Предисловие:

---

Р.С.: Эм… Берроуз?!

Берроуз: Тише!

 

Р.С.: По-моему, здесь и так тихо.

Берроуз: Тишина страшна только болтунам.

 

Р.С.: Я в какой-то степени болтун.

Берроуз: Так давай болтать. Иначе зачем ты пришёл?

 

Р.С.: Я сначала хотел… В общем, я принес. Жёлтые Camel, 20 штук, без фильтра. Как ты просил.

Берроуз: Отлично. Положи на могильный камень и садись рядом.

 

Р.С.: Давай зафиксируем: мы на кладбище Беллефонтейн.

Берроуз: Да.

 

Р.С.: В столице Миссури в Сент-Луисе.

Берроуз: Это урок географии?  

 

Р.С.: Нет, это для тех, кто будет читать. Я потом переведу это все на русский…

Берроуз: Я существую на русском?

 

Р.С.: Ты имеешь в виду тексты? Да.

Берроуз: Епт.

 

Р.С.: Что такое?

Берроуз: Просто не представляю себя на русском. Вообще не представляю этот язык.

 

Р.С.: Не парься, его вообще никто не представляет. Даже те, кто на нём говорит.

Берроуз: Ладно.

 

Р.С.: Давай, знаешь, с чего начнем? Как тебе тут живётся? Вернее…

Берроуз: Жить необязательно. Путешествовать — необходимо.

 

Р.С.: И ты тут путешествуешь?

Берроуз: Как ты думаешь?

 

Р.С.:  Я понял. Давай по-другому. Каково тебе лежится тут, с членами твоей семьи?

Берроуз: А…

 

Р.С.: Ты махнул рукой?

Берроуз: Да.

 

Р.С.:  Я почувствовал.

Берроуз: … между нами земляные стены. Мы почти не общаемся.

 

Р.С.:  А как же семейные ужины? Семейные хобби?

Берроуз: Иногда мы считаем, на чей могильный камень больше насрали.

 

Р.С.: А?

Берроуз: Голуби. Это считается? Понимаешь, весь человеческий род с самого раннего детства искалечен семьей. Более того, нации и страны – лишь расширенная версия семьи.

 

Р.С.:  Я как-то писал о том, что семья — тюрьма поколений.

Берроуз: Ты из России?

 

Р.С.:  В каком-то смысле.

Берроуз: Россия собиралась отказаться от семьи, да так и не собралась. Как была у них буржуазная семья, так, наверное, и осталась.

 

Р.С.:  Ты знаешь, сегодня русские делают про тебя мемы?

Берроуз: Я думал, они все еще делают ракеты.

 

Р.С.: Как про тебя можно сделать ракету?

Берроуз: Про меня можно.

 

Р.С.: Если осторожно?

Берроуз: Что такое эти твои мемы? Херня, про которую писал Ричард Докинз?

 

Р.С.:  Нет. Не совсем. Это смешные картинки. Люди накладывают на твою фотографию надпись: «Он воевал за ваше будущее не для того, чтобы вы все стали наркоманами и пидорами». Что-то вроде того. Что ты думаешь?

Берроуз:  Не знаю. А они становятся?

 

Р.С.:  Кто? Кем?

Берроуз:  Они. Наркоманами и пидорами.

 

Р.С.:  Я думаю, они боятся. Сейчас так много страха…

Берроуз:  Тот, кому не страшно жить в наше время, просто страдает недостатком воображения.

 

Р.С.: Интересно, почему именно с тобой. С другими битниками мемы не делают.

Берроуз:  Стой-стой, с битниками я себя никоим образом не ассоциирую, как не ассоциирую с их творчеством свои идеи и стиль. У меня среди битников есть близкие друзья: Джек Керуак, Аллен Гинзберг и Грегори Корсо. Мы дружим много лет, но не сходимся ни в мировоззрении, ни в литературной деятельности.

 

Р.С.: К слову, ты сейчас что-то пишешь?

Берроуз: Я написал давно всё, что можно. Тут я уже нифига не пишу. Только свой ночник.

 

Р.С.: Ночник?

Берроуз: Да, у живых — дневник, у мёртвых — ночник. Тут многое наоборот. Мне очень часто снятся сны, потому что я сплю некрепко. Я просыпаюсь, записываю несколько слов, которые помогают мне потом вспомнить сон во всех подробностях.

 

Р.С.: Думаешь, это важно? Записывать свои сны.

Берроуз: Я вообще не думаю в категориях вроде «важно» или «неважно». С какой-то точки зрения, мне кажется, писать уже бесполезно. Надо смотреть в будущее, а в нем люди наверняка перестанут читать или читать будут только иллюстрированные книги, журналы или некие сокращенные формы читального материала. Чтобы выжить в конкуренции с телевидением и фотожурналами, писателям надо развивать определенные техники, которые позволят текстам завлечь читателя.

 

Р.С.: Сейчас любят вспоминать о твоей встрече с Боуи…

Берроуз: Славный малый, я слышал, он теперь в наших рядах.

 

Р.С.: Я не знаю, почему всех так удивляет ваш диалог. Ваша встреча. Не знаю, почему вообще всех удивляет Дэвид Боуи. Видел бы ты современный мир — вернее, цивилизованную его часть — тут каждый второй — Дэвид Боуи.

Берроуз: Все дело в том, что ты молодой.

 

Р.С.:  К сожалению.

Берроуз: Молодежь — это чуждый вид. Они не хотят свергнуть нас революционным путём. Они забудут нас будто нас вовсе не существовало. Я к тому, что вас вообще вряд ли что-то может удивлять в стариках.

 

Р.С.: Но многие восхищаются Боуи, особенно тем, какой он свободный. Тобой, в общем-то, тоже поэтому восхищаются. И ты знаешь это.

Берроуз: Я бы сказал, нет ни одного свободного человека на нашей планете в наше с вами время, ибо свободный человек существует во плоти. Плоть уже подчиняет вас различным физическим нуждам.

 

Р.С.: О подчинении: ты учился в Вене во времена нацистов, больше года.

Берроуз: Строго говоря, это было до нацистов. Они пришли туда весной 38-го. А я смылся на год раньше.

 

Р.С.: И как?

Берроуз: Как смылся? Слушай, а тебе сколько лет? Ты уже умеешь ходить?

 

Р.С.: Нет, я имею в виду, каково было там? В преднацистской Австрии.

Берроуз: Ты знаешь, это мало отличалось от Нью-Йорка начала семидесятых. И начала восьмидесятых. И девяностых. Это мало отличалось от Парижа во все времена. Маркс, конечно, не о том мечтал, но промышленные государства становятся фашистскими, а непромышленные – социалистическими.

 

Р.С.: Но если ты видел все это…

Берроуз: Всегда хотелось сбежать.

 

Р.С.: Однажды ты и сбежал, собственно. От всей этой цивилизации. В Танжер. Я прочитал, что ты подцепил эту идею у Пола Боулза.

Берроуз: Да, подцепил. Книжным путём.

 

Р.С.: Знаешь, Танжер сейчас совсем другой. Говорят, героин достать не сложно, но не дешев, а с упругозадыми мальчиками совершенный бардак. Всюду ислам — показной и вязкий.

Берроуз: Это не удивляет меня.

 

Р.С.: Я хотел спросить тебя не об этом. Другом. Я имею в виду… Ты бы мог уехать в Россию? Сейчас или тогда в середине шестидесятых.

Берроуз:  До того, как я уехал в Танжер, была ещё Мексика. Я переехал в Мексику частично потому, что там было очень просто достать наркотики, а в Америке уже нет. В России — просто?

 

Р.С.: Точно проще, чем при Советах. Но я думаю, в России ты бы свихнулся.

Берроуз: Но я свихнулся еще здесь, в Миссури, а потом в Нью-Йорке, потом в Париже, потом в Британии и дважды в Танжере. Как не свихнуться, когда все играют против самих себя? Всевозможные жилищные организации кровно заинтересованы в дефиците жилья. Они подрывают всякие попытки обеспечить людей качественным дешевым жильем. Полиция кровно заинтересована в разгуле преступности, отдел по борьбе с наркотиками – в процветании наркобизнеса. Политики заинтересованы в существовании наций, военные – в войнах.

 

Р.С.: И что нам тогда делать? Просто умереть как ты? Ты же знаешь, не все такие красавцы.

Берроуз: Мне кажется, самая важная в мире задача – вверить планету художникам, потому что только они способны чего-то добиться. Все остальное — какая-то чепуха. Цветы копам дарить бесполезно. Подобный образ мышления поощряется истеблишментом – еще бы, нет ничего лучше любви и ненасилия! Лучше сбросьте цветочный горшок с верхнего этажа копу на голову – вот как им нужно цветы дарить.

 

Р.С. Я, в общем, хочу тебе признаться. Я тебя не очень-то уважаю, если быть откровенным. Я думаю, такие ребята как ты, Гертруда Стайн или Пегги Гуггенхайм всю жизнь прожили на подсосах у богатых родителей — родись вы где-нибудь в Сибири, в семье врачей или инженеров, у вас не было бы ни единого шанса. С вашими исходными данными кто угодно мог отчебучить что угодно. В этом секрет?

Берроуз: Мне все равно, что меня кто-то ненавидит, я вообще думаю, что большинство людей меня не переваривают.

 

Р.С.: Ладно… Посоветуешь напоследок какую-то книгу? Люди будут читать это, а потом — что возможно — им захочется читать снова.

Берроуз: Не уверен. Но вообще, вы читали «Путешествие вне тела»? Это довольно необычная книга об астральной проекции. Ее написал американский бизнесмен, у которого был опыт выхода из собственного тела, причем он никогда не принимал никаких галлюциногенов.

 

Р.С.: Можешь посоветовать что-то более…

Берроуз: Что не так?

 

Р.С.: Более художественное. Популярное, я не знаю.

Берроуз: Могу только высказаться об авторах, более или менее откровенно писавших о сексе. Это, конечно, Жене. Де Сад важен, но, по мне, утомителен. Ну и Джойс, Миллер, Д.Г. Лоуренс – они стали первооткрывателями в этой области литературы, разрушили преграды… и… и…

 

Р.С.: Да?

Берроуз: Забыл.

 

Р.С.: Слушай, спасибо тебе за разговор. Правда. Я обязательно как-то пришлю расшифровку…

Берроуз: Фермер ясно видит свою корову.

 

Р.С.: Что?

Берроуз: Что? Я же говорю: непрерывный поток образов туманом окутывает все на свете. Мы будто бредем в дыму, не видя ни черта.

 

* * *

 

Интервью построено как на дословном цитировании, так и авторской интерпретации разной степени вольности