Иллюстрация: Денис Котов
28.10.2018
Рассказ «Смерть»
Рассказ «Смерть»
Рассказ «Смерть»
Рассказ «Смерть»
Рассказ «Смерть»

Мама в гостиной гладит белье, я рядом вожу машинки по ковру. Его рисунок похож на автодорогу, обочины которой уставил салунами из печений Wagon Wheels. Когда я озвучиваю мотор, мне иногда удается выговорить букву р. С л я недавно разобрался: ласточка, ластик, лестница. Вдруг понимаю, что давно не видел папу, и спрашиваю: «Где папа?». Мама отставляет утюг, смотрит на меня, глаза наливаются слезами. Она рассказывает, что папа разбился на машине. Мы долго плачем на кухне. Она курит. Через два года я пойду в школу и уже научусь выговаривать р. Рак, речка, фабрика.

 

Петр взял себе в жены Анну, дочь Григория, и она родила ему Константина.

Константин взял себе в жены Галину, дочь Николая, и она родила ему Николая и Романа.

Николай взял себе в жены Анастасию, дочь Олега, и она родила ему Артема.

В 1996 году умерли Петр и Николай.

В 2003 году умерла Анна.

В 2008 году умерли Константин и Роман.

В 2011 году умела Галина.

 

1.

Звонок от родственника, с которым давно не общался, сулит беду. Баба Галя сообщила: два месяца назад умер деда Костя, а на прошлой неделе погиб дядя Рома – её второй сын. Она осталась одна, и ей больше некому позвонить.

Мы поехали к ней. Не знал, что чувствовать. Технически – она мая бабушка, единственная Новиченкова, кроме меня. Но я был далек от нее, виделись раз в пару лет, после смерти отца всё реже и реже. Дед болел какой-то «грудной жабой», и называл водку лекарством. Дядю Рому то ли убили менты на стройке, то ли произошел несчастный случай. Всё в этой части моей родословной было не слава богу. И где-то в глубине души я даже брезговал ими, будто их проклятие коснется меня, так избегают искалеченных и прокаженных.

Сидел за столом на поминках с другими родственниками (почти все они умрут в ближайшие два года) и не понимал, что я здесь делаю? Писал любовные смски и ждал, когда всё закончится. Мою апатичность расценили как шок. «Он еще не понял толком, что произошло», «Конечно, все умерли…».

– Одна ты у меня кровиночка осталась. Одни мы теперь с тобой Новиченковы. – Говорила мне баба Галя.

А я такой: ну ок. Что мне было ответить? Становился ли я больше или меньше от наличия родственников? Нет. Только понимал, что если умру, от родословной ничего не останется. Но и в этом не было трагедии. Моя родословная никому не была нужна.

К бабушке стал ездить с небывалой периодичностью. Она давала деньги, предлагала ночлег (и я им еще воспользуюсь), делала подарки. Выбрав меня собеседником, рассказывала жизнь. Начиная от того, что её отец был башмачником при цирке, делал Никулину обувь, заканчивая тайной смерти моего отца.

– …когда его отравили…

– Как отравили?

– А ты не знал?.. Он же продуктовый открывал у вас там где-то на Бабушкинской. И поехал на Украину за дешевыми холодильниками, откуда-то он узнал про них. И там его отравили в ресторане и ограбили.

Мне 17. Я узнаю, как умер мой отец.

Казалось странным, что об обстоятельствах смерти других, совсем чужих мне людей, я знал лучше.

Бабушка много рассказала о нем. Я думал, что через него смогу понять себя. Но это так не работало. Во многом я был полной его противоположностью. А факты из его жизни были непереложимы на мою. Он оставался так же далек и непознан, а в чем-то даже чужд.

В гостях у бабушки думал всегда о том, что эту некогда густонаселенную квартиру теперь наполняют призраки мужчин, окружавших выжившую женщину. Теперь она могла позволить себе отдохнуть, покупать в продуктовом всё, что хотела, могла оплачивать мне учебу в университете и давать на карманные расходы. Может быть, она чувствовала вину за то, что выжила? или за то, что я когда-то был ненавистен ей. Она пила, но не при мне, и поэтому просила предупреждать заранее о приезде. Её одиночество было изуродовано горем: она так и не смогла высвободиться от призраков двух сыновей и мужа и, как заплутавший в лесу бродит одними тропами, баба Галя бесконечно повторяла те же истории о маленьком Коленьке, о первой школьной любви до гроба с дедом, о переезде на новую квартиру, о семейной поездке на море.

А мне стало проще от того, что этот корень был почти полностью вырублен. Было даже приятно оставаться последним в роду. Нет ответственности перед предками, нет груза памяти. С мертвецами можно делать что угодно. И вам остается только поверить мне. И на усмотрение читателя в этих моментах моя книга перестает быть свидетельством и становится фантазией автора.

Еще кое-что. Через несколько лет после смерти бабы Гали мне достался обширный семейный фотоархив, большинство людей неизвестны, хотя многие точно мои дальние и не очень родственники. Я сохранил некоторые фотокарточки. На одной из них запечатлена локация манящего сна, который навещал меня несколько раз.

Лесосплав на разветвляющейся и порожистой реке посреди соснового бора. Мне снится хвойный запах и крики мужиков, стоящих на бревнах. Красный трактор у сторожки. Песчано-бурая змея дороги уходит вдаль к голубому небу в просвете. Иду по ней за кем-то, но не догоняю. Каждый раз. Бревна слева плывут быстро, удивляюсь, как мужики не падают в воду. Хочу задержаться посмотреть на этот пейзаж, но мне нужно за кем-то/ куда-то поспеть. Это снилось мне минимум трижды.

И вот я вижу двух неизвестных на фоне этого желанного пейзажа, пейзажа, который мечтал отыскать. Как объяснить это? Не мог я видеть эти фотографии раньше, они хранились у прабабки на другой квартире, где никогда не был. И, кстати, в ту минуту я не испытывал дежавю. Я просто понял, что мне снилось реальное – вот это – место. Память, что ты творишь?

В ту минуту я готов был поверить в то, что память могла существовать до меня.

 

2.

Второй сюжет случился на другой ветке родословной. Умерла прабабушка Паня – мама мамы моей мамы. Был февраль, и образ промерзшей земли, не пропускающей в себя острие лопаты, стал одним из главных символов непобедимости смерти и её силы.

Пане было 94. Это она пела в церковном хоре и считалась ведьмой. Последние тридцать лет прожила в деревне. «Девушка Прасковья из Подмосковья». Имела коз, кур, вела хозяйство, а потом сломала шейку бедра и слегла, можно сказать, пожизненно. Её выхаживали по очереди. Она стала бредить, говорить с мертвецами, и никто не знал, сколько еще проживет. Умирала долго, все ждали отпущения.

Уже не в своем уме она звала меня Витей, по имени сына, то есть брата моей бабушки. Я общался с ней, и это сюрреалистическое общение, в котором я занимал роль другого человека, в общем, забавляло.

Хоронили в деревне. Отпевание прошло в той же церкви, где крестили меня и мою маму. Ехать хотелось (потому что интересно) и не хотелось (потому что в Москве ждала Вера и секс и проходил этап конкурса чтецов, который я всё-таки выиграю в том году). И всё-таки я впервые смог заглянуть в лицо смерти.

Смерть – это пылесос, который вытягивает из пакета воздух, она стремится создать вакуум внутри человека. Поэтому-то он высыхает, обмякает, теряет цвет, становится тенью. Я смотрел на крошечного человечка в гробу и понимал, что там, внутри, в общем-то никого и нет. Все тут, в большом церковном зале, молятся. Никто не плакал. Громко заколотили гвозди, и двое рабочих отнесли легкий гроб на кладбище. Землю засыпали в могилу, но сверху осталась довольно большая куча комьев.

Я стоял над могилой и думал о сексе, алкоголе и смерти. Контраст: недавняя горячая дискотека и холодные похороны. Удовольствия бренны, но без удовольствий что тогда вообще остается? Есть еще вот эти минуты раздумий. Они тоже чего-то стоят. А что еще? Как прожить жизнь так, чтобы умереть не так, как баба Паня? Чтобы просто исчезнуть и всё-таки не умирать? Уйти. Чтобы сказали: он жил, наслаждался, а потом куда-то делся и его никто больше не ищет.

Но мне этого было мало. Точнее, такой сюжет не имел смысла. Я понимал, что бабушка Паня мертва, она осталась только в памяти вот этих десяти человек, потомков, пришедших на похороны. Но ведь и они все умрут. И тогда от нее вообще ничего не останется. Неужели и со мной будет также? И мне захотелось побороть смерть. Это желание не из ниоткуда возникло – обитало давно во мне. Просто сформировалось окончательно там на кладбище. Я сказал себе: ты должен сделать что-то великое. Или что-то полезное. Или и то и другое. Чтобы хоть как-то зацепиться в жизни, сделать всё, чтобы не исчезнуть со стуком молотка и комьев промерзшей земли по крышке гроба.

Не знаю, увековечит ли меня эта книга, но в том, что она полезна, я не сомневаюсь. Жизни у меня еще, надеюсь, предостаточно. Большая часть её уходит на то, чтобы навязать борьбу смерти.

И нечестно было бы не добавить: после того, как умру, будет уже всё равно на борьбу, вечность и память.

 

3.

Мы сдали экзамены – этот дурацкий ЕГЭ – и подали документы на поступление. Был жаркий день июня. Я вышел из метро «Бабушкинская» и увидел звонок от одноклассницы Оли.

– Привет! Как дела? – С радостью ответил ей.

– Дима умер.

– Что? Какой Дима?

– Дима. Наш Дима. Григорьев.

– Как?

– Разбился на мотоцикле. Завтра похороны.

– Вы где?

Дима был моим близким товарищем, не скажу, что другом. После слияния классов из нашего «В» мальчиков осталось четверо: я, Влад, Гаспарик и Дима. Вот с Гаспариком Дима был по-настоящему близок. А со мной – так: вместе играли в Контру, делились музыкой, записывали диски, обсуждали тёрки внутри класса, обменивались DVD-шками, нередко гуляли. Я был первый, кто подсунул ему попробовать алкоголь под видом обычного коктейля. Это был Ягуар на школьной экскурсии. В отличие от остальных, он почти не пил, но на Последнем звонке так накидался, что заснул дома в ванной, и родители его оттуда вытаскивали.

Дима был единственным и обожаемым сыном, более доморощенным ребенком, чем я. Он был старше всех, и уже в 11 классе имел права и иногда отвозил нас домой после школы, как в американских фильмах. Его никнейм в аське и Контре был SuperB, по модели его любимой Шкоды. Родители баловали его, купили ему мотоцикл и осенью собирались подарить эту самую SuperB.

Он влюблялся сразу в нескольких, и так и не успел попробовать секс. Рдяно краснел, когда разговор заходил о мастурбации. Дима во многом был девственно-светлым человеком, что не мешало ему иногда выходить из себя. На похоронах все так и твердили: «лучшие уходят первыми», хотя до его смерти никто бы не сказал, что Дима в чём-то лучший среди нас. Смерть возвышает.

На похороны едем почти всем классом. Черные автобусы, морг Хотьково, мы вносим гроб с Димой в собор. Идет отпевание, от чьих-то часов по стенам пляшет заблудший солнечный зайчик. Батюшка говорит, что смерть молодых трагична, но так угодно богу. Остается лишь смирение. Мы едем с похорон на уазике, нам даже весело, мы смеемся, вдруг машина сбивает собаку. Шутки обрываются. Молчание гнётся до Москвы.

Дома у Диминых родителей мы напиваемся водкой и сидим в его комнате, читаем названия фильмов в Диминой DVD-коллекции. Думаем: зачем ему теперь всё это? Ведь можно было бы многое забрать себе. Вещи переживают нас и теряют смысл. Я радуюсь, что жив.

Железный Влад впервые за годы срывается и плачет Диминой маме: рассказывает, как тяжело быть изгоем в школе, и я его понимаю. Он жалуется на одиночество. Владу не хватает матери, она умерла, когда ему не было трех лет. Сцена её смерти – первое, что он помнит.

Наученный опытом я консультирую Димину маму о том, как заказывать сорокоуст, какие читать молитвы по усопшему. Старшие родственники шепчутся, что нужно думать о новом ребенке, чтобы избыть боль по первому. Я представляю, как у меня отнимают восемнадцать лет жизни и предлагают начать всё заново. Смотрю на отца, пытающегося крепиться, на мать с выжженными глазами, и мне с трудом верится, что они смогут ещё созидать. И страшно представить, что они почувствовали, когда им сообщили, что их сын поступил на бюджет.

Открыл его страницу ВКонтакте того лета-2009. Оказывается мы переписывались публично на стенах, много рисовали «граффити» и слали музыку. 13 июня я пишу:

Димон… )

у тебя будет лёгкая жизнь, поверь мне

И чуть ниже, видимо, в ответ на его просьбу объяснить:

это не требует обоснований.

Через месяц он погибает.

Ничто не отвлекало меня от размышлений о Диминой смерти. С Верой расстался, а до учёбы в университете было пол-лета. Его смерть стала символичной для нашего 11 «Б», не умещалась в привычное. Сейчас она выглядит как ритуал, без которого мы бы не смогли перейти в новую жизнь, действительно «повзрослеть».

Читайте также:
Kill Like Teen Spirit
Kill Like Teen Spirit
Состояние твёрдой реальности
Состояние твёрдой реальности
Поколение Сатори
Поколение Сатори