Смотрели «Витьку Чеснока», «Быка», а теперь — «Печень»
Смотрели «Витьку Чеснока», «Быка», а теперь — «Печень»
Клип Chonyatsky — Зима (feat. Слава КПСС)
Клип Chonyatsky — Зима (feat. Слава КПСС)
Новый релиз Dvanov: поля и магазины
Новый релиз Dvanov: поля и магазины
Новый, и, возможно, последний альбом Славы КПСС
Новый, и, возможно, последний альбом Славы КПСС
Страдающее средневековье pyrokinesis
Страдающее средневековье pyrokinesis
Постсоветская осень в клипе Dvanov
Постсоветская осень в клипе Dvanov
сlipping. выпустили новый альбом
сlipping. выпустили новый альбом
Новые серии сериала «Эйфория» выйдут уже в этом году
Новые серии сериала «Эйфория» выйдут уже в этом году
Новости русской хонтологии: Тальник — «Снипс»
Новости русской хонтологии: Тальник — «Снипс»
«Зашел, вышел»: метафизика денег от «Кровостока»
«Зашел, вышел»: метафизика денег от «Кровостока»
«Дискотека»: группа «Молчат дома» выпустила новое видео
«Дискотека»: группа «Молчат дома» выпустила новое видео
«На ножах» выпустили полноформатный альбом
«На ножах» выпустили полноформатный альбом
Короткий метр «Саша, вспомни»
Короткий метр «Саша, вспомни»
Дайте танк (!) выпустили «Человеко-часы»
Дайте танк (!) выпустили «Человеко-часы»
«Никогда-нибудь» — Место, где кончилось насилие
«Никогда-нибудь» — Место, где кончилось насилие
Иллюстрация: Henrik Uldalen
20.12.2018
Надеемся, эта заметка
вас разочарует
Надеемся, эта заметка вас разочарует
Надеемся, эта заметка вас разочарует
Надеемся, эта заметка вас разочарует
Надеемся, эта заметка вас разочарует

«Зло мешает нам осознать чудо. Зло словно бы не составляет части чуда, оно обыденно, оно наша повседневная пища. Радость бытия удушена несчастьем, утоплена. Это так же необъяснимо как существование, связано с существованием».

Эжен Ионеско. «Почему я пишу?» Перевод В.В. Бибихина

Районы орбитальных новостроек отмечены острым дефицитом интриги. Всё здесь прагматично и ясно. В тени вертикального жилья – туши машин и дельта пластиковой инфраструктуры: детских площадок, пивных точек, салонов красоты. Потайных карманов жизни в виде облупленных полуподвалов, закрашенных вывесок и окон с оленями лфз нет и в помине. Деревьев тоже нет,  отчего пейзаж выглядит геометрически гладким и лишённым временной перспективы. Трудно представить, за что здесь зацепится глаз аборигена, пока еще спящего в коляске, когда проснётся он и его кроманьонский инстинкт первопроходца. Его потянет в неизвестность и хаос – к гаражным ущельям, к свалкам, пахнущим дымом и падалью, к любому намёку на тайну. Найдёт ли он подходящие сюжеты в этой однослойной среде? Будет ли сочинять локальные мифы, хотя бы тайные, невысказанные? Возможно, пейзаж останется в девственной смысловой пустоте. Это будет означать, что азарт пионера и мифотворца окончательно утекает в виртуальные локации, в новую обитель очарования.

Иллюстрация: Henrik Uldalen

Ребёнку естественно быть очарованным, а взрослому – скорее разочарованным, и это роковая черта (не препятствующая, правда, инфантилизму), разделяющая два мира. Очарованность – это вера, или влюбленность в ту неконкретную потенциальность, которая воображается во внешнем мире, в Другом, и рождаемые этой верой чувства – интерес, предвкушение, трепет. Один из примеров ­– любимый Гофманом и Андерсоном мотив оживающих кукол. Вспоминая «Песочного человека», Фрейд писал о пациентке, которая, будучи восьмилетней, была убежденна, что её куклы оживут, стоит только посмотреть на них особенным образом. Подобный сюжет существует повсюду, даже во вселенной советского фольклора он жил в страшилках про стеклянную куклу, куклу в черном платье и прочих. Такие идеи легко возникают у детей, легко их покоряют, а потом легко исчезают. Однако вещи вроде веры в оживление кукол – не то же самое, что и концептуальная вера в восстание мертвых из гроба ­– они живые, связанные с ощущаемым существованием, с либидо.  Это территория субъективной сказки, на которой респаун игрового персонажа легко может быть актом безымянного таинства, а собственный страх – божеством. Волшебным является более-менее всё, как и описал это Заболоцкий в стихотворении «Детство»:

Он, этот дивный мир, поистине впервые
Очаровал ее, как чудо из чудес,
И в глубь души ее, как спутники живые,
Вошли и этот дом, и этот сад, и лес.

Тоже с путешествиями, пересечением всевозможных границ. Чтобы почувствовать мурашки,  очарованному страннику достаточно выйти из дома, из своего двора. Одиссеей может стать любой произвольный маршрут. Это происходит потому, что странник не просто открыт потенциальности, а подыгрывает ей, выступает её соучастником. Как затравка, погружённая в пересыщенный раствор, вызывает кристаллизацию вокруг себя, так и очарованное состояние провоцирует историю. Зимой 334 года много кто из римских солдат видел в галльском городке голого оборванца, но только для одного из них эта встреча стала роковой. Мартин разрезал свой плащ и протянул его половину Христу – такой видел реальность будущий святой.

Взрослые, неочарованные, путешествуют иначе. Индустрия упорно, хотя и не особенно изобретательно, разжигает их туристическую страсть. Слишком стараться действительно не нужно – точка прибытия обычно выполняет чисто техническую функцию, потому что сущность приключения не в том, чтобы оказаться в обетованной земле, а в том, чтобы временно не видеть свою, бетонную. А потом вернуться. То есть это путешествия, вся потенциальность которых закована в арматурную логику плана.

Всё это только примеры или даже метафоры тому, как остывают субстанции интереса и воли, которые отвечают за экзистенциональную вовлечённость, цветущую у детей и психопатов. Конечно, нормальный человек тоже может гореть и необязательно в силу звериной обусловленности, но посмотрите на предложение и дефицит: сбросить обыденную усталость, освежить восприятие, заново почувствовать вкус к жизни ­ – эти формулы повсеместно продают всё: туры, тренинги, челюстные протезы. Больше того, коучи обучают теперь тому, как желать, как будто это особое, тайное искусство. В том числе, как культивировать радость, раздувать в себе угольки мотивации, ставить цели. Как не попадаться в лапы ярмарочных чудовищ   депрессии. В общем ­– как жить очарованно, если внутри вы разочарованны.

Иллюстрация: Henrik Uldalen

Генезис разочарования заключён, конечно, в желании, которое Лакан весьма последовательно называл метонимией человеческого бытия.

«Желание — это отношение бытия к нехватке. И нехватка эта как раз и есть нехватка бытия как такового. Это не просто нехватка того или иного, а нехватка бытия, посредством которого сущее существует. <…> Именно в силу этой нехватки, именно в опыте желания приходит существо к переживанию своего Я в его отношениях с бытием. Именно в погоне за тем потусторонним, которое есть ничто, снова и снова возвращается оно к переживанию себя как существа, себя сознающего. На самом же деле, это сознающее себя существо оказывается не чем иным, как своим же собственным отражением в мире вещей».

Жак Лакан. «Я» в теории Фрейда и технике психоанализа

Детский ум, свободный от перманентного разочарования – это ум эдемической полноты (герметичный, как любой рай или тюрьма). Он слеп ко всепронизывающему излучению неудовлетворённости и пока ещё верит акту утоления желания, счастливому финалу каждой из миллионов погонь. Опыт взрослого постепенно приучает к иному – к тому, что подлинное удовлетворение невозможно никогда. Объект желания – всегда идеальный объект, такой же конструкт, как, например, горизонт. С ним нельзя слиться абсолютно, окончательно, как сплавляются два объективных предмета. Всегда обнаруживаются несостыковки. Поэтому всякое обладание ограниченно, фрагментарно, изменчиво. В каждой вожделенной крыжовинке обязательно есть оттенок разочарования, металлический привкус собственной взволнованной крови. «Не совсем то» становится мотивом попробовать ещё раз – так рождается космический образ пса, лижущего нож. Мало того, даже худая радость заставляет вставать за конвейер своего воспроизводства, воспитывает личность в своеобразном стахановском духе. Мир становится похож не на волшебный сад с тропинками, где может воскреснуть кукла или Христос, а на заводской цех со станками. Работа над болванками удовольствия идёт без праздников и выходных. Из этого циркулярного опыта и возникает та печать тщеты, которой отмечен каждый обитатель взрослого мира. 

Иллюстрация: Henrik Uldalen

Описывая эффект от чтения Канта, Артур Шопенгауэр говорил о разочаровании, постигающем ум читателя, разочаровании целебном, освобождающем интеллект от врожденного «младенческого реализма». А Жак Лакан рассматривал чувство разочарования, которое мы испытываем в общении с Другим, как признак подлинного контакта, потому что разочаровывающий ответ несёт в себе несомненную новизну, шок от деструкции встроенного в вопрос ожидания. Это хорошие примеры тому, что при направленной интерпретации разочарование может быть не только отравляющим элементом. Потеря наивной свежести, крушение воли, скука – традиционно считаются хронической болезнью экзистенции, злом. Этого недуга принято стыдиться, маскировать его или залечивать пластырями «добра», но правда заключается в том, что это не абсолютное зло. Мышление, жестко разграниченное на чёрное и белое – фундаментальное насилие, приводящее к тупику. Разочарование же неоднозначно, оно как маленький древесный термит: одновременно и паразит, и созидатель, выгрызающий новые пути, новое пространство.

Читайте также:
Этимология русской души
Этимология русской души
Постояльцы жёлтого дома
Постояльцы жёлтого дома
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова