскрыл флакон с раствором, продезинфицировал пробку, перекрыл на трубке клапан и воткнул во флакон иглу. — Ловко, — сказала она. — Ты на врача не учился, случайно?

— Меня этому фокусу один ветеринар научил, — ответил я. — Ничего сложного. Теперь, смотри, надо стравить воздух.

Я открыл клапан и ввел иглу в вену. Она доверчиво смотрела мне в глаза. От ее взгляда у меня слегка онемел затылок.

— Опять будешь стоять с бутылкой в руке? — спросила она.

— Ерунда, — ответил я.

— Чем я такое заслужила?

— С водкой надо проявлять осторожность. Особенно женщинам.

— Я не о том. Я про твое отношение ко мне.

Я пожал плечами.

— Во всем должно быть равновесие и гармония. Муж об тебя ноги вытер. А я вот тебе руку иголкой проткнул два

раза, витаминами напичкал…

— Еще водкой отпаивал, — сказала она.

— Ну да. Это, кстати, самое главное при выходе из запоя.

Любой алкаш знает.

— Так себе опыт. Правда?

После капельницы я дал ей таблетку феназепама, дождался, когда она уснет, и ушел в соседнюю комнату.

Она проспала до следующего утра. Я набрал ванную, насыпал в воду какой‑то ароматной соли и добавил пены. Помог ей туда забраться.

— Муж не приходил? Не звонил? — спросила она.

— Нет.

— Ладно. У нас выпивка есть?

— Вообще‑то есть еще. А что?

— Вылей всё к чертовой матери. Я теперь даже смотреть на нее не смогу.

Я так и сделал. Она провела в ванной часа два. Вышла посвежевшая и помолодевшая, хотя лицо все еще было немного

 

опухшим. Она надела новое платье, обошла квартиру, мрачно осматриваясь.

— Вот ведь дожила, — сказала она.

— Все как‑нибудь наладится, — ответил я.

Потом мы почти не разговаривали. Она открыла ноутбук и стала с кем‑то переписываться. А я просто сидел на полу, все сильнее чувствуя себя инородным телом.

— Хочешь, я мебель привезу? — сказал я. — Хотя бы кровать.

— Мебель я раздобуду, — ответила она, глядя в монитор.

— Может, еды купить?

— Я не хочу есть. Мне пока что не очень хорошо. Слабость.

— А что ты хочешь?

Она неуверенно пожала плечами.

— Мне уйти? — спросил я.

Тут она наконец‑то посмотрела на меня.

— Я мужа люблю, — сказала она. — Представляешь?

— С трудом, — ответил я и стал собираться.

— Ты что, не любил никогда?

— Ну, любовь — это как удар молнии. Или разряд тока в сто миллионов вольт. Не знаю даже, хорошо это или плохо.

Она не просила прощения, не благодарила и вообще ничего мне больше не сказала. Я надел ботинки и куртку. Зазвонил телефон.

— Да, — ответила она. — Да, могу. Не волнуйся, я в порядке. Ну, приезжай, если хочешь, поговорим. Только придется стоя разговаривать, ты всю мебель вывез.

Она нервно хихикнула.

Я вышел из квартиры и спустился по лестнице. На улице светило заходящее солнце, снег поскрипывал под башмаками будто крахмал. Я вытащил из кармана таблетки, выдавил одну на ладонь и закинул в рот.

К следующему рассказу

Читайте также:
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Проклятый Герой. Каин
Проклятый Герой. Каин
Интервью с фельдшером: cмех и сломанные ребра
Интервью с фельдшером: cмех и сломанные ребра