Иллюстрация: Никита Каф
21.10.2019
Книга «КГБ-Рок»
Книга «КГБ-Рок»
Книга «КГБ-Рок»
Книга «КГБ-Рок»
Книга «КГБ-Рок»
Предисловие:

Как и в своих культовых романах «Гопники» и «Школа», Владимир Козлов с бесстрастием хирурга вычленяет из бытовых зарисовок воспетую Мамлеевым и Сорокиным метафизику, но в отличие от коллег по цеху (всех троих, напоминаем, печатало в нулевых издательство «Ad Marginem»), он при этом не орудует приемами гротеска. Впрочем, реальность Козлова настолько плотная, что ею без труда можно проломить неподготовленный к подобной прозе череп.

В новом романе «КГБ-Рок» автор проливает свет на малоизвестные реалии советского общества начала восьмидесятых годов. Студенты ВГИКа зарабатывают на жизнь съёмками порно. На Пушкинской площади проходит манифестация фашистов. Общественный резонанс вынуждает КГБ взяться за дело. По ходу расследования вскрываются неожиданные социальные связи…

Публикация аудиокниги в авторском прочтении приурочена к выпуску январского номера «... с любовью и всякой мерзостью».


 

I — II IIIIVV

 

10 мая, понедельник

Юрченко поднялся по ступенькам подземного перехода. У здания КГБ остановилась черная «Волга». Открылась задняя дверь. Вышел Злотников, заметил Юрченко, помахал рукой.

Юрченко подошел. Они поздоровались за руку.

– Ну, что, как продвигается? – спросил Злотников.

– Пока порадовать нечем.

– У меня уже эти фашисты сраные во где сидят! – Злотников постучал себя ребром ладони сбоку по шее. – Мне Федор вчера вечером звонит домой. Домой! Девятого мая! Уже под хорошим шофе, само собой. Ну и я, надо сказать, по случаю праздника тоже не чаю выпил. И он начинает: разочаровываешь ты меня, Константин Петрович. Обещал же ко Дню Победы найти этих говнюков. А я ему ничего не обещал. А если и обещал, то только постараться. Как я могу ему гарантировать, что ко Дню Победы? Это все равно, что тренер сборной СССР пообещает, что команда займет на чемпионате мира первое место…

– Может, мы слишком уж много внимания уделяем этим «фашистам»? Устроили парни клоунаду, а мы со всей серьезностью их ищем…

– Знаешь, Коля, была б моя воля – я бы просто поставил точку. Лиц, виновных в антисоветском деянии, установить не удалось. И точка. Но Федор с меня не слезет… В общем, у меня никаких новых мыслей нет, особенно после вчерашнего, – Злотников улыбнулся, потер виски. – Продолжайте прорабатывать все линии, которыми занимаетесь. Что еще я могу сказать?

*

Юрченко достал из портфеля бутылку коньяка.

– Ну, ты, Коля, прямо завхоз – в лучшем смысле слова, – сказал Кузьмин. – Не дай бог сейчас Дима припрется…

– Давайте не преувеличивать его сверхъестественные способности, – Юрченко поставил бутылку на стол. – Но только по одной, чтобы прийти в норму. Остальное – вечером.

– Как скажешь, товарищ майор! – Осипович улыбнулся.

Юрченко налил коньяк в три рюмки. Они чокнулись, выпили.

– Заебал он уже этими фашистами, – сказал Кузьмин. – С другой стороны, его самого Федор ебет, правильно? Надо что-то делать, только вот что?

Зазвонил телефон. Юрченко взял трубку.

– Майор Юрченко… Добрый день… Хорошо, понял. Спасибо, Лариса.

Юрченко положил трубку.

– Официантка из «Лиры». Пришла девушка, которая говорила про «фашиста». Надо с ней пообщаться.

– Думаешь, стоит? – спросил Кузьмин. – Может, она просто пиздела? Понты подруге кидала.

– Даже если так. Надо хвататься за любую соломинку. Почти три недели – и никаких зацепок.

– Ну да… Волка ноги кормят… – сказал Кузьмин. – А у кабана все равно хуй толще.

Все трое засмеялись.

– В общем, поезжайте к ней с Александром, побеседуйте, – сказал Юрченко.

– Тем более, может, девка красивая, – Осипович улыбнулся.

– Ты уже получил за девку, – сказал Кузьмин. – Та хоть красивая была?

– Ничего.

– Во жизнь пошла – школьницы ебутся с офицерами КГБ!

*

Кафе было полупустым. Официантка Лариса – лет тридцати, в темно-синем платье и фартуке – кивнула на Лизу, сидящую за столиком у окна.

Перед Лизой стояла чашка кофе. На краю пепельницы дымилась сигарета.

Осипович и Кузьмин подошли к столику. Кузьмин вытащил «корочку», развернул. Лиза посмотрела на нее, прикусила нижнюю губу.

– Здравствуйте, – сказал Кузьмин. – Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

Осипович и Кузьмин отодвинули стулья, сели.

– Насчет чего? – Лиза взяла сигарету, поднесла сигарету к губам, затянулась.

Ее пальцы еле заметно дрожали.

Лиза положила сигарету на край пепельницы. В ней уже лежали два окурка с такими же следами красной помады на фильтре.

– Насчет вашего друга, который связан с неонацистской организацией, – сказал Осипович.

Лиза сделала затяжку, затушила сигарету.

– Я не понимаю, о чем речь.

– Что значит, не понимаешь? – Кузьмин хмыкнул, посмотрел на Лизу. – Ты хочешь сказать, что у тебя нет такого друга?

Лиза улыбнулась, покачала головой.

– А у нас есть сведения, что вы сами говорили о нем здесь, вот в этом самом кафе, – сказал Осипович. – У нас есть свидетели.

– Мало ли, кто что сказал. Это что, обязательно правда?

– Где вы работаете? – спросил Осипович.

– А какое это имеет значение? Вы думаете, на моей работе есть фашисты?

– Тебе задали вопрос – значит, отвечай, – Кузьмин заерзал на стуле. – А то можем и по-другому поговорить. Отвезти на Лубянку, допросить…

– А на каком основании? Я тоже могу сейчас сказать, что вы дружите с фашистом. И что, мне кто-нибудь поверит?

*

– Заебистая девка, – сказал Кузьмин. Осипович вел машину, Кузьмин сидел рядом. – Но, видишь, когда спросили про прописку, сразу задергалась. Постоянно нигде не работает. Натурщица…

– Но девка ничего, согласен?

– Согласен. Ты что, уже планы строишь, да?

Осипович молча смотрел перед собой.

– Все с тобой понятно, – сказал Кузьмин. – Ты у нас известный пиздострадатель. Только смотри, осторожно с ней. А то опять в больницу загремишь – и нам вдвоем тогда разъебываться… Если тебе за малолетку нос сломали, то что за эту сделают – я даже и представить не могу…

 

11 мая, вторник

– Участковый ничего не знает, – сказал Осипович. Он стоял у стола Кузьмина, опершись на стол руками. – Вообще понятия не имеет, что она там живет без прописки. В комнате прописана… – он посмотрел бумажку, лежащую на столе. – …Иванченко Наталья Эдуардовна, одна тысяча девятьсот пятьдесят шестого года рождения. Участковый был уверен, что это она и есть… – Осипович посмотрел на Кузьмина. – И это еще не все. На прошлой неделе Короткова была задержана ГУВД и ОБХСС за участие в нелегальном концерте. Оказывается, еще и певица. Опер первого отдела с ней поговорил, провел профилактику.

Юрченко за соседним столом поднял глаза от бумаг.

– Коллеги, у меня сложилось впечатление, что вы просто валяете дурака. Зачем вам эта особа? Мало ли, что она там наплела про «фашистов»? Может, она просто хотела произвести впечатление на подругу. С огромной вероятностью она к фашистам не имеет никакого отношения, – Юрченко поправил очки. – Нелегальные концерты? Ну, пусть ОБХСС и занимается. Или вы не устояли перед ее чарами?

– Коля, она представляет для нас интерес, даже если и не в этом конкретном деле, – сказал Кузьмин. – У нее широкий круг знакомств, в том числе – в богемно-артистической среде. Кроме того, ее есть за что прижать: проживает в Москве без прописки. Я бы попробовал ее завербовать.

Юрченко махнул рукой.

– Что Александр ни одной красивой девушки пропустить не может, меня не удивляет. Но вы, Игорь, вроде бы примерный семьянин…

– Коля, я еще раз говорю: речь идет исключительно о возможности вербовки.

*

«11 мая 1982 года, гор. Москва.

В 7-е управление КГБ СССР

Бланк задания

Прошу установить наружное наблюдение за гражданкой Коротковой Елизаветой Петровной, 1961 год рождения, проживающей по адресу гор. Москва, Печатников пер., д. 22, кв. 9. Телефон (общий) 212-85-07.

Составил оперуполномоченный капитан Кузьмин».

*

Лиза вышла из круглого павильона метро. У выхода сидела на стуле тетка в белом халате. Рядом стояли весы.

Подошла девушка в джинсовой юбке и белой блузке, сняла босоножки, встала на весы.

Лиза сделала несколько шагов, остановилась, обернулась.

Усатый мужчина в бежевом плаще тоже остановился, стал рассматривать витрину киоска «Пепси-кола».

Лиза достала из сумочки сигареты, спички. Прикурила, затянулась.

К остановке подошел автобус. Вышли люди, начали заходить.

Лиза побежала к автобусу, на ходу выронила сигарету. Запрыгнула в заднюю дверь.

Усатый побежал за ней. Двери закрылись. Автобус тронулся.

Лиза помахала усатому рукой.

*

Лиза вышла из лифта, подошла к обитой дерматином двери. Под номером квартиры «27» была табличка «профессор Яковлев И.А.».

Лиза позвонила.

Послышались шаги. Щелкнул замок. Дверь открыла женщина немного за сорок, в джинсах и синей кофте.

– Здравствуйте, – сказала Лиза. – А Андрей дома?

– Здравствуйте. Он еще в институте. Но вы можете зайти и подождать его. Кофе хотите?

*

Лиза и мать Андрея сидели за столом в просторной кухне.

Перед обеими стояли маленькие чашки с кофе.

– Вы позволите? – Лиза кивнула на пачку «BT».

– Да, конечно, – мать Андрея пододвинула к ней сигареты.

Лиза взяла одну, вернула пачку матери Андрея.

Обе закурили.

– Значит, вы – новая пассия моего сына?

Лиза улыбнулась.

– Как вас зовут?

– Лиза.

– А я – Мария.

– Очень приятно.

– Сколько вам лет?

– Двадцать один.

– Мне было столько же, когда я родила Андрюшу. Я училась на четвертом курсе. А замуж за Илью вышла на третьем. Он был моим преподавателем. Старше меня на двадцать лет. Но для нас это никогда не было проблемой. Так получилось, что вся жизнь у нас с ним связана с институтом тонкой химической технологии. Он там преподает до сих пор, а я работаю лаборанткой на кафедре органической химии. Карьера научная у меня не сложилась. Когда родился Андрюша, я долго не выходила на работу. Он часто болел, и Илья настоял на том, чтобы я с ним сидела, чтобы ни в ясли, ни в детский сад не отправляли. Я отчасти потом пожалела, потому что Андрюше в школе трудно пришлось, он такой был домашний, а школа, хоть и хорошая, но в коллективе свои законы…

Мать Андрея затушила сигарету в пепельнице. Взяла чашку, сделала глоток.

– А теперь расскажите что-нибудь про себя, – мать Андрея посмотрела на Лизу, улыбнулась.

– Родилась в Набережных Челнах, после школы поступила в университет в Казани. На филфак. Проучилась два семестра. Потом работала администратором в фотоателье. Год назад приехала в Москву, поступала в ГИТИС. Не поступила…

В прихожей щелкнул замок, скрипнула, открываясь, дверь.

*

Андрей и Лиза лежали под одеялом на кровати, курили. Окно закрывала свежая зелень деревьев. Из-за этого в комнате было сумрачно.

Над кроватью к стене были приклеены фотографии Хемингуэя, Луи Армстронга, Сартра.

Лиза посмотрела на Андрея.

– Знаешь, я хотела тебе сказать…

– Что?

– Нет, ничего. Ерунда.

*

Осипович и Кузьмин поднялись по лестнице. Осипович остался на площадке между лестничными пролетами. Кузьмин позвонил в дверь.

Открыла женщина лет пятидесяти.

– Здравствуйте, – сказал Кузьмин, достал «корочку», раскрыл, показал. – А Светлана дома? Вы не волнуйтесь, ничего страшного. Просто она могла случайно оказаться свидетелем одной ситуации.

– Да, конечно. Света, иди сюда! Вы проходите…

– Нет, спасибо, мы здесь поговорим.

Света – в спортивных штанах и зеленой майке – вышла на лестничную площадку. Кузьмин показал ей «корочку», закрыл дверь. Света посмотрела на Осиповича – он поманил ее пальцем. Кузьмин взял ее за плечо, подтолкнул. Света спустилась на один пролет.

– Привет, – сказал Осипович. – Узнаешь меня, да? Что ты придумаешь родителям, это дело твое. Но если ты не сделаешь так, как мы скажем, у тебя будут большие проблемы. В лучшем случае вылетишь из школы. За «аморалку». В худшем – отправишься в спецучилище. За пособничество в нападении на сотрудника органов.

По щекам Светы потекли слезы.

– Успокойся, – сказал Кузьмин. – Нам от тебя нужно две вещи. Во-первых, адрес тех говнюков. Во-вторых, никому ни слова.

– Я знаю только адрес Бурого…

– Хорошо, говори. И еще раз повторяю: никому ни слова.

Кузьмин сильно сжал плечо Светы, посмотрел ей в глаза. Она сморщилась от боли.

*

– Поговорим с ними по отдельности, – сказал Осипович.

– Как скажешь, дело твое.

Осипович и Кузьмин шли по двору, освещенному светом окон.

В беседке сидели трое мужчин. Один держал бутылку водки, сделал глоток из горла, взял с газеты кусок кровяной колбасы, сунул в рот.

*

Бурый шел впереди, Кузьмин и Осипович следом.

Все трое зашли за гаражи.

– Короче, ты понял, в чем дело? – спросил Осипович.

– Понял.

– И еще раз повторяю, – сказал Кузьмин. – Одно слово, хоть кому-нибудь, хоть маме, хоть папе – и все, ты садишься. Ясно?

– Ясно.

– Какой-то ты борзый, я смотрю.

– Какой есть.

Кузьмин резко ударил Бурого локтем в живот. Бурый вскрикнул, присел. Осипович ударил его ногой в нос. Бурый упал. Кагэбэшники стали бить его ногами. Он приглушенно вскрикивал.

– А теперь ты отведешь нас ко второму. И еще раз повторяю. Одно слово кому-нибудь – и ты садишься. А там – двадцать хуёв в жопу. Каждый день, – Кузьмин усмехнулся.

Бурый привстал, сел на земле, вытер пальцами кровь под носом.

 

12 мая, среда

Парень размазал сперму по животу и грудям вгиковской блондинки.

– Стоп, снято! – крикнул Стас.

Парень и девушка завернулись в одеяла, сели на кровати, взяли с подоконника сигареты, закурили.

Ассистентка – девушка лет двадцати пяти, в очках – открутила крышку термоса, налила в стаканы кофе.

Стас вышел на кухню.

Антон курил, сидя на табуретке у стола. Перед ним лежали листки, исписанные от руки шариковой ручкой. Фрагменты текста на них были перечеркнуты, сбоку дописаны исправления.

Стас покачал головой.

– Понимаю, тебя это все уже заебало, – сказал Антон. – Во ВГИКе тебя ведь учили быть Феллини, а не порнуху снимать…

– У Феллини, кстати, получился бы неплохой порнофильм. Судя по его картинам, секс и все, что с этим связано, он очень даже любит.

*

Кузьмин отпер дверь ключом, вошел в квартиру. За ним вошла Лиза. Кузьмин нащупал выключатель. Под высоким потолком загорелась тусклая лампочка.

Под ногами валялись в беспорядке женские туфли и босоножки. У стены стояли пустые трехлитровые банки. На гвозде висели пальто и два плаща.

Из кухни выглянула седая старушка в черном платье, с волосами, собранными в клубок.

– Здравствуйте, Софья Ивановна, – сказал Кузьмин.

Старушка кивнула.

Лиза наклонилась, расстегнула пряжку босоножек. Кузьмин повернулся к ней.

– Здесь можно не разуваться. Правильно, Софья Ивановна?

– Да, конечно, конечно.

Кузьмин прошел в комнату, Лиза – за ним.

Кузьмин закрыл дверь изнутри на шпингалет.

Комната была небольшой. Под потолком висела трехрожковая люстра с пыльными плафонами. К стене был приколот кнопками выгоревший плакат – «Фестиваль молодежи и студентов 1957».

Окно выходило на фасад старого дома с осыпавшейся штукатуркой.

Кузьмин подошел к окну, задернул шторы.

– Конспирация? – Лиза улыбнулась.

Она села на продавленный диван с зеленым покрывалом, Кузьмин – на стул у стены напротив.

– Ну и зачем вы меня пригласили на конспиративную квартиру?

– Это не конспиративная квартира, а явочная.

– А в чем разница?

– На конспиративной нет хозяйки.

– И все?

– И все.

– А почему тогда сюда, а не на конспиративную?

– А какая разница?

– Вам виднее. Так чем же я вас так заинтересовала?

– Проживаете в Москве без прописки. Не имеете постоянной работы…

– А как можно устроиться на работу без прописки?

Кузьмин пожал плечами.

– Ну и что мне за это полагается? – Лиза посмотрела Кузьмину в глаза. – Высылка за сто первый километр? И вы станете этим заниматься? С каких это пор КГБ интересуется каждым, кто живет без прописки?

– Не каждым. Только некоторыми. Плюс у ОБХСС есть к вам вопросы.

– На вопросы ОБХСС я уже ответила. Претензий ко мне у них больше нет. А у вас?

Кузьмин встал со стула, подошел к Лизе. Наклонился, положил руки ей на колени. Лиза смотрела прямо на него, едва заметно улыбаясь.

*

Лиза сидела, прислонившись спиной к валику, Кузьмин на другом конце дивана откинулся к спинке.

Лиза встала с дивана, подошла к двери.

– Ты куда?

– В ванную.

– Голая?

– А что здесь такого?

– Оденься.

– Ладно, хорошо, – Лиза подошла к столу, затушила сигарету в пепельнице. Подняла с пола юбку, просунула в нее ноги, нагнулась за майкой.

Белые трусы-«неделька» с фиолетово-желтым цветком остались лежать на полу.

Лиза отщелкнула шпингалет. За дверью послышались удаляющиеся шаги. Лиза открыла дверь, вышла.

Кузьмин взял со стола холщовую сумку Лизы, покопался в ней.

Губная помада. Мятый троллейбусный билетик с синими цифрами «4 коп.». Несколько монеток – пять копеек, десять, три, одна. Расческа. Коробок спичек. Пачка сигарет «Ту-134».

*

Лиза подняла с пола трусы, встряхнула, просунула в них ноги, натянула, приподняв юбку, поправила ее.

Кузьмин – полностью одетый – сидел на стуле у стены. В пальцах дымилась сигарета. Он посмотрел на Лизу.

– Ты вращаешься в разных кругах, слышишь разговоры людей. Мы могли бы сотрудничать.

Лиза тряхнула головой, улыбнулась.

– Нет.

– Почему?

– Потому что нет. И еще. У меня нет никакого друга-фашиста, я не знаю вообще, о чем идет речь, да?

Кузьмин молча кивнул.

– И твои люди больше не будут ходить за мной по пятам?

Кузьмин снова кивнул.

*

– С каких это пор в «конторе» разрешили употребление пива в рабочее время? – Мужчина лет сорока пяти, с бородой, седыми бакенбардами и наметившейся лысиной на макушке посмотрел на Юрченко, улыбнулся.

– А этого, Юрий, никогда и не запрещали. В генеральской столовой, например, пиво в обед есть постоянно.

Людей в пивном «стояке» было мало – только две студенческие компании у круглых стоек в углу и двое ханыг при входе.

– Как вообще настроения в институте?

Юрий хмыкнул, сделал долгий глоток пива, вытер пальцем пену с губ.

– Ты, конечно, спрашиваешь для проформы. Потому что сам все прекрасно понимаешь. Рассказывают анекдоты про Брежнева, слушают иностранную музыку, покупают одежду у фарцовщиков. Я тебя знаю уже много лет, поэтому говорю откровенно. На идеологическом уровне война уже проиграна. Молодежи интересно все западное, буржуазное: музыка, одежда, фильмы. Мне как убежденному марксисту смотреть на это тяжело, но я понимаю причины, по которым потребительская капиталистическая культура побеждает. Когда люди сами не верят в то, что говорят, о какой идеологии может идти речь?

–Ну а комсомольский актив? Они вроде как должны быть деятельными, энергичными…

Юрий снова сделал глоток пива.

– Карьеристы. Выбирают эту дорогу, потому что знают, что у них больше шансов продвинуться по комсомольской линии, чем по научной или какой-либо еще. На идеалы марксизма-ленинизма им плевать с высокой колокольни.

–И к чему это, по-вашему, может привести?

–Ни к чему хорошему. Можно, конечно, надеяться, что после смерти Монгола, как ты его называешь, придет кто-то другой, более энергичный, жесткий и сможет всю эту бодягу встряхнуть. Но я лично в это не верю.

– А не заметили ли вы в последнее время у кого-либо из студентов интереса к нацистской Германии и вообще национал-социализму?

– Это ты спрашиваешь в связи с неонацистским выступлением на Пушкинской площади?

– Да.

– Нет, подобного интереса я не наблюдал. А что касается неонацистов, знаешь, какие ходят слухи?

– Ну?

– Что это – ваша работа. Что сама «контора» все устроила.

– Да? А смысл?

Юрий пожал плечами.

– Возможно, для дискредитации диссидентского движения. Возможно, чтобы попугать народ, а заодно отвлечь его от реальных проблем. Типа, если вдруг к власти придут фашисты, всем вам мало не покажется. Что на это скажешь?

– Такая теория имеет право на существование, как, впрочем, и любая другая.

 

13 мая, четверг

Лиза, Леша, Женя и Билл стояли у круглой стойки с чашками кофе.

– Единственное, что нам предъявляют, – это участие в нелегальном концерте, – сказал Леша. – На что мы совершенно резонно отвечаем, что мы и знать не могли, что концерт нелегальный. Нас в него вписал сотрудник райкома комсомола. Из-за того, что аппарат был херовый, текстов они не разобрали, поэтому антисоветскую деятельность нам предъявить не могут. Все музыканты сказали ОБХСС одно и то же: денег никаких не получали, это было обычное любительское выступление. Чего нам бояться?

– В мой деканат пришел сигнал из ОБХСС, – сказал Билл. – Замдекана меня вызвал, спрашивал, что и как. Я сказал то же самое: никаких денег, любительское выступление. А он мне тогда: а при какой организации состоит ваша любительская группа? Я говорю: ни при какой. И он тогда: а знаешь ли ты, что это незаконно?

– Брал на пушку, – сказал Леша. – Или просто перессал. Еще раз говорю: им не за что зацепиться.

– Если захотят, найдут, – сказал Женя. – Меня тоже в деканат вызывали, и из военкомата был звонок: не собираетесь ли отчисляться, молодой человек? Тогда мы вас еще в весенний призыв успеем призвать.

– Чуваки, вы как-то все это слишком всерьез принимаете. – Леша посмотрел на Билла, потом на Женю. – Вон Лиза живет в Москве на птичьих правах, без прописки, и то не боится, а вы уже сразу перебздели. Перебздели – и уходите на хуй, обойдемся без вас.

– Сам иди на хуй! – Билл наклонился, поднял сумку, пошел к выходу. Женя пошел за ним.

– И пусть уходят! – сказал Леша. – Найдем других. «Панк нот дэд». Ну что, еще по чашке кофе?

– Нет, я сейчас с Андреем встречаюсь.

*

Эскалатор метро двигался вниз. Лиза стояла на ступеньку ниже Андрея. На несколько ступенек выше стояли мужчина и женщина лет тридцати с небольшим.

– И что теперь? – спросил Андрей. – «Троглодиты» больше не существуют?

– Леша обещает найти басиста и барабанщика. Посмотрим. Вообще, он, конечно, загадочный тип. Не учится, не работает, но деньги какие-то есть – по крайней мере, на пластинки. В армии не был, и она ему как бы не угрожает…

Лиза и Андрей сошли с эскалатора. Слева приближался поезд.

– Ну, пока, – сказала Лиза.

Лиза и Андрей поцеловались. Андрей пошел к вагону.

Пара, стоявшая на эскалаторе выше, разделилась. Мужчина зашел в тот же вагон, что и Андрей. Двери сомкнулись. Поезд тронулся.

Женщина стояла в нескольких шагах от Лизы.

*

Рядом с Кузьминым шел высокого роста мужчина лет тридцати пяти, с длинными волосами, в шляпе, вельветовом пиджаке и джинсах. Они свернули к центральному входу ВДНХ.

Из больших белых букв на красном фоне с левой стороны складывалось слово «Слава», с правой – «Труду». Чуть правее на трех столбах висел красно-желтый лозунг «60-летию образования СССР – новые трудовые свершения».

– Ни во ВГИКе, ни вообще в киношной среде моды на нацистские идеи нет, – сказал волосатый. – Я даже бесед на эту тему припомнить не могу. Религия, включая разные восточные штуки и оккультные практики, – это да, по-прежнему некоторым интересно. Но фашизм – нет. Война – слишком сильный фактор. Идея о том, что все неправда или не совсем правда, что Гитлер, может быть, был совсем другой – она слишком экстравагантна. У многих в семье кто-нибудь воевал, или погиб, или был под немцами, и ничего хорошего никто от них не видел. Поэтому, если хочешь мое мнение, для таких теорий в СССР почвы не существует.

Володя и Кузьмин шли по аллее. Впереди, на центральном павильоне, над гербом СССР болтался красный флаг.

– Ну а кем тогда могли быть эти пацаны, которые вышли на площадь? – спросил Кузьмин. – Какого хера?

– Какого угодно. Глупость. Неосведомленность. Неправильно воспринятые фильмы о войне. Кстати, с этими фильмами однозначно возник некоторый перебор. Вон, очередной «шедевр» только что вышел – «Фронт в тылу врага», Тихонов в главной роли.

– Да знаю я про него. Это ж Кузьмича сценарий. Только не дожил он до премьеры. Табельный пистолет в рот – и привет. А что, фильм – говно?

– Не то чтобы говно, но так, серость. Кузьмич, говорят, проворовался?

– Типа того. И все же, Володя, не могу понять, чем пацанам мог понравиться Гитлер. Он же, блядь, их дедов давил…

– Но и Сталин их тоже давил. Думаешь, они про это не знают? Все всё знают, только вслух не говорят. А думающий человек – он не может себе не задать вопрос: а кто из них на самом деле лучше? Гитлер нас давил, потому что мы были врагами, он на нас напал. А Сталин ведь своих давил. После таких размышлений не только на площадь выйдешь…

 

14 мая, пятница

Юрченко вышел из кабинета.

Осипович остался один. Он достал из кармана пиджака записную книжку, полистал, снял трубку телефона, набрал три цифры. Записная книжка захлопнулась.

Осипович положил трубку на стол, снова полистал, нашел номер, добрал еще четыре цифры, поднес трубку к уху.

На другом конце трубку сняли после семи гудков.

– Алло? – сказала в трубке женщина средних лет.

– Добрый день. Можно к телефону Елизавету Короткову?

– А кто ее спрашивает?

– Знакомый.

Тетка в трубке хмыкнула.

– Она на кухню сегодня не выходила. Наверно, дрыхнет еще. Сейчас пойду постучу.

В трубке застучали о пол шлепанцы, послышался стук в дверь, приглушенный голос тетки:

– Лиза, к телефону!

Юра переложил трубку из одной руки в другую, поднес к другому уху. Пальцем другой руки осторожно потрогал нос.

– Алло, – сонным голосом сказала в трубке Лиза.

– Здравствуйте. Гражданка Короткова? Это оперуполномоченный Комитета государственной безопасности Осипович. Мы с вами беседовали в кафе. Помните?

– Да, помню. Здравствуйте.

– Гражданка Короткова, я хотел бы вам задать несколько вопросов. Мы могли бы встретиться на квартире – я скажу адрес?

– Со мной уже беседовал капитан Кузьмин. Если остались какие-либо вопросы, вызывайте меня официально. Хорошо? До свидания.

В трубке зазвучали гудки.

Осипович опустил трубку на рычаги аппарата. В трубке звякнуло.

– …с космодрома Байконур осуществлён запуск советского пилотируемого космического корабля «Союз Т-5», – бубнил радиоприемник. – Командир корабля – Анатолий Николаевич Березовой, бортинженер – Валентин Витальевич Лебедев. Сегодня «Союз Т-5» состыковался с орбитальной научной станцией…

Осипович встал из-за стола, резко отодвинув стул. Подошел к окну. По стеклу заторможенно ползла муха.

Щель в раме была заклеена грязной бумагой. Осипович отодрал от нее кусок, раздавил муху, размазал по стеклу.

*

Оля сняла с плиты сковороду с яичницей, разделила вилкой пополам. Разложила на две тарелки.

Анатолий сидел на табуретке, полуобернувшись к окну. В пепельнице на подоконнике дымилась «беломорина». Светились окна пятиэтажки напротив.

Анатолий взял сигарету, затянулся, положил обратно.

– Ты его сразу узнаешь, – сказал Анатолий. – Он весь такой рыжий, и видно, что нерусский. Но подходить к нему нельзя. Он знаком покажет, куда идти.

Оля поставила тарелки на стол, села на табуретку.

– Мне с ним тоже надо будет спать? – спросила Оля.

Анатолий резко затушил сигарету, поднял глаза на Олю.

– Давай мы четко уясним две вещи, хорошо? Во-первых, я не заставлял тебя спать с Иннокентием. То, что этот старый козел напоил тебя и затащил в постель, это на его совести. Но и ты могла бы не пить, если не хотела. Во-вторых, сейчас речь идет только о том, чтобы передать рукопись. Это мой шанс, понимаешь? В смысле, наш шанс. Если он ее передаст в издательство, и ее опубликуют «там». Тогда мы сможем спокойно уехать, у нас будет, на что жить – хотя бы первое время.

Оля взяла вилку, поковырялась в яичнице.

*

Стас и Антон сидели на кровати в своей комнате в общаге. Перед ними на стуле стояла бутылка «Русской» водки.

Антон взял бутылку, разлил остаток, поставил бутылку на пол. Она упала, покатилась под кровать.

Антон и Стас чокнулись, выпили.

– Знаешь, почему я решил поступать во ВГИК? – спросил Антон.

Стас молча посмотрел на него.

– Однажды утром я проснулся. Кстати, один, без бабы… Может, как раз в том и дело. Короче, я проснулся… Да, кстати, не помню, с бодуна или нет. Представляешь – я совершенно не помню, с бодуна я был или нет. А ведь это тоже могло повлиять… Ведь абсолютно каждая мелочь влияет на наше настроение и, соответственно, на принимаемые нами решения. В общем, проснулся, зашел в ванную, посмотрел на себя в зеркало и сказал себе: Антоша, тебе тридцать лет, а ты…

– …еще не знаменит!

– Нет. Не совсем так… И вообще, хули ты перебиваешь? Сейчас вообще ничего не расскажу…

– Да ладно, успокойся.

– Короче, я сказал себе: Антоша, тебе тридцать лет, а ты занимаешься полной хуйней. Ты работаешь в сраной областной газетенке, пишешь про ударников коммунистического труда и перевыполнение плана, но при этом ты знаешь, что все это – наебалово, приписки. Но об этом сказать или написать нельзя. И я подумал – а чем бы таким можно заняться? И я решил, что поступлю во ВГИК, стану сценаристом, напишу охуенные сценарии охуенных фильмов…

 

15 мая, суббота

Кузьмин и Вова вышли из магазина. Кузьмин нес велосипед-«раскладушку» – с синей рамой, в сложенном виде. Хромированные части были смазаны машинным маслом.

Спереди к раме была приклепана эмблема: металлическая пластина с изображением аиста и буквами «ММВЗ. Сделано в СССР». Вова держал в руке насос и «кобуру».

– Папа, а ты сделаешь мне брызговик? – спросил Вова.

– Какой брызговик?

– Обычный, из резины, как на машинах.

– А зачем он тебе?

– У всех пацанов есть на велосипедах. Даже по два – на переднем колесе и на заднем. И еще они на них катафоты ставят.

Они подошли к «Москвичу» Кузьмина. Кузьмин вытащил из кармана связку ключей, нашел один, отпер багажник. Засунул в него велосипед. Он не поместился, торчал.

– А что, купить брызговики нельзя? – спросил Кузьмин.

– Не, они не продаются. Пацаны находят резину и из нее вырезают.

– Ну, ты найди резину, а я тебе вырежу брызговик.

*

Осипович подошел к красно-синим телефонным будкам. В двух из них трубок не было, болтались куски провода. Стекла были выбиты во всех будках.

Осипович открыл дверь третьей будки, зашел, снял трубку. На приклепанной под диском табличке «Бесплатно вызываются» был выцарапан номер «383 39 45» и имя «Ира».

Осипович положил в монетоприемник две монетки по одной копейке, снял трубку, прижал подбородком к плечу. Открыл записную книжку, полистал, стал крутить пальцем диск.

Монетки, звякнув, провалились.

– Алло? – сказал он в трубку. – Снежану можно к телефону? Это ты? Привет, это Саша. Мы познакомились на дискотеке, в ДК завода «Мосэлектрофольга», помнишь? Хотел предложить встретиться, куда-нибудь сходить… Нет? Ладно, пока.

Осипович положил записную книжку на металлическую коробку телефона, сунул руку в карман джинсов, вытащил несколько монеток, выбрал двушку, положил в монетоприемник. Полистал записную книжку, набрал номер.

– Алло, здравствуйте! Оксану можно к телефону? Нет дома? Спасибо.

Осипович снова полистал записную книжку, снова набрал номер.

Шли длинные гудки. Он нажал на рычаг, посмотрел на номер «Иры» на табличке. Набрал.

– Алло, здравствуйте! Иру можно к телефону?

– Чего? – ответил хриплый пьяный мужской голос.

– Иру можно к телефону?

– На хуй пошёл!

Осипович повесил трубку на рычаг, вышел из будки, пошел вдоль панельной девятиэтажки. Навстречу шли двое мужчин лет по тридцать пять-сорок.

– Э, пацан, чё ты такой грустный, а? – спросил один. – Выпить хочешь?

Второй распахнул пиджак. Под ремнем брюк торчали две бутылки портвейна «777».

*

Осипович и мужчины сидели на краю песочницы. В песочнице валялась облезлая синяя лопатка.

Мужчина сделал глоток из бутылки, передал ее Осиповичу. Осипович глотнул, протянул бутылку второму.

– Вот скажи мне, пацан, – сказал первый. – На хера мы воюем в Афганистане?

Осипович пожал плечами.

– Выполняем интернациональный долг.

– Э-не, ты мне такого не говори. Такое я и по телику слышу. А вот если по натуре, то зачем нам это надо?

– Ну, как – зачем? Чтобы не допустить продвижения мирового империализма к нашим границам.

– Хуйню говоришь, – сказал второй. – Какой в Афгане, на хуй, империализм? Вот Америка, я понимаю, это империализм. Или Англия. Я, само собой, не понимаю, например, за что Англия воюет с Аргентиной. Но мне, в общем и целом, по хуй. Потому что в Англии – империалисты, а в Аргентине – хунта. А на Афган мне не по хуй, потому что там – наши пацаны. У меня сосед пришел из Афгана. Живой. И даже не ранен. Но то, что он рассказывает, это, блядь, пиздец. Говорит – там ночью «духи» напали на заставу, троих зарезали… И каждому отрезали хуй и засунули в жопу. Вот скажи мне, что мы там делаем?

*

Оля подошла к памятнику Пушкину. У постамента стоял рыжеволосый корреспондент, присутствовавший на «фашистской» демонстрации. Он поглядел на Олю, кивнул. Она остановилась в двух шагах от него.

Корреспондент оглядел площадь, быстрым шагом пошел к кинотеатру «Россия». Оля пошла за ним.

Корреспондент перешел улицу, свернул во дворы. Оля отстала, дожидаясь, пока проедут машины. Перебежала улицу. В глубине двора мелькнула рыжая голова.

Оля пересекла двор, вошла в арку. В следующем дворе на лавке сидел корреспондент. Он улыбнулся, помахал Оле рукой. Оля подошла.

– Садитесь, – сказал корреспондент. – Меня зовут Гленн.

Он протянул Оле руку, она взяла ее в свою, сразу выпустила.

– Вы все очень хорош сделали, – сказал Гленн, продолжая улыбаться. – Как настоящий эйджент. Там, около памятник, было нельзя. За мной всегда ходит КГБ. Делают разные провокейшн. Хотят, чтобы я себя дискредитовал. Чтобы был скандал, понимаете? Водка, наркотик, проститутки…

Оля достала из пакета пачку листов, связанных шнурком, протянула Гленну. Он взял рукопись, посмотрел на нее. На первой странице было напечатано: Анатолий Кудрявцев «Выбор» (роман в трех частях).

– Очень хорошо, очень хорошо, – сказал он, спрятал рукопись в свою кожаную сумку. – Я лично передам Карлу в «Ардис». Он мне хорошо знакомый.

Оля посмотрела на голубей рядом с лавкой. Они что-то клевали в песке.

Гленн дотронулся до ее руки.

– А вы не хотели сейчас поехать ко мне? Кофе. Можно, если хотите, вино. У меня хорошее вино. Франция. Каберне.

Гленн, улыбаясь, смотрел на Олю.

Послышался шум машины. Во двор въехала черная «Волга». Завизжали тормоза.

Гленн вскочил с лавки.

Из «Волги» выпрыгнули трое мужчин в серых костюмах. Один вытащил из кармана красную «корочку» КГБ, развернул.

– Поехали с нами, – сказал он.

– Я – иностранный гражданин, я – корреспондент.

Кагэбэшник покачал головой.

– Поехали. Установим вашу личность.

*

На экране телевизора парень трахал на столе под портретом Ленина вгиковскую брюнетку. Блондинка гладила его по спине.

На «видике» Sony лежала коробка из-под кассеты BASF, к ней была прилеплена бумажка с надписью от руки «Комсомольские члены».

Стас и Антон сидели на диване, Борис – в кресле рядом.

– Ну, что я могу вам сказать, граждане кинематографисты? – Борис посмотрел на Антона, потом на Стаса. – Это – то, что надо. Размножим фильм – и он уйдет моим клиентам здесь, и, через ГДР, – в Бундас, и тэ дэ и тэ пэ. Насчет названия только еще подумаем – надо, чтобы оно на немецком хорошо звучало. Поверьте мне, это важно. Я поговорю с переводчиком – он бундасовские фильмы переводит. А еще есть идеи какие-нибудь? В смысле, следующего фильма?

– В принципе, да, – сказал Антон.

– Тогда вперед, пишите сценарий, и запускаем новое кино.

Борис посмотрел на экран. Там парень трахал уже блондинку, а брюнетка похлопывала его по заднице.

 

16 мая, воскресенье

Юрченко прошел по коридору, открыл дверь кабинета, заглянул.

За столом сидел мужчина под сорок, напротив – Оля.

– Пойдем, – сказал Юрченко.

Мужчина кивнул. Оля встала со стула, взяла сумку.

Она и Юрченко молча прошли по коридору. Юрченко остановился, отпер дверь, открыл, подтолкнул Олю, зашел сам.

Юрченко сел за свой стол. Оля осталась стоять.

Юрченко выдвинул ящик стола, вынул маленькую бутылку коньяка. Открутил крышку, сделал долгий глоток. Посмотрел на Олю.

– Ты вообще соображаешь, что делаешь?

– Ну, ты же не захотел нам помочь… Приходится действовать самостоятельно…

– А почему, интересно, он сам тогда не действовал, а? Почему это он тебя отправил, зная, что это риск? – Юрченко снова отпил из бутылки, поставил ее на стол. – Я спрошу у ребят из первого отдела – они же изначально с ним работали. Может, это он им решил помочь таким образом, чтобы скомпрометировать иностранного корреспондента.

– Ты говоришь гнусности. Он не мог так поступить.

– Ну, да, конечно, он не мог так поступить. Он – ангел, святой и мученик в одном лице. Ты логику вообще не включаешь? Ему терять нечего, он готов на все, чтобы ему помогли эмигрировать. Корреспондент ему до одного места, и на тебя ему тоже, получается, глубоко плевать – на то, что тебя могут, как минимум, выгнать из института… Или он думает, что я тебя от всего могу защитить, что благодаря мне у тебя есть какой-то особый иммунитет, и ты можешь делать все, что тебе вздумается, и тебе за это ничего не будет?

– Он не мог так поступить.

– Ты можешь думать, что хочешь. Только, если он уже один раз переметнулся, то сделает это еще и еще раз… Я это знаю по опыту. Единственное, чего он не понимает, так это цинизма тех, с кем связался. Это я могу честно сказать, что «контора» не будет ему помогать, он ей неинтересен. А ребята из «первого» скажут ему все, что угодно. Но для них ситуация с корреспондентом – мелочь, ему ничего не будет, рукопись конфисковали – и все. Я, конечно, сделаю, что смогу, чтобы как-то тебя отмазать, но… Но все это приобретает нехороший оборот.

Юрченко сделал еще один глоток.

– Ты сейчас каждый день пьешь с самого утра? – спросила Оля.

– Нет. Только по выходным. Вызвать тебе такси?

*

– Честно говоря, мне все это надоело слушать, – сказал Филя. Он сидел верхом на стуле, в клетчатой рубашке и черных «штроксах». – Прошлый раз про это говорили, сегодня опять. Ну, устроим мы то же самое на Красной площади, ну и что? – Он обвел взглядом комнату. Парни молча смотрели на него.

– Мы покажем пример, – сказал Андрей. – Покажем, что можно вот так вот покусывать власть, и она ничего не может нам сделать. И тогда выйдут другие, выйдут в разных городах.

Филя махнул рукой.

– Все это – цирк. Выйдут, побалуются – и все. Надо сделать что-нибудь настоящее, и пусть нас тогда посадят, мы будем героями. Это лучше, чем сесть за то, что мы опять покричим на «Пушке» или, там, на Красной площади, где угодно.

– Что конкретно ты предлагаешь?

– Террористический акт. Настоящий террористический акт – как, например, в метро несколько лет назад. Но тогда власть была еще крепче, а сейчас все вообще разваливается.

– Ты говоришь, как провокатор.

– Но ты меня знаешь. И знаешь, что я не провокатор.

– Но ты понимаешь, о чем говоришь? – спросил Сергей. – Понимаешь, что могут быть жертвы, что могут пострадать невинные люди?

– Рабы «совка»? Ну и пусть, мне их не жалко. Но дело даже не в этом. Да, обычных людей я презираю, но направить атаки надо не на них, а на ментов, на «контору». Вот их уж точно не жалко.

Андрей посмотрел на Филю. Сказал:

– Это не то, что мы изначально планировали делать.

– Ну и что? – Филя ухмыльнулся. – А мы разве что-то вообще планировали?

– Кто поддерживает Филиппа? – спросил Андрей.

Человек пять подняли руки.

– Давайте сделаем так, – сказал Андрей. – Сейчас мы разойдемся, и каждый подумает, как он хочет двигаться дальше. Либо в сторону ярких, провокационных, но мирных акций, либо в сторону реальной вооруженной борьбы. Через неделю все еще раз обсудим и, возможно, разделимся.

 

Читать далее

Читайте также:
Исповедь экс-заведующего психинтерната
Исповедь экс-заведующего психинтерната
Джером Сэлинджер
Джером Сэлинджер
Ад — это не другие
Ад — это не другие