Автор:
11.02.2018
Рассказ »Серна«
Рассказ »Серна«
Рассказ »Серна«
Рассказ »Серна«
Рассказ »Серна«

Бесконечные письма самому себе, лишь бы отвлечься от мысли о каких-либо смыслах. 

Болезненные герои поносят человеческое здравомыслие. Лишь когда я понес на себе всю тягость болезни, психотерапевт принял во внимание мои страдания.

И он начал меня лечить.

Много рассказывал про раздутую репутацию гигиены: «Гигиена способна победить антибиотик лишь если будет сражаться с ним на разных полях» – бормотал он, – Подтирают своим выродкам каждую грязинку, а потом удивляются, что те болеют! Домашнее обучение… Вакуум… Ребенок должен жрать грязь, поручни в общественном транспорте языком полировать! Только так вырастает здоровая личность. И физически, и морально».

Иногда его метод заносило в метафору и иные пространства: «Идеологически полезнее будет разбить себе лицо как символ нескончаемой войны. Отождествление своей болезни с войной, осознание своего с ней единства – по-настоящему новая убедительность, на фоне которой результат борьбы не так и важен». 

Чтобы не показаться безразличным к его переживаниям, я ляпнул:

«А что с вами?»
«С мной все! Ха! – рот скривился дугой, улыбнулся так – Во мне растет огромная опухоль».
«Чего?»
«Чего «чего»? Опухоль. Рак».
«В смысле, опухоль чего, какой части тела? – Я забыл слово «орган» и сказал, как сказал».

Он продолжал: «Агрессивная флора в обществе сохранится в любом случае, ведь она – источник жизненных сил, являющийся одновременно метафорой неуязвимости и уязвимости.

Медитируем, изображая умирающее тело, заботимся о нашем питании, питье и воздухе».

И потом:

«Возбуждение жизни выходит паром из приоткрытого рта. Чем шире ты открываешь его – тем быстрей иссыхаешь, жизнь и желания улетучиваются. Отвергни социум и открывай рот только при необходимости».

Мне почти удалось повторить свой вопрос, как он перебил мой слово-звуковой выдох: «Но заметь. Любовь… – он сделал паузу, – Имея душевного подельника, при возбуждении, в поцелуе вы не испустите изо ртов ни кубического миллиметра испарины, но-таки придадите друг другу жизненной энергии. Однако есть ли выход в любви, да каждому ли она по вкусу, цвету и вязкости? Мне не нравится эта теория, ведь судя по ней – я давно нежилец».

Он начал записывать что-то в медицинскую карточку. Я воспользовался моментом:

«А операцию не сделать?»

Он вздохнул и поправил очки, приподняв их своими, стилизованными под состаренные, пальцами вверх по переносице.

«Понятие болезни выше, чем “черное” и “белое”, “правое” и “левое”. Интерпретировать ее предпочтения и вкусы интересно на уровне спора о том, вкусен ли маринованный чеснок? Она либо есть, либо ее нет. Если болезни нет, то нет и контекста, нет вас и этого разговора. А если есть – весь мир пред вашим взором. Вы даже сможете попробовать маринованный чеснок и влезть в дискуссию о том, вкусен ли он. Кто будет спорить со здоровым и уравновешенным человеком? Разве что примут к сведению, да и все. Даже вы вот, не сказать, что на вид социализированный молодой человек, вступаете со мной в диалог».

«Это верно,» – констатировал я, ожидая продолжения монолога.

«Гиперчувствительные охотники за метафорами тычут пальцами в иные миры. Но горе их – застревают между ними, не ощущая грань. Курица или яйцо становится дьявольской издевкой. Жив или мертв? Жил? Жить? Чтобы обуздать потоки сознания, они начинают записывать свои мысли. Рассказывают про близких, окружение, борьбу. Себя. Они пишут о себе, что придает ощущение собственного существования, своего душевного веса».

Взял паузу.

«Вы вот в татуировках весь. Знаете, что? В юношестве, в пустые и оглушенные пустотой времена юноши убивают время нарочитыми увечьями – это называется аутоагрессия. Несколько часов активного терзания тела, зато после – досуг на месяц, по обрабатыванию раны, перевязкам и отвлечением от вопросов смысла жизни на свежую картинку на теле. Потом все заживает, а через пару недель он уже сам не замечает набитого. Может и повезти, если какая из наколок загниет – смысла жизни еще на пару недель. Хоть это и смело, но не поощряется в обществе.

Бывает и само собой: скачешь на месте, просто так, да как отрезал кусок пятки шкафом из Икеи, что стоял позади. Толстенький кусочек, что еще держался на пятке. Вот и досуг. Но Тамагочи в виде отростка с пятки умирает – как бы за ним ни ухаживали. И его отрезают. А ведь место уже ничем не заполнить. Тату – блажь юношества, позже только возрастное, да дурное, вроде аллергии по всему телу с красными шелушащимися пятнами, изъедающими чесоткой и болезни с рекламы из телевизора».

«Как не дать банальному вопросу бестолковых смыслов настигнуть себя врасплох? Стоп… – тут же я решил пересмотреть ситуацию, устав от дурных наставлений самозваного “врача”, – Вы уверены, что мы не перепутали стулья и что пациент здесь – я?»

«Я выбираю первый вопрос! Каждый день готовишь в голове ответ на него, в процессе даже жизнь приобретает форму, цвет, вязкость и вкус. Но бац — в самый ответственный момент все доводы вылетают из головы, а твоя судьба попадает в руки экзаменатора. И экзаменатор – не смысл жизни и даже не Божество, испытывающее тебя. Экзаменатор – это ты, неуверенный в себе и желающий сдать назад. Смысл жизни и Бог появляются там, где страх. Но ты давно не испытывал его, увязнув в ином чувстве – жалости». 

Я вышел в коридор, к ресепшену, за которым сидела девушка в форме Serna — Artificial Neural Intelligence.

«У вас сломался доктор Гракх».
«В смысле?»
«Он несет бред. Проверьте его, перезагрузите или что там делают в таких случаях».
«Секундочку».

Она ушла в кабинет за стойкой.

Я находился в белоснежном помещении с огромным окном, за которым – заснеженный парк, тщательно убранный техникой. По тропинкам ходили пациенты клиники – кто-то самостоятельно, кто-то под руки с приехавшими родственниками. Всех их объединял пустой вопрошающий взгляд, вгонявший меня в коридор, подальше от окна.

Вернулась девушка с ресепшена. Сказала что-то доктору-человеку, и тот отправляется ко мне.

«Добрый день. У меня нерабочий доктор. Вы что-то сделаете с ним?»
«Здравствуйте. Мы проверили все данные – они исправны».

Ненавязчиво, но с умыслом (я должен был засвидетельствовать тепло его тела) он взял меня под руку и вежливо подвел к окну, от которого я минутой ранее бежал, не выдержав зрительского напора.

«Понимаете, нейронная сеть нашего психотерапевта работает на основе ваших мыслей и переживаний, его цель – выявление проблемных мест и помощь в их принятии. Вы ведь не впервые на приеме у своего доктора?»

«Да… Но это даже перестало походить на человеческую речь. Как мне могли подарить сертификат на подобную вещь в качестве подарка?» – последние слова говорились уже в полголоса, будто в поисках понимания.

«Наша система работает в раннем доступе, так что вы можете произвести возврат средств, даже если это был подарочный сертификат. Делаем возврат?»

«Секунду. Можно подумать?»

«Хорошо. В случае чего – обращайтесь на ресепшн».

Простояв пару минут возле огромного окна в «Парк вопрошающих взглядов», я вернулся в комнату к доктору.

«Куда отходил? Дааа, когда узнаешь сегодняшнее число по дате изготовления на сэндвиче из автомата на этаже офиса, отрезвить от бытового, кажется, может только въезд в бок старого Вольво на лысой резине. Вплоть до приезда скорой в голове звенит мысль: “Произошло нечто грандиозное”, а боль по всему телу сочетается с детским восторгом.

Наверняка, вы уже умирали?»

Читайте также:
Этимология русской души
Этимология русской души
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Эстетика молодости. Истерика молодости
Эстетика молодости. Истерика молодости