Автор:
Иллюстрация: Galerie Franze Kafky v Siřemi
Перевод: Маша Антонова
30.01.2020
Не сердись на меня, Оттла…
Не сердись на меня, Оттла…
Не сердись на меня, Оттла…
Не сердись на меня, Оттла…
Не сердись на меня, Оттла…
Предисловие:
В январском номере «Дистопии» мы публикуем прежде не издававшиеся на русском письма Франца Кафки, которые он писал в разные годы своей сестре Оттле. С любовью и… В этот раз без какой-либо мерзости. Просто по-странному милые, немного потусторонние — как, впрочем, и всё у Кафки. Письма, помогающие лучше понять, каким именно был Кафка в «нормальной» жизни.

[Открытка-фотография (Делия Гилл, кинозвезда). Берлин. 25 марта 1913]

Оттла, просто в последний момент, с теплым уважением, не сердись на меня, у меня не было ни времени, ни минуты покоя. Франц.

 

[Две идущих друг за другом открытки с пейзажами (Сен Вигиль; Гарда и Монте Бальдо, озеро Гарда). Рива. 24 сентября 1913]

Не сердись на меня, Оттла, из-за того, что сейчас пишу тебе так мало. Путешествуя, я очень сильно тревожусь, ты это знаешь, и желание писать возникает даже реже, чем обычно. Но сейчас, находясь в тихом санатории, я собираюсь писать тебе или лучше отправлять открытки, потому что, как и всегда, мне нечего сказать, а если и есть, то этого слишком мало, чтобы писать. Я объясню это тебе немного позже, в ванной. Случайно оказалось, что ты можешь оказать мне услугу. Не могла бы ты взять у Тауссига Книгу Года 1913? Это каталог, который раздают бесплатно. К моменту, когда я вернусь, все копии могут уже разойтись, а я очень хотел бы получить один.

Передавай всем наилучшие пожелания, Франц.

Давно ничего от тебя не слышал.


[Прага. 10 июля 1914]

Дорогая Оттла,

Всего несколько слов перед тем, как я вновь начну пытаться заснуть — прошлой ночью мне это так и не удалось. Твоя открытка хотя бы на несколько мгновений сделало это отвратительное утро сносным. Твои письма — настоящее успокоение, и мы непременно продолжим, когда появится возможность, если ты не возражаешь. Нет, вечером я никого не принимаю. Конечно, я напишу тебе о Берлине. Сейчас я не могу как-то определенно ответить на твой вопрос или рассказать, что у меня происходит. Я пишу не как говорю, говорю не как думаю, думаю не как должен думать и поэтому продолжаю двигаться во всё более глубокую темноту,

Франц.

Вырази всем моё почтение. Никому не показывай это письмо. Лучше разорви его и кинь обрывки курицам, от которых у меня нет секретов.

 

[Открытка. Желицы. 1 февраля 1919]

Дорогая Оттла,

Этой ночью, между 31 января и 1 февраля, я проснулся примерно в пять и услышал тебя у двери комнаты, как ты произнесла «Франц» — мягко, но я услышал это будто издалека. Я откликнулся, но ничего не произошло. Что ты хотела?

Твой Франц.


[Желицы. Середина марта 1919]

Дорогая Оттла,

Ты знаешь, мы не играем против друг друга. Мы настолько близки, что не всегда понимаем, чего хочет другой: ударить или погладить. Поэтому замечание о «глупом рте» на самом деле относилось не к тебе, а было сказано от твоего имени о «чём-то неопределенном и невидимом».

Я видел, что во время экзаменов ты ездила туда и обратно с каким-то беспокойством. Ты не могла сосредоточиться на учебе, была даже рада опоздать на поезд — я абсолютно убежден, что ты могла пропустить его, только если очень этого хотела — я спрашивал о причинах этого. Мои намерения были двоякими: если бы сейчас, во время экзаменов, все внешние трудности казались тебе преувеличенными, все было бы легче, и своим вопросом я хотел преподнести их в безобидном свете. Никто не должен знать о внешних трудностях, которые являются причиной внутренних повреждений; лучше восстать против этих тягостей. Например, когда Папа называет брак без финансовых средств неудачным, он видит тяжелое внутреннее повреждение в недостатке ресурсов. Мы имеем другой взгляд на это, по крайнее мере, сейчас.

Вот одна из вещей, которую я хотел. Но если это не актуально — ни ты, ни я не знаем, в какой степени оно актуально или нет — вопросом я хотел показать, что ты не должна беспокоиться и проявлять нетерпение, потому что «незримое» — которое ведь и есть ты — все решит в подходящее время. Насколько могут видеть мои человеческие глаза, ты держишь свою судьбу в руках — сильных, здоровых, молодых руках — так мастерски, как любой другой лишь мечтает. Ты права, «глупый рот» — это нехорошо, но, к счастью, такой вещи просто не существует, ведь «глупый рот» означает сказать что-то окончательное. Думаю, однажды Раскольников жаловался о «глупом рте» следователю. Знаешь, следователь почти полюбил его; неделями они дружески разговаривали о том о сем, но внезапно, прямо в середине шутки, следователь обвиняет Раскольникова, обвиняет лишь потому, что любит его, ведь иначе он, вероятно, только спросил. Сейчас все кончено, думает Р., но ничего подобного. Это только начало. Это лишь объект расследования, который разделяют следователь и Р. — а именно проблема Раскольникова, — является искупительным светом для обоих. Пора прощаться, я уже перевираю роман. Но мы можем поговорить об этом позже, после экзаменов — так будет даже лучше. Отправь мне всего несколько строк на открытке и расскажи об оспе, учебе и отношении (ко мне),

Франц.


[Открытка. Прага. 2 сентября 1917]

Дорогая Оттла,

Итак, переехал. В последний раз закрыл окна во дворце, запер дверь; во всем этом так много от смерти. И сегодня, в новой жизни, у меня появились первые отголоски головной боли — впервые с того кровавого утра. Спальня не спальня. Я ничего не говорю против кухни и двора; шум оттуда появляется в половину шестого, он появится, даже если сегодня воскресенье. Кстати, кота не слышно, только часы на кухне. Хуже всего ванная. По моим подсчетам, три раза по непонятным причинам зажигался свет и включалась вода, а вдобавок к этому дверь комнаты оставалась открытой, поэтому я слышал кашель Папы. Бедный Папа, бедная Мама, бедный Франц. За час до включения света я просыпаюсь из-за боязни этого, а два часа после этого я не могу заснуть из-за шока; это длится девять ночных часов. Но это было хорошо для легких. Легкого одеяла и открытого окна достаточно; в замке требовались два одеяла и пуховый матрац, а дальнее окно должно было быть открытым лишь наполовину. Возможно, мне кажется, но я кашляю меньше. Ты должна приехать.

Франц.


Иллюстрации: Франц Кафка

Перевод: Маша Антонова

Читайте также:
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Этимология русской души
Этимология русской души
Код меланхолии 1979
Код меланхолии 1979