18.01.2017
Рассказ «Традиции такие»
Рассказ «Традиции такие»
Рассказ «Традиции такие»
Рассказ «Традиции такие»
Рассказ «Традиции такие»

1.

– Понимаешь, мы завтра окажемся на его территории. А что это значит? Это значит, что мы как бы должны проявлять уважение и к нему самому, к месту, в котором он живет. У нас, как бы это сказать, со зверем равные шансы: или он нас почует, или мы его увидим. Понимаешь? Мы, кстати, никогда не говорим “убить”, мы говорим “добыть”. В общем, мы должны уважать природу, потому что она нас это, питает, дает нам сил. Это Россия, это все наше богатство, мы его, понимаешь, бережем.

Это говорит Михаил. На словах “наше богатство” он поднимает рюмку, поднимается со стула и чокается со всеми.

Михаилу за пятьдесят. У него грустное лицо, по-собачьи обвисшие щеки, мешки под глазами, черные с обильной проседью кудрявые волосы. На нем серый шерстяной свитер и камуфляжные штаны. Раньше Михаил работал в “государственных структурах”, о чем уже несколько раз обмолвился с ухмылкой. Возможно, именно из-за этого у Михаила грустное лицо.

Какое-то время все запивают, откашливаются, занюхивают, закусывают, докладывают на тарелки еды и снова наполняют рюмки.

– Да. Мы когда берем зверя, то стреляем наверняка – не позволяем мучиться. Потому что если попасть не туда, зверь уйдет в лес и будет там истекать кровью, страдать. А мы гуманно относимся.

Это говорит Алексей. Он поднимает рюмку на словах “истекать кровью”.

– Сколько уж я охочусь-то? Пятьдесят лет!

Алексею за шестьдесят. У него доброе лицо, темнеющие на солнце очки (под которыми нос выглядит накладным), зачесанные на бок редеющие седые волосы. На нем красная флисовая толстовка и камуфляжные штаны. Вместе с Михаилом Алексей занимается продажей разных компьютерных деталей.

– Ну ты чего, какие пятьдесят лет, врать-то не надо.

Это едва слышно произносит Елена, жена Алексея. У нее нарисованные брови, неестественно черного цвета каре и неестественно белые зубы, очки формы “кошачий глаз”. Она тоже занимается продажей компьютерных деталей.

– Почему врать, я свой первый охотничий билет получил в четырнадцать лет.

Мэл, китаец из Гонконга, старательно вслушивается в мой перевод тостов, речей и отдельных фраз, усердно улыбается и вместе со всеми опрокидывает рюмку за рюмкой. Мэлу за сорок. У него совершенно нетипичная для китайца внешность, а еще он двадцать лет прожил в Америке. Мэл представляет компанию, которая поставляет всякие компьютерные детали фирме Алексея, Михаила и Елены, и все вокруг, по идее, происходит ради него. Алексей захотел показать ему настоящую Россию, не менее настоящую охоту и обсудить пару вопросов о поставках, поэтому и выписал китайца сюда.

Возле двери, под крючками с бушлатами и ватными штанами сидит Агата, охотничья собака Елены и Алексея. Иногда заляпанная жиром ладонь подзывает Агату и протягивает ей со стола кусок колбасы.


2.

Для того чтобы оказаться в селе Девичьем Тверской области – за столом, накрытым клеенкой и заставленным соленьями и нарезками, в добротном доме (владения местного бизнесмена, знакомого Алексея), снаружи которого истерически лают собаки, Мэлу пришлось пятнадцать часов лететь самолетом, около часа дожидаться Алексея в аэропорту и с девять часов трястись в верещащем антирадаром внедорожнике с треснутым лобовым стеклом.

Впрочем, в дороге мы несколько раз останавливались.

В первый раз – подождать на заправке вторую машину с женой и собакой. Мэла отпоили кофе, накормили блинами, он подключился к заправочному интернету и снял на видео окружавший заправку сугроб – для сына.

На следующей остановке Мэлу показывали, как из проруби, копошащейся рыбьими спинами, достают форель, затем еще одну и несут в сруб – взвешивать, упаковывать и менять на деньги. Гостя, конечно, принялись фотографировать с “уловом” – надели обеих рыб жабрами на согнутые крюками пальцы, которые он долго еще обтирал туалетной бумагой в попытках избавиться от запаха.

После рыбных фотографий были фотографии возле святого источника: “Вы представляете, Мэл, вода сама сюда из-под земли поднимается! Мэл, обычно эта церковь открыта, а вон там продают пирожки. Восхитительное место, Мэл!” Мэл улыбался, усердно кивал на мой перевод восторженных рассказов об иконах и пирожках и даже немного подпрыгивал (от холода).

Ну а потом, когда уже за окнами внедорожника стемнело, когда мы с Мэлом вволю наклевались носом, когда перестали различать полуразрушенные деревни по обочинам и они все слились в одну – бесконечную и покинутую, мы уткнулись фарами в массивные зеленые ворота – приехали.


3.

На экране телевизора появился кабан. Он разнюхивал что-то свое в кустарнике, а потом на него спустили собак.

Михаил принялся тыкать в телевизор прокуренным пальцем, а Алексей похлопал Мэла по плечу, отвлекая от смартфона: смотри, мол, вот на такого будем ходить сегодня. “Мэл, зыз из, ну блин, как кабан по-английски будет?”

Кабан пятился, собаки истерично лаяли и бросались на него. Следующий кадр – собаку держат за ошейник над клеткой с другим зверем, и она в лае истекает слюной, пытается просунуть пасть внутрь, разорвать обитателя клетки. Так их, собак, притравливают. Так собака, как выразилась ведущая, “приобретает смысл жизни, понимает, зачем она существует“.

Выйдя на улицу, Михаил с Алексеем стали объяснять китайцу, как нужно охотиться. Точнее, он как раз не должен был охотиться, а вот они, продавцы компьютерных деталей, должны.

Я переводил:

“В лесу стоит специальная, так сказать, вышка. Домик на дереве, короче. Под ней кормушка –  лесник приносит зверям еду: кукурузу там, или еще чего, а кабаны все это едят и привыкают к кормушке ходить. Мы будем сидеть на вышке, ждать темноты – кабаны тогда из леса выйдут, и тут мы их “бац!”. У нас с Михаилом ружья, а тебе мы дадим прибор ночного видения. Как увидишь кабанов – дай сигнал, легонько, то бишь, по плечу меня похлопай. Разговаривать на вышке нельзя, вообще нельзя, ясно? Курить тоже. Двигаться тоже. Ничего вообще нельзя. Только пальцами в ботинках перебирать”

Мэл с пониманием кивал, при кивке с усердием зажмуривал глаза, мол, “железно”.

“Ох, Леш, запорет он нам все”, – оглядев китайца, почти не приглушая голос, вздохнул Михаил. Мэл стоял в снегу возле внедорожника и ослепительно улыбался.


4.

– Леха, мать твою, ты когда стрелял, этсамое, не мог, что ли, между ног, сука, под хвостик глянуть? Опять та же херня. Ты мне так всех свиней перевалишь, твою мать. Я те их крестиками, слышь, крестиками те помечать буду, понял?

Это, пыхтя, сплевывая, шамкая, выдавливал из себя порциями лесник. На самом деле он говорил гораздо больше, но из-за омерзительной дикции и обилия мата понять удавалось немногое. Так он матерился, а сын его молчал, пока они тащили труп за задние лапы. От туши в рыхлом снегу оставалась смазанная кровью колея, по которой уже шли продавцы компьютерных деталей и китаец.

Колея привела к низкому сараю, где под навесом крыши светил желчью фонарь, освещая тушу животного и двух мужчин, склонившихся над ней с ножами. Сын молчал, лесник матерился, китаец с интересом снимал разделку дымящейся туши на телефон.

Когда от животного остался только мясной “икс”, лесник воткнул нож в стену сарая, вытер руки о штаны и сказал четче обычного:

– Скажи своему китайцу, что у нас традиция такая: мы начала зверя из ружья трахнем, а потом все вместе трахаем.

Я посмотрел на Михаила. Он оторвался от пересчитывания купюр, предназначенных леснику, и рассмеялся.

– Михаил, мне переводить?

– Переводи.

Я перевел.

Читайте также:
Зачем тебе философия?
Зачем тебе философия?
Покойный голос. Интервью с Шопенгауэром
Покойный голос. Интервью с Шопенгауэром
Одержимость дочери охотника
Одержимость дочери охотника