29.11.2016
Ни океанов,
ни морей
Ни океанов, ни морей
Ни океанов, ни морей
Ни океанов, ни морей
Ни океанов, ни морей

← К оглавлению

Содержание:


Подробности одиночества

— три —

 

Сонный, встал, проводил жену до двери и рассеянно поцеловал в губы.

— Пока, пупсик, — сказала она, — я люблю тебя.

— Пока, — ответил я.

Закрыл за ней дверь и остался один. Звуки работающего холодильника, еле уловимые перемещения соседей сверху, отголоски улицы — подчеркивали многозначительную тишину и важность минут, часов, суток, которые я проведу в одиночестве.

Чуть постоял в коридоре, прислушиваясь к этой многозначительности, и снова лег в постель.

— Жены не будет три дня, — сказал я себе, предельно тщательно проговаривая в уме каждое слово, — за это время нужно все решить.

Хотелось отключиться и проснуться с ясной головой и планом, куда жить, но сон не шел. Тогда я решил начинать день. Ополоснул лицо холодной водой, почистил зубы и язык. Стоял перед зеркалом — я не был похож на пупсика, скорее на уставшую и преждевременно стареющую обезьяну с больной душой. Настроил температуру воды, переключил на душ, забрался в ванну и задвинул занавеску. Так можно было стоять сколько угодно. В этом закрытом мирке.

— Три дня, — произносил я снова и снова, намыливаясь и смывая с себя пену, прогревая свои мышцы и кости теплой водой, — три дня, три дня, ее не будет три дня.

 

Жена оставила мне пятьсот рублей. Я говорил, что ничего не надо оставлять — продукты дома были. Сам я даже не собирался выходить все это время. Собирался сесть и слушать себя. Или лучше лечь, закрыть глаза — и ждать, когда мне станет ясно: я люблю ее или больше не люблю. Только закроется дверь, и я призову помощь зала и помощь космоса, все взвешу и во всем разберусь.

Что-то произошло.

Сломался, последнее время я лежал с ней рядом ночи напролет и смотрел в потолок. Шестеренки работали, поршень не давал сбоев, но либидо и, может, душа — с ними было не так. Может быть, причина в том, что я не работал уже третий месяц. Вроде находил подходящую вакансию, записывался на собеседование, но меня не брали. Прочитывали в моих глазах, что я о них думаю.

Корпоративные фашисты, думал я. Мне бы только залипнуть на нижней ступеньке карьерной лестницы, думал я, поднабраться сил и восстановить баланс, а потом снова очнуться и бросить вас, пидорасов, при первой возможности.

Но все же и чувствовал, что мне нужно влиться в систему ненадолго. Чтобы почувствовать себя человеком хотя бы настолько, чтобы снова сойтись — как раньше — со своей женой. Только не сходясь с женщинами близко можно оставаться животным и не испытывать чувства вины. А когда ты с одной женщиной, и нет работы и нет желания скорее вернуться домой с работы — то нет и уверенности в себе, читай, нет мужества.

Но дело не только в этом.

Жена лежала рядом ночами. Что это за человек? Теплая, нежная, преданная — спала. Днем она любила меня, зарабатывала деньги, отдаленно планировала родить ребенка (размножиться) и впадала в мгновенное отчаяние при мысли, что я уйду. А ночью спала, обнимая меня во сне, пока я смотрел в угол темноты и хотел исчезнуть. Зачем же мы друг другу, если все это случайность? Я должен встать и уйти и жить как-то дальше, не мешая тебе, ничего не будет, думал я, молодость прошла.

Куража не будет, я не смогу поцеловать собственную жену, не смогу поцеловать взасос, не смогу поцеловать, как можно целовать только единственную желанную женщину.

Ладно, сейчас уже нужно было выбраться из дома и подумать «ногами». Я взял деньги, пятьсот рублей, прошелся из комнаты в кухню, зачем-то заглянул в холодильник. Привычка заглядывать в холодильник: перед уходом и когда вернусь. Просто заглядываю и не думаю. Что-то там вижу или чего-то не вижу, как робот, тут же, как правило, закрываю без всяких выводов. «А чего я там ищу?» Да может, я и есть робот, и бываю счастлив только во время тяжелой работы? Это так, просто у меня какой-то сбой программы, что начальники кажутся мне мудаками.

В холодильнике была водка. Отметил это зачем-то — подозрительно подчеркнул, хотя и как будто самым дальним внутренним голосом. Я уже довольно давно бросил пить. Бутылка осталась от гостей, приходивших неделю назад. Сам я теперь на вечеринках пил только пиво «Бавария Мальт» с содержанием алкоголя ноль целых ноль десятых.

 

Я прошелся до метро, пытаясь вдохнуть раннюю весну и эту капель, перешел Широкую улицу и повернул обратно к дому — только по другой стороне.

Можно было зайти в кинотеатр, там убить часть времени и денег, но одному смотреть кино в темном зале чужих людей казалось жутким. Да и не так я люблю кино. Последнее время я не читал, не смотрел, только все копался в мусоре, сортировал его, но порядок навести в голове не удавалось. Ну и готовил ужин, жена приходила с работы, рассказывала, как прошел день, и мы ели.

Я зашел в магазин «Патэрсон». Может, фруктов купить — не знал, чего хочу. Прошелся через несколько отделов, так, с корзинкой. Сердце мое замерло — я автоматически боковым зрением следил за охранниками. Я теперь, как правило, воровал продукты, покупая только то, что подешевле и занимает достаточно места на ленте перед кассой: в основном крупы, хлеб и питьевую воду. То, что дороже: грибы, салат из спаржи, соевый соус, орехи, хороший сок, хороший чай, мед — потихоньку распихивал по отделам сумки и карманам, гуляя по залу. Так я поступал, потому что почти семнадцать из двадцати четырех тысяч зарплаты жены уходили на оплату квартиры.

Наверное, можно было бы прожить и без воровства, если грамотно все продумывать. Ведь пропитание двух вегетарианцев обходится дешевле, чем пропитание двух трупоедов. Но мне не хотелось, чтобы жена чувствовала разницу в этом плане между теми месяцами, когда я работал, и новыми временами, когда я безуспешно пытался работу найти. Хотя она как будто была готова посадить меня на шею и ждать столько времени, сколько мне понадобится.

Мое внимание привлекла акция: вермут «Чинзано» — 199 рублей бутылка. И я вдруг резко решил, что напьюсь. То есть решение это назревало с тех пор, как я увидел водку в холодильнике, а теперь я его осознал и распробовал. Мне нужно немного отравиться, я слишком долго пытался стать чистым и здоровым, настолько долго, что перегнул палку.

Как все просто — взять и напиться.

Две бутылки я положил в корзину, прошел до отдела с салатами. Выбрал себе винегрет — уже упакованный, 300 грамм за 36 рублей. Потом до отдела с крупами — упаковку геркулеса за 10.90. Винегрет и геркулес мне нужны не были, просто редко я решался что-то украсть, ничего не купив. Потом ушел в бытовую химию и переложил бутылки вермута в сумку. Огляделся — меня никто не пас. Можно было идти к кассам.

Выбрал самую маленькую очередь. Когда освободилось место, положил на ленту винегрет и геркулес. Впереди меня человек расплатился. Кассирша провела мой товар — и я уже собирался платить за малое и уносить большое, но вдруг у меня защекотало в животе, так стало невыносимо, даже давление в голову дало от напряжения.

«Я же собираюсь воровать бухло!» — мысль, вспышка отвращения к самому себе.

И я раскрыл сумку, чтобы вытащить две бутылки. Кассирша вылупилась на меня, но ничего не сказала. Сосчитала штрихкоды с вермута, а я протянул пятисотку.

— Пакет надо? — спросила она.

— Не надо, спасибо, — сказал я, засовывая бутылки обратно в сумку. Бутылки, потом винегрет и геркулес.

Она тщательно осмотрела купюру под ультрафиолетом детектора и выдала мне сдачу: 56 рублей N копеек, которые я отдал первому пьянице, собиравшему себе на анестезию возле магазина.

Как только зашел в квартиру, не разуваясь, я достал бутылку и сделал несколько глотков.

Все произошло, как я и ожидал. Как будто не было этого года. Как будто я бросил пить только вчера. Яд легко прошел внутрь и сразу расположился в моем теле: «Я дома».

 

— два –

 

Проснулся совершенно разбитым, помятым, отравленным. Похмелье было неожиданно сильное — желудок ныл, предупреждая о неминуемом поносе. Я сходил на кухню, выпил воды и снова лег.

До вчерашнего дня я не пил примерно год. Вегетарианцем был месяцев десять — тут я взял пример с жены. Из них шесть месяцев веганом — тут я пошел дальше нее.

Помнится, раньше я почти не болел с похмелья, если пить один день. Как сейчас я чувствовал себя только после трех-четырех дней куража. Значит, вот как ложится алкоголь на веганство: плохо ложится. Сейчас я валялся, то ныряя в потемки, то выныривая обратно и вглядываясь в резко переломанный вчерашний день.

Так, сначала я пил чинзано с соком, потом стал добавлять в коктейль водку. Потом сок закончился, и я стал мешать новый коктейль: чинзано, водка и вода из фильтра, а потом уже просто чинзано и водка, пятьдесят на пятьдесят. Целый день выпивал, что-то ел, сидя за компьютером.

К ночи я был пьян как ноль. Нашел сигареты, когда-то оставленные гостями, курил, слушал музыку и барахтался на волнах Интернета, как бухая рыбина.

 

Я и забыл, какое обостренное чувство одиночества дает отравление алкоголем. Просыпаешься утром — кусок оголенного провода, выброшенный на задворки жизни. Просто невозможно быть одному. Эрекция и желание быть любимым — жалобный стон, который хочется заглушить первыми попавшимися объятиями.

Мне просто срочно нужно с кем-то поцеловаться.

Я решил, что постараюсь провести с кем-то время. Выйти, не знаю, прогуляться с какой-нибудь девушкой и попробовать ее поцеловать. А все мысли о жене старательно задвигал. Как-то неожиданно легко я переключился в иной режим существования, и хотя я знал, что так происходит только потому, что организм отравлен, меня меньше волновала моральная сторона, чем необходимость получить дозу алкоголя и плотской любви. Как если бы резко развернулся и пошел вместо стороны «А» в сторону «минус А».

 

Сел за ноутбук — он так и остался невыключенным после моей пьянки в стиле «Интернет-бар Креведко».

Ладно, проверил почту, проверил новые сообщения на сайте «вКонтакте». Ничего интересного не пришло.

Тогда я вбил свое имя на яндекс-поиске по блогам. Я так постоянно делал — надеялся, что вдруг кто-то напишет обо мне в своем блоге, но, как правило, никто ничего не писал. Кроме одного неясного поста на твиттере. Собственно, я уже месяц почти каждое утро натыкался на этот пост. Единственный пост, героем которого, возможно, был я.

Девушка писала, что не видела меня (моего полного тезку?) с сентября месяца. И после добавляла: «глупая Лина». Вот и все.

У меня было подозрение, что это могла быть знакомая, с которой мы вместе работали летом в магазине одежды, — Галя. Я решил, что, может, это она так вот исковеркала свое имя — убрала первый слог из имени «Галина», — чтобы кавалеры кругом сходили с ума, вертелись подле нее и произносили нежно эротичное «Лина». Галя мне казалась одной из тех девушек, которые любят всю эту ерунду, интересных людей, быть в центре внимания, слушать комплименты. «Лина» — она могла бы додуматься до такого идиотизма. У меня лично была ассоциация лишь с одной порноактрисой, и не очень, на мой взгляд, хорошей.

Ну да, скорее всего, это была она, Галя. Первое время мы переписывались на «вКонтакте», когда она уволилась (студентка, устраивалась только на лето, я же отработал в этом магазине до зимы), а потом от нее больше не было вестей, и я удалил ее из «друзей». Я всегда так делаю, если перестаю с кем-то общаться, не хочу, чтобы «друзья» в сумме переваливали за полтинник.

 

Я основательно посидел на унитазе, принял душ, вздрочнув по ходу, выпил две чашки зеленого чая и позавтракал овощной смесью «Хортекс». В целом полегчало, но желание срочно оказаться в объятиях женщины не оставляло меня. Я бессмысленно переходил со страницы на страницу в Интернете и прикидывал способы снова напиться. Хотелось пойти в гости.

В ICQ сначала и поговорить было не с кем. Я иногда открывал список контактов, проглядывал его и убеждался, что никто, с кем бы я, возможно, захотел провести сегодня время, еще не проснулся.

Но вдруг обратил внимание: tytyulechka в сети. Это была моя старая знакомая по институту — Инна. Симпатичная девушка, хотя и немного блядь, я не знал, чем она занималась сейчас и где жила. Мы не виделись с тех пор, как я уехал в Москву. Иногда она мне напоминала о своем существовании, кинув какую-нибудь бесполезную ссылку или поздравление с дебильным праздником.

Да, было, в институте я как-то пытался приударить за ней, но ничего из этого не вышло — она меня не захотела.

«Привет. Как сама?»

Скоро я узнал, что Инна тоже живет в Москве уже несколько месяцев. Это на меня резко подействовало, и я стал нести какую-то совершеннейшую пургу. Что часто думал о ней, что дико желал ее раньше, что желаю до сих пор. В общем, у меня почти сразу поднялся член и помутнел рассудок от возможности секса прямо сегодня, и от того, что я Инне печатал, и еще больше от того, что при этом себе воображал. Она сначала была немного отстранена: «Полегче-полегче», но потом подтаяла. Я даже сказал, что был влюблен в нее, и, возможно, сейчас это чувство не умерло. Она отказывала мне раньше, потому что я казался ей слишком умным, ответила она. Это ее в мужчинах отталкивало, ей нужны были самцы, быки-осеменители, которым философские вопросы не мешают ставить пистоны.

«ДА ФИЛОСОФСКИЕ ВОПРОСЫ ТОЛЬКО ПОМОГАЮТ МНЕ!»

Хотя до этого момента никто ни разу не упрекал меня за излишек ума.

Все годы учебы я внутренне дымился, думая о ней, и никакой тебе взаимности, — нажимал я. Ладно, чтобы дать мне остыть, она спросила, чем я занимаюсь. Я сказал, что почти ничем. О женитьбе, само собой, рассказывать не стал, но зачем-то рассказал ей, что умею воровать продукты и даже шмотки, поэтому получается сводить концы с концами. И это ее, похоже, сильно заинтересовало.

«Вот это заводит», — написала она.

Готово, решил я. Дело в шляпе.

И сказал, что я с радостью научу ее этой игре. Нас ждут страстные и авантюрные времена, полные сексуальных приключений, полушутил я. Она этого хотела, это ее заводит, отвечала Инна.

Какая дура, ликовал я, стуча по клавишам.

«Ты сегодня работаешь? Когда я могу приехать к тебе?»

Наверное, от меня или хотя бы от моего члена можно было прикурить в этот момент.

«Я сейчас по делам не в Москве, давай встретимся в понедельник», — ответила она.

У меня моментально все опало. Инна нужна была мне строго сегодня. Я почувствовал себя полным идиотом, представляя, как это выглядело со стороны. Целый час истекал слюной, сидя за клавиатурой, и дымился, как больной старикан под действием волшебной таблетки, предвкушающий последний и самый главный трах в его никчемной жизни.

Гори в аду, tytyulechka, чертова дурища, подумал я и выключил ICQ не попрощавшись.

Я лежал на диване и листал список контактов, записанных в сотовом телефоне. Даже и не подозревал, но оказалось, что у меня сохранен номер Гали (Лины?). Проверил баланс — денег хватало как раз на одну смс. Написал ей на латинице, чтобы уместить текст в тело одного сообщения:

«Eto ty napisala pro menya post ot imeni Lina? U tebya cho-to est’ ko mne?»

Пока ждал ответа, успел выпить чай и еще раз почистить зубы. Ответила она нескоро — наверное, спала или училась.

Но ответ пришел:

«Да, я. Чтоб тебя не обидеть, скажу, ты достаточно красив, чтоб иногда вспоминать тебя».

Мне понравилось, что она ставит знаки препинания в смс. Хотя, ничего особенного, она вроде училась на иностранных языках. То есть прежде чем начать учить английскому, немецкому и французскому, должно быть, их проверяют на знание русского языка. Я собирался написать ей смс с Интернета, но сайт МТС не загружался, и я отправил ей просьбу перезвонить. «Скинул бомжа».

Она позвонила сразу.

— Может, тогда погуляем по какому-нибудь торговому центру? — спросил я сразу, без всяких приветствий.

— Торговому центру? — уточнила Галя, чтобы получить маленький запас времени. Ну да, она привыкла, когда спрашивают: «Как дела, красотка?!» А потом говорят: «И правда, это же глупость, невозможная глупость, ошибка, что мы не виделись с самого сентября!»

— Ну да. По торговому центру, чтобы поднять мне настроение.

Потом все-таки сдался и сказал, то что она хотела.

— Да, мне нужна одна небольшая красотка по типу тебя в компанию.

Договорились встретиться в ТЦ Европейском в три часа дня.

 

Я побрился и не сразу решил, что мне надеть. Шмоток у меня было довольно много, раньше часто покупал, а когда работал в модном магазине одежды, там выдавали форму раз в два месяца. То есть я получил комплект дважды. Плюс мы с женой немного наворовали. Мы делали просто, так же, наверное, как делают все остальные. Когда я стоял на примерочной, то что-то подготавливал к приходу жены: джинсы или блузку для нее, кардиган, например, для себя, — разбипировывал — ломал защиту от кражи. Эти биперы ломаются очень просто, если научиться. А жена выносила. Она очень милая и честная девушка — никто бы ее никогда не заподозрил в таких делах. Если я оставался на поставку товара в ночную смену — брал трусы и носки для себя и нее. Женское прятал по карманам, мужское надевал на себя. Двое трусов и по два носка на каждой ноге — возвращаюсь домой после тяжелой рабочей ночи. Сумки, естественно, нам, сотрудникам низшего порядка, на выходе проверяли менеджеры и охранники. Но в штаны и карманы никто не лез.

Я надел узкие черные джинсы и красную рубашку в крупную клетку. Дальше — бежевое пальто с капюшоном и белые кеды. Если долго не торчать на улице — и в кедах нормально. Мне показалось, что этот комплект одежды оптимальный, чтобы Галя со мной сегодня поцеловалась. Мысли вертелись только вокруг ее губ, она была симпатичная, да, немного похожая на еврейку и симпатичная девушка. Я уже чувствовал, как будет приятно ее поцеловать. Выходить еще было рано, но я был уже одет. Поэтому я открыл окно, чтобы не было жарко, и расхаживал из кухни в комнату, трогая себя за губы и даже целуя свои пальцы, как будто это Галя.

Нужно было взять с собой немного жвачки. У нас на кухонной полке валялась краденая пластиковая коробка на много дней. Я отсыпал несколько подушек в салфетку, завернул, сложил в карман и решил выйти немного раньше времени.

В коридоре я еще раз посмотрелся в зеркало: в этой одежде выглядел очень хорошо, даже несмотря на похмелье.

 

На станции Медведково никогда не было милиции. Пост есть, само собой, но ментов нет. Через турникеты перепрыгивает тут обычно человек в минуту в людное время и человек в пять минут в спокойное. Постоянно раздаются вялые свистки старой птицы из операторской будки, но это никого не волнует. Даже интонация у этого свиста уже унылая, по которой ясно, что свистят, чтобы соблюсти глупое правило, от которого нет никакого толку. Вот и я перепрыгнул, как уже перепрыгивал тысячу раз. Вернее сказать, не перепрыгиваю, а просто опираюсь руками, отталкиваю и проношу тело быстрее, чем успевает сработать турникет. Он клацает уже за мной, полусонный свисток, и я иду на эскалатор.

В поезде я выбрал саундтрек к поездке. Поставил в плеере группу My Own Private Alaska — безумное скримо под медленное пианино. Вокалист вопил, как будто его жарят на самой модной сковородке: «Дай фо ми!», «Кам ту ми май литл принцес!» и многое другое, что я не смог разобрать. Мне эта подача плюс отчаянное стильное пианино нравились. Но от такого крика в наушниках, шума и скорости поезда меня быстро укачало. Видимо, еще давление поднялось, так что ближе к Проспекту Мира пришлось выключить плеер. Уже целый год я не носил с собой таблеток от давления, на год я забыл о них: с тех пор как бросил пить, давление меня не тревожило. Я еле перешел на кольцевую линию и уговаривал свой организм потерпеть до станции Киевская. В глазах потемнело, похмелье вернулось, и я уже жалел, что выбрался из дома. Чертов самец, говорил я себе. Бедный мальчик, пососаться ему захотелось. Доехал, вышел, но время тянулось очень медленно, эскалаторы на Киевской очень длинные, скорее наверх, но там небольшая группа ментов — сейчас-то они заинтересуются, что это за торчок в пальто, — но нет, мне удалось выйти на улицу.

— Розы, покупай розы! — накинулся на меня хачик в кожанке, как будто я был ему что-то должен. Я обошел его, глубоко вдыхая воздух и уворачиваясь от идущих навстречу прохожих, отпускало.

Мы забились встретиться у главного входа в «Европейский», только я понятия не имел, который вход тут главный. Никогда не задумывался на этот счет. Каждый в принципе подходил и не подходил под такое определение. Я подумал, было, что главный тот, что ближе к центру площадки между центром и вокзалом, но это был не вход номер один. Можно было обратиться, например, к охраннику, но меня таращило, и простой диалог типа «простите, не подскажете» сейчас был мне не по зубам. Поэтому я уже начал обходить здание, чтобы проверить все входы и еще немного проветриться, когда получил смс.

«Извини, опоздаю на полчаса. Будь внутри, я тебе позвоню».

И у меня совсем пропало желание целоваться с Галей.

Конечно. Как я сразу не догадался, что она опоздает. А я уже рассчитывал, что она купит мне таблетки андипала и минералку без газа, чтобы мне полегчало. Зашел в торговый центр, плыл мимо витрин, стараясь глубоко и медленно дышать, чтобы успокоить свой организм. Я бы плюнул на эту встречу, уехал, но в метро мне сейчас точно стало бы еще хуже.

 

Мы поцеловались в щеку.

— Хорошо выглядишь, — сказала она.

— Здравствуй, Галя, — ответил я строго, — я тут чуть не умер от похмелья.

Она оглядывала мой прикид, явно была рада меня видеть, и я немного остыл. Не захотел ругаться.

— Ты же не пьешь, — напомнила она.

— Вчера вот попробовал. И сегодня тоже попробую, — и невольно заметил:

— Ты поменяла прическу?

Галя дотронулась до своих волос. Ей было приятно.

— Пойдем куда-нибудь, где можно сесть, — сказала она.

Мы пошли по этажу.

— Только у меня нет денег, — на всякий случай уточнил я.

Ну, она так и поняла, когда я скинул просьбу перезвонить. Так я больше не работаю в Топшопе? Уволился еще в декабре, с тех пор живу абы как. Ничего, у нее есть немного денег. Хотя теперь у нее почти не осталось учеников (да, она подрабатывает репетиторством), родители ей пока еще посылают. Я сказал, что написал ей из-за этого поста. Что сегодня проснулся, мне очень хотелось целоваться, и тут я наткнулся на ее пост. Очень захотелось увидеться.

— А, я давно его написала, — как бы оправдываясь сказала.

— Но я с тех пор хуже не стал, — попробовал я.

— Нет, не стал.

А моя девушка, что с ней? — вспомнила она. Я не стал говорить, что мы уже успели расписаться. Выбрал другую часть правды:

— Не знаю, что у нас с ней. Не могу понять. Конец всему или, может, только начало.

Нужно было отсюда выбираться. Мне здесь уже надоело. Я сказал ей, что уже успел посетить несколько магазинов и думал даже украсть что-нибудь, но из-за самочувствия не решился. Она предложила доехать до Улицы 1905 года. Сесть в кафе и ждать ее приятеля, который в нее безнадежно влюблен. «Не знаю, выдержу ли я новое знакомство», — сказал я. «Да ладно, — говорит она, — нормальный парень, Толя, подождать его, потом выпить». Ладно, станцию или две на метро я еще выдержу, если потом мне сулит бухло. Мы пошли к выходу. Я незаметно от Гали развернул салфетку, достал одну жвачку и сунул себе в рот.

— Галя, я надеюсь, ты захочешь со мной сегодня пососаться.

— Фу, слово какое. Со школы его терпеть не могла, — сказала она и как-то тронула меня за рукав. — Только не называй меня Галей.

Я чувствовал, что можно попробовать прямо сейчас, и, скорее всего, она ответит на поцелуй. Но напора мне хватило только на разговор. Действовать я еще не мог.

 

Сначала сели в «Кофе-хаусе». Я попросил Галю заказать мне две бутылки пива и не знал, куда деть себя, пока она делала заказ. Руки мои дрожали.

— С непривычки, — оправдывался я, — не знаю, что такое. Трясет меня.

Себе она заказала чай с сэндвичем или каким-то бутербродом. И все пыталась заставить меня откусить. Я напомнил ей, что не ем такое.

— Пока никто не видит, — подначивала она.

Я не понимал, серьезно она хочет мне это скормить или считает это остроумной издевкой. «Съешь хотя бы кусок салата», — настаивала она. «Этот салат соприкасался с трупом!» — отказывался я.

К приходу приятеля Гали я уже освежился и словил первую ступень куража. Галя успела рассказать мне про двух своих кавалеров. Я понял только, что она охотно водит их за нос, а спит ли с ними — не понял.

Нет, Толя, которого мы ждали, не один из них.

Вот он пришел и уселся на стул, глядя на мир прикрытыми глазами. Он тоже был пьян или прикидывался, что был пьян.

Галя представила нас друг другу

— Я сегодня сдал гос и выпил коньяка, — дал знать он.

— Так люблю, когда Толя пьяный, — сказала Галя.

— Тогда я буду его называть строго Онотолей. Какая оценка-то?

Онотолей оживился и стал рассказывать, как сдавал экзамен. Наверное, он все-таки был пьян. Я отошел в туалет, уселся на унитаз и почувствовал, что голова немного кружится. Мне вдруг захотелось домой. Хотелось быть дома, когда жена позвонит. Вдруг почувствовал, что соскучился.

Я вышел и сказал, что иду домой.

 

Но через полчаса сидел в каком-то дорогом баре. Меня поили пивом, двести рублей кружка, Онотолей и сам его пил, а Галя пила шампанское. Уже второй бокал сделал ее пьяной. Она смотрела то на меня — я сидел рядом с ней, — то на него — он сидел напротив. И часто хихикала по ходу разговора ни о чем.

Когда Онотолей вышел в туалет, я решил проверить, правда ли Галя пьяна. Она выглядела растерянно и одиноко. Решил проверить, чего от нее можно добиться. И я первый и последний раз назвал ее так, как она хотела:

— Лина, ты в порядке?

И взяв за подбородок, повернул ее лицо к себе. Она сама меня поцеловала, как-то тревожно и просительно. Может, именно такой поцелуй Онотолея сделал Рабом Любви. А я как бы вышел из своей головы, отстранился и ни о чем не думал. Для меня этот поцелуй ничего не значил, даже никакого электрического заряда в паху не возникло, хотя и было приятно.

Онотолей вернулся, и я сам пошел отлить. Заодно умылся холодной водой и подумал: «Хватит». Нужно было уходить домой. Какое-то время я просто стоял в туалете перед зеркалом и раскачивался на ногах — с пятки на носок. Просто хотелось немного растянуть момент, в котором я один. И тут позвонила жена.

— Привет, — сказал я.

Она извинилась, что не позвонила раньше. Гуляла с мамой, сказала она, ходили по магазинам. Ничего страшного, я так и подумал, что она проводит время с мамой. Чем я занят? А меня юная парочка, малолетки, ха-ха, типа тебя, двадцать один год, позвали прогуляться. Вот сидим сейчас в заведении.

Я использовал слово «общаемся».

Что я пью спиртное, говорить не стал. Она ни разу не видела меня пьяным. Мы познакомились, как раз когда я уже бросил. Мы почти сразу стали жить вместе — жена (тогда еще не жена) как раз искала соседку, и тут в ее жизни случился я. Потом я почувствовал, что мало одного отказа от алкоголя, и отказался от мяса. Я легко на это решился, глядя на нее. Сначала млекопитающие, потом курица и рыба. Потом отказался от молочного и яиц.

Первое время мне казалось, что ум стал яснее, что я лучше различаю звуки и запахи, что ближе к пониманию смысла существования.

А осенью я предложил ей расписаться. Для меня это было как скромный дар друг другу. То есть даже если мы расстанемся и уже не будем вместе, какая-то часть одного останется второму навсегда.

Наверное, это была ошибка, ведь я знал, что в ста процентах случаев отношения портятся, как только люди становятся «мужем и женой».

— Ты не разлюбил меня?

— Нет, не разлюбил.

Попрощались, и я поплыл через бар, слишком дорогой для меня, бар с гардеробом и камином, со взрослыми людьми и юными дурами/дураками-красавцами.

Онотолей с Галей озадаченно разглядывали счет. Думали, что это будет промежуточный счет, но Галино шампанское оказалось слишком дорогим, чтобы продолжать тут сидеть. У Онотолея не хватало денег расплатиться, поэтому Галя расплатилась по карточке с условием, что дальше в этот вечер будет башлять он.

— Поехали в «Место». Мне там дают в кредит, — предложил Онотолей.

Я уточнил, идет ли речь о магазине одежды? Да, там же есть бар, пояснили они, прямо в магазине.

— Чувак, пойдем. Угощу вас сидором.

И я пошел.

 

«Место» закрывалось через двадцать минут после нашего прихода. Но тут еще пока были люди — несколько вялых модников примеряли одежду или просто проводили время. Мы сели в баре, и помимо нас здесь были только два парня с шахматами и чаем. Онотолей взял в кредит 3 маленьких бутылки напитка «Сидр». Мы медленно пили и решали, куда теперь пойти.

Я думал, было, позвать их к себе, но удержался. Шло к тому, что Галя может захотеть, чтобы я ее трахнул. Либо все это игрушки, конечно, но рисковать не хотелось. Хоть после звонка жены я решил ничего такого не делать, но все же отдавал себе отчет, что алкоголь мог это сделать и за меня. А если тому и суждено произойти — точно не в квартире, за которую жена платит почти всю свою зарплату.

Я быстро допил и решил померить кофту, толстовку, рубашку, несколько шмоток вообще, пока они делают звонки и устраивают нам вписку на ночь.

Одна толстовка мне понравилась. Я никогда прежде не позволял себе воровать одежду в таких магазинах. Одно дело, сети магазинов, другое дело отдельные небольшие точки, существующие сами по себе. «Место», например, «Кархарт» или многочисленные скейтшопы без всяких ворот на входе и без защиты, украсть в которых было бы проще простого. Но я прежде не переступал через сочувствие к хипстерам, скейтерам и юным глупым стилягам, работающим тут продавцами, — наверняка им приходилось расставаться с ощутимой частью зарплаты из-за воров.

Хотя шмотки мне тут нравились.

Одна толстовка смотрелась очень хорошо. Простая толстовка с принтом спереди: зеленая бутылка со спящей счастливой амебой внутри. Я померил эту вещь в первую очередь, потом померил остальное. Потом неожиданно для самого себя опять надел полюбившуюся толстовку поверх собственной рубашки, сверху надел свое пальто и застегнулся. Выглянул из примерочной — не палят ли меня продавцы. Собственно, я даже не понял, один тут продавец или два продавца. Там в общей сложности было четыре человека возле кассы, и кто из них тут работает, а кто просто чалится, было не ясно. Они увлеченно трепались, и им, похоже, было плевать, вынеси я хоть полмагазина. Как я понял, разговор шел о музыке. Наверное, обсуждали последний альбом группы Foals, а может, и того хуже — группы Interpol. Говорили о музыке или планировали поход в клуб «Солянка».

Я повесил вещи на плечиках приблизительно туда, где их взял. И между вещами — одни пустые плечики. Зашел в туалет помочиться и вернулся к нашему столику. Мои сегодняшние спутники как раз только допили сидр и нащупали способ закончить вечер.

— Едем к Тане, — сказала Галя, вставая и начиная застегивать куртку.

— Хорошо, — ответил я, — мы сможем там остаться на ночь? И я смогу?

Потому что под пальто у меня была краденая толстовка, я ощущал себя кем-то вроде актера в сериале. Актер, который не может достоверно прочитать свой текст.

— А у нее завтра выходной?

— Суббота и воскресенье выходные, да. А насчет тебя я пока ничего не сказала.

— Я попробую ей понравиться, — сказал я, подавая Гале сумку.

Пока мы шли к метро, я сунул руку себе за шиворот и выдернул этикетку, чтобы не терла шею. В свете фонаря разглядел, что вещь стоила две тысячи девятьсот рублей. Зачем я это сделал и куда я иду с этими людьми? — спросил я у себя. Но это был неубедительный, наигранный драматизм.

 

Через турникет я прошел вплотную за Галей, и когда мы встали на платформе, я расстегнул пальто и показал им обновку.

— Блять, ты украл толстовку! — сказал Онотолей.

Галя наоборот обрадовалась и сказала:

— Отличная, тебе идет.

— Чувак, давай ты ее вернешь.

И они принялись тянуть меня в разные стороны. Поезд как раз подъехал, двери открылись.

И Галя говорила:

— Она ему идет! — и тянула в поезд.

А Онотолей наоборот:

— Там нельзя красть! — и тянул на выход.

Но он все-таки поддался нам, и мы все успели запрыгнуть в вагон.

— Чувак, так нельзя, — говорил Онотолей, качал головой и добавлял: — Они ведь мне в кредит дают.

Чтобы он не волновался, я сказал:

— Ладно, я верну ее.

Пока мы ехали, он еще раз сто переспросил меня, точно ли я ее верну, и только на сто двадцатом «да!» успокоился.

 

Таня мне сразу понравилась. Это я запомнил отчетливо. Еще смутно запомнил, как мы заходили в супермаркет перед тем, как пойти к ней. Что Онотолей купил там вина на последние деньги, а я украл две бутылки шампанского. И что потом мы пили у Тани на кухне. Таня была скромная и приятная и больше наблюдала, чем говорила. Она была на два года старше меня, и этим она мне тоже сразу понравилась. Ей было двадцать шесть лет.

А потом Галя вывела меня покурить на лестницу и сказала:

— Поцелуй меня.

А я говорил, что не могу ее поцеловать, потому что мне понравилась Таня. Галя настаивала и просила, чтобы я ее поцеловал. Она на меня смотрела, как капризная кукла, это меня и восхищало и смешило, но на поцелуй я не соглашался. Как-то я чувствовал, что, если поцелую Галю, мне не достанется никто — ни Галя, ни Таня. Предлагал ей целоваться с Онотолеем, который якобы влюблен в нее, но Галя отвечала:

— Ты красивее, чем Толя, и я хочу целоваться с тобой.

И теперь уж она точно не прикидывалась, что пьяна, и я был пьян, в этом тоже не было сомнений. Но в итоге она меня уговорила на несколько поцелуев в щечку. Я выдал эти поцелуи в режиме «отеческая нежность». А потом мы вернулись на кухню, ели спагетти с фасолью, и Галя обнималась с Онотолеем, и он был рад этому, хотя вроде и понимал, что это все дешевый фарс. Еще был какой-то разговор о вегетарианстве. Таня сказала, что она давно исключила мясо млекопитающих и курицу из своего рациона, но иногда ест рыбу. Тут все и решилось. Сомнений не осталось: мы переспим.

 

Да, с одной стороны рыбу можно и оставить. Но с другой стороны, это все равно убийство, сказал я. Ведь я тоже сначала хотел оставить рыбу. Потом хотел оставить молочное. Но потом понял, что легче прочертить четкую линию, чем соглашаться на компромиссы.

(Четкая линия, вдруг подумал я. Четкая грань. Straight edge. И вспомнил, как в шутку жена рисовала мне кресты отказа на руках, а я разыгрывал супергероя — истребителя алкашей и развратников.)

Галя и Онотолей были сторонниками мнения, что убивать рыбу — меньшее зло, чем убивать корову. А я говорил, что разницы нет. Рыба тупая, это, конечно, да. Но ведь и младенцы тупые. Но мы же не едим младенцев? Но младенцы могут вырасти умными. Но ведь могут и остаться тупыми, может лучше сожрать их сразу? Или давайте будем жрать работяг, давайте питаться гастарбайтерами? Они ведь не намного умнее рыбы? Но гастарбайтеров есть определенно никто не хотел. Я что-то доказывал, снова словил кураж. Вообще-то, я особо никогда не думал о животных. Я стал вегетарианцем, а позже веганом, только чтобы хоть как-то организовать себя.

 

— один –

 

Мы с Таней проснулись рано и готовили салат. Я был более-менее в форме, допил оставшиеся полтора стакана вина и помыл овощи: китайскую капусту, маленькие помидоры, сельдерей. Почистил две головки чеснока. Таня разрубила помидорки пополам, порезала сельдерей, а листья китайской капусты разорвала руками. Добавила зелени, нарезала кубиками черный хлеб и поджарила его на оливковом масле, а я выдавил на сковороду чеснок. Мы все это перемешали, и салат был готов. Я себе сразу отложил порцию, а остальное Таня посыпала тертым сыром. Несколько раз мы поцеловались, пока готовили. Она нерешительно — как будто птичка, не знаю, канарейка, которую кормит малознакомый человек — целовалась со мной.

До этого мы спали в обнимку. Уснули поверх одеяла и в одежде, но я помню, что много целовались сквозь сон, нежно, не взасос.

А теперь мы сидели на просторной кухне в пластиковых креслах. Квартира с высоким потолком, бывшая коммуналка, в ней, помимо Таниной, было еще три комнаты. Две из них сдавались студентам, которые уехали на выходные, а одна была закрыта на ключ. Хозяева, сдававшие эту квартиру, использовали закрытую комнату как кладовку.

День был солнечный, и хорошо было завтракать на кухне в тишине. Мы открыли форточку, чтобы дышать свежим воздухом. Тане было прохладно, и я отдал ей украденную вчера толстовку. Она надела толстовку и уютно подогнула под себя ноги.

— Давай я подарю тебе ее, — сказал я.

Сначала она протянула «не-э-эт», но я сказал, что так будет лучше, потому что толстовка вчера мне досталась совсем случайно, и я рад, что мы оказались у Тани. Она сходила в ванную, посмотрелась в зеркало и согласилась. Я худой, ношу размер S, и вещь была ей не слишком велика.

Мы выпили мате, и я попросился в душ.

 

У меня всегда были в сумке с собой маленькая зубная щетка и паста марки «Силко». Я привык их носить, когда часто оставался работать в ночную смену. Перед тем как уехать из магазина рано утром, я всегда чистил зубы. Однако гель для душа я с собой не носил. У Тани же в ванной комнате я нашел только «Палмолив». А я, хоть и стал веганом не из жалости к животным, все-таки старался использовать что-то более этичное. Не пользовался продукцией компании «Проктр & Гэмбл», в том числе гелями «Палмолив» или зубной пастой «Колгейт». Истории о том, как кроликам отрезают веки и капают в глаза гель для душа, проверяя, через какое время они ослепнут, не шокировали меня, но вызывали некоторое отвращение. Мы с женой пользовались продукцией «Нивеа», что было в этом плане проще всего.

Поэтому я почистил зубы и решил просто помыться водой без геля. Я не особо потлив, скорее наоборот, так что это было не страшно. Но я часто принимал душ, не чтобы смыть грязь, а чтобы расслабиться и смыть лишние мысли.

Над ванной висел газовый нагреватель, и я немного испугался шума, когда включил горячую воду. Залез в ванную и попробовал ни о чем не думать. Вода текла и текла, я просто отключился и поливал себя: пусть все происходит само собой, пусть все будет, как будет.

Так прошло полчаса или даже больше.

Я насухо вытерся Таниным полотенцем, оделся и почувствовал, как мне комфортно в этой квартире. Решил, что останусь здесь этой ночью. Выключил телефон и убрал его в сумку.

 

Таня дала нам денег. И, пока мы с Онотолеем шли за водкой и соком, он рассказал, что Галя занялась с ним петтингом и позволила кончить ей на живот. Для него это было очень важно. В этом было больше смысла, чем если бы, например, они занялись вагинальным сексом, используя презерватив.

— Это так нежно, — говорил он. — Кончить на живот девушке, которую любишь.

Я соглашался, да, это нежно.

— Ты делаешь так? — спрашивал он.

Я говорил, что делаю так всегда. Его это радовало как ребенка, и я вдруг с испугом осознал, что он мне симпатичен. Хотя я обычно сразу откидываю тех, кто часто использует слово «чувак».

 

Мы купили ноль пять водки и два литра сока и вернулись к Тане. Галя не пила, она была немного рассержена и растрепана, а Таня выпила совсем немного и дальше отказалась. Но мы с Онотолеем быстро прикончили выпивку: пили бодрящие коктейли, но не опьянели, а только оправились.

 

И пока мы выпивали, я часто отрывался, чтобы поцеловать Таню и заглянуть к ней в глаза. Голубые глаза в солнечный день.

Я просил разрешения остаться у нее на ночь, но она отвечала:

— Нельзя.

Но это было неправдой. Потому что, когда Галя и Онотолей были готовы, Галя спросила у меня:

— Ты идешь?

Я ответил:

— Нет, я остаюсь.

И Таня ничего не возразила. Только развела руками. В дверях поцеловал в щеку Галю, пожал руку Онотолею и вдруг накинулся на него, как герой Джейсона Мьюза на героя Кевина Смита, изображая собаку, трахающую ногу хозяину, и воскликнул:

— Отец, это любовь!

Галя увела смеющегося Онотолея, а я остался с Таней.

 

Мы много целовались и разговаривали. Я спросил, сколько у нее было парней. Она подумала, посчитала и ответила, что у нее было семь парней и одна девушка. Один раз у нее была связь с девушкой. А сколько у меня было девушек? Я точно не помнил, но совсем недавно я считал в блокноте. Я достал из сумки синий блокнот, который всегда ношу с собой и показал ей. На днях я как раз считал. Получилось двадцать один.

У меня были записаны порядковые номера и фамилии (если я не знал фамилию — просто имя). Но я объяснил, что это я считал не из каких-то гнусных соображений, а просто недавно общался с другом, поэтом, а он хотел придумать себе литературный псевдоним, потому что у него фамилия Кузнецов. Вот мы и решили позаимствовать фамилию у какой-нибудь моей или его любовницы. Но так ничего подходящего и не нашли.

— А чем ему не нравится Кузнецов? — удивилась Таня.

Я объяснил, что в мире, наверное, несколько тысяч поэтов с такой фамилией. Поэтому, если хочешь быть поэтом или тем более артистом, нужна редкая фамилия.

— Ну да, точно, — согласилась она.

 

Я убрал блокнот и зачем-то пересказал ей фабулу одной линии эстонского фильма «Осенний бал». Фильм мне не очень понравился, но очень понравилась именно эта история.

Зрелый мужчина распутного образа жизни работает швейцаром в ресторане. Так вот, этот швейцар приходит на работу, его напарник, швейцар-два, ведет себя как идиот. Швейцар говорит, что идет обедать. Выбирает из гардероба какой-то пиджак, оставленный гостями, и пристраивается к банкету. А банкет по поводу какого-то научного или культурного (не помню) мероприятия. Тут к Швейцару подходит умная тетя и спрашивает его мнения по какому-то умному поводу. Швейцар говорит, что не знает, ведь он просто пришел пообедать. Она внимательно изучает швейцара, и в следующей сцене просыпается у него дома в холостяцком бардаке. Швейцар спрашивает, кто она по гороскопу? Овен, отвечает умная тетя. Потом швейцар берет блокнот и пишет туда что-то. Тете кажется, что он великий поэт. Швейцар отвечает, что он просто швейцар. Как это? Я швейцар, да, говорит он равнодушно. Она собирается и уходит. У него в блокноте написано: «211 — Мария — овен».

Примерно так.

Но потом швейцар влюбляется. В ресторан приходит женщина со своим богатым муженьком, они ссорятся, она выходит к гардеробу и плачет на плече у нашего швейцара. И они тоже просыпаются вместе. Но на этот раз он счастлив проснуться с женщиной, он готовит ей яичницу, они завтракают и много смеются. Идут гулять, садятся где-то в парке целуются и разговаривают. И вдруг он говорит, что не собирается всю жизнь быть швейцаром. Что у него есть кое-какие планы, чтобы подняться. Женщина тут же скучнеет, говорит, что перезвонит ему и уходит.

Далее — сцена в ресторане. Швейцар выталкивает на улицу пьяницу. Ему говорят, чтобы был повежливее с этим пьяницей — потому что это не просто пьяница, а известный режиссер. Но швейцар злится еще сильнее и на улице начинает бить режиссера, потом, чуть отдышавшись, спрашивает, что этот режиссер ставит. Тот отвечает, хриплый и избитый: «комедии положений». Комедии положений, повторяет швейцар и продолжает бить режиссера.

 

Я зачем-то рассказал все это и заткнулся. День уже неизбежно превращался в вечер.

И вдруг Таня спросила:

— У тебя же кто-то есть?

— Да, есть, — сказал я и пожал плечами.

Она сказала:

— Почему нельзя встретить человека, у которого никого нет?

Я не знал, что ответить, и мы опять стали целоваться. Я раздел ее целиком, снял свою толстовку и амебу, которую выпила бутылка, ее футболку, домашнюю юбку и плавочки.

— Нельзя, — сказала на всякий случай, чтобы снять с себя часть ответственности.

Но лежала передо мной совсем голая, как будто маленькая, и смирившаяся с тем, что у нее случится еще один мужчина. Я всегда удивлялся этому моменту и немного боялся его.

Когда происходит «плюс один».

Я начал расстегивать пуговицы на своей рубашке и вдруг замер в нерешительности.

— У тебя есть презерватив? — нашел я что спросить, лишь чтобы немного оттянуть точку, после которой возврата не будет.

Она указала мне на полку.

— Только они там давно лежат. Может уже не годные.

Я оторвал один презерватив «Дюрекс». Не знаю, тестируются ли они на животных. Про дюрекс мне ничего не было известно. Я знал, только что не тестируются «Лайф стайлс».

 

И пока я надевал презерватив, пока целовал Таню и гладил, я вспоминал, как мы с женой однажды ночью обошли несколько круглосуточных супермаркетов, пока нашли «Лайф стайлс». Сейчас же я пытался сбить прицел внутренней кинокамеры, чтобы жена не попадала в объектив, пытался думать о том, как день сменяется ночью, о весне и о звездном небе. Не думать о том, что за пределами этой комнаты. Только комната, обои, кровать, фрагмент города, который видно в окно, и его звуки.

 

Когда все закончилось, я встал, стянул презерватив и вытерся влажной салфеткой «365 дней». Таня лежала на спине с закрытыми глазами — а я лег рядом на живот и уткнулся лицом в подушку. Мне было хорошо и невыносимо. Через минуту я почувствовал, как Таня изучает меня, беззащитно лежащего, руками и губами.

— Это кто? Гуманоид?

Я рассмеялся в наволочку от неожиданности.

Таня разглядывала татуировку у меня спине. На левой лопатке — счастливый красный человечек с белой улыбкой. Он поднимал правую руку с оттопыренным вверх большим пальцем.

— А что тут написано? «Ты об..»?

И мелкая надпись:

 

«Ты обречен».

 

Чуть больше чем полтора года назад, в конце лета, я работал на финском заливе строителем-подсобником. Я жил в Петербурге на выходных, а на всю рабочую неделю ездил на объект — недалеко от города Зеленогорска. У меня только закончился трехлетний роман, все выходные я пил, а в будни работал, как негр, чтобы ни о чем не думать. Один раз рано утром в понедельник я ждал электричку «Петербург — Зеленогорск» и увидел вывеску аптеки сети «Фармакор». Этот же человечек, что теперь был на моей спине, он был логотипом Фармакора, только колпак медика на голове и этот большой палец — «Класс!» — был перебинтован, улыбался мне с вывески.

Я тут же усилием воображения снял с человечка колпак, разбинтовал палец и наложил надпись. Деньги за работу я получал каждую неделю — и на первых же выходных сделал себе такую татуировку.

 

Я резко повернулся к Тане и с напором поцеловал ее. Полминуты спустя я проник в нее, не надевая презерватива.

В Википедии пишут, что по самым скромным подсчетам один миллиард людей в мире болеет хламидиозом, а в России им болеют в три раза чаще, чем гонореей. Широкое распространение связано, прежде всего, с часто бессимптомным течением болезни. Я дважды лечился от хламидий антибиотиками. Оба раза инфекция проявлялась одинаково — жжение при мочеиспускании примерно на третью неделю после сексуальной связи.

ВИЧ при незащищенном контакте вводящему партнеру передается в пяти случаях из десяти тысяч. То есть вероятность заражения ноль целых пять сотых процента для мужчины при вагинальном сексе.

 

Я кончил Тане на живот и сказал, что мне кажется, я влюбился в нее. Она попросила добавить ее имя и фамилию в мой блокнот. Теперь моя жена была не последней в списке.

 

— ноль –

 

Утром я выбрался на улицу. Видимо, всю ночь шел снег, и до метро пришлось пробираться чуть ли не через сугробы. Идти было недолго, но я все равно промерз. Неожиданное похолодание, чувство вины, и просто трясло от похмелья, страха жить дальше и страха умереть. Все эти подробности одиночества, стыд за то, что я чувствовал, думал, говорил и делал в эти три дня куража, сжигал меня изнутри. Жена, возможно, уже была дома и тогда наверняка волновалась, и раз за разом набирала мой номер, но я не решался включить телефон. Что ждет нас дома? И думать не хотелось, как я вернусь и все ей расскажу. Я сразу вырублю ее на пороге или буду долго разминаться, вываливать по чуть-чуть и только вечером доберусь до главного.

Было воскресенье, и людей в метро заходило не так много, чтобы пройти через турникеты незамеченным. Я все равно собирался пристроиться за кем-нибудь и выбирал подходящего человека, более смиренного или более равнодушного. Но вдруг почувствовал, что не смогу сейчас подойти вплотную к незнакомцу или незнакомке. На станции Таганская турникеты нового образца — и если хочешь пройти за кем-то, не заплатив, надо почти прижаться к этому человеку. А сделать такое сейчас было невозможным. Мне бы наоборот на время исчезнуть, залезть в душ и отмываться, пока мир не изменится.

Я вышел на улицу и зашел через двери выхода. Но и здесь тоже долго стоял, как замороженный. Женщина из будки уже приметила меня и лениво наблюдала. Конечно, максимум, что она могла сделать — свистнуть в свисток, но мне сейчас очень не хотелось, чтобы она видела, как я подлезу под ограждением, отделяющим выход от входа. Я стоял минут пять, прежде чем решился это сделать.

Свистка не последовало.

Долгий проезд по эскалатору — ожидание поезда — но, наконец, я зашел в вагон и взялся за поручень. Было несколько свободных мест, но сидеть между людьми я не смог бы. Вот и стоял так, чтобы точно избежать случайного соприкосновения или вопроса: «Вы сейчас выходите?»

На Курской двери вагона разъехались, и я увидел компанию ментов: трех мужчин и одну девушку, совсем молодую, почти даже юную. Они о чем-то говорили, пока вдруг кто-то один не крикнул:

— Смотри!

И они всей гоп-капеллой рванули в наш вагон. Я очень испугался.

То есть я испугался автоматически при виде милицейской формы, но когда прозвучало резкое «смотри!», дыхание перехватило, и просто как в страшный сон попал.

Но им нужен был инвалид, а, конечно, не я. Тот только заехал в первую дверь на своем кресле-каталке и с шапкой для купюр. Это был здоровый мужик в камуфляже и без ног.

Трое ментов вмиг настигли и схватили его, но он крепко вцепился в перила.

— Отпусти руки!

Мне было очень страшно, не то что за инвалида, а страшно за себя как за свидетеля беспощадной битвы. Как будто попал в документальный фильм «Дикая природа» и был в относительной безопасности, но только пока жестокие силы меня случайно не заметят. Свинина, говядина и вечернее пиво превратили этих существ в опасных животных. Наказать инвалида или кинуть палку — для них увлекательная игра, а я хотел забиться в конуру, грызть орехи и держаться подальше от женщин.

Инвалид был силачом и держался крепко.

— Не пойду, — говорил он как ребенок, но громким и сильным голосом, заглушая все остальные звуки метрополитена.

— Пошли! Отпусти руки, мудак! — трое мужиков тянули и не могли оторвать инвалида от шеста, девушка-мент лупила его по рукам, но он еще держался.

Двери не закрывались. Мы никуда не ехали. Но вот ментам удалось вытянуть инвалида из вагона. Мужики держали его, а девушка-мент — я вдруг заметил, что она красива, — тщательно и зло произнесла:

— Ну все, пиздец тебе теперь.

 

И двери тут же захлопнулись, как занавес упал. Я был совершенно уверен, что финальная реплика произнесена для меня.

К следующему рассказу

Читайте также:
Против ересей: соционика и другие псевдонауки
Против ересей: соционика и другие псевдонауки
Космос гностиков
Космос гностиков
Исповедь экс-заведующего психинтерната
Исповедь экс-заведующего психинтерната