Судьба из холодной Сибири, из самой дикой ее глубинки. Героиня интервью рассказала нам о трудностях своего детства, проведенного с отцом на охоте, тонкостях вскрытия животных и спиртования их органов, неприятии в школьном коллективе и возникшей на этой почве одержимости.

Глава I — Семья

Моя семья родом из немецкого поселения под названием «Rosenheim», что в переводе с немецкого означает «Родина роз». Эта колония в Поволжье была основана еще при Петре Первом, когда он свозил иностранцев в свои рабочие поселки. Мои прабабушка и прадедушка не говорили по-русски, только по-немецки. По рассказам, наша семья была зажиточной. Но потом началась Великая Отечественная война и нас сослали в Сибирь. Многое не удалось взять с собой, что-то отобрали те, кто нас перевозил, а по прибытии в Сибирь на последние деньги нужно было искать жилье, и так из богатой и преуспевающей семьи мы стали практически нищими. Клара — первая жена моего прадедушки, устроилась на работу на мельницу и стала работать за гроши, которых не хватало даже на то, чтобы прокормить детей. Как-то она украла горсть овса, чтобы сварить детям киселя, но ее заметили и донесли. Этим же вечером за ней пришли и сказали — «Пойдемте с нами». Они увели Клару с собой и больше ее никогда не видели. Их первого сына забрали в трудовую армию. Он тоже пропал на войне без вести.

Через некоторое время прадед нашел еще одну девушку из сосланных немцев с Поволжья — Джозефу, мою прабабушку. Поженились, стали жить вместе.

Жили очень бедно. Дедушкина сестра была неходячая, так как в детстве упала в погреб и сломала позвоночник. В однокомнатной квартире ютились прадедушка, прабабушка, двое их детей, а затем и моя мать с братом. Все держалось на бабушке с дедом. Дед всю жизнь работал. Сначала в колхозе, затем учителем в школе. Он учил детей музыке. У него был свой детский ансамбль. Со временем мы накопили деньги и в начале 90-х построили свой собственный дом, в котором до сих пор живут мои дедушка с бабушкой. А потом помогли построить дом и для моих родителей. Наши дома стоят практически напротив друг друга. А затем родилась я.

Моя мать очень красивая женщина. Говорят, девочки берут внешность от отцов, а внешность у отца была очень немецкой.  Но мама с детства всегда была нелюдимой, строгой и педантичной. Редко улыбалась. На всех фотографиях у нее был хмурый и колючий взгляд исподлобья. В школе и в институте она всегда училась на отлично. Вышку она получила в педагогическом вузе в соседнем городе по специальности учителя русского языка и литературы. За время учебы познакомилась с моим будущим отцом. Он тоже был красавчик, и подкачан — только вернулся из армии. Он хорошо одевался и неплохо зарабатывал фарцовкой. Возил вещи с Новосибирска, где они с друзьями закупали хайповый в то время шмот. Вместе они отучились и вернулись в поселок. На тот момент она уже была беременная мной.

В то время мы уже становились зажиточными и держали большое количество песцов, чтобы продавать их на мех. В то время это было нормальным бизнесом и за счет этого мы хорошо заработали. Тогда мы даже переехали из однокомнатной квартиры в частный двухкомнатный дом.

Как-то ночью нас подожгли со стороны сарая. Подожгли из зависти. Пока родители выбегали из дома, все песцы в нем уже сгорели. Моя беременная мать вытаскивала из дома газовые баллоны, а дед побежал в гараж спасать машину. Раскаленный гудрон капал ему на плечи и обжигал кожу до волдырей, но спасти машину не удалось, как и много другое. Папка тогда шутил — «все мамкины трусы сгорели».

Но, к счастью, на подходе уже была готова возможность переехать в новый большой дом. Собрали что осталось и переехали. Бабушка с дедом в новый построенный дом, родители в дом напротив, что был поменьше. Отец рассказывал, что когда мать переехала в новый дом, то села на тумбочку на кухне и начала плакать. Потому что денег не было, мебели не было, все сгорело и жить было практически не на что. Но ничего, разжились. Мать родила меня и пошла работать в школу. Отец тоже работал, все домой тащил. В очередной раз моя семья начала жизнь с чистого листа.

Глава II — Детство

Я родилась более-менее здоровой и была очень красивым ребенком. Говорят, все дети рождаются красными, морщинистыми и уродливыми, но мать говорила, что при рождении я была беленькая, как кукла.

Когда она меня родила, то быстро вышла из декрета и пошла работать учителем. Бабушка работала в садике воспитателем, дед в колхозе, поэтому в детстве со мной дома в большинстве случаев сидел отец. Брал выходные, чтобы следить за мной. Но дома ему было скучно. Он был молодой и ему хотелось на природу, заниматься охотой. Он как-нибудь съездит, понаставит капканов, а тут со мной сидеть надо. А мне было тогда года четыре-пять. Он как попало меня одевал, сажал на сани и ехал со мной в лес. В холодное время года, во время таких поездок я сильно мерзла и потому в детстве очень часто болела.

Я помню, что с самого раннего детства, мы постоянно с папкой сидели на бревнах где-то в лесу и что-то ели. Воспоминания о раннем периоде моей жизни заполнены картинками того, как мы сидим у костра, а рядом стоят палатки, и мы о чем-нибудь общаемся. Частенько он говорил мне не стесняясь — «Я не хотел, чтобы родилась девочка. Мне нужен был помощник, Андрей, который бы во всем мне помогал и ездил со мной на охоту. А родилась ты. Болезненная и слабая.» Я чувствовала свою вину за это. Поэтому всегда думала, что мальчиком быть круче. Я старалась одеваться как мальчик и вести себя как мальчик. А сам же отец в качестве подарков и игрушек с самого детства отец дарил мне заичьи лапки, хвосты, иногда приносил целые головы глухарей, с которыми я играла.

Но за исключениями походов в лес с отцом, меня никуда не пускали. Я видела, как остальные дети проводили свое свободное время на улице. Они все время играли, бегали, кричали и звали меня поиграть с собой, но мать не пускала меня проводить время с другими детьми. Я не знала почему, но мать была неумолимой. Год назад я спросила ее об этом и она ответила, что боялась за меня, что другие дети будут плохо со мной обращаться, хотя в детстве никто никогда мне ничем не угрожал.

Но с возрастом мне самой начало нравиться проводить время на природе с отцом. Я стала рваться туда. Годам к 8-9 у меня обнаружили астму из-за частых болезней, и я начала сидеть на астмопентах, потому что не могла сама дышать, мне нужно было постоянно подбадривать себя противоаллергенами. Но когда мы выезжали в лес, дышать становилось очень легко. В поселке были пыль и машины, а в лесу была более высокая влажность, отсутствовала пыль, а кислорода было гораздо больше. Мать не боялась отпускать меня с отцом.

Но рвалась я не столько на природу, сколько на охоту. Меня увлекало желание кого-нибудь добыть, убить, или хотя бы просто посмотреть на животных.  Меня вдохновлял пример отца и его трофеи. Когда мне было девять лет, мы построили вторую летнюю кухню. Мы долго думали над тем в каком стиле ее обустроить. В конце концов отец сказал, что хочет сделать ее в натуральном охотничьем стиле. Все так и сделали. Обшили деревом, поставили плетенную мебель. Сделали кучу букетов из сухой травы. Поставили глиняную посуду из маминой коллекции. Папа повесил свою любимую картину — «Охотники на привале» Василия Перова. Там висят оленьи рога, огромные засушенные и пестрые крылья глухарей. И их же хвосты — черные и красивые, как греческая лира.

Я, вдохновленная папкиными трофеями, тоже как-то решила сделать себе свои. Он привез двух глухарей, мы их выпотрошили, я отрезала им головы и поставила их дома себе на полку. Прямо вот так как они были с мясом, с мозгом, с глазами и в перьях. Стояли наверху, красивые. Но эта история закончилась довольно глупым образом. В какой-то момент я почувствовала, что чем-то завоняло. Начала искать что бы это могло быть и поняла, что это мои головы протухли и в них уже завелись опарыши. Я была тогда маленькой и не знала, что все так может повернуться.

Мы выезжали на охоту минимум раз в две недели.

Помню свой первый выстрел. Тогда мне уже было лет десять. Мы с отцом и его другом поехали стрелять уток на поле, куда они прилетали кормиться. Стояла осень и было уже прохладно.  Приехали в сумерках. Оставили машину в лесу. Сами вылезли и добрались до поля пешком. Утки не должны были видеть машину, их пугают инородные объекты. Пошли потихонечку по краю полянки, там трава высокая, камыш и осока. Сели в эти камыши и давай ждать. Разговаривать можно было только шепотом. Сидели и ждали пока эти утки прилетят, часа два, не меньше. В какой-то момент мы заметили стаю и я попросила у отца ружье, сказав, что мне было бы интересно попробовать. Он хмуро ответил — «На, держи, я тебе скажу, когда целиться».

Люди думают, что когда стреляют по стае уток, то охотники стреляют, не целясь — в кучу. Это ошибочное мнение, надо целиться в одного. Кроме того, необходимо учитывать, что утки двигаются, а ты стоишь на месте, дугу пули и ветер. Поэтому первый раз я промазала. Отдача страшная была, но зато я выстрелила, чему была жутко рада.

Весной мы в основном охотились на глухарей во время, когда у них был ток. Когда глухари поют, они ничего не видят и не слышат, потому что их главная цель завлечь самку. А ты сидишь в шалашике из веток. Вбиваешь два колышка вертикально, на них кладешь третий. И начинаешь от этого верхнего колышка стелить ветки. А можно просто воткнуть в центр палку и стелить ветки уже от нее. Сидишь в таком шалашике или на ветке дерева. Сидишь, смотришь пока они соберутся и стреляешь. Или просто подкрадываешься из леса из-за кустов. Ток глухарей слышно на очень большие расстояния.

Охотились на бобров, что в больших количествах живут на речках. Они их преграждают, строят плотины. Живут под водой. Хатки не берегах. Хвосты здоровые, как лопата. Ближе к вечеру, когда бобры выходят кормиться, ты сплавляешься по речке на лодке. Бобры питаются ольхой, которая растет на берегу, на который они выходят, чтобы покормиться. Стреляли их с ружья.

Охотились на барсуков. Барсуки живут в норах и на них мы брали собак. У нас был пес Босик с огромными лапами, который очень хорошо копал норы. Приезжали в лес, привозили собак в машинах. У нас их было 4 штуки, наши две и еще две собаки друга отца. Приезжали с лопатами, с ружьями. Находили где они живут, а жили они в таких холмах с дырками. Обычно там была сразу целая семья — мать, отец и дети. Такие прикольные, мохнатые и вонючие. Собаки обычно сами понимают, что в норах кто-то живет и начинают туда пробираться, копать и раскапывать дыры. Орут, дерутся, визг стоит страшный. Пока собаки давят барсуков и гонят их наружу, мужики сверху начинают раскапывать на звук места, где примерно находится собака. Затем вытаскивают за хвост барсука и оглушают его лопатой.

Ночами мы ездили бить косуль и зайцев на машине. Когда засвечиваешь животным глаза в темноте, то глаза у них мерцают и они слепнут. И пока она стоит и ничего не видит, их легко подстрелить. Как-то зимой отец подстрелил косулю в бок, но только ранил ее, и она все еще продолжала бежать, хоть и гораздо медленнее. Отец остановил машину, кинул мне нож и сказал — «беги за ней». Я побежала. Шерсть у косуль очень грубая и скользкая, специально, чтобы за нее не могли схватиться хищники, а когда ты за нее хватаешься, то она легко выдергивается, оставляя только шерсть в твоем кулаке. Но в какой-то момент мне удалось схватить ее за ногу, прыгнуть всем весом и перерезать ей горло. После этого случая отец меня сильно зауважал.

Сколько себя помню, по выходным мы с ним заряжали патроны для ружья. Это было нашей традицией. Обычно мы сидели у печки или в пороге гостиной и смотрели телевизор. Мать обычно ворчала — «Достали со своими патронами. Ты знаешь, что свинец очень токсичный, а ты его, дебил, дома держишь». А отец отвечал — «Ничего он не токсичный, уймись».

У отца был тяжелый ящик, в котором лежало все необходимое — войлок, бумага, воск, чтобы запаивать патроны. А еще картечь, дробь, пули и мерные стаканчики. Мы садились и все это открывали. Он резал войлок на пыжи, чтобы затыкать патроны. А я сидела и отмеряла порох в мерных стаканчиках. Плавили воск. Что из себя представляет патрон для ружья? Это пластмассовый цилиндр примерно с палец длинной. У него на конце металлический капсюль, по которому бьет механизм ружья. Порох взрывается, создается давление и происходит выстрел. В патрон засыпается порох, пыжи, дробь, затем снова пыжи. Пыжи должны быть проложены кругленькой картонкой. Забить один патрон занимает минут пять. Все это плотно трамбуется и пережимается в тисках. Папка все время подписывал их. К —  картечь. П — пуля. Д — дробь. На птицу и на зайцев ходят дробью. Картечь для тех, кто побольше — это такие резанные свинцовые цилиндрики. Свинцовые пули для тех, кто еще крупнее — медведи, кабаны. Как-то сели перед печкой, и я предложила отцу — «бать, а давай кинем патрон в печку?». А он мне ответил — «Ты дура что-ли? Разнесет полдома».

С самого раннего возраста я участвовала в процессе забивания животных. Помню, мне было лет 7-8, я сидела на заборе, болтала ногами. А отец с другом в это время приводили коня и перерезали ему глотку и он бегал по огороду, хлестая кровью. Мог бежать так минуты две, пока не упадет. Затем падал и начинал в воздухе дрыгать ногами в судорогах, пока не задохнется. Затем мы подвешивали туши животного задними ногами на четырехметровую перекладину за задние ноги. Под ахиллесовыми сухожилиями проделывались дырки, вставляли туда палку, к ней привязывали крепкие веревки, перекидывали через перекладину и поднимали. Распинали, как на кресте. Лошадей, правда, мы обделывали на земле, они были слишком огромные и тяжелые, чтобы их можно было поднять на перекладину. Летом дед на ней делал для меня качели, а осенью и весной мы там забивали животных. Собирались трое мужиков — дед, папа, дядя и обделывали туши. Свинья висит вверх ногами, ее начинают смолить, обжигают огнем, и она становится вся черная. Затем разрезают брюхо и кишки серпантином вываливаются наружу. А за ними здоровый раздутый желудок.

Когда туши вскрывали, я подходила и залазила руками внутрь животных. Меня привлекало то, что там тепло, красно и течет кровь. Вытаскивала из туши кишки, таскала их по всей ограде, резала их и колупалась. Отец никак это не комментировал. Даже как-то одобрял мой интерес тем, что всегда звал меня на убой и разделку. Мне самой нравилось это. Я любила добраться до легких. Залезть, вытащить и вырвать вместе с трахеей. Сердце было моей слабостью. Как-то раз, на очередном забое, отец сказал — «ну протягивай руки». Я их протянула, и мне в ладони упало свиное сердце. Я завороженно на него смотрела, оно было таким теплым и упругим. Не знаю, что на меня нашло в тот момент, но появилось непреодолимое желание его укусить, что я тогда и сделала.

Бывало, что отец уезжал вечером на охоту в ночь и не брал меня с собой. В таких случаях я не спала и ждала пока он приедет. Услышав, как он подъезжает к дому на машине в три-четыре часа ночи, я одевалась и бежала смотреть как они с другом резали косулю.

Колола по своей инициативе куриц. Мать просила отца, но я, стараясь воспользоваться случаем, бежала вперед отца сайгаком за переставшей нести яйца курицей. Брала за задние ноги, клала на пенек, вытягивала голову и била по шее топором. Тело при этом начинает дергаться и если бросить его на землю, то оно может даже пробежать небольшое расстояние.

Лет в 12 я начала заниматься самостоятельным вскрытием трупов животных. Так получалось, что дома у нас частенько была какая-нибудь мертвая скотина. Отец регулярно что-нибудь привозил, так как работал в колхозе. А там случалось, что у коров бывали выкидыши. Или он привозил на корм собакам мертвых телят и жеребят. А я их резала. Мне было интересно подробно исследовать то, что находится у них внутри. Моим первым самостоятельно вскрытым трупом был маленький теленок с тоненькой шкуркой. Я вскрыла его напрочь, от хвоста по животу, затем к груди, раскрывая грудную клетку с ребрами. Кровь внутри тела была уже вся запекшаяся, а органы были твердыми, синюшными и холодными. Я аккуратно перебрала их и разложила по полу амбара. Это было для меня что-то вроде игры. Воображала себя хирургом-патологоанатомом. После определенного количества вскрытий, я, на самом деле, могла определить умерло ли животное насильственной смертью. Например, как-то на моем «вскрытии» был теленок, которого растоптали коровы. Когда я осматривала его внутренности, то обнаружила, что у него была размозжена печенка и селезенка, а в легких было много крови. У умерших ненасильственной смертью животных, например, от замерзания, органы должны быть целые и без кровоизлияний.

Тем не менее, изначально, я не проявляла к этому такого сильного интереса и не думала, что это было чем-то маньячным. Но когда была возможность и у меня был труп животного, то я его резала. Это было просто любопытством.

Глава III — Отрочество

К определенному времени, когда я стала учиться в школе, я начала понимать, что почти никто из моих сверстников так время не проводит. Другие девчонки уж точно. Где-то я этим гордилась и думала — «Вы быдло сидите дома и ничего не понимаете в природе, а я на охоту езжу, умею убивать животных».  Но мне некому было об этом рассказать. В тот период мои родители начали сильно ругаться. Дело доходило до разговоров о разводе. Я постоянно жила в стрессе. Потому что когда ты видишь как твои отец и мать месяц не разговаривают — это был п*здец. Ты мечешься между ними двумя, между отцом и матерью, и не можешь их помирить, не знаешь что делать. Из-за этого я стала замкнутой. Постоянно боялась, что отец уйдет из семьи, так как мать его выгоняла.

В школе у меня не было друзей и я была забитой. Меня все гнобили. Возможно, это потому что с детства меня не научили общаться с другими детьми. Некоторые девочки настраивали против меня остальных и строили козни, собирали сплетни. На физре специально кидали со всей силы мне в голову мяч, делая вид, что это случайно. До 18 лет я была девственницей, но вокруг ходили слухи, что меня полшколы перетрахало, хотя я из дома не выходила и никогда никому ничего плохого не делала.

Я отлично помню, что сама старалась подавить в себе радость, стараясь построить себе какой-то образ девушки, которой это не нужно и думала — «Ну нет у меня друзей, не хочет со мной никто общаться, ну и хорошо, это мне только на руку». На самом же деле, я была на всех озлобленна. Решила для себя, что теперь я буду «не такой, как все» и тоже не буду ни с кем идти на контакт.

Продолжала одеваться как мальчик и ходила в пацанских шмотках. Кеды, джинсы, мужские рубашки и футболки — вот весь мой гардероб. Активно слушала русский рок — Сплинов, Бутусова, Земфиру.

Я так и не поняла почему в школе меня ненавидели. Был период, когда из-за этого я начала устраивать утром истерики. Меня будили в школу, а я не вставала и кричала, что хочу спать. В один день бабушка пришла ко мне утром, обняла меня и спросила — «Почему ты плачешь? Ты же не можешь настолько хотеть спать, чтобы вот так вот плакать. Давай рассказывай, что у тебя там происходит». И я ответила — «Со мной никто не хочет дружить, меня все обижают, мне не с кем разговаривать. Перемена идет, все что-то обсуждают, все бегают и играют. А я стою у окошка и смотрю на всех. И никто со мной не разговаривает». Тогда она со мной поговорила и на какое-то время мне стало лучше. По крайней мере, я снова начала ходить в школу.

Но напряжение, обида и чувство униженности постепенно копилось во мне, и в один день, когда мне было лет 15, я просто поняла, что в моей голове наступает п*здец. Я бросила все свои нормальные увлечения. Бросила рисовать и писать стихи, и вместо этого начала бредить кровью. У меня возникла тяга к ней. Я регулярно представляла, что кого-то режу, хочу кого-нибудь вскрыть и запихать руки в его внутренности. Я хотела видеть кровь, кишки, расчлененку. Вероятно, мне стало это нужно для того, чтобы выбросить стресс. Поэтому я только и ждала возможности, когда мы снова будем колоть скотину. В какой-то момент мне стало этого не хватать и я начала ловить кошек в деревне и резать их. Подманивала, играла с ними, а затем перерезала им шею. Они хрипели и медленно умирали на моих руках. Я чувствовала удовлетворение и мне становилось легче. Затем я разрезала их, копошилась внутри, что тоже доставляло мне немало удовольствия. Затем собирала останки и закапывала их в переулке за забором.  

Моей первой убитой кошкой был наш домашний кот Барсик. Полосатый такой. Дома тогда никого не было, и я сидела со своим младшим племянником. Мы с ним сидели в ограде, и я увидела этого кота. Он был уже очень старым, полуслепым и у него не было половины зубов. Он сидел на крыльце и грелся на солнышке. А за соседним забором у нас была собака по кличке Урман. Она была злая и я знала, что эта собака ненавидит кошек. И я просто взяла этого барсика за шкирку, встала на лавочку, перекинула его через забор и сказала своему племяннику — «Не смотри». Собака, естественно, задрала кота. Я любила этого кота. Но я все равно кинула Барсика собаке, а та просто загрызла его.

В это же время я начала спиртовать органы. В школе у нас стояли препарированные мыши и лягушки, и я захотела себе нечто подобное. Я была неглупая девочка и знала, что животных нужно было бы заливать формалином, но не знала где его можно было взять. Поэтому приходилось обходиться водкой. За водкой я ходила в наш поселковый магазин, мне продавали ее без проблем и всем было плевать. Но водка, конечно, постепенно обесцвечивает внутренности и они становятся белесыми, а в формалине органы сохраняются более-менее яркими и все выглядит очень натурально. Но я не знала где мне его достать.

Мои дедушка с бабушкой всегда держали овец. И беременных овечек у нас тоже кололи. Когда их кололи, я добиралась до плаценты, разрезала ее и доставала оттуда зародыш. Они были маленькие, размером с пол ладошки. Ты открываешь плаценту — она была вся синяя с переплетениями кровяных узлов. Вскрываешь ее, а там еще один прозрачный пузырь, а в нем уже зародыш. Перевязываешь пуповину ниточкой, кладешь в банку и заливаешь водкой. Эмбрионов ягнят я собрала штуки четыре.

У кошек я спиртовала мозги. Они были размером с грецкий орех. Они стояли в баночках из-под Фрутоняни. Баночки для органов у меня были такие миленькие и очень девчачьи. В них я опускала эмбрион овечки или кошачьи мозги, а сверху надевала кружочек из ткани и перевязывала цветной ленточкой. Как банку варенья в рекламных постерах. Только у меня там было не варенье. А стояло это все у меня в комнате в шкафу, под книжками.  

Начала плотно увлекаться биографиями маньяков, смотреть фильмы про них. Мать замечала про мой нездоровый интерес ко всей этой теме, но не предпринимала никаких конкретных действий.

Глава IV — Юность

Через некоторое время, к концу 10-го класса я завела себя парня. Он жил в Новосибирске. Но каждые две недели он приезжал в поселок на два дня на выходных к своей мамке за продуктами. Мы встречались в субботу днем и обычно гуляли. Потом я шла домой, а вечером приходила к нему. Мы смотрели фильм, лежали, обнимались, занимались сексом. Затем я уходила домой. Мы никогда с ним не ночевали вместе. В воскресенье мы с ним снова ходили-гуляли, и я провожала его в Новосибирск. Так выглядели наши отношения на протяжении года. По началу он довольно хорошо ко мне относился, а я скрывала от него свои наклонности. Он оказался кришнаитом, не ел мяса и проповедовал идеологию этой секты. Но со временем он открылся как достаточно злой и нервный человек. Мы начали ругаться по телефону. Затем он начал меня избивать. Раздувал из каждой мелочи большую проблему. Например, мог ударить за недостаточно вежливую просьбу подать чайник. Старался бить меня в лицо. Один раз ударил кулаком в челюсть так, что кровь пошла из носа. Но я все равно его любила. Кроме физического воздействия, он меня просто унижал, а я была и не против. Сама унижалась перед ним и все для него делала.

Ради него я переехала в Новосибирск и поступила на эколога. Но только я переехала в большой незнакомый город, где я никого не знаю, как он меня бросил. От безысходности я начала за ним бегать. Начала его искать, вызванивать. Я приезжала к нему в общагу, заходила к нему через знакомых и плакала там. Он меня бил за это, за то, что я к нему приезжала. Каким-то чудом мы с ним помирились. На волнах моих эмоциональных переживаний в тот период я создала себе фейк в контакте, а с него закрытую группу, где постила расчлененку, посты о психических отклонениях и прочую гурятину, стремясь сублимировать то, чего мне не хватало после переезда. Меня начали возбуждать изнасилования, расчлененка и вскрытия трупов — и я на все это мастурбировала. Собрала несколько тысяч подписчиков, набрала админов, была знакома с множеством организаторов пабликов подобной тематики.

* * *

В какой-то момент я снова рассталась со своим парнем-кришнаитом, на этот раз уже навсегда. Год спустя я нашла нового, и через некоторое время он поставил передо мной ультиматум — «Выбирай, либо я, либо твоя х*йня с кишками и кровью». Это был сложный выбор. Я некоторое время надеялась на то, что мне удастся делать это скрытно. Но он проверял мой фейк, с которого я управляла группой и админами. И бывало, что я на него заходила, за что он меня наказывал.

В конце концов, в определенный момент я поняла, что мне нужно полностью от этого отказаться.

После знакомства с новым парнем, у меня поменялся круг общения. Раньше я была одна. С родителями у меня были плохие отношения. Я ни с кем ничем не делилась. Подруг не было и не с кем было поделиться своими эмоциями. Но появился мой новый парень, у которого было много друзей. Его друзья стали моими друзьями. У меня стало много общения. Я перестала постоянно сидеть дома в одиночестве. Начала регулярно ходить куда-то гулять. Мой характер поменялся, и я сама стала общительным человеком. Раньше я была озлобленной, а стала веселой и более женственной. Раньше я ходила в мужских вещах, а теперь начала носить юбки, платья и начала стараться ухаживать за собой. У меня возникло желания нравиться людям.

Поменялись мои привычки. Раньше, когда я целыми днями сидела дома и не выходила на улицу, то мне было комфортно. Круглые сутки я могла заниматься своими делами дома, читать, рисовать, заниматься своей группой. А теперь мне стало необходимым общение. И если целый день сижу дома, то мне становится плохо, грустно и скучно. Я чувствую желание куда-то бежать и чем-то заняться.

От моей прошлой личности осталась склонность к циничным и черным шуткам, но в целом я стала более доброй и обнаружила в себе больше сочувствия к окружающим людям. И когда я читаю какие-нибудь трагичные новости или статьи, то примеряю их на себя, мне становится страшно и больно за людей, которых я даже никогда не знала.

Я бы не стала возвращаться к прошлому. Причиной многому было одиночество. Я была всегда одна и меня почти некому было направлять. Все это было неправильным, и я счастлива, что теперь это осталось в прошлом.

На момент интервью героине исполнилось 22 года.