Автор:
Иллюстрация: jennifer yin
28.02.2017
Пустота
и «Безгрешность» Франзена
Пустота и «Безгрешность» Франзена
Пустота и «Безгрешность» Франзена
Пустота и «Безгрешность» Франзена
Пустота и «Безгрешность» Франзена

Джонатан Франзен появился на литературном поле в 2001 году после его третьего романа «Поправки», вышедшего буквально через несколько дней после трагических событий сентября, и многие едко подметили, что это сыграло бы на руку любому более-менее приличному произведению. Книга разошлась многомиллионным тиражом, была переведена на 35 языков. Не совсем объяснимо и то, что русская «литературная тусовка» начала восхвалять американца, в частности, Захар Прилепин при прочтении «Поправок», с легкой руки окрестил Франзена лучшим современным романистом и сравнил его стиль повествования ни с кем иным, как с самим Львом Николаевичем. Но и без напускного ужаса осквернения могил великих, следует отметить, что вышедший в 2016-м году роман «Безгрешность» — это далеко не «Анна Каренина».

В центре истории находится Пьюрити Тайлер (собственно, purity — безгрешность, чистота, невинность), именующая саму себя как Пип. Ей чуть за двадцать, она только что закончила колледж и внезапно осознала, что за «четыре года свободы» теперь придётся платить. Отгуляв лучшие дни, Пип приходится самой разбираться с проблемами, ходить на ненавистную работу и постоянно ныть, что ей надо найти 130 тысяч долларов за учёбу. Образовательный кредит преподносится как ужасная несправедливость, возложенная на хрупкие плечики чудесной девушки, навроде карточных долгов отца.

Да, нищета юности — это горькое чувство ненужности миру. Когда ты молодой лев, вокруг море возможностей и ещё больше соблазнов, а ходишь в рваных джинсах, и чашка кофе в соседней булочной является ударом по твоему бюджету. Неприкаянность и отсутствие сопричастности с миром или хотя бы с одним, душеспасительным человеком стабильно создаёт новых Раскольниковых, Джейсонов Компсонов и прочих Рафаэлей де Валентенов. Но мы так и не понимаем, чего хочет Пип. Она будто бы любит деньги как факт: в её мыслях и сетованиях они не трансформируются ни в дорогую одежду, ни в еду или выпивку, путешествие, квартиру, смартфон, ни в какие другие милые сердцу вещи. Ну хотя бы во что-то! Несмотря на то, что минимальные человеческие порывы отсутствуют, Пип упоминает о своих бедах постоянно:

— Я не виновата, что у меня такая внешность, — шмыгая носом, жаловалась Уиллоу. — Я не виновата, что привилегированна.

— Я знаю, знаю, — утешала ее Пип. — Конечно, не виновата.

— Чем я могу это компенсировать? Как мне быть, что я должна сделать?

— Ну… Скажем, так. Есть у тебя лишние сто тридцать тысяч долларов?

Пип не хочет ничего земного. Кроме одного простого и естественного желания — она хочет секса. Секс является и осью повествования и единственным источником поступков: вожделение может связать с нелюбимым человеком на долгие годы, оно же толкает на убийство. Все сцены сексуального характера довольно детальны и весьма неприятно, некоторые — не совсем правдоподобны, а пространные рассуждения об онанизме или анальном надругательстве и вовсе начинают быстро утомляют. Франзен предаётся этой теме с таким наслаждением, что роману самое место рядом с чем-нибудь вроде «50 оттенков серого», разнообразию не хватает только инцеста, но тут автору то ли не хватило решимости, то ли он пожалел свою Безгрешность.

Вторая линия романа — это секреты и шпионаж. Герои либо создают тайны, либо разоблачают их. Андреас Вольф — сильный мира сего, основатель проекта «Солнечный свет» (своеобразного конкурента WikiLeaks), занимающегося борьбой с государственными тайнами и слежкой. Ничуть не удивляет, что у Вольфа невротически близкие отношения с матерью, которую он то ли вполне фрейдистски любит, то ли винит во всех своих несчастьях. Дополняет эту пастораль то, что его отец — не его отец. Но это общий диагноз романа: здесь матери — безумны, отцы — устраняются, а дети — поломанные игрушки, ошибки воспитания.

Вольф, в отличие от Пип, хочет слишком много, он раб своих желаний. Большая часть его биографии — это сплошной поток жажды, не утихающей от новых союзов и доводящей до убийства, как кажется герою, по большой любви, что как бы оправдывает сам поступок.

«Всерьез задумать убийство — почти также хорошо для жизненного опыта, как осуществить его, но при этом никакого риска. Не сидеть, ясное дело, лучше, чем сидеть»

Само понятие греха в романе оторвано от традиционно сопутствующего ему раскаяния или возмездия. Герои рассуждают о своих грехопадениях, пытаются вернуться к какой-то «первозданной чистоте», только в отрыве от привычной системы координат добра и зла всё это выглядит как заученные реплики пьесы, смысла которой не объяснили молодой актрисе.

В противовес Вольфу выступает Том Аберрант. Он журналист, тоже занимается расследованиями, и у него свои проблемы с матерью и женщинами. Их судьбы пересекаются, каждый признаёт в другом единственного в жизни близкого человека и настоящего друга. Их союз удивительно зеркален: он благороден, что показательно — моногамен, не может предать, даже если захочет. Образ Тома до того анекдотичен, что герой помогает Вольфу перепрятать тело убитого — и даже становясь соучастником преступления, будто бы становится только чище. Невольно начинаешь задумываться над символикой имён и семантикой говорящих фамилий. Да, было бы так, если бы автор сам в тексте не подчеркнул свою затею: Вольфа называют хитрым волком, Тому Аберранту (aberrant — заблудший) намекают, что где-то он свернул не туда, ну а Пьюрити осмысляет свою «безгрешность» чуть ли не в каждой главе. Хуже чем то, что автор сам объясняет читателям свои символы, может быть только воскресший на третий день революционер.

Франзен развешивает по всему произведению ружья, которые не выстреливают. Так героиня постоянно кругами ходит вокруг ядерного оружия, но это абсолютно ничего не значит. Рассуждает он на эту тему также, как все остальные 20-летние, ходит на кружок по разоружению, видимо, от такого же автоматического патриотизма, от какого восьмилетние школьники перед уроками читают клятву верности флагу США. Какое-то (очень непродолжительное) время тебе ещё кажется, что все эти размышления о ядерном оружии — это какая-то претензия на глобальность мысли, но потом понимаешь, что это такая же утомляющая попытка наполнить новые мехи старым вином, как упоминания Мёрдок и Кундеры. Также пасторально в этом ряду фамилий-просто-ради-фамилий стоит и Владимир Путин:

«К Владимиру Путину Андреас питал особую неприязнь, потому что в молодости он работал со Штази, и усиливало эту неприязнь, рождая твердое намерение нанести администрации Путина максимальный ущерб, то, что он предоставил убежище Эдварду Сноудену, о безгрешной чистоте мотивов которого чересчур много говорилось в Сети».

Эти появления имён напоминает то ли рекламный текст, в котором надо пять раз употребить наименование товара, то ли сочинение на выпускном экзамене, где нужно сослаться на три примера из классики или исторической практики. Франзен пытается доказать читателю, что его мир реален, но все эти попытки отстраняют нас от мира ещё больше, чем прочтение заголовков новостей. И обострённо чувствуется то, что все персонажи вымышленные, все мысли автора — не подкреплены ничем.

Казалось бы, у романа есть все черты детектива: скрытое прошлое, юная девушка, жаждущая докопаться до правды, боль, несвобода, убийство. Переключения в нарративе и постоянные флешбэки показывают сложную цепочку человеческих связей, и казалось бы, этот лабиринт стихийных переплетений и случайностей должен привести к разгадке тайны… Но нет. В финале мы остаёмся с разочаровывающим привкусом плохих стратегических схем и любви к современным технологиям.

В этой, довольно скептично описанной современности, когда информация меняется каждые три секунды, прорываются те, кто приносит что-то захватывающе новое, удивительное и невообразимое. Прочитав 700-страничное произведение Франзена, читатель остаётся с потрясающим вопросом «ну и что это всё было?». Да, современный американский роман тяготеет к большим объёмам текста, что само по себе смотрится новаторски на фоне классического телеграфного стиля и любви читателя к «short stories». Многостраничность понятна у недосягаемых интеллектуалов Пинчона и Фостер Уоллеса, у восхитительной стилистки Тартт, удерживающей эмоциональное напряжение вплоть до последнего абзаца. Зачем Франзен увлекается объёмом — совершенно не ясно. Он пишет не по Толстому, а будто бы по Фрейду, пытаясь объяснить, какой сэндвич выбирает главный герой себе на завтрак, опираясь на историю о том, как его мать в молодости сбежала из дома. Все пропитано такой равнодушно-спокойной критикой действительности и ненавистью к сущему, что не до конца понятно, что автор ненавидит больше — пространство своего романа или мироздание в принципе.

«Пип снова закрыла дверь, но хотя слов теперь не было слышно, звуки ссоры все равно долетали. Два человека, подарившие ей жизнь в разбитом мире, злобно кричали друг на друга. Джейсон вздохнул и взял ее за руку. Она крепко сжала его ладонь. Можно, должно быть, справиться лучше, чем ее родители, но она не была уверена, что это ей удастся. Только когда небеса вновь разверзлись, когда по крыше машины забарабанил дождь, посланный необъятным темным западным океаном, когда звук любви заглушил те, другие звуки — только тогда она подумала, что, может быть, справится».

Ну, разумеется, кредит-то она погасила.

Читайте также:
Kill Like Teen Spirit
Kill Like Teen Spirit
Спроси у Сартра
Спроси у Сартра
Смерть истины, истина смерти
Смерть истины, истина смерти