Осенью оживает привычка учиться. Об этом уже говорили. Но что такое привычка учить — еще нет. Есть в этом что-то горделивое. Приличный человек сам себя спрашивает: «Кто я такой? Какое право имею навязывать мнение кому-то?». А неприличный, странный, сумасшедший болтун в плаще из шкур серых мышей почему-то встает за кафедру и начинает говорить.
С древних времен фигура учителя наделена сакральностью. Когда-то передача «изо рта в рот» была единственным способом узнать секреты символов на стене холодной пещеры. Только всасывая информацию из мозгов другого человека ты обретал колдовскую силу – учился плавить металл, есть правильные грибы и ягоды, затравить зверя в расставленные силки.
Древние преклонялись перед учителями. Потом они изобрели письменность и заставили этих безумцев записывать надиктованные голосами в голове откровения. Другие разбирали иероглифы, петроглифы и прочие чудесные знаки — и стал свет. Тот, который «ученье». Если задуматься, знание и философия до определенного момента – это сложенный воедино поток сознания нескольких горлопанов. И последующая наука, как подметил много позже человек со смешной фамилией Кун, — это попытка отбросить одно заблуждение в пользу другого. Смена парадигм — разговор с мертвецами, а каждый учитель — некромант, шаман, колдун в берестяной маске, за которой давно не видно личности.
Вспомните своих учителей. Вот пожилая математичка в серой блузке выводит на доске теорему равносторонних треугольников. Вот субтильный историк, поправляя очки, рассказывает о восстании на Сенатской Площади, вот чертежник болтает с трудовиком о том, как в пересменку они пойдут в подсобку и хряпнут чего покрепче.
Если отбросить романтический флер ностальгических воспоминаний о мире без интернета, то остается признать: учителя предстают нами не как полноценные люди, поскольку им совсем не нужно быть таковыми, чтобы работать. В том смысле, что, когда они в школе или в университете, их личности глубоко вторичны. Они театральные маски, которые всовывают в глаза, глотку и уши протагонисту охапку знаний. Это их функция.
Знакомство с учителем-человеком начинается после школы и университета. Когда, встречаясь на очередном юбилее факультета, ты неожиданно подшучиваешь над стариками, а молодые вдруг сетуют на нынешних выпускников, закусывая селедкой очередную стопку Джонни Уокера. Когда маски спадают, ты видишь изможденные лица – людей, которые каждый день пытаются осушить море бюрократии, которые тщетно борются с ним как Фауст во втором томе одноименной трагедии Гете.
И ты замечаешь — это, в общем-то, скучные люди, с ними не о чем разговаривать и у которых особо нечему учиться. Они — жрецы в храме наук и знаний, а их задача – передавать огонь из одной головы в другую и сократить до минимума количество потерь ценных угольков души.
Впрочем, и тут важно внимательно следить за руками, речь не о том, что учителя жалкие и бесполезные люди. Они выполняют свою работу, как и выпускники затем – разгружают грузовики с новым мерчендайзом и кладут криспи-чикен на хрустящую булку. Просто работа у них такая. Нетворческая. Суровая.
Часто говорят, что быть учителем – это подвиг. В том плане, что в битве хаоса и порядка они занимают заведомо проигравшую сторону. И дело не в извечном пессимизме — махина образования трещит по швам и не выдерживает никакого давления со стороны пост-информационного общества.
Уже совсем не страшно представить, что происходит на контрольной работе по географии, где ответы на тест гуглятся за пару секунд. В каждом образовательном учреждении, при наличии доступа к интернету и кое-каких издержках самой системы, де факто легализован донат. Ты можешь корпеть над тетрадями, а можешь быстро и за минимальные траты получить дьявольский рейтинг в баллах и гулять на все четыре стороны. Не секрет, что традиция получать диплом – это форма монетизации высшего образования, вынужденного оправдывать свое существование средствами огульного горе-маркетинга с запахом сольвента и проржавелых баннерных конструкций.
Теперь посмотрим пристальнее на выпускников педагогических вузов. Кто из них пойдет работать учителем в школу? Единицы. Фрики. Зомбированные романтики с горящими глазами, которые тут же потухнут при столкновении с первой же плохо пахнущей немытой грифельной доской. По дороге, усеянной красными дипломами, через игольное ушко социального долга пройдет не стадо верблюдов, а горстка пустынников с опустевшими флягами. Через год уйдут и они. А к крыльцу школы прибьет новые ракушки, которые еще вчера полнились надеждами на светлое будущее для маленьких математиков, экономистов, программистов, физиков-теоретиков и балерин.
Потому мы нуждаемся в дополнительных инструментах влияния на образовательный процесс. Программа сегодня напоминает колоду скудно перетасованных карт. Почести типа Дня Учителя 1 октября — как возложение венков на могилу Неизвестного Солдата. Почетно, пафосно, с легким налетом бронзы. А энергичные учителя озираются по сторонам, не в силах заметить среди номенклатурных демонов хоть одно человеческое лицо. Куда им, слушающим голоса мертвых, угнаться за дорогим кабриолетом, в котором уезжает в обнимку с говорящей обезьяной простое человеческое счастье?
Учитель варится в собственном наваре без поддержки государства, общества, культуры. Дети, родители и выпускники — больше формальность. Истовые учителя лишены ценностей дружбы, понимания, любви и признания со стороны, но истинным огнем в них пылает страсть к буквам на бумажных страницах, злоба и ненависть к беспорядку, бездарной организации, глупости и невыполненным домашним заданиям.
Удалите из уравнения наносные составляющие, формы общественного контроля, детали конвейера по производству потребителей (в том числе образовательных услуг). Если лишить учителя указки, робы воспитателя и стилуса наместника бога Тота на земле, то что останется?
Останется то, за что стоит любить учителей. Поток знания, отсеянных седыми головами. В этом мире слишком много информации, а эти люди добровольно дают нам дуршлаг. Оценить этот жест сразу невозможно. Должно пройти время. И когда настанет момент оглянуться и подумать: «А чему же я научился и откуда оно взялось?», — важно понять, сколько воды утекло через отверстия этого дуршлага.
