25.05.2013 · Публицистика ·
Лекарь Чумы
Лекарь Чумы
Лекарь Чумы
Лекарь Чумы
Лекарь Чумы

В XIV веке Европу постиг ужас под названием «черная смерть» — эпидемия чумы, уничтожившая треть населения стран. Именно «благодаря» пандемии чумы, известной также как «вторая пандемия», возник инфернальный образ чумного доктора.

Инфекция проникла в Европу из Центральной Азии. В начале XIV века недалеко от нынешней монголо-китайской границы, в пустыне Гоби, началась эпидемия, вызванная чумной палочкой Yersinia pestis. В скором времени чумой был охвачен Китай. Первое задокументированное моровое поветрие было датировано 1330 годом, а уже через год в провинции Хэньань чума унесла 90% населения. В это же время чума проникла в Монголию и, в меньшей степени, в Индию. Щедро приправленные воображением слухи об ужасной эпидемии проникли и в Европу, где, к сожалению, не были восприняты всерьез, в отличии, например, от Японии, которая отправила на континент специальную миссию для сбора информации о чуме для последующей защиты.

Переломным  в истории «черной смерти» считается 1338 год. В конце XIX века российский археолог Даниил Хвольсон обнаружил аномально большое количество надгробных камней с датой смерти в районе 1338-1339 годов возле озера Иссык-Куль, находящегося на территории современной Киргизии.  Считается, что именно отсюда чума начала свой смертоносный марш по Европе. Первыми пострадали приморские города, в которых высаживались торговые корабли, зачастую охваченные эпидемией. Уже оттуда чума начала проникать вглубь континента.

С началом пандемии начались и попытки борьбы с ней. Однако специального термина для обозначения врачевателей чумы некоторое время не существовало. Впервые чумные доктора упоминаются в 1348 году, когда Папа Римский Климент VI пригласил врачей для лечения жителей Авиньона, тогдашней папской резиденции. Вслед за Папой подобных докторов начали приглашать зараженные чумой города.  С тех пор чумные доктора стали считаться ценными и необходимыми специалистами в борьбе с «черной смертью».

Die Karikatur und Satire in der Medizin: Medico-Kunsthistorische Studie von Professor Dr. Eugen Holländer

Костюм врачевателя чумы с начала пандемии терпел различные изменений, окончательно сложившись к 60-м годам XIV века. Отличительной особенностью являлась характерная маска в виде огромного клюва. В маске также имелись стеклянные вставки, защищающие глаза, а в «клюве» хранились различные цветы и травы, призванные оградить доктора от трупного запаха и остановить распространение «миазмов» — ядовитых испарений, вызывавших, по мнению тогдашних лекарей, чуму. Кроме того считалось, что чума передается при физическом контакте с зараженным, поэтому кроме маски в костюм доктора входили длинный пропитанный воском плащ, кожаная одежда и широкополая шляпа. Дополнительные атрибуты и различные усовершенствования зависели от финансового и социального положения врача. Состоятельные врачи носили бронзовый клюв и использовали в «лечении» драгоценные камни. Помимо костюма обязательным атрибутом чумного доктора являлась палка с выемкой для ладана, позволяющая доктору избегать нежелательного физического контакта с особо рьяными больными.

«Лечение» чумы представляло собой имеющий мало чего общего с медициной обряд, представляющий собой странный сплав теологических верований и языческих предрассудков. Ужасный уровень личной гигиены позволял чуме беспрепятственно распространяться. Частое умывание считалось чуть ли не грехом, а воду брали из тех же рек, куда сбрасывали помои.

Основным способом лечения считалось прижигание бубонов. Иногда их прикрывали шкурками жаб, которые, как считалось, вытягивали заразу из тела. В домах ставили блюдечки с молоком, которые должны были абсорбировать инфекцию. Помимо прочего считалось, что чума боится огня, костры на площадях европейских городов горели неделями.

Методика чумных докторов не выдерживает никакой критики, а процент смертности их пациентов достигал небывалых высот, так что самым эффективным методом лечения являлось следование поговорке «cito, longe, tardе». Бежать быстрее, дальше и оставаться там подольше.

Во времена и под влиянием «черной смерти» возникло много пугающих инфернально-смертоносных образов. La Danse Macabre, Дева Чумы, хореомания и многие прочие. В этом паноптикуме чумной доктор по праву занимает главенствующее положение, и по сей день пугая обывателя тенью великой и смертоносной эпидемиии.


Я в тяжелом плаще и в перчатках из кожи вола
Щекочу мостовую набитою ладаном тростью,
В облачении полном, посол моего ремесла,
Отправляюсь встречать дорогую веселую гостью.

Гостья входит в дома через створки закрытых дверей,
По мостам и каналам пускается в дикую пляску,
И, как принято это в республике вольной моей,
Я иду на свиданье, надев карнавальную маску.

В круглых птичьих глазах по осколку прозрачной слюды,
А в изогнутом клюве – из дальней страны благовонье,
Но смешон маскарад перед пастью великой беды,
И смешон мой диплом, что получен в ученой Болонье.

Гостья в городе нашем свои утверждает права,
Ни cуду, ни cенату за то не давая отчета,
Мочениго Джованни — дож номером семьдесят два —
Был повержен шутя. А безродных – так этих без счета.

Целовала она мавританских купцов, христиан,
Бородатых менял, что живут в иудейском законе,
Ей в палаццо своем соблазнён сам старик Тициан,
А еще до него — молодой небогатый Джорджоне.

Вот один из любовников – пламя гниенья внутри,
В кровь искусанный рот жадно дышит, бормочет невнятно,
На измученной шее, в подмышках, в паху – волдыри,
На пергаменте щек — мертвой плоти чернильные пятна.

Он увидел меня – и в глазах не надежда, а страх
И сознанье того, что бессильна моя медицина,
Что нелепа моя шарлатанская палка в руках,
Что четыреста лет отделяют от стрептомицина.

Душный воздух, в котором зараза, отчаянье, гной,
Остановят, не пустят к лицу ароматные соли,
И зловещая маска – трусливый экран между мной
И разлившимся морем сплошной человеческой боли.

Я рукою махну, и ругая безрадостный труд,
Два больших как утёсы, уже обреченных атлета
Приподнимут его и на лодке с другими свезут
Умирать в лазарет на чумной островок Лазаретто.

Сколько сотен и тысяч туда, а назад – никого
Носит вниз по Большому Каналу печальная барка.
И за всех пассажиров, и, может, себя самого
Я поставлю свечу в кафедральном соборе Сан-Марко.

А когда вновь опутает улиц твоих западня,
Я глотну, как вина, клуб волшебно сырого тумана,
И не страшно ничуть — ты без маски узнаешь меня,
Город слёз и любви, нереальный, как Фата Моргана.

Вот облезлая крыса навстречу устало ползет,
И к финалу приблизилась средневековая сказка…
А по серой воде мимо ярких дворцов поплывёт
Безопасная, глупая, подлая, страшная маска.

Бабука

Читайте также:
Артикуляция безумия
Артикуляция безумия
Влюбленные в информацию погибнут первыми
Влюбленные в информацию погибнут первыми
Свет в голове
Свет в голове