Предисловие автора
Этот рассказ написан весной 2004 года. Помню в тот день я проснулся с бодуна, и мне пришлось обмануть отца — сказать, что я ночевал дома. Мы редко пользовались таким оружием как «ложь» даже в целях душевной самообороны. Стало так паршиво, что я сказал себе: надо написать хороший текст в самом тупом жанре, самом математическом. Писал этот рассказ целый день, ходил курить за общагу. К вечеру отпустило. Надеюсь, и вы немного расслабитесь от него, дорогой читатель.
* * *
я декадент Маяковский в театре абсурда
революции некуда пойти, только в пляску
выхода нет: везде по Ельцину на танке
в Марафоне не воткнуть в гусеницы палкииз творчества группы «Макулатура»
Раньше, когда я еще учился на первом и втором курсах, в университет я шел мимо здания, на котором была вывеска – огромный президент, задумчивый такой, и надпись: «Наш Президент всегда думает о Нас». Когда я на него смотрел, с трудом подавлял в себе восторг перед ним. И старался скорее отворачиваться. Я начал искать в его лице недостатки: оно не было ни красивым, ни уродливым – обычный мужчина, сорока с небольшим лет, но почему-то при виде его внутренности почтительно сжимались и верилось, что партия «Светлого Мира» приведет нас в будущее, которого мы хотим. Понемногу я начинал замечать косяки в этом лице: брови, тонкие губы, невыразительные глаза. Но, если я пытался про себя сказать: «Президент мудак», или «наш президент на рожу не вышел», у меня случалась изжога.
Но, так как я ходил мимо этого огромного лица каждый день, я все время тренировался, и к концу первого курса у меня уже получалось думать о нем гадости, а к концу второго курса уже мог позволить себе длинные пьяные абстрактные рассуждения о нем.
Когда я закончил второй курс, мы с Настей сняли квартиру и стали жить вдвоем. Больше я не ходил через это большое лицо и почти перестал думать о нем. Как-то раз мы с ней лежали после секса на нашем потрепанном диване и смотрели в телевизор. Телевизор у нас тоже был старый и уставший, без пульта, поэтому мы лежали и курили, и нам было лень встать и переключить новости. Там начал очередную речь Президент.
– Как тебе наш Президентик? – спросил я у Насти.
– Да неплох. Красив, как сукин сын.
– Он-то? При таком невыразительном лице?
– Почему оно у него невыразительное?
– Ну, посмотри: замухрышка замухрышкой.
– А мне нравится.
– Прошлые три хоть поинтересней были. У всех там с дикцией проблемы. И Генеральные Секретари КПСС – все были дефективные, а этот – никакой. Неинтересно.
– И Путин? Путин был дефективным?
– …ну, над ним хоть немного можно было выхватить. Путин был остроумным, непостижимо. А сейчас просто шаблон какой-то. Наш президент это шаблон.
– Он лучший.
– А ты вслушайся в то, что он несет.
Он нес что-то о том, как партия «Светлого Мира» нуждается в нашей поддержке, что будет введен дополнительный налог – на нужды партии.
– Насть, ты хочешь, чтобы мы отдавали ему часть твоих денег? Твоего заработка.
– У меня от этих разговоров изжога, – Настя отвернулась от телевизора.
Она сделала недовольное лицо.
– Что?
– Правда, изжога.
– Охереть, у меня тоже.
Я, когда ее не было, прилепил фотографию Президента на холодильник. Я сидел на унитазе, когда Настя пришла с работы. Мыл уже руки и услышал ее голос из кухни:
– Ты что собрался стать патриотом? Или кем-то типа того?
Я вышел из уборной:
– Нет, мне нужна твоя помощь.
– Какая помощь?
– Найди несколько недостатков в этом лице. Не сразу, но постепенно присматривайся за завтраком или ужином.
– Это как рекламная акция: найди пять недостатков в лице Президента и выиграй путешествия в тюрьму для врагов государства, – она начала смеяться.
– Что-то типа того. Я не верю, что он так хорош, как кажется.
– Ты что-то сильно гонишь по этой теме. Ты не патриот – ты, наоборот, подрывной элемент.
– Да, я подрывной элемент – моторчик в заднице. Для любви.
– Не льсти себе…
Настя работала парикмахером и еще училась на заочном. На моем факультете было только очное отделение, он открылся не так давно – здесь обучали специалистов для работы в государственных учреждениях, моя специализация была связь с общественностью. Отец помог мне сюда попасть, конкурс был большой, место считалось неплохим. Стипендии я не получал, так как учился почти на одни тройки. Я писал всякую ерунду в один паршивый городской журнал, что давало мне очень немного денег, но это было лучше, чем ничего. Я как раз занимался псевдописательством, когда Настя вечером подошла ко мне и обняла:
– Я поняла, у него неинтересные глаза, скучные.
– У кого? Какие глаза?
– Как, у кого? У Президента.
– А-а. Вот оно что.
– И что, ты не скажешь мне, что я молодец? Я полпачки «Мезима», между прочим, съела, пока пыталась это понять.
– Вот, – говорю, – это не он лучший. Это ты.
Я тогда уже учился на пятом курсе, мне оставалось только защитить диплом. Мы пили пиво с моим одногруппником Ячменевым Костей, потом собирались пойти писать какой-то тест Баранова. Три дня назад повесили объявление, что наша группа в это время пишет тест.
– Может, не пойдем, – уговаривал я Костю.
– Нет, надо сходить.
– Лучше еще пару литров пива давануть.
– Задолбал, Емеля, все, пошли писать.
Он тоже был редкостным троечником, но тут почувствовал близость диплома и, видно, думал, что глупо, если человека отчисляют с последнего курса.
– Подождите, – сказала наша староста, – нужно, чтобы удовлетворительно написали тест девяносто процентов человек. Так что вы можете не ходить.
– А что за тест? – спросил Костя.
– Вроде, что-то связанное с аттестацией Вузов.
– Отлично, мы не будем писать, – сказал я, и мы с Ячменем пошли пить пиво дальше.
Затем, через два дня, я увидел объявление, что нас с Костей вызывают в деканат.
– Что такое, – кричала замдекана по учебной части, – вы решили, что вас это все не касается? Если не напишите, вам никто не выдаст дипломы. Что вы думаете?
– Хорошо, – сказал Ячменев, – мы можем написать хоть сейчас.
Она усадила нас прямо у себя в кабинете, раздала листки с вопросами и бланки для ответов. Вопросов было около двухсот. Сказала:
– У вас час, – и ушла.
Я начал отвечать. Чушь редкостная, вопросы были такие. Например:
Какое предложение из предложенных ближе мыслям, посещающим вас во время утреннего бритья?
а) Варвара готовит мясо лучше, чем рыбу.
б) Западная культура оказывает, все-таки, негативное влияние на мое сознание.
в) Вода жесткая – у меня может случиться раздражение.
Или же:
Как вы думаете, лучше назвать средство для мытья посуды?
а) Ласточка
б) Нептун
в) Чистая Радость
– Что это за хреновина? – спросил я у Кости.
– Не знаю. Но ты не отвлекайся, надо быстрее.
Еще там были простейшие математические задачи и прочая муть. Я решил, что может быть это тест на проверку рациональности моего мышления или подобной ерунды, и начал отвечать.
Потом защитил диплом, худо ли бедно. Теперь нужно было ждать: наши выпускники были востребованы, отличников разбирали сразу. Троечникам же давали перечни мест, куда их могут взять, они писали заявления и ходили на собеседование. Как правило, нас все-таки тоже принимали на работу. Однако, меня – хоть я и считал себя самым умным среди тупых – никто на собеседование не звал. Я просидел три месяца без нормальной работы, хотя вся моя группа получала уже неплохие деньги.
Я проработал полтора месяца в магазине. Продавал бытовую технику.
– Но почему вы с таким образованием пришли к нам? – спросил у меня директор, когда я пришел устраиваться.
– Я думаю, что каждому человеку было бы неплохо освоиться с торговлей.
– Да, согласен, это верно.
– К тому же мне это будет, думаю, более интересно, чем любое другое дело.
И так, немного полизав этому жирному мудиле задницу, я заработал хорошее отношение к себе с его стороны и рабочее место. И потом деньги, конечно. Пусть не очень большие, но теперь нам с Настей хватало, мы даже хотели купить новый диван.
И вот, через полтора месяца, я стою, разговариваю с молодой женщиной, покупателем. Пытался вычислить, нужен ей пылесос или она просто со скуки гуляет. И мы с ней ведем совершенно пустопорожний разговор, ведь оба ничего в пылесосах не понимаем.
– Это очень добрый и порядочный пылесос, – говорю.
– Именно добрый и порядочный?
– В нем есть благородство. Будь у меня деньги, я бы тоже его купил.
– А у вас их нет?
– Ну, не достаточно.
– Может, вы плохо работаете?
– Э… Видите мне приходится говорить только правду об этих приборах, и покупатели думают, что я вру. Думают, что тут какой-то подвох, ведь не может такое хорошее качество быть по столь умеренной цене. А это так. А они не верят, и в итоге я почти ничего не продаю.
– По-моему, вы на ходу сочиняете. Не очень хорошо получается, между прочим.
– А? Тем не менее, разве вы не чувствуете, что он ждал вас? Он вам необходим. Он ждал вас, и я тоже.
– Теперь лучше. Расскажите еще.
Я уже был уверен, что она купит пылесос, или хотя бы предложит мне выпить, но тут подошел парень, Серега, тоже из моего отдела, и говорит:
– Тебя срочно дирик к себе хочет.
– Ой, – говорю дамочке, – пообщайтесь-ка пока с Сережей, он человек добрый и хороший. Почти как пылесос. А я скоро приду.
И пошел к директору, думая: «бля, что ж ты меня отвлекаешь от продажи пылесоса?»
– Здравствуйте, – сказал жирдяй холодно.
– Да? Что-то случилось?
– Присаживайтесь, Емельян Емельянович.
Я сел.
– Мне нужно поговорить с вами… видите ли, нам придется…
– Да, я слушаю.
– М-м-мо.
– Да? Что придется?
– М-мо. Гммм… Сократить вас.
– Как сократить? Что произошло?
– Ничего личного. Просто это сейчас необходимо.
– Как необходимо? Я разве плохо работал? У меня нормально все идет.
– Извините, я ничего не могу поделать.
– Да что за ерунда, мужик, – я начал беситься.
– Послушайте, – он тоже начал, – мы не можем держать у себя ВАС. Нам не нужны проблемы.
– Какие, на хрен, проблемы?
– Да ВЫ НЕ ПРОШЛИ ТЕСТ, тест на политкорректность мышления. Мне лично сегодня пришли бумаги!
Я совсем взбесился и начал обходить стол, чтобы приблизиться к нему. Он тоже стал обходить стол, но для того, чтобы я к нему не приблизился.
– Я тебе покажу тест.
Мы прошли раз вокруг стола. Тогда я расстегнул ширинку и начал мочиться:
– Вот он, тест. Тест, блять.
– ОН ССЫТ В МОЕМ КАБИНЕТЕ! Не ссы на мой ковер! ОХРАНА!
Меня лишили расчетных. И не только: я просидел сутки в милиции, потом Настя внесла за меня выкуп.
Потом я устроился грузчиком, но не надолго.
Ходил за продуктами. Открыл дверь квартиры, и передо мной стоял здоровый мужик:
– А вот и ты, родимый.
Меня грабят, подумал я, или типа того. Или мстит директор. Я ударил мужика пакетом, разбилось мое пиво, но мужику особого ущерба я не причинил:
– Ах, ты, говнюк, – сказал он и ударил меня в челюсть.
Я сразу присел на задницу, а мужик подошел ко мне, поднял, обхватив подмышками – у меня все вертелось в глазах – потащил из коридора в комнату. Там какой-то второй урод держал Настю, держал ее рот, чтобы не орала. Она вырывалась и мычала. У нее под носом была кровь.
– А вот и наш Емелечка пришел, – сказал он, – сейчас посмотришь, как я выебу твою бабенку.
На эти слова я так рванул, что первый тип меня выпустил. Я схватил светильник и стукнул по башке урода, державшего Настю. Она тоже вырвалась и с криком пнула его своей маленькой ножкой по яйцам. Я совсем забыл тем временем о первом мужике и получил удар по затылку. Первый начал заламывать мне руки:
– Ах ты, сука, теперь тебе будет еще хуже.
Я начал дергаться, руку было очень больно. Он еще раз зарядил мне, и, выключаясь, я слышал Настин крик:
– Что вы делаете?! Отпустите его! ЧТО ВАМ НАДО?! ЗАБИРАЙТЕ, ЧТО ВАМ НАДО, И УХОДИТЕ!
А потом она громко и тяжело всхлипнула и перестала кричать.
– Ебаные мудаки, – то ли успел я сказать, то ли не успел. Но уж точно так подумал. И темнота.
Это была небольшая комната, примерно девять квадратных метров. Все стены были кривыми зеркалами, и я сразу подумал, что, наверное, они снаружи для них прозрачные – они видят меня кривым и получают от этого удовольствие. Будто, они не уроды, вроде меня – там они нормальные, а я здесь кривой. Здесь ничего не было кроме раковины, унитаза, раскладушки и – запертой снаружи – двери. Я недолго сидел с головной болью на раскладушке, не зная, сколько пробыл в отрубе. Затем решился присесть на унитаз.
Дверь отворилась, заглянул мужичок в очках:
– Ой, ты только проснулся и сразу срать?
Он повернулся назад и сказал кому-то:
– Наш красавчик сел посрать.
Послышался ржач как минимум двух человек. Мужичок смотрел на меня.
– Можно мне это сделать в одиночестве?
– Ты еще поговори – жопу зашьем.
Опять этот тупой смех.
– Дайте мне спокойно посрать. Это единственное, что у меня осталось.
Мужичок усмехнулся, но дверь закрыл. Я закончил, помыл руки. Этот тип опять отворил дверь и засунул сюда свою очкастую рожу:
– Ну, красавчик, иди к нам.
Я пошел. Меня взяли под руки двое ментов, усадили, довольно невежливо, на стул. Здесь не было окошка на мою комнату. Здесь было только две двери: ко мне, еще куда-то. И два стула. Менты стояли по бокам рядом со мной. На втором стуле, напротив меня, сел очкарик:
– Господин Емельян Володин Младший?
– Третий слева.
– Что вы сказали?
– Что мое имя – Емельян Володин Младший тре…
– Не паясничайте.
– Вы меня спутали с моим братом: нас много близнецов, все Емельяны, я третий слева.
Один мент поставил мне чилим. Слабо довольно – я сильней могу.
– Ну, раз вы так, мы для начала оставим вас наедине с другим человеком. Не менее интересным собеседником, – сказал очкарик.
Все вышли. Вошел мужик – я его узнал: тип, которому я дал светильником.
– Ну что, габонец? – задал он риторический вопрос.
Я в бешенстве вскочил и кинулся на него:
– Мудила, – со слезами в голосе кричал я, – что ты, сука, с ней сделал?!
Он нанес мне несколько сильных ударов, я, по-моему, ни разу не попал ему по гнусной роже.
– На этот раз вы будете говорить нормально?
Я лежал на раскладушке, тупо смотря в потолок, у меня все время текли слезы.
– Будете?
До меня доперло, что обращаются ко мне. Это опять был Очкарик. Я встал и начал ссать в унитаз. С кровью, конечно же.
– Я к вам обращаюсь. Почему вы всегда справляете свои нужды, когда не надо? Вы БУДЕТЕ говорить нормально.
– Буду, буду.
– Ну, вот и чудненько.
Опять так же: два мента за мной, Очкарик напротив:
– Вы понимаете, почему вы здесь?
– Примерно. Только не понимаю, зачем.
– То есть?
– Какой смысл держать меня здесь?
– Мы каждому даем шанс исправиться. Здесь вы пройдете адаптацию. Мы понимаем, что вы человек неплохой, и можете быть полезным для общества.
– И как я буду проходить адаптацию. Получать по башке?
– Ну, для вас сейчас разрабатывается индивидуальная программа, – он с удовольствием хмыкнул.
– И кто ее разрабатывает?
– Не поверите, но в этом принимает непосредственное участие наш хороший сотрудник. И ваш знакомый, он был огорчен, что вы сломали об его голову светильник…
– Идите все на хер! – я опять взбесился.
– Что? Опять?
Менты начали лупить меня, я упал рядом со стулом, получая ногами по ребрам.
– Идите в жопу! – я ревел как ребенок и вообще выглядел не благовидно, не мужественно. Не от боли, а оттого, что вспомнил о Насте.
– Я думаю, мы подселим к вам одного человека, – сказал Очкарик.
Длительное время я снова валялся на раскладушке. Нужно было не думать о том, какой я несчастный, и как у меня все паршиво. Поэтому я пытался, чтобы отвлечься, сосчитать свои половые акты. Так, начиная с первой своей девушки, я вспоминал, как развивались наши отношения и так далее. Плохо вспоминалось. Мне бы сейчас прижаться к моей Насте, думал я. Тут дверь открылась:
– Ты живой еще? Эй, ты живой еще?!
Я приподнял голову: это был мент, один из тех двух.
– Что, опять хотите размяться? – спросил я без улыбки.
– На, пожри, – он поставил на пол перед дверью тарелку с кашей, не очень аппетитной на вид, – тебе силы понадобятся. Скоро Борис придет.
– Какой еще Борис?
– Ты узнаешь, какой.
У мента в голосе звучало сочувствие. Это что ж за Борис такой, если даже у мудака, который с удовольствием, в паре с таким же мудаком пинал лежачего человека до потери сознания, в голосе звучало сочувствие? Мент захлопнул дверь. Я посмотрел на еду – не потому что хотел есть – время еще прошло немного, как я был здесь: сутки, или чуть больше – а из любопытства: это была овсянка, мне кажется. На ней вместо масла были отчетливо различимы плевки.
Я поднял тарелку и запустил ей в свое уродливое кривое отражение. Кривой чертила в грязной одежде и весь в синяках.
Через несколько не самых приятных в моей жизни часов ожидания познакомился с Борисом. Это был здоровый тупой парняга в клетчатой рубахе.
– Это ты, значит, хер, выделываешься? – спросил он, как зашел. Сдернул меня с ложи и начал лупить. Моя кровь оставалась на зеркалах и на плитках пола. Я потерял сознание на время, а когда очнулся, не стал открывать глаза. Мне уже надоело постоянно вырубаться. Я лежал на спине и, через маленькую щелочку между веками смотрел. Борис сидел надо мной и тяжело дышал. У меня появилось немного времени: он устал.
Мне нужно придумать способ справиться с этим чмом.
Но он как-то заметил, что я не сплю:
– Проснулся, сука, – сказал он и снова начал бить меня.
Он бил меня кулаками по корпусу, потом выдыхался, делал паузу и снова продолжал. Я опять терял сознание еще раз или два. До меня доносились как будто из дали его простые чистые тупые рассуждения:
– Из-за таких пидаров как ты. Все из-за таких пидаров как ты. Ты предатель, вонючий засраный предатель, но ничего. Никогда раньше ты не встречал таких как я, так бы давно понял, что не так уж сладко быть сраным предателем… Я – патриот, ты понял, я – патриот, и патриот сейчас трахнет тебя в задницу…
Я сразу пришел в себя после этих слов. Он как раз сидел на раскладушке, тяжело дышал. Я зажался в угол рядом с унитазом:
– Борис, подожди-подожди. Почему ты меня бьешь?
– Попизди мне еще, говно, – говорил Борис, – сейчас я тебе устрою.
Борис уже сильно устал. У меня же было сломано пару ребер, еще я не мог толком шевелить пальцами правой руки, но, так как болело все тело, боли на отдельных участках я не чувствовал. Мое отражение было сильно некрасивым, у меня даже мелькнула мысль, что в кино так выглядит тот, кто уже не выживет.
– Подожди, Борис, что они тебе навешали? Ты знаешь, один парень из них, он изнасиловал мою жену… я просто ударил ему светильником, я не…
– Заткнись, – он, судя по виду, собирался встать.
– Подожди, дай я помочусь хотя бы.
– Ссы, ладно.
Он сидел, а я со стоном пустил струю. Я смотрел на унитаз, у меня дома такой же бочок. Теперь это уже не мой дом. Да и не был он моим. Теперь толстая Валентина Ильинична придет за деньгами, а там только погром.
Я тихонько выкручивал ручку слива.
– Борис, я ведь ни чего такого не сделал.
– Заткнись и ссы!
Тут я выкрутил ручку, и быстро сняв крышку с бочка, развернулся и ударил Бориса по башке. Крышка раскололась, Борис упал, а я в начал стучать его тупую башку об пол. Его кровь на полу смешивалась с моей, а я все бил и бил увлеченно, пока не понял, что он уже мертв. Скорее всего, я убил его сразу, с первого удара. Пока я с ним расправлялся, даже забыл, что болит кисть правой руки.
Я лежал на раскладушке, рядом на полу лежал труп патриота. Я все ждал, что кто-нибудь придет и прояснит мое будущее, но никто не приходил. И тогда я уснул. Пока можно было радоваться тому хоть, что самый нежелательный половой акт в моей жизни сейчас не свершился.
Я опять сидел напротив очкарика, опять эти менты рядом.
– Давайте уже, говорите что-нибудь.
Очкарик смотрел на меня внимательно. Мне хотелось спать, я очень устал от этого всего, мне хотелось, чтобы мне дали выспаться или хотя бы убили, но только бы не мучили этими разговорами и не били меня больше.
Очкарик встал, подошел ко мне и сказал:
– Я поздравляю вас.
– С чем? У меня нет кожных паразитов?
– Я поздравляю вас, вы прошли испытания.
– То есть прошел адаптацию?
– Нет, не совсем так. Все это говно было с этой адаптацией, и все прочее. Мы вас проверяли, достойны ли вы того, чтобы работать на нас. На Партию.
Он подошел и положил руку мне на плечо:
– Вы один из нас, Емеля.
– В смысле?
– Все это было уловкой. У вас все будет в порядке, теперь вас ожидает неплохой оклад, и квартира. Мы вас приметили еще давно. Мы тщательно отбираем кадры, и подстраиваем ситуации.
– То есть, с Настей все в порядке? – спросил я дрожащим голосом.
– Да, все в порядке.
В этот момент лицо Очкарика стало как родное.
– Вы сейчас направитесь к врачу, а на следующей неделе будете работать почти на самую престижную организацию.
Я по своей детской привычке спросил:
– Правда?
Он убрал руку с моего плеча, сел опять на свой стул и смотрел на меня понимающим взглядом. Затем его лицо изменилось, и он начал смеяться:
– Нет, я пошутил, – он заливался, – …мы казним вас, как еретика.
Мне не было смешно, но его это абсолютно не смущало, он-то считал свою шутку удачной. Ох, как он любил в этот момент себя и свое остроумие.
Меня завели обратно в комнату с трупом. Наверное, убирать и не собирались. Я сразу лег на раскладушку. Я подумал, что надо бы встать и построить во все зеркала рожи, еще громко обматерить всех этих мудаков, но вставать уже было в лом. Я просто лежал, не закрывая глаза.
