Нажми на рандом в архивах своей памяти. Какой-нибудь средненький клуб или уютненький бар — уже не для девочек, танцующих под Мартина Гаррикса, но еще не для тех, кто слушает джаз. Концерт пост-панк (здесь можно подставить «абстракт хип-хоп», «синтипоп», «гаражный рок» и так далее) группы. Человек пятьдесят снуют туда-сюда: то покурить, то просто послоняться в ожидании появления нужной фигуры на импровизированной сцене. Им всем не больше двадцати пяти лет, но выглядят максимум на семнадцать. Толкнешь одного такого случайно, оглянешься, мгновенно оценишь, успеешь ухватиться за мысль: «Игры в маргинала, вроде внешний вид его не заботит — месседж — проходили, знаем».

Таких тут десять из десяти, исключения редки. Но взглянешь на зеленую челку и потертые как надо вансы, и рядом вырастет мифический Станиславский: «Не верю». В такой тусовке футболка не меньший маркер, чем сумка у томной it-girl в нулевых. Следовательно, ох как заботит. Это не ново: моды в пятидесятых, шатаясь по пригороду Лондона, узнавали друг друга по узким галстукам. Еще лет восемь назад (нашего двадцать первого, известно от какого Рождества) в любой провинциальной точке Родины каждый второй цеплял значки на рюкзак. Между этими веселыми социальными прослойками полвека и тысячи километров, а механизм один и тот же. Дело не только в сложной самоидентификации: с одной стороны, нужно отличаться, с другой стороны, быть причастным определенному «сословию», но и в банальной узнаваемости — рыбак рыбака да бурундуки по полоскам опознаются.

Разговоры о молодежных движениях, что возникали за углом, у фонтанов и в маленьких скейтшопах, не утихают никогда: всегда есть что обсудить и за что поругать — мол, делом заниматься не хотят, цветом кроссовок выделываются, шнурки на шеях всякие носят. Streetwear, как и пак с субкультурами, музыкальными жанрами и стилевыми прибаутками, на территорию СНГ доставили с Запада — везли контрабандой неутомимые фарцовщики, неугомонные спекулянты, искатели нового, пёстрого и свежего. Западный streetwear расцвел в 1980−90 годах, когда получили развитие скейтбординг, серфинг и из сумрака вышли панк и чёрный-пречёрный хип-хоп. Тогда появились Stüssy, Carhartt, Primitive, Supreme и Obey. К слову, какие бы черты бурным цветом не расцвели среди юных да прекрасных, взрослые жюри поставят им низкие баллы за самобытность, а всех, кто с бородой и в чокерах, отправят в загон иноверцев. Возникновение и адаптация независимых брендов уличной одежды, которые придумываются и формируются в пространстве, не так давно зовущемся СССР — самое что ни на есть живое, органичное явление, а не дермал, требующий вживления. Со «стритвиром» иноземного происхождения у него слишком мало общих черт, чтобы называть это калькированием.

Футболка, кеды, свитшот или рюкзак — это часто метка, семантика которой может включать предпочтения широкого формата, не только одежды. При опознании этой метки буквально за секунды происходит коммуникация, заочное знакомство. Этнографы (те серьезные ребята, что долго и скрупулезно изучают материальные и духовные артефакты народов) утверждают, что базовой оппозицией, позволяющей нам понимать, что к чему в этом мире, является «свой / чужой». Именно поэтому в наслоениях социальных катаклизмов рядом вырастают понятия «неприятие» и «толерантность». Идет тебе навстречу незнакомец в футболке от условно-мифической малоизвестной марки «Тамбовский волк». «Фирма» тебе знакома, потому что ее продвигает вокалист такой же условно-мифической панк-группы «Неистовые мегеры». Все эти факты моментально собираются в твоем воспаленном мозге, и где-то уже маячит табличка «Свой», если, конечно ты котируешь «Неистовых мегер».

Оборона русскоязычных брендов

До последнего рубежа — обозначим его, скажем, недалеким 2012 годом — принты брендов уличной одежды содержали в основном англоязычные надписи. С одной стороны, эта тенденция поддерживала универсальность и глобализацию — простые фразы теоретически способен прочитать среднестатистический школьник, а цитаты из изысканий Байрона никто не печатал. С другой стороны, это препона между потребителем-носителем, своей покупкой проголосовавшим за этот бренд, и нежелательным адресатом надписи — вероятно, случайные не поймут и не пожелают вникать в латиницу. Пресловутое«F**k you» на застиранной майке — вроде вызов обществу, но дедушку из соседнего подъезда не должно ранить, ибо с немцами он в своё время сталкивался чаще, чем с англичанами. Так, к примеру, в нулевых был тренд носить футболки с надписью «Haters make me famous» (переводим: ненавистники делают меня знаменитым) — опять же бравада прозвучала, но осталась надежда, что прохожие из учреждений разряда «Не ПТУ, а колледж» не успеют сбегать за словарем — в общем, не придется отвечать, с какого района ты такой модный. Возможный коммуникативный провал только на руку человеку в модной вещице — он одной ногой стоит в родном ручейке за железным занавесом двадцатого века, где все носят, что дают, а другой уже старается наступить на подол двадцать первого, где границы стираются. Он уже будет узнан «своими», но еще опасается «чужих».

В 2007 началась оттепель потребительского сознания — осмелели, и за пять последующих лет возникла потребность во всеобщем фидбэке. Именно в 2012 году окрепли концепты «Русская смерть» и «Русский двор», а самоопределение «Из той эпохи» утратило постыдный флёр, некогда ютившийся в закрытых кухнях, в которых теперь плазмы перестали быть дефицитом. Запад вошел в зону доступа, изучение иностранных языков уже никого не удивляло, а «Make Love Not War» поселилось даже на платье кассирши — какая уж тут хипповатость и «закрытость» общества. Чем больше дозволенного, тем сложнее оставаться панком. Смотрите, кто заговорил: streetwear освоил родной язык, одновременно приобретая и утрачивая риск быть непонятым. Теперь любой прохожий, худо-бедно умеющий читать, мог решать, какой ярлык повесить — «свой» или «чужой», и проявить ли терпимость.

Итак, уличный стиль освоил русский язык, ухватившись за базовые бинарные оппозиции: жизнь и смерть, юность и старость, друг и враг. Согласитесь, прямолинейности и молниеносного смыслового удара в этом больше, чем в идентичных life, death, youth, love и прочих. Русским авангардом уличной моды стали «Спутник 1985», «Меч», «Запорожец», «Волчок», «Юность» и иже с ними. Будет честным признать, что вся эта свитшотно-футболочная волна вполне могла бы называться в честь бессмертного принта «Спутника 1985» — «Напрасная юность», в котором разом сошлись все пути-дороженьки: и емкий, меланхоличный смысл, и отсылка к одноименной группе, и возраст целевой аудитории. За пределами их коллекций стоит мощное ассоциативное поле, которое удерживает интерес и энергию вокруг бренда: скорбь по потерянному и едва нашедшему себя поколению из финальных аккордов двадцатого века, партаки, вечность через handpoke, криминальная тематика, музыка, вышедшая из андеграунда, и немного любимого нами самобичевания. Так в streetwear соседствуют две тематические категории — панки и романтики, и каждая надпись здесь как кредо.

В коллекциях «Спутника 1985» во всех смыслах говорящих принты: «Гражданская оборона — моя оборона», «Сухой закон», позже — «Смерть — Крушить», «Дети проходных дворов», «Я хуже тебя» и коллаборация с «Метрополем» — «Слишком поздно умирать молодым». Кажется, несколько отрывочных фраз, но они потянут на целый жизненный путь. «Волчок» пошел по русской теме 90х: циничная «Вера», собачья «Ярость», зачеркнутая «Юность», колючий «Поперёк», «Моя оборона» (и снова она), недавний змеиный «Антагонист». Бренд «Юность» географически определил своё местонахождение — Москва-Майами и взялся за инфернальную и криминальную тематику с упорством иностранца — слишком прямолинейно: «Во дворе игра не доводит до добра», «Твои слезы — моё вино», «Беги со мной или от меня», «Нет пути назад», «Лишь этого достоин» (и огромная петля вокруг ворота). Эти бренды роднит общая тематика сопротивления — как в начертанном «Я всегда буду против» от «Спутника».

«Меч» влился в поток значительно позже, когда тенденция уже окрепла. До этого яснее вырисовывался вектор, ведущий на запад — к вкусам подростков, которые слушали пост-хардкор, мечтали попасть на Vans Warped Tour, следили за обновлениями какого-нибудь Drop Dead от Оли Сайкса и еще не перекинулись на звук Буерака и materic’а. Коллекции 2015 года трансформировались, родная речь зазвучала и тут. Правда, в ином ключе, более романтизировано, пусть и менее едко — о путешествиях, например: «Дом там, где сердце», «Я не вернусь домой», «Мечты есть, будут и путешествия» и, наконец, почти советское «На высоте» (вспоминаем Высоцкого: «Лучше гор могут быть только горы»).

«Запорожец Heritage» сразу обосновал концепцию марки: «Добрая память о прошлом, бережное к ней отношение, уважение» и выпустил соответствующие принты: «Дичь», «Турнир», «Через Атлантику на гидроплане», «Шишки», «Ялта». Не грех будет вспомнить самарский бренд «Подполье», который уже прославился своим экспериментом — напечатал на футболке строки из «Лилички!» В. Маяковского: «Кроме твоей любви, мне нету моря», и, кажется, сделал одну из самых «говорящих» вещей. Любить по-русски, не иначе.

Пояснить за шмот

Дело даже не в моде, дело в тонкокожести текстильного производства к внешним изменениям — невозможно одевать пешеходов, пересекающих жизненный путь, не руководствуясь социально-экономическим и политическим «светофором». Не стоит путать это с сознательной гонкой за модными веяниями и бытовой диктатурой, этому молодой русский streetwear пока не подвержен — он еще дышит именно потому, что развевается, как флаг, от любого порыва ветра, а не стоит, как памятник. Пристальное внимание к вышеназванным брендам здравствует не первый год, но теперь появился новый пункт наблюдения. Вчера, казалось, в основе всего была милейшая из ностальгий по пионерам, олимпиадам, победам, затем по перестройке и ребятам, похожим на героев из «Бригады» или «Брата».

Сегодня принты — первый из индикаторов нового-старого времени. Защелок и замков в воротах, которые стоят перед «волшебным чужестранным лесом», становится всё больше, и возвращение к «Спорту», «Ялте» и полиграфическим тенденциям (совсем недавно проснулся интерес к советскому леттерингу и упаковке) — вновь становится настоящим, а не отсылкой к прошлому. Вот тебе и «Ялта, парус», о которых пели Юрочка Каплан и команда — они в своем иронично-музыкальном мире оказались такими же случайными экстрасенсами, как и ностальгирующие мастера «одежных дел». Извне хотят доказать, что начался новый век, возведение крепости, становление нового Рима, а те, кто делают этот мир изнутри, вроде намекают: нас посадили в машину времени, и нам приходится ей соответствовать, давайте поиграем в противостояние пластикового регресса и кипящего бунта.

Марти Макфлай, загляни он в наши земли, застал бы здесь тех же русских, что и мимолетом в восьмидесятых. Где еще так было? Разве что периодическое возвращение к гетто-теме в США. Хотели, чтобы известная оппозиция воспринималась ярче, и «свой» бросался в глаза с неестественным смехом — получайте. Язык — первое существо, которое реагирует, и последнее, которое можно контролировать, сколько ни запрещай мат и ни фиксируй новые варианты ударений. Другой вопрос, если так заговорит масс-маркет. Чего только стоят эти сувенирные футболки «Она со мной», «Лучший в мире папа» и прочий фантазм, от которого хочется одновременно плакать и смеяться.

Помните, как Иван из фильма «Курьер»  К. Шахназарова отдает другу пальто и говорит: «Мечтай о великом»? Тому самому пареньку, с которым катал на скейте — доске-пришельце, еще незнакомой широкой аудитории. Между тем, эта кинолента была одной из первых, остро чувствующей будущее, события которого нам теперь известны. Когда начинается эра запретов и изгнания дьявола из деталей, о великом мечтать некогда, тому в доказательство пирамида Маслоу. Так что по сравнению с временами «Курьера» мы переживаем обратный процесс — возвращение в заданные границы. Массовые продукты будут вынуждены окончательно перестроиться на кириллицу. Небольшие и относительно свободные бренды приобретут радикальный настрой. Язык один, стиль речи, лексика и, соответственно, лозунги — разные.

Streetwear по-русски — первый симптом, который возник еще до необходимости ставить диагноз, до повсеместного импортозамещения. Держать ответ перед вопрошающими, с чего начинается Родина — это чистая трикотажная импровизация. Скоро по-настоящему придется пояснять за шмот, так что будь готов к двум основополагающим вопросам: что ты сделал для хип-хопа в свои годы и панк ты или не панк. Если что, беги, стильный парень, беги — тебе рано умирать, ты еще не всё сказал.