Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него Иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными.
Евангелие от Иоанна 8:31-32
Кузбасс. Двухэтажный кирпичный дом находится на окраине города. С виду ничего необычного, кроме черных металлических решеток на каждом окне. Захожу во двор, меня встречает хриплый лай единственного сторожевого пса.
— Не бойся, он не укусит. Зверь, фу!
Дворняга замолкает, поняв, что для беспокойства нет причин – ложная тревога. Передо мной Андрей, человек среднего роста, с перекошенным на бок сломанным носом и маслянистыми глазами.
— Мне позвонил Сергей (руководитель центра), сказал, что ты сегодня придёшь. Я сегодня на смене и всё тебе здесь покажу, только у нас времени не много.
Входим в дом. При внешнем уюте чувствуется почти казарменный строгий порядок. Обувная полка, полностью заставленная кроссовками и резиновыми шлепанцами, выглядит свежо, старая советская мебель смотрится так, будто куплена недавно, всюду чистый пол. Проходим на верх. Перед узкой деревянной лестницей, ведущей на второй этаж, на стене висит плакат с надписью: «И нарек Иаков имя месту тому Пенуэл; ибо, говорил он, я видел Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя». Войдя в просторный и светлый зал, уставленный вдоль стен мягкими диванами, я ощутил на себе два десятка внимательных глаз. Каждая пара выражала живое любопытство. Так на чужака смотрят дети. Передо мной было с десяток людей, преимущественно молодых, лет 20-25. Впрочем, был и мужчина уже пожилого возраста.
— Всем привет, – говорю я.
— Привет, — слышится сбивчивый хор непохожих голосов.
— Братья сейчас смотрят проповедь, пойдём в служительскую, там поговорим, — объясняет Андрей.
Мы уходим. Краем глаза я обращаю внимание на плазменный экран, на котором какой-то человек в костюме и галстуке рассказывает о Божьей любви. Служительская—это небольшая комнатка с одним креслом, диваном, письменным столом и дешевым сейфом. Я сажусь на диван. Андрей предлагает кофе, я спрашиваю, нет ли чая. Выпиваем по глотку, и, после нескольких секунд молчания, Андрей начинает:
— Курс реабилитации у нас длится год. На это время парни практически полностью отделены от мира. Телефоны у нас запрещены. Раз в две недели разрешается посещение родными, по воскресеньям всей группой ездим в церковь.
— Не слишком жестко? – спрашиваю я.
— Ну, во-первых, надо понимать, что у нас не институт благородных девиц – мы работаем с наркоманами и алкоголиками, а во-вторых, чтобы побороть зависимость нужно полностью изменить жизнь, отказаться от той среды, которая привела тебя ко греху.
— Понятно. И что, они вот так весь год проповеди смотрят?
— Нет. У нас строгий распорядок, каждый день расписан по часам. В 8:00 подъем, молитва, завтрак, потом до часу учимся, читаем Библию, после обеда рабочее время: кто занимается огородом, кто убирает дом, кто готовит ужин. Потом баня, после – ужинаем. В 21:00 – вечернее собрание, молимся и в 22:00 отбой. В воскресенье выходной – можно поспать на час дольше и посмотреть телевизор.
— Наверное, в таких спартанских условиях возникает много недовольств, которые выливаются в конфликты?
— Без этого никак, тем более, что большую часть людей привозят сюда против воли. Для этого у нас существует целая система мер, которая подразумевает наказание за каждый проступок. Это не строго, но действенно, например: выучить отрывок из Библии или неделю мыть за всеми посуду. Выбор наказания производится всей группой на общем собрании.
— Какой результат такой программы? Есть ли случаи, когда человек возвращается к тому, чем он занимался до реабилитации?
— Конечно. Вот, например, из десяти ребят, которых ты сейчас видел, человек восемь будут употреблять. Но если есть хоть минимальный результат, значит, мы работаем не зря. Тут всё зависит от желания. Если человек хочет измениться – Бог поможет, нет – значит, нет.
— Расскажи о себе. Насколько я знаю, ты сам через всё это прошёл.
— Да. Я из Яшкино (Кемеровская область). Сюда попал в 2011 году. До этого употреблял 17 лет героин. Я потерял в своей жизни всё: семью, работу, здоровье, от меня отвернулись все близкие мне люди. Потом мне помог Бог и я оказался здесь. Прошел полностью программу, остался волонтером в центре. Сейчас у меня есть работа – мы с братьями занимаемся ремонтом квартир под ключ, я во второй раз женился, купил дом в Киселевске, у меня подрастает дочь. Скоро снимусь с учёта в наркологии – восстановлю права, куплю машину. Главное – желание.
— Ну а как быть с ребятами, у которых этого желания нет? Заставлять?
— Знаешь, как говорят, аппетит приходит во время еды. Многие и не знают, что есть такая жизнь – в свободе. Это классно, когда тебя прёт лишь от того, что ты живешь полноценно, а не существуешь. А здесь мы как раз предоставляем такую возможность.
— Но всё равно люди уходят.
— Бывает, что для того, чтобы это понять нужно упасть на самое дно.
В это время раздается стук. Андрей отвечает. В служительскую заглядывает парень в белой футболке с ярко-голубыми глазами.
— Брат Андрей, у нас обед.
— Хорошо, начинайте без меня.
Парень коротко кивает и исчезает за дверью.
— Это Антон, спайсовый наркоман. Полтора месяца назад его родители из Кемерова привезли. Три курса, пока там учился, за закладками бегал.
— Ну у вас, наверное, тут не только спайсовые. Как вообще выглядит современное состояние в этой сфере? В основном с какими проблемами к вам приходят?
— С разными, но, конечно, практически всегда – это наркотики. В мое время больше было героиновых наркоманов, сейчас же больше спайсовых и солевых. Они тяжелее поддаются изменению, потому, что их зависимость скорее психологического характера, а не физическая, как в случае с героином. Но и среди таких наркоманов есть положительные примеры. Что не возможно человеку – возможно Богу.
— А пожилой мужчина, тот тоже наркоман?
— Это дядя Вова. Он бездомный. В нулевых «добрые люди», пользуясь тем, что дядя Вова был не прочь выпить, отняли у него квартиру; родных никого нет — стал бомжом. Долго жил в трансформаторной будке, пока не встретил по-настоящему хороших людей. Эти люди тоже верующие, с нашей церкви. Они попросили Сергея взять Володю к себе. Каждый месяц они платят за него из своего кармана.
— И как ему здесь, хорошо?
— Нет, он постоянно всем недоволен, хочет, чтобы его отпустили. Вообще, дух бомжа один из самых сильных. Таких трудно вернуть к нормальной жизни.
— А сколько стоит реабилитация?
— 20 тысяч в месяц. Но если у родных очень тяжелое финансовое положение, то можем сделать скидку.
— Понято. А могу я поговорить с кем-нибудь из парней?
— Нет, к сожалению, это запрещено.
Пока ребята подкрепляются в столовой, Андрей показывает мне оставшиеся части дома. Всюду порядок: в комнате для сна стоят аккуратно заправленные, будто выстроенные по нитке, двухъярусные кровати, везде живые цветы в горшках. На одном из окон заметно выгнуты решетки; спрашиваю об этом. Мне объясняют, что это осталось с безуспешной попытки побега. До прихода сюда я знал, что в центре периодически возникают проблемы. Например, я слышал, что где-то год назад тут умер реабилитант. Обстоятельства смерти до конца не известны, официальная версия — у парня была сердечная недостаточность. О ситуации умолчали, и всё осталось без разбирательств. Также, от местных наркоманов я слышал, что реабилитанты, для того чтобы “съехать” отсюда “через больницу”, часто наносят себе увечья: режут себя ножом, обливаются кипятком в бане, глотают иглы, пьют ртуть из градусника. О вмешательстве правоохранительных органов в подобные инциденты здесь и речи не заводят.
Сейчас, когда все обедают, в доме царит тишина. По-моему, стены не только имеют уши, но и могут многое рассказать. Я чувствую какое-то напряжение, кажется, что это место видело разное, и многое из того, что оно видело, вещи далеко не позитивные.
Перед уходом заглядываю в столовую. Желаю приятного аппетита, затем прощаюсь. В обоих случаях ответ хором. У всех у них очень живые лица. Не знай я, что это за люди, никогда бы не смог предположить, что-то плохое о их судьбе.
Провожал меня всё тот же Андрей. Когда глухой стук закрывающейся за спиной металлической двери и срывающийся на крик собачий лай стихли, я вздохнул полной грудью. Ещё долго по дороге домой я испытывал смешанные чувства. Из головы никак не выходил этот двухэтажный кирпичный дом на краю города.
