Неделя переживших детство.
Вступление редакции:
Мы знаем, что детство — это сложно. Давайте начистоту, детство — это кошмар. Всегда бывают приятные исключения, но совершенно во все мыслимые эпохи человечество оттесняло ребёнка в категорию Другого и поступало с ним соответствующе. Детей продавали в рабство, умервщляли за ненадобностью или по неосторожности, например, удушая во сне. Дети в кальвинисткой Швейцарии носили пояса верности, дети восточной Европы нового времени периодически умирали от слишком сильного пеленания, многие афганские дети и сегодня вынуждены носить оружие, а индийские — работать на угольных шахтах. Над детьми до сих пор совершается масса насилия — прежде всего, психологического — во всех странах, исключений нет.
В то же самое время, детство — потерянный на заднем дворе ключ ко всем тайникам. Любая история, будь то история Французской революции, сталинского террора, восстания боксёров в Китае или что-то личное, начинается с истории детства. Абсолютно все люди — большие и малые, жертвы и палачи, безмолвные и «исторически значимые» когда-то были детьми.
По инициативе и под редакцией Леси Рябцевой — журналистки и общественной деятельницы, занимающейся проблемой защиты детства и профилактикой сиротства, совместно с нашим литературным редактором Романом Смирновым, «Дистопия» запускает «Неделю переживших детство».
* * *
Время как источник скорости. Скорость как источник ненависти. Быстрее, выше, сильнее. Больнее и еще больнее. Примерно так взрослеет человек ровно до той точки, пока не поймет, что взросления не существует. Двадцать первый век — точка, когда пора это осознать.
Между уязвимым, хрупким детством и неуловимой зрелостью есть место силы — подростковость. Её ярости и стыду посвящено эссе Юлии Степ — о растворяющемся смысле быть тем, кого на самом деле не существует.
* * *
Kill Like Teen Spirit
Вы люди, — вечно сумасшедшие, — как люди.
Уистлеровым кашлем ветер заражён.
И Время-тление мчит за тобой по следу,
И ты, преследуемый топотом времён,
Отдашь за шулерство любви весь этот
Поцелуеупорный мир.«Тебя выслеживало время», Дилан Томас
Время как источник скорости. Скорость как источник ненависти. Быстрее, выше, сильнее. Больнее и еще больнее. Примерно так взрослеет человек ровно до той точки, пока не поймет, что взросления не существует.
Ощутим быт. Ощутима уязвимость телесного. Ощутимы несовершенства окружающей среды, недостаток ресурсов, нереализованность чего-то неуловимого в нашем подсознании. Возраст, парадокс, ограничен документооборотом и увещеваниями по поводу быта и ресурсов. Беги, достигай, лови. В конечном итоге, возраст умещается в ёмкий глагол «соответствуй». И этот глагол не измерить ни размышлениями о смысле жизни, ни разбитыми сердцами, ни добрыми делами. Раньше всё было понятно: взрослеть — это терять нюх, но тренировать хватку, сжимать зубы до той поры, пока не придут те, кому хватит сил разжать твою челюсть и занять твоё место. Теперь ты сам выбираешь область применения силы и можешь воспользоваться осознанным правом на невмешательство.
Если детство — это уязвимость и неустойчивость, то юность — обретение и голоса, и ярости. Подростковость встала между детством и взрослостью как защитный щит: там, где взрослая рука взметается вверх, подростковость может не позволить удару случиться. Да, по мнению других, подростки всегда либо малы для этой ярости, либо слишком зрелы. Вроде: «Посмотри вокруг: все серьезные смиренные барашки, а ты, агнец божий, фигнёй страдаешь». И потом взывают к Иисусу Христу, Зигмунду Фрейду и призрачному здравому смыслу. Советуют примерить симпатичный обществу паттерн: лучше учись, больше работай, роди и воспитай детей, а потом страдай и размышляй, сколько хочешь, если силы останутся. Не возражай. Не спорь. И кружку помой перед этим. Жди момента, как в зефирном эксперименте.
Спойлер: этот момент не настанет никогда.
Философия молодости по-настоящему случилась сейчас. Дискурс подростковости серьезно трансформировался за последние десять лет. Молодость как никогда сильно ощущается «бесконечно долгим будущем», о котором писал Шопенгауэр. Нам понадобилось каких-то полтора века на это и немного вай-фая на сдачу.
Реальность, искаженная жесткими рамками, потеряла привилегии абсолютного монарха — пришёл веб, нагруженный параллельными сюжетами, установками, информационными пластами. Веб, который оказался больше, чем что-либо до: он стал пограничным между художественностью, подсознательным и той самой упомянутой реальностью. Ровно таким же пограничным, какой является сама подростковость по отношению к раннему детству и взрослому состоянию. Подростковость подчинила себе юность и открыла ящик Пандоры: такие беды, на которые «зрелые» уже научились закрывать глаза, они не только увидели, но и вслух обозначили. Прокричали. И больше некуда бежать (как жаль, что мы уже на грани экологической катастрофы и социального слома).
Молодые уже познали стыд — за общественный строй, за неравенство, за избитую промышленностью природу, за искаженные социальные позиции, которые грубо определены. И этот жестокий, жестокий мир должен или им сдаться, или уничтожить их. Время бросить кости.
Подростки и виртуальность настолько плотно слиты, что выяснять первопричину — это как спорить по поводу курицы и яйца: некоторые ответы есть, но этого недостаточно. Подростки оказались настолько сильны, что поглотили юность — стёрли черту между собой и ею. Глаза открылись: деление на маленьких и больших — это не про года и мудрость, это про информационную наполненность и гибкость внутренних установок. Имеют ли они право говорить о глобальных проблемах и ломать хребет традиции? Конечно, да. И это повлияет на институт детства, и на гендерный спектр, и на монструозность всеобщего насилия. Фактически им некому сопротивляться, если не вооружится стереотипами.
Противопоставление миру несуществующих взрослых легко выявить в кинематографе, оно вдруг выросло и окрепло на экранах, стриминговых сервисах, самое главное — в персонажах и их почти не выдуманных судьбах. Внезапно «Нетфликсы» и HBO стали фабриками по обёртке этих изменений.
По случайности ли: в этом году исполняется десять лет драме „Teenage Dirtbag” Регины Кросби. Фильм не получил признания ни в США, ни здесь, не стал новым «Клубом „Завтрак‟». Он перемахнул эту стадию — показал, что нет никакого становления «большого человека». И «большого человека» нет. И даже смерти как будто нет. Он стал предчувствием нетфликсовской волны сериалов про непростое становление «всего» в человеке — сложных «простых истин»: «корни — в семье», «первая любовь полностью не проходит никогда», «в слове подчас не меньше силы, чем в ударе» — складываются в этом фильме в единый пазл. Эти идеи многократно повторятся: в хрупких девочках из “Baby”, в (лишь на первый взгляд) уморительном “Sex Education”, в череде героев норвежского «Скама», в повышенной трагичности новой «Эйфории». Почти в каждом новом сериальном герое-подростке есть немного от дерганности Тейра и незавершенных гештальтов Эмбер. Будто множественный зеркальный лабиринт, где зритель ищет луч света, чтобы поймать таинственный отблеск.
Из этого зеркала на нас глядят вчерашние и сегодняшние дети, нынешние и будущие тридцатилетние, победившие войну против тоталитарной взрослости. Это мы — последний день лета перед закатом зыбкой эпохи. Мы напуганы и максимально смертны, но из нас получатся лучшие в истории призраки.
P.S. Ведь нам известна истина: взрослых не существует, это выдумка. Страшно одинаково всем.
