Иллюстрация: Из личного архива
27.04.2019
Первозакрыватель
Первозакрыватель
Первозакрыватель
Первозакрыватель
Первозакрыватель

Дорогая Л,

я вряд ли смогу встретить тебя в Бремене. Со мной случилось страшное, и что ещё страшнее: я не смогу всё рассказать, я могу только станцевать. Но такой абсурдоперевод тебя обидит, как и всё на свете.

Сразу скажу, не беспокойся, я сдержал слово: те сухожилия и кости я выслал вам по почте.

Так получилось, что после далёких африканских мегаполисов: после Найроби, Парижа, Хартума — меня занесло в Арденны, если конкретнее в Вианден. Это была ошибка. И не входило в мои планы – не выходило из моих голов. Теперь я здесь застрял. И вам, наверное, можно приехать — навестить меня. Но только вряд ли вот вы сможете меня увидеть.


Я скажу больше, я теперь, наверное, не странник — оставшиеся 38 стран посетить не выйдет. Теперь я первозакрыватель, и если что и нанесу на карты, то лишь увечья. Моё время — вечность, бремя — вечер, правда.

Ты обещай, что ты не струсишь, не поддашься панике. И ничего не скажешь папе — не обо мне, а просто. Хочу, чтобы люди на Земле как меньше говорили. Как можно меньше слушали — ты тоже слушай. Я постараюсь изложить тебе всё по порядку.

Сама страна — не худшая. Место стекания туристов, стенания руин. Здесь все живут богато — это город-признак. Много хороших ресторанов — можно всё пропить. Здесь принимают молодости, мастер-кард и визу. Я тут считаюсь всё ещё чужим, немного грубым. Эдакий высланник колониальной империи строгого режима. Но после двух недель я оставляю за собой манеры — как я умею — чаевые и руки свежего пожима.

Если надумаете ехать, то езжайте днём. Днём этот город привлекательнее, чем богиня. Замок на горе, улицы под ним, все лесные тропы, горы, и, конечно, виды. В сторону Льежа, например, много виноградников, виновиновников, винонаградников, винопосадников. Толпы поломанных паломников, метущих всё, скупают в том числе вино — это большая прибыль.


Я сам себя прекрасно чувствую за исключеньем, которое я и опишу тебе в конце письма. Вчера был лучший день из всех — вчера я до конца смирился. Сегодня день похуже, примерно, как всегда. С замка на горе, где собрались туристы, льются какие-то саги, кисло пропахшие как ложь. Солнце моросит, река шумит излишне. И вот ещё, в моём отеле, где обычно обитают старожёны, которые пьют брют, текущий в жилах старожилов, вдруг поселилась молодая пара — прямо надо мною. Теперь меня терзают духовыми оргазмами и духовными скрипами старой постели. Вроде и образно, и безобразно.

Я говорил тем молодым, не ходите ночью, лучше ползите или, если можете, плывите. Тут есть кому ходить без вас — род занятий занят. Ночами здесь идёт отживший, но оживший герцог. Он горем заедает горы, морем запивает боли. Благородной крови, в благосмертном поле. Он лаем воет. Он правит нами, то есть теми, кто здесь навечно.


Когда-то герцог был живым, но всё равно счастливым. Потом у герцога родилось три здоровых отца, что после смерти унаследовали его титул, его язык, его ступню и его желудок. Однажды молодые герцоги пропали, было много шума. Спустя пять дней по дороге в Дикирх их нашли живыми.

Там и похоронили. Туда же делись жёны. С тех пор замок стал пустым, туда и не ходили.  Ни воровать, ни даже вырывать из камня ценность. Не так давно замок попал в лист объедков культурного наследия – с тех пор на город налегли гиды и туристы. Но никогда здесь не ночуют дольше, чем четыре дня.

Я всё ещё хочу опередить язык, поэтому вплетаюсь в ткань этого текста пальцами, но я не знаю, можно ли меня услышать. И если можно, то пойми, когда со мной это случилось, я был разбит, и я искал — искал, как объяснить всё.  Я прочитал на языке, которого не знаю, что шансов нет, и если ты проспал четыре ночи в этом отеле, где спал я, то станешь частью Виандена, неотделимым от камней, станешь рабом ландшафта. Тебе не выбраться никак. И мне не выбраться. Никак. И да, я это принял.


И вы, пожалуйста, примите тоже. Можете перед сном, а можете, запив водой. Поймите, что я мёртвый, значит я теперь счастливый. Я поселился в Виандене, тут кончаюсь я.

Я восседаю на траве, как на тропе в идиллию. В даль заброшенный музей художников в зубах приносит пёс. Я глажу его по ступням, на ощупь он как выстрел. Обнимаю и ломаю шею.

Кажется, я призрак.

Читайте также:
В чем смысл жизни?
В чем смысл жизни?
Непередаваемая русская toska
Непередаваемая русская toska
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра