С понятной регулярностью мне и моим коллегам, знатокам человеческих душ, задают вопросы вроде «у меня есть некий симптом, он мне не нравится, что мне делать?». Часто описание пресловутого симптома ограничивается одним-двумя общими предложениями, но даже если оно изобилует примерами и деталями, то аналитику если и становится проще, то не радикально. В лучшем случае ответ будет пространным и часто не удовлетворяющим вопрошающего, в худшем – это будет конкретная программа действий, которая никому не поможет.
Я ещё вернусь к тому, почему туманный ответ будет полезнее любого другого, а пока попробую объяснить, как вообще складывается эта история. Аналитик, то есть достаточно хороший аналитик, не может сообщить ничего предельно ясного не потому, что зловредные и алчные специалисты утаивают жизненно важную информацию и только жаждут заманить страдающего субъекта в свои липкие сети. Ладно, конечно, некоторые так и пытаются делать. Но делают они это иначе: обычно убеждая потенциального анализанта в том, что тот не проживёт и дня, если срочно не придёт на терапию. В действительности, скорее всего, проживёт, как-то ведь он дожил до этого момента.
Основная же загвоздка в том, что значительная часть аудитории делится на тех, кто уверен, что от анализа нет никакого толка, это всё чушь, аналитики ничего не знают, и тех, кто полагает, что аналитики знают о них то, чего они не знают о себе. И это волшебное знание, подкреплённое соответствующими ритуальными действиями, неминуемо поможет, спасёт от всех горестей и укрепит иммунитет. Разговаривать тяжело и с теми, и с другими, но если первые могут передумать, то вторые склонны разочаровываться.
Аналитики действительно обычно ничего не знают, и это к лучшему. То есть не совсем ничего, потому что иначе странный психоаналитик получается, но вот об этом частном субъекте он не имеет малейшего представления и даже предполагать едва ли что может. Просто потому, что они не знакомы. Анализ длится так долго, а не заканчивается через пару сеансов, полных ошеломительных инсайтов, не потому, что специалисты этим зарабатывают, а оттого, что оба участника должны понять, с кем имеют дело. А это, со всей очевидностью, требует времени. Особенно учитывая ограничения общения в анализе. Впрочем, даже если аналитик знает, то это знание в лучшем случае позволяет на что-то указать и что-то предположить, и уж точно не заниматься наставлениями. Потому что нет ничего извращённее, чем психотерапевт, утверждающий, что знает всё об устройстве субъекта и готов указать ему верный путь к спасению. Это не значит, что анализ бесполезен, так же как это не значит, что будет бесполезным любой ответ специалиста на частный вопрос.
Итак, у аналитика нет возможности сообщить о том, что из себя представляет субъект и что будет верным для него в той или иной ситуации. Даже если он правда знает. Не может он этого сделать не только по этическим соображениям, но и по практическим. Аналитик может помочь найти иной способ существования и разобраться в нынешнем, что порой одно и то же, но для этого разобраться и найти должен сам субъект. Потому что за помощью обращается человек с некоторой душевной организацией, которая причиняет ему страдания. Нельзя взять и устранить страдания, оставив всё остальное как есть, а сделать это можно только и исключительно с “той” стороны. То есть со стороны субъекта страдания. Уточню, что структура как таковая меняться не склонна, если это вообще возможно. Однако восприятие субъектом происходящего с ним, его понимание и действия по этому поводу не просто составляют часть общей картины, а являются самой картиной, то есть им самим. А вот полученное извне знание, даже абсолютно верное, никуда не встраивается и ни на что не влияет. Оно исчезает или вызывает отторжение в том или ином виде.
И здесь мы возвращаемся к вопросу о том, на что в принципе способен аналитик вне контекста психоаналитического сеанса. Действенных ответов на вопросы о том, как жить и что делать, не существует. Нет ничего, что можно было бы взять и сделать в случае навязчивых действий, пугающих мыслей, неизбывного отчаяния, вспышек ярости, повторяющихся паттернов в отношениях с любовниками или постоянного чувства вины. Даже в случае галлюцинаций и голосов не существует простого ответа на вопрос «что мне с этим делать?». А если кто-то придёт и скажет, что делать, то гоните его прочь – это тип явно возомнил о себе что-то не то. Никто кроме субъекта не знает, как ему жить и кто он такой.
Но, к великому счастью (и несчастью тоже), вокруг есть другие. Они что-то говорят, делают и в целом существуют. А ещё они предполагают нечто о тех, кто им встречается. Приобщаясь же к чужому и отчасти чуждому опыту жизни, переживаниям и знаниям, можно встретиться с тем, что позволит узнать себя. И это бесконечное узнавание себя в чужих предположениях и есть в том числе то, что позволяет жить с собой дальше. Как раз в этом может помочь психоаналитик. Не только он, конечно же, но предполагается, что это у него получится с большей вероятностью, чем у кого-то ещё. С его помощью субъект может узнать себя, изменить восприятие ситуации, а при особой удаче измениться так, как давно уже было пора и вернуть к жизни то, что мертво. Соответственно, если мы говорим об отдельных, не имеющих контекста и безличных вопросах, то лучшее, что может сделать специалист, это поделиться своими знаниями о предмете вопрошания, то есть просветить насчёт каких-то душевных феноменов. Иногда ещё можно предоставить иное видение происходящего, или указать на возможности, не очевидные для субъекта, но это редкое везение и для этого необходимо весьма обширное описание ситуации. К тому же, часто такие замечания воспринимаются как слишком очевидные и банальные.
