Дом самоубийцы Игнатьева
Дом самоубийцы Игнатьева
Дом самоубийцы Игнатьева
Дом самоубийцы Игнатьева

Но я умру, когда разряд
Отклонит Милостивый вестник
Хочу смертей в Бесчестном кресле!
Хочу! Хочу! Хочу! Я рад!..

Иван Игнатьев, 1913 г.

С самого утра жутко болело горло. Я стоял перед прилавком в аптеке, и отчаянно пытался вспомнить какие таблетки рекламировали, используя в качестве наглядного пособия горло, обмотанное колючей проволокой. Ощущения были именно такие. Старый аптекарь после минутного раздумья выдал мне нужное лекарство , и даже подсказал как найти Кавалергардскую улицу.

Мне нужен был дом № 24 по Кавалергардской. После 22-го шел сразу 26-й. Надеяться на местных жителей не приходилось: уже с успехом спивались правнуки жильцов, которые могли хоть что-то помнить об этом доме.

Я зашел во двор 22-го. Машины клумбы, пара гаражей и глухая стена с одним окном – вечное напоминание о том, что не так давно в этом городе ели ремни и домашних животных. А вот и дом 24, теперь он лишен индивидуальности, он тоже 22. Хитрое советское правительство объединяло дома, стоявшие вплотную друг к другу: можно было разломать сообщающиеся стены и из двух плохих буржуйских квартир в двух домах сделать одну хорошую коммуналку в одном.

Если нумерация квартир не изменилась, то все произошло в тех пяти окнах на последнем этаже, в 25-й квартире. В 21-й теперь участковый пункт полиции.

Я присел на поребрик, и закурил.

— Молодой человек. Молодой человек. У Вас все в порядке?

Это мне.

— У меня? Все в порядке.

— Просто Вы уже 20 минут сидите без движения, и смотрите на дом, вот я и подумала…

Она была младше меня и не была красива.

— То есть, 20 минут смотреть на дом – ненормально, а 20 минут смотреть, как я смотрю на дом – нормально?

— Но моя ненормальное поведение, оно из-за Вашего ненормального поведения!

— В этом есть логика. Но это самый странный диалог, который я когда-либо вел.

Я соврал. Бывали и страннее.

Она постояла еще какое-то время, и пошла к подъезду Ивана Игнатьева.

— В этом доме перерезал себе горло один поэт, — сказал я ей в спину.

Поставив на газон пакеты из супермаркета, она села рядом со мной, и стала смотреть на дом.

— Давно?

— Сто лет назад, и это не гипербола. В феврале 1914-го. На следующий день после своей свадьбы, когда гости еще сидели за столом,- я указал сигаретой на пять окон на последнем этаже,- он попросил у прислуги бритвенные принадлежности, и заперся с женой в одной из комнат. Направил на нее револьвер, и выстрелил. Револьвер дал осечку, жена упала в обморок. Когда она очнулась, он резал себе горло перед зеркалом. Ему был 21 год.

— И зачем?

— Не знаю. Устал.

— Я не об этом. Зачем он взял и револьвер и бритву?

— Может, он знал, что будет осечка?

— Хороший был поэт?

— Нет,- честно сказал я,- плохой.

Она молча встала, взяла свои пакеты, и пошла в подъезд Ивана Игнатьева. Вышла через пару минут, перед ней шли двое полицейских.

— Младший сержант Игнашевич,- представился один,- Ваши документы.

Я протянул паспорт.

— Выпивали?

— Нет.

— Ждете кого-то?

У меня не было желания рассказывать одну историю дважды, да и не думаю, что младший сержант и его коллега были благодарными слушателями.

— Уже ухожу.

— Всего доброго,- он отдал паспорт, и внимательно смотрел на меня.

Я последний раз посмотрел на окна квартиры, сто лет назад залитой кровью плохого поэта, и пошел в строну Тверской. Горло уже не болело.

 

Футуристический фокус

 

И. В. Игнатьев не прибыл: женихался в СПб, женился и зарезался

И. Северянин, «Заметки о Маяковском»

И на путь меж звезд морозный
Полечу я не с молитвой,
Полечу я — мертвый, грозный —
С окровавленною бритвой.

В. Хлебников

Ничего не надо… и главное, что притворяться научились, вот же как. Ведь раньше ж, раньше бунтовали, это была общественная позиция — нам мол от вас нихуя не надо! Мы протестуем! А щас? Щас, блять, по-тихому, без протестов, кем надо притворяются, влезают куда хотят, на любую работу, а?! И нихуя там не делают! Играются! Вы играетесь в жизнь, — а те, кто к этому серьёзно относятся, с ума сходят, страдают!

Х/ф “Изображая жертву”

В 17 лет он уже был известным журналистом («Петербургская газета», «Театрал», «Guadeamus», «Театр и искусство»), в 19 его статьи о театре вышли отдельной книгой, наряду с Игорем Северяниным, его считают основателем школы эго-футуризма, в 20 открывает свое издательство «Петербургский глашатай», сотрудничал с Брюсовым, Сологубом, Ивановым, в 21 выходит сборник стихов «Эшафот: Эгофутуры», в этом же году его приглашают в совместное турне с Северяниным и Маяковским, в которое он поехать не смог по уважительной причине: перерезал себе горло на следующий день после свадьбы.

Игнатьев писал не очень хорошие стихи. Плохие стихи. Мнения современников о нем на удивление схожи. «Спокойный, трезвый ум, несомненное понимание поставленных пред собою задач и очень маленький талант» (В. Шершеневич), «Вряд ли Игнатьев верил в свое поэтическое призвание. Он был способным и практическим журналистом» (Грааль-Апрельский), «Пробовал он и сам, как говорят обыватели,- «пописывать» в стихах, и в прозе, да только ничего путного из этих писаний не получалось, но рецензии его о книгах и новых пьесах не были лишены остроты и оригинальности, и сделался он вследствие этого критиком» (И. Северянин), «Игнатьев был бесталанный человек с низко скошенным лбом и тяжелым взглядом, которому, на его несчастье, захотелось блистать, удивлять, очаровывать сердца, потрясать мир» (Г. Иванов).

Именно блистать! удивлять! потрясать! Кому захочется писать рецензии, когда вся слава достается поэтам? Когда на твоих глазах рушится старый мир, твои друзья один за другим провозглашают себя богами, собирают толпы восторженных поклонниц, спорят до хрипоты о новаторстве в литературе в прокуренных кафе?! Рецензии, журналистика?…

И Игнатьев стал поэтом. Впрочем, поэзия для него стала такой же игрой, как и журналистика, а еще ранее, театр. От лица «матери-христианки», «порядочного гражданина» и т.д. он писал обвинительные письма в адрес эгофутуристов, и рассылал их по столичным газетам. Потом сам же отвечал на эти письма, мастерски парируя все обвинения. Игнатьев, вместе с другими эгофутуристами, Северяниным, Олимповым, Ларионовым, Грааль-Апрельским, редактировал стихотворные сборники, отбирал свои стихи, и давал советы товарищам по «группировке». А после выхода сборника, под бесчисленными псевдонимами публиковал разгромные рецензии! Обвинял Грааль-Апрельского в подражании Северянину, Иванова в отстраненности от эгофутуризма, печатал пародии на Северянина:

Цвету – бутон д’амурами.
Пылаю,- как бензин,
Ошубленный шкурами, —
Я с «бабочкою» Zine …

В 103-м номере газеты «Нижегородец» за 1912-й год Игнатьев публикует хвалебный отзыв на книгу Иванова: «дефекты творчества Георгия Иванова» («танцующий» размер и нежелательное следование М. Кузьмину, Вячеславу Иванову, Александру Блоку») искупаются молодостью, а главное, талантом поэта-дебютанта». И в этом же номере, под другим псевдонимом, печатает пародию, заостряющую внимание на этих недостатках:

На прибрежьи у Тучкова моста
Утоляю желание (с гибким веником) в «Камышах»
Я здесь грущу (моей тоски не превозмочь), как Уриэль Акоста,
И мнюсь: Я — Блок, я — тезка Вячеслав, я — падишах!

Вообще, большинство стихов самого Игнатьева выглядят как пародия:

На Сологуба

(Почему Я не арочный сквозь?
Почему плен Судьбы?
Почему не средьмирная Ось,
А Средьмирье Борьбы?)

Каменского

       (н

        Величайшая

        Е

        Рье

умомАс

        е

        б

        е)

Северянина

(Улыбнется Ведьма Элегическая
Шакалом Проспектных снов.
Перебираются на небо вывески Венерические
По плечам Растущих Дворцов)

Крученых

Х

Ъ чен Кру

О; О! О!+

Царь о Нана

НанА Будущëл

кО

бëл

ел)

Он кажется искренним и настоящим, только когда касается темы смерти, впрочем, стихи от этого лучше не становятся.

Но я умру, когда разряд
Отклонит Милостивый вестник…
Хочу смертей в Бесчестном кресле!
Хочу! Хочу! Хочу! Я рад!..

Игра «в поэзию» длилась до самой смерти,  уже с несколько меньшим размахом (Иванов и Грааль-Апрельский покинули группу в середине 1912-го, Севернянин в конце 1912-го), но Игнатьев продолжал играть. Жил он со своей бабушкой, которая сдавала комнаты постояльцам (деревянный дом на углу 8-й Рождественской (сейчас 8-я Советская) и Дегтярной). На эти деньги издавались небольшими тиражами (не больше 300 экз.) альманахи эго-футуристов.

Зато общественная жизнь эгофутуристов стала гораздо интереснее после ухода тихого Северянина. Так, 7 декабря 1913-го эгофутуристы попытались сорвать лекцию В. Пяста, по свидетельству очевидцев «три молодых человека (И. Игнатьев, В. Гнедов, К. Олимпов) уже в самом начале прерывали лектора бранными восклицаниями, а один из них (К. Олимпов) пьяный, с чучелом кошки в руках, был выведен полицией из зала». Из-за этого эпизода Олимпов провел семь суток под арестом, на суде оправдывал свое поведение так: «Тут не я виноват, а та интуитивная пустота зала, которую я почувствовал на лекции Пяста, и вялый голос лектора, вызвавшие во мне потребность заявить свое недовольство. Порядка я и не думал нарушать, а нарушала его сама публика, которая вела себя вызывающе по отношению ко мне, так как по своей тупости не поняла моих поэз» (Футурист на суде // Колокол. 1914. № 2356). Также Гнедов участвовал в знаменитой драке в «Бродячей собаке», когда «На крики Маяковского явились футуристы, и завязалась общая драка. Шли «стенка на стенку», и кончилось тем, что Маяковскому попало бутылкой по голове и футуристы обратились в бегство» (Очередной скандал футуристов // Раннее утро. 1913. № 280). Впрочем, Гнедов утверждал, что успел перехватить бутылку.

Очевидно, такое времяпровождение не было достаточно интересным для Игнатьева. Эгофутуризм, поэзия, журналистика, теория поэзии, театр, ничто из этого не смогло заинтересовать его по-настоящему, к 21 году он не смог найти то, ради чего хотелось бы жить. Дальше ничего интересного не предвиделось.

Накануне свадьбы Игнатьев пообещал друзьям и шаферам показать им «футуристический фокус».

На второй день после свадьбы, в квартире 25 дома 24 по Кавалергардской улице, Игнатьев попросил бритвенные принадлежности, и заперся с женой в одной из комнат. Там он бросился перед ней на колени, и стал убеждать покончить с жизнью вместе с ним. «Жить не стоит, лучше вместе умрем». Выхватив револьвер, он разорвал на ней блузку, и приставил дуло к груди. Когда он нажал на курок, пули вывалились из барабана. Бросив револьвер на пол, Игнатьев взял бритву, и стал резать горло, глядя при этом в зеркало. В этот момент дверь в комнату уже выломали, Игнатьев бегал по комнате, заливая все вокруг кровью, что-то хрипел, и продолжал резать себя, жена лежала без сознания. Мать выхватила у него бритву, но Игнатьев достал перочинный нож, и закончил дело. К моменту приезда врача, он уже был мертв.

Можно бесконечно долго гадать, что именно стало причиной самоубийства Игнатьева. «Хочу неестественности трагической» написал он в одном стихотворении. Наверное, вот это и стало. Желание трагедии, неестественной трагедии, театра, свадьбы, приуроченной к самоубийству. Впрочем, размышления о причинах, могут завести нас слишком далеко, куда нам не очень-то и хочется. Одно во всей этой истории несомненно: футуристический фокус Игнатьеву удался, и, пожалуй, стал его единственным искренним и законченным художественным произведением, а, может, и единственным искренним поступком в жизни.

Подборка стихов

OPUS: 80447
Приветствую, Кастраты, вас.Давно покинуто собачье —
Хотя и вылетаю изредка на моно-таксо
в Скачки,
Но больше не ищу Себя, Олега и Лолетту Ас.
Это — «Тренировка»

<1913>

OPUS: – 5515
Почему, почему Мы обязаны?
Почему НЕЖЕЛАНИЕ — рАБ?
Несвободно свободою связанный,
Я — всего лишь кРАП.
Мне дорог, мил Электрический
Эшафот, Тюрьма.
Метрополитена улыбки Садистические,
Синема Бельмо.
Хочу Неестественности Трагической…
Дайте, пожалуйста, вина!..

<1913>

***

Я пойду сегодня туда, где играют веселые вальсы,
И буду плакать, как изломанный Арлекин.
А она подойдет и скажет: — Перестань! Не печалься!
Но и с нею вместе я буду один.
Я в этом саване прощальном
Целую Лица Небылиц
И ухожу дорогой Дальней
Туда к Границе без Границ.

<19. XI.1913>

ОНАН

Зовет.
Отзывается.
Ярмит.
Жданное.
Нежеланное —
Радостны —
Твои!
Окаянное —
Покаянное
Ласкает
Преданностью смертей!
В державу паяя
Мозг…

. . . . . . . . . . .

Страшнее и
Сладостнее
Пригвозд!..

<1913>

ВСЕГДАЙ

Аркадию Бухову
В холоде зноя томительного
Бескрыл экстаз.
Пленюсь Упоительным
В Вечно-последний раз.
Узой своею Таинственному
Я Властелин,
Покорный воинственно,
Множественный один.
Ходим путьми василисковыми
И Он, и Я!..
Далекое-Близкое! —
Я не хочу Тебя!

<1913>

Я жизнью Жертвую — жИВУ…
Палач бездушный и суровый!
Я все сорву твои оковы —
Я так хочу!
Но я умру, когда разряд
Отклонит Милостивый вестник…
Хочу смертей в Бесчестном кресле!
Хочу! Хочу! Хочу! Я рад!..

<1913>

Читайте также:
Обсуждая «Шутку»
Обсуждая «Шутку»
Эстетика молодости. Истерика молодости
Эстетика молодости. Истерика молодости
Одержимость дочери охотника
Одержимость дочери охотника