Как эстетической форме метамодернизму — маятнику, раскачивающемуся между изжившим себя постмодернистским цинизмом и наивным модернистским пафосом, — свойственно выражение посредством нового романтизма: чувственного, почти интимного, не без взгляда сквозь призму постмодерна, переосмысления воззрений и идей, сформулированных Кантом и воспетых и увековеченных стариной Байроном. Метамодернизм в философской категории нас не интересует, но продукт современного искусства, несущий в себе метамодернистскую двойственность – очень даже. Необходимость семантического определения современной эпохи возникла после восходящих в культуре и искусстве тенденций отказа от постмодернистской насмешки, постмодернистского отрицания бытия, самих разрушительных идей постмодернизма. Сегодня иронизирование над смертью и богом — признак дурного вкуса, осквернение православного храма становится лишь инфоповодом, засоряющим новостную ленту, а выступление Джимми Карра в дуэте с Игорем Христенко на внеочередном юбилее «Кривого зеркала» удивит разве что зрителя за семьдесят. Однако, обозначив эти тенденции как возвращение к модернизму, мы предоставляем сторонникам академической теории основание объявить очередное явление смены холодного постмодернистского течения теплым течением модернизма, признавая поражение в борьбе за любимое увлечение — навешивание очередного описательного ярлыка, позволяющего почувствовать, что мы снова правы и созерцаем общемировые метаморфозы под должным углом. Поэтому, дабы очертить границы и условия возможности зарождающегося культурного направления, рассматривая метамодернистский дуализм, мы дадим определение двум его ключевым предтечам.  

  Модернизм как течение получил развитие в конце девятнадцатого века и провозгласил идеи рационализма, условности и метафоричности художественного стиля, позитивного идеализма, отрицая предыдущий исторический опыт и исступленно стремясь к новаторству: он стал эпохой отказа от традиционных образчиков и форм в теории искусства, эпохой экспрессионизма, футуризма, кубизма — строго говоря, всего того, что и сегодня вызывает бурные дискуссии в вопросе истинной ценности неизвестного доселе эскиза Ван Гога. Литература обогащается новыми повествовательными стилями, а осмысление войны и потерянное поколение становятся ее центральными темами. Ситуация модернизма к середине двадцатого века сменяется развивающимся постмодернизмом — схожими между собой идеями и направлениями в искусстве, выступающими модернизму как антитеза, отрицающими и высмеивающими его наивные, утопические воззрения, прибегая к иронии и скептическому отношению к объекту интерпретации. Наилучшим образом суть постмодернизма выражает ницшеанская, столь любимая многими, не читавшими Ницше, метафора о мертвом Боге. Вобравший в себя основные мотивы двух гетерохронных категорий метамодернизм как термин был предложен и описан голландскими философами Тимотеусом Вермюленом и Робином ван дер Аккеромиммануилом, хотя авторство манифеста приписывается самому Шайе ЛаБафу — электронный эскапизм и твиттер тому виной. Метамодернизм призван через новую чувственность, попеременно отсылаясь к своим предтечам, выразить дух современности, мечущийся между цинизмом и романтикой, апатией и эмпатией, цитированием и попытками создать что-то совершенно новое.  

Постирония

Отражение концепций метамодернизма в семиотике, культуре, искусстве дает множество интересных образчиков предмета статьи — метамодернистской эстетики, то же проявляется в выразительном стиле. Постирония, берущая свое начало как заостренное ментальное лезвие Сократа для изобличения человеческой глупости и приобретшая в переходный период метамодерна несколько иное значение — более сложное, но вместе с тем и более совершенное — намеренно стирает границы серьезности и классической иронии, что служит в конечном счете одной цели — дать возможность искренне говорить о вещах за рамками постмодерна, не опускаясь при этом до модернистской наивности. В более узком смысле – это изнанка комического эффекта. И не только глашатаи двадцать первого века, британские стендап-комики, в поиске новых форм комического стремительно ею вооружаются — кинематограф, литература и все, что можно определить как овеществление даже малой части воззрений метамодернизма, содержит элементы постиронии. Каноничный пример в анекдоте:

Царь позвал к себе Иванушку-дурака и говорит: – Если завтра не принесешь двух говорящих птиц – голову срублю. Иван принес филина и воробья. Царь говорит: – Ну, пусть что-нибудь скажут. Иван спрашивает: – Воробей, почем раньше водка в магазине была? Воробей: – Чирик. Иван филину: – А ты, филин, подтверди. Филин: – Подтверждаю.

Нулевой градус письма

  Другое характерное выразительное средство, открытое Роланом Бартом в дебютной повести Камю, — нулевой градус письма, получивший переосмысление в прозе Мураками. И если Альбер «Совесть Запада» Камю в «Постороннем» придает повествованию особую стилистическую структуру посредством дробления текста на бесчисленное множество слабосвязанных предложений, «языковых островов» по Сартру, отстраненном созерцании рассказчиком происходящего, где всегда высказывается меньше, чем подразумевается, то Мураками совершенствует нулевой градус, развивая темы одиночества, внешней близости, но отдаленности внутренней, непонимания между людьми, таким образом в полной мере раскрывая лейтмотив новой чувственности.  

Кино

  Понимание сущности метмодернистской эстетики легче всего обрести, пожалуй, созерцая ленты Уэса Андерсона, Мишеля Гондри, Дэвида Линча. В качестве показательного примера выражения метамодернизма в кинематографе следует привести «Королевство полной луны» Уэса, где затрагиваются темы детской наивности, искренности и первой влюбленности — явственный модернистский жест — и абстрактный «мир взрослых», выказывающий деструктивное постмодернистское отрицание; именно в этом проявляется метамодернистское раскачивание между двумя противоположными полюсами. Порою Уэса обвиняют в излишней инфантильности — но без нее бы ничего не вышло, к тому же будем честны: инфантильному поколению подобает потреблять инфантильное кино. У хмурого Линча элементы метамодернизма иного рода — пронизывающие все творчество моменты отталкивающего: психоделическое, сюрреалистическое, мистическое, реже — физиологическое. А его крупноплановые пригородные пейзажи, романтизируя образ единения природы и идустриальной эстетики, отрицают постмодернистское представление об искусственной среде обитания.  

Архитектура

  Наиболее отчетливо, среди прочего, метамодернистские тенденции выделяются в современной архитектуре: неустанно ищущая новые формы, она всегда предельно контрастна и конкретна. Работы бюро Herzog & de Meuron хотя и не дотягивают до неоклассической архитектуры советской сталинки, все же стоят внимания — будь то фасад Кайша Форума в Мадриде, наполовину заржавевший, наполовину покрытый растительностью, или здание Эльбской филармонии в Гамбурге, выглядящее, словно прибившийся к берегу айсберг — в их конструкции объединяется уходящее и вечное, урбанизм и природа, определяется метамодернистское раскачивание (оно, а не постмодернистская эклектика и жесткое смешение) между полюсами как средство изображения противоречивых настроений современности. Официальную смерть постмодернизма продекламировали немногие, но эстетика метамодернизма уже признается консервативными академистами в небольшой части изображений искусства. И хотя само понятие метамодернизма сегодня неясно или неизвестно большинству, свершившееся окончание постмодерна как культурной эпохи ощущается все сильнее: независимое кино, уникальные архитектурные объекты и художественные образы, новые литературные стили, несущие в себе эстетику метамодернизма, все это дает основания полагать — дискурс постмодернизма исчерпан. Мы уже высмеяли все, отреклись от всего и процитировали всех — вполне достаточно. Метамодернизм не предлагает эпохе чего-то совершенно нового — пусть так, но он несомненно важен как переходный период на этом пути.