Déjà vu, воспоминания, Лотрек, рассыпающийся роман

Небольшой мост между странами и городами заставляет подчеркивать – для повседневности – романтику почтовой неизменности. Помню, что, успев забрать книги в туманный – зимний, февральский, пятничный вечер, мне хотелось раскрыть найденное (обретенное?) еще по дороге. «Спутники» – неожиданный друг зимне-весеннего чтения. Я люблю открывать книги с конца и порой читаю их так же – продвигаясь к началу. Обычно книги читаются где-то с десятой страницы – пропуская предисловие, слова от автора, описание, аннотацию… Начало книги – это ее конец, потому что – по всем правилам любителя вкусной еды или хороших книг – дочитав до последней строчки, съев последнюю чашку полосатого желе – из детства, хочется продолжить, хочется еще. Еще. Так возвращаешься к нечитанному. Но парадокс «Спутников» в том, что читанным оказывается все – причем с самого начала. Читанной оказывается даже обложка. Даже данные о том, когда вышла книга, где и… почему. Но «почему» – это уже в фантазиях.

Лотрек и разорванность линий (нелинейность?)

Вадим Климов называет свой роман «рассыпающимся». И поэтому, может быть, попытка написать о «Спутниках» оборачивается рассыпающимся текстом о чтении «Спутников», романа, написанного

…на ошметках папиросной бумаги в безымянной тишине полумрака…

Кстати, давно женатые люди, и правда, спят – куда чаще – отвернувшись в разные стороны. Потому что так удобно спать. Спать рядом с кем-то – неестественно, начнем с этого. Но человек – создание неестественное, потому что… культурное? Или хочет таким быть. Всего-то. Дыхание спящего мы слушаем не от любви, а потому что боимся смерти. Или одиночества. Ничего больше.

Чтение получилось изломанным и разбитым, как брусчатка городского спуска. Если раньше библиотека была делом публичным и общим, то теперь книги получили статус личной вещи. Однако «Спутники» читались правильно – с моим спутником. Тайно, но мы ведем бесконечную охоту на редкости. Он сказал, что «Спутники» увлекли его, но потом книга внезапно рассыпалась, и стало неясно, с чего же все началось. Намеренно или нет, но Вадим Климов описал нашу жизнь, рассыпающуюся и разорванную. Правдоподобную жизнь, когда дипломированные архитекторы превращаются в тела. Зачастую, спать рядом с интеллектуалами очень неудобно, но все равно есть некая притягательность – в уровне опустошения, который остается после.

Но что же Тулуз Лотрек? Здесь тоже не обошлось без рассыпанности. Начиная собирать в целое записки (те, что обычно мы оставляем в книгах или крепим на холодильник) о романе, я отвлеклась на Ролана Топора – тоже, благодаря господину Климову. И вот здесь стало совершенно очевидно, что эти три личности нельзя разделять. И Топор упомянул о Тулуз Лотреке. О том, что он оценил его рисунки (картины?). Говорят, что Лотрек – полубогемный, конечно, теневой – художник, открывший завесу человеческой искалеченности. Ведь самая красивая вещь и самый красивый человек – лишь механизм, склеенный и спаянный из фрагментов и запчастей, как книга склеена и спаяна из отдельных страниц. Но, да, если вдруг «Спутники» распадутся в ваших руках на плоскости ломанных линий, то нет ничего страшного в том, чтобы начать читать страницы в беспорядочности их распада. В итоге я прочла роман еще раз – и теперь уже, как положено, – с конца и до начала – обнаружив, что передо мною… фрактал. Так же, как «Спутники» вдруг оборачиваются автопортретом, – ведь кто такой Вадим Климов? Это созвездие, сцепление противоречий и случайностей, которые суть порядок – с изнаночной стороны.

Забавно, что роман кажется нереалистичным, парадоксальным, как сон, хотя фрагменты, из которых он соткан, до ужаса знакомы. Например, мороженое, которое ведь и я часто не покупаю только потому, что думаю наперед: как же неудобно будет идти с ним и есть по дороге. Люди, улыбающиеся в путешествиях и наслаждающиеся временем с чемоданами, существуют только на рекламах в метро. Но что же делать с целой картинкой, которую никак не удается сложить? Музыка, написанная на ресторанных салфетках. Кстати, до боли реалистичным оказывается купленный роман. Роман в романе. История о бедном – в смысле денег (а может быть, и во всех остальных смыслах?) – человеке творчества, который в конце сам – добровольно – отказывается от достатка?

Казалось бы, все просто: либо одно, либо другое. Столкнувшись с дискомфортом, герой сникает. Он не готов к материальным лишениям, но также не готов к смене образа жизни. При этом отсутствуют какие-либо перспективы: решением мог бы стать достаток, от которого поэт отказывается…

И правда, не во сне, не в книге, в реальности человек вряд ли откажется от жизни – удобной и далекой от правды, от спокойствия иллюзии, которую предлагает тот же телевизор. Неправдоподобно. И как привет из другой реальности или из будущего (которое на деле оказывается только хорошо забытым прошлым) герой «Спутников» – блуждающий автор – находит кассовый чек. Правдоподобно. Как капсула времени, записка, закладка, вырезка из журнала, фотография, трамвайный талон или билет – из музея, кино, театра… стадиона – кассовый чек, примиряющий читателя с реальностью ситуации. Да, это могло быть. Это было.

Déjà vu и орнаментальность «Спутников»

Как ни старайся порой сделать подзаголовки не броскими и не пафосными – не получается. «Спутники» – это постоянное спотыкание, будто гуляешь по слишком неровной улице и в слишком неудобных туфлях. Да, «Спутников» нужно читать не дома и не на диване. Нужно трястись и мерзнуть в поездах и маршрутках, открывать настежь окна, чтобы дождь мешал разбирать слова. «Спутников» следует читать при свечах, в темноте, в тряске, в полусне, во сне, в грусти, в жаркой ванне. И сама книга становится спутником. В механике поездок, я замечаю, что роман все еще перекладывается из одной сумки в другую, кочуя и сменяя локации. Наконец, он пересек украинскую границу, побывав перед этим дома, пожил около моей подушки, чтобы попасть в руки моего Друга, а потом и к нему домой, и попутешествовав с ним вдоволь, вернулся снова ко мне.

«Спутники» – это вечное déjà vu, которое обречено свести человека с ума постоянным возвращением к чему-то, что только напоминает то, что уже было. Я схожу с ума, потому что не могу вспомнить оригинал, но встречаемые похожие, напоминающие события вынуждают меня держать голову в полуобороте. Но я не могу обернуться, и потому цепляюсь «штанинами за прошлое». От прошлого, от того, что уже было, не спрятаться так же, как трудно не повредить одежду о разросшийся кустарник кладбищ. «Спутников», непременно, следует читать перед сном, засыпая, укачиваясь и убаюкиваясь под стук колес или шум ветра в просвете стекол, чтобы сонные глаза перепутали еще несколько слов и букв. Чтобы нашлись новые смыслы, выпавшие случайно при переходе трамвайных путей.

Но déjà vu преследует не только в том, что роман разворачивается по кругу, не только в его фрактальности и рисунке, но также в аллюзиях. Или мне кажется, или в голове слишком много слов угнездилось, но аллюзии – это преследователь «Спутников». Например, когда-то, несколько лет назад, в «Опустошителе» опубликовали один текст, где герой – писатель – постоянно громко стучал по пишущей машинке, мешая подруге спать. И вот здесь попадает в лоб крупной градиной строчка:

Никаких исследований он давно не проводит, но каждый день стучит на машинке. И занимается этим исключительно когда я сплю. В любое другое время избегает работы, но стоит мне уснуть, как мерзавец берется печатать…

И вот, незаметно для себя, начинаешь вчитываться тщательнее и глубже, тщательнее и глубже, пока, наконец, не тонешь в словах и понимаешь… что не понимаешь, какой же сегодня день.

Рассыпающаяся неочевидность (абсурдность?)

Есть книги, которые спокойно существуют без автора. Недавно мне попалась «Морфо Евгения» и моя совесть, абсолютно лишенная упреков, уснула, чтобы не утруждать меня писательским именем. Ведь зачем? История, вряд ли связанная с биографией. Другое дело «Спутники». Это роман ризомный, а не стержневый – если рассуждать о корнях. И уж конечно нельзя оторвать «Спутников» от автора. Кто такой все-таки Вадим Климов? Это ассоциация. Например, как-то раз мне удалось наткнуться в «Опустошителе» на рассказ господина Климова о кошке, об Аготе. И вот – Агота встречается вдруг в романе. Совершенно непонятно, откуда взялась Агота – то ли из квартиры опустошительного автора, то ли из романа, то ли из рассказа о девушке с похожим именем… И сам автор, кажется, сомневается, когда пишет:

Агота ощетинилась и зашипела. Она меня не узнавала. Да и моя ли это кошка?..

Нет, совершенно непонятно. Невозможно оторвать имя Вадима Климова от «Опустошителя», невозможно оторвать «Спутников» от Вадима Климова. Конечно, я читала и другие его работы, но почему-то лишь эта привязалась к его образу – как кольца, которые мы выбираем из десятков других, лежащих в наших шкатулках, как любимые чашки, из которых пьем чай, кофе… воду, как шарфы, блокноты, закладки, механические часы… Как фотографии.

С началом чтения я думала, вокруг чего построить свой текст, ведь сознание обязательно хочет отыскать в россыпях одну идею. Однако феномен романа в том, что идею можно убрать, можно убрать все идеи, но роман останется все равно. Вадим Климов – писатель, безусловно. Это еще одна его характеристика. Писатель, потому что сумел ненавязчиво отделить очевидное неочевидное. Прочесть «Спутников» значит включить музыкальный клип и убрать звук. Какая смешная и странная, абсурдная жизнь, а люди оказываются не умнее муравьев, ведь движутся куда хаотичнее, не умея себя оправдать. Люди только приспосабливают себя, пытаются «приткнуть» в какое-то место, чтобы продолжить питать традицию «мира архаики», чтобы продолжить проваливать попытки объяснить, почему «так положено» и кто это, черт возьми, положил. Именно так.

Может быть, Вадим Климов говорит самую очевидную правду, оборачивая ее в почти фантастическую обертку. Кто не заводит знакомств, отношений, чтобы было теплее в кровати? По совету докторов или статей – медицинских раскладок уже привычного виртуального пошиба – люди ищут тела людей. Но, как правило, нужен ли при этом человек? Он оказывается просто местом и способом заполнить место. Без личности и без лица. Однако постепенно хочется открыть лицо – тому, кто заполняет наше пространство. Поэтому в «Спутниках» вопрос за вопросом лицо человека приоткрывается. Но в конце меня все равно одолеют сомнения – сколько бы раз я еще не перечитывала рассыпающийся роман – а та ли эта история, что была в начале? Или это, может быть, история, которая была задолго до начала? И вот:

Умоляя о встрече, бедолага утверждал, что хочет открыть мне историю своей жизни. Юноша считал, что остался непонят, но все изменится, как только я узнаю его историю. Однако вместо истории молодой человек жаловался на депрессию и не мог говорить ни о чем, кроме своих страданий…

Снова сумасшествие очень знакомого прошлого, когда за всеми лицами печатных страниц скрывается кто-то, кого ты знал. В конце концов, скрываешься и ты сам. И правда ведь, «есть такая разновидность сновидений… где ты натыкаешься на что-то, чего тебе не хватает в жизни», или на то, отчего – как считаешь – навсегда сбежал. Бывает, что жизнь иных людей похожа на песок в часах, на вещество, что постоянно рассыпается, и значит, что все истории будут похожими на песок. Если не связаны с чем-то еще. С тем, что рассыпется нитками, если потянуть за одну – вырвавшуюся из порядка тканевой кладки – и распустить одним движением все строение, все платье или вязаный свитер.

Читая, я хожу кругами – от сна к реальности, от абсурда обыденности, которую зачастую никто не замечает, к абсурду попыток вырваться из нее, из обыденности, из сумасшественной повседневности. Слишком телесно отбиваются в организме моменты о покупке одежды в магазине, о примерках курток и брюк, о нарезке салата, о квартирах (а по сути – о быте), из которых, кажется, нет выхода, сливаясь с общими впечатлениями от жизни, с тем, что пугает – «Спутники» потому и читаются медленно. Это не то, что можно «глотать». Да и зачем, собственно, глотать книги? Книги нужно… читать.

P.S. И, вдохновляясь обложкой и рассыпчатыми страницами – как листами гербария и маками, заложенными в толстой книге на полке в бабушкиной квартире, – я обнаруживаю капсулу времени на странице 108: открытку Ukraine. From Kyiv with Love. Так всегда,

Не дожидаясь финала, я неспешно отстраняюсь от толпы…