Автор:
Интервью с Александром Ионовым, арт-директором «Ионотеки»
Интервью с Александром Ионовым, арт-директором «Ионотеки»
Интервью с Александром Ионовым, арт-директором «Ионотеки»
Интервью с Александром Ионовым, арт-директором «Ионотеки»

Впервые, еще только на подступах к одному из известных петербургских баров озираешься и понимаешь, что внутренний радар верно ведёт и глаза не врут: скоро вывернем к «Ионотеке» на Лиговском проспекте. Вот феминистки доделывают плакаты, черт его знает, где планируется этот пикет (в названный бар они так и не явятся). Совсем близко к пункту музыкального назначения громко переговариваются девушки, скорее всего еще первокурсницы, им уже легко и весело — in vino veritas, судя по бутылке в руках. У двери курят музыканты — выступление начнется минут через тридцать. Такой можно было увидеть «Ионотеку», например, в конце апреля. Да, наверняка картина каждый день разная, но вряд ли когда-нибудь она бывает скучной.

Заходишь в бар: на входе висит петля, чуть дальше — гроб. «Блейзер», водка и «Боярский» в меню. Здесь не сразу понимаешь, кому из слушателей стукнуло совершеннолетие, а кому уже и двадцать семь исполнилось — полумрак, все легкие на подъем, к тому же серьезность и снобизм не вписываются в ряды «Ионотеки». Место резонансное, лакмусовая полоска для возрастного теста: такие заведения или любят всем своим юным и горячим сердцем без притязаний на пафосный статус, или глухо брюзжат на них при каждом удобном случае. Прилепить затертый ярлык «Атмосферно» — дело немудрое, но почему-то напрашивается именно он. Очевидно, представление о музыкальной площадке начинается с выборки. Сцена «Ионотеки» жанрово свободна: здесь выступают макулатура, Он Юн, Вхоре, Буерак, пасош, Shortparis, Lucidvox, Ploho — в общем, мелькает немало интересных имен.

«Ионотека» давно вышла за пределы Петербурга — о баре знают по всей стране, представляя стилистическую ориентацию места. Этот «правильный китч» из звука, людей, безумных идей и еще каких-то загадочных алхимических элементов, которыми профессионально жонглирует Александр Ионов и о которых только он может рассказать.

Арт-директор клуба «ИОНОТЕКА» и куратор фестиваля «ИОНОСФЕРА» Александр Ионов цитирует Христа, сравнивая свой клуб с гречкой, и диагностирует сколиоз у большинства посетителей петербургских потусторонних тусовок.


С чего всё начиналось для тебя как организатора и арт-директора? Какими были твои первые самостоятельно организованные концерты?

Дело в том, что я долгое время сам играл музыку и первый опыт организации концертов пришёл, когда я создавал какие-то шоу для групп, в которых играл сам. Это постепенно разрослось в организацию более крупных мероприятий и фестивалей. Собственно говоря, ничего уникально здесь нет, многие музыканты занимаются подобным, но в моём случае я понял, что уже достаточно позанимался музыкой, а играл я в группах с 15 лет, возраст уже подкатывал к 40. Вдохновившись успехом, я начал организовывать концерты регулярно. Определенные свойства моего характера помогли мне добиться хороших результатов — я пунктуален, мне не свойственно обычное рок-н-ролльное раздолбайство.

Первые концерты, разумеется, были самыми ужасными, впрочем, и сейчас ужасов хватает. Это были фестивали в самых отстойных точках города в 2011 и 2012 годах. Старое помещение бара «Банка» на улице Чайковского и жуткий байкерский клуб «Route 148» у Московских ворот. Кстати, если я говорю «жуткий» — это скорее комплимент. Клуб этот по-своему прикольный — если вам нравятся жирные брутальные байкеры, пиво и дешёвая пицца. Ну а в тогдашней «Банке» еще царила неформальная атмосфера, хотя администрация уже начинала проявлять свои отвратительно-меркантильные свойства: например, у нас пытались отжать косарь за гардеробщика. Я сказал: «Нам не нужен гардеробщик», и эти функции легли на одну из знакомых музыкантов. Потом я выяснил, что в гардеробщики просился сам арт-директор клуба, который пытался хоть как-то срубить бабла на нашем концерте, даже через гардероб. Собственно эта ситуация характеризует политику многих клубов: алчность и нищета. Помноженные на полное невежество в сфере музыки. На музыку-то как таковую всем наплевать. Все считают деньги. Результаты налицо. За редким исключением это так. Но судить их нельзя, ведь они тянут лямку бизнеса: выплата аренды, зарплаты, откаты и прочее. Вот почему идеальный клуб «для музыкантов» практически невозможен. Это утопия. Именно в эту утопию я играю последние 3−4 года.

Музыкальные клубы и бары до сих пор тематически мотает от ДК к кабакам, а «Ионотека», кажется, отличается — даже напоминает американский «CBGB» с его эволюционным форматом и становлением панка. Но легенда «CBGB» — это фатальный пример, так сложилось, а у «Ионотеки» изначально была такая концепция — молодые группы с оригинальным материалом? Как начиналась история «Ионотеки»?

Мне не нравятся сравнения с «CBGB» или со старым петербургским андеграундным клубом «Там-Там». Люди клеят ярлыки, потому что им так легче, удобнее и безопаснее. Ой, а вдруг у меня появится своё собственное определение чего-либо, свой взгляд? Ой, а вдруг засмеют? Ну вот люди и клеят на нас замызганный ярлык «CBGB». Это вообще был какой-то отстойный блюзовый кабак, куда по случаю сошлись все эти сегодня вышедшие на пенсию или улегшиеся в могилу панк-рокеры. Владелец «CBGB» — жирный ковбой в шляпе какой-то. Я конечно худобой не отличаюсь, но клуб наш изначально был заточен под независимую музыку и ребят, которые ходили на мои фесты и концерты.

Мои мероприятия собирали народ, ко мне подошли инвесторы и предложил создать такой вот клуб. А мне до этого целый год трахали мозги, что, мол, мой фестиваль «Шум и Шлюхи» носит неподобающее название. Неэстетичное, мол. Это снобы, Богом обиженные какие-то. Даше Шульц, которая тогда ещё была милой независимой исполнительницей, а не жирно-глянцевым, распиаренным продуктом из Москвы, мама запрещала играть у меня на фестивале из-за названия. А я просто искал слово, фонетически обозначающее шум — «шшшшш…» —  ну не шиншилла же? Шлюхи — это весело! Это слово весь мир наш продажный символизирует на самом деле. Жена в постели кем должна быть, если на кухне она кухарка? Ага! Эту поговорку не я придумал, а народ. Я Велимира Хлебникова люблю, фонетическое сознание вместо определённых смыслов. Вот почему название шипело буквой «Ш», а вовсе не пропагандой проституции. И вот через год я плюнул и назвал свой фестиваль «Ионосферой». Не хотите шлюх — жрите меня! А потом и клуб моим именем назвал. Это был чистый fuck off обществу. Получите кровь мою и плоть — на, лопайте, уроды. Вот собственно и всё. У меня всегда витала идея создания собственного клуба, даже были попытки сделать что-то на руинах старого клуба «DaDa», но всё всегда упиралось в деньги. В результате я вложил кучу денег в реинкарнацию «DaDa», мы открыли андеграундный клуб, а мои партнеры растворились в воздухе. А я вместо того, чтобы расстраиваться или строить мстительные планы, создал еще одну вечеринку — «Общество Пропавших». И посетителей прибавилось в три раза.

«Ионотека» была открыта на бюджет 200 тысяч рублей. Это мизерные деньги, которых хватило только чтобы возвести сцену и бар покрасить стены и ввернуть несколько красных лампочек. Это была чисто DIY-затея, и я считаю, что мы справились, несмотря на тьму критиканов, которые, не создав ничего собственного, принялись пачкать интернет своими комментариями о неправильно работающем туалете или отсутствии вытяжки. Горите в аду, ублюдки, вот что я им скажу.

Я с уважением отношусь к другим клубам в городе: «Цоколь», «MOD», «The Place», «Fish Fabrique». Я знаю, как тяжело им иногда приходится, и все их достижения — это плоды ежедневного труда. Трудно — от слова «труд», мы это часто забываем. Особенно когда критикуем других. Мне чуждо чувство зависти — я могу лишь радоваться тому, что у кого-то есть хорошие туалеты и профессиональная подсветка. Но я изначально хотел создать нечто особенное, более жёсткое и менее ухоженное. Я не сидел и не думал о подсветке туалета, например.

Лучшим комплиментом был комментарий зашедшего к нам однажды англичанина. Он сказал: «Сразу видно, что это строил какой-то американец». Я как человек, проживший в США 15 лет, очень удивился и даже напрягся, и спросил: «Почему же?» Англичанин ответил: «Мол, русские вечно всё вылизывают, и всюду у них такой искусственный гламур в заведениях, а у вас вот такой трэш-дизайн, как в бомбоубежище — видно, что с запада слизали идею. Если честно, ничего напрямую я не слизывал, но была у меня пара любимых баров в США, и там действительно царил странный полумрак, не было особых удобств. Кстати, в Петербурге мне всегда нравился бар «Жопа» на проспекте Бакунина, я больше чувствую наследственную связь с этим баром, чем с каким-то доисторическим «CBGB».

Про «становление панка» — было бы чудовищно заявлять, что «Ионотека» является колыбелью каких-то новых веяний в музыке. Это не так. Действительно, из клуба выходит определённое поколение молодых людей. Есть несколько групп, сложившихся из ребят, тусовавшихся на наших вечеринках, в основном они играют панк и гараж. Но всё это не имеет какой-то направленной обобщённости. Наш клуб — это приют для молодых людей, которым некуда больше идти. Когда люди пишут про «Ионотеку» и андеграунд, они не понимают, что это андеграунд не музыкальный, а духовный. Это эдакие записки из подполья. Когда внутри своего psycho ты чувствуешь себя в подвале, тебе темно и тебя никто не понимает. Мне это близко, потому что я, как и многие другие, подобные эмоции испытываю. Вы не увидите у нас в клубе успешных выпускников вузов с румянцем во всё лицо и готовностью поднимать с колен демографическую ситуацию России. К нам ходят студенты, сидящие в последнем ряду на лекциях, рисующие в тетрадках суицидальные картинки. К нам не ходит золотая молодежь из бара «Union», где котлета на булочке стоит 500 рублей. Наша публика — это депрессивные подростки, слушающие «странную» музыку и по большей части ненавидящие самих себя. Впрочем, это уже цитата из Курта Кобейна, а я его терпеть не могу.

Сейчас «Ионотека» на Лиговском проспекте. Переезд многое поменял?

Переезд в помещение, вмещающее более 500 человек, позволил проводить по-настоящему масштабные концерты. Например, стали возможны мероприятия с участием зарубежных артистов, фестивали. В подвале мы находились ниже уровня моря — канализационные трубы нависали над головами, и туалеты часто ломались из-за того, что нечистоты приходилось выкачивать наверх, а не вниз. С переездом мы спокойно вздохнули — клуб перестало затапливать. Мы смогли построить большую сцену и несколько баров, чтобы всем было удобно. Проблемы по-прежнему есть, большинство из них связаны с хронической нехваткой денег. В то же время мы предлагаем самые выгодные условия музыкантам в городе, практически не вычитая ничего из заработанных ими денег на концертах.

В июле выступят «Вхоре» и «Сруб», состоится очередная «Ионосфера». К тому же ты организуешь концерты не только на своей площадке — будет «Буерак»  на крыше клуба «MOD». Как удается делать столько выступлений, это уже просто налаженный механизм работы, понимание с музыкантами?

Да, я знаком с многими музыкантами, и ко мне обращаются, зная, что я не обману, помогу с раскруткой концерта и всё будет достаточно чётко. Я сам в недавнем прошлом музыкант и прекрасно понимаю ребят. В то же время вокруг моего имени существует достаточно скандальная слава, ассоциирующаяся с перманентным трэшом и угаром, поэтому некоторые музыканты не спешат со мной работать. Это снобизм и ханжество, но я принимаю это, ведь человеческая сущность — это нечто вне моего контроля. Мне забавно наблюдать, как на мероприятиях, организованных критикующими меня людьми из других тусовок, посетители приносят свой собственный алкоголь и устраивают дикий нечеловеческий алкодвиж. Люди лежат на земле у дверей клуба, а Ионова и «Ионотеки» там нет и в помине. Возможно, всё-таки не Ионов заставляет людей вести себя, как животные? Возможно, в людях изначально сидит животное начало, пестовать которое гораздо удобней и приятней, чем вытягивать из себя за уши нечто более одухотворенное? Но этими вопросами никто не задается видимо.

Был ли такой концерт, который ты можешь уверенно назвать самым сложным?

Уверенно называть я ничего не могу. Но одним из самым сложных концертов было шоу группы «Электрофорез», проведенное мною в клубе «Central Station», это самый крупный и старейший гей-клуб Петербурга. Идея концерта принадлежала мне, я хотел ощутить некий конфликт, когда в гей-клуб приходят 250 девушек, фанаток группы, и устраивают вечеринку на танцполе, обычно заполненном красивыми мужскими телами. Вдобавок вечеринка носила название «Рождественские встречи с группой „Электрофорез“», что создавало ассоциации с подобными праздничными встречами Аллы Пугачевой, «Голубым Огоньком» и прочими артефактами олдового совка. Идея поместить всё это именно в гей-клубе грела мне сердце.

В результате администрация клуба получила многочисленные угрозы от различных вышестоящих структур: полиция, прокуратура, Смольный. Концерт был под угрозой срыва. Мне пришлось срочно решать вопросы с дирекций клуба, чтобы предотвратить отмену шоу. Пришлось вытащить старый кассовый аппарат и пробивать каждый билет на кассе у входа, чтобы избежать претензий от налоговой инспекции, у каждого посетителя дважды проверялся паспорт, хотя вечерние концерты обычно проходят без возрастных ограничений, но из-за места проведения мы должны были обеспечивать гарантию того, что «растление» не произойдет. Это очень сложный и грустный вопрос. В то время как сотни родителей своим бездействием растлевают своих детей в тупорылое быдло, власть гнобит организаторов концертов, которые, не дай Бог, могут пустить семнадцатилетнюю девушку музыку послушать или потанцевать в безобидные 21:00. И ничего, что она живет половой жизнью с 14 лет и каждый день в Интернете разглядывает фотографии секса с мертвыми собаками или ежами, зато мы спасём её от гей-клуба. Что характерно, юноши в тот вечер на концерт практически не пришли, так что совесть моя чиста, гомосексуализмом в его приобретённой форме в тот вечер никто из русских людей не «заболел». Это очень сложный вопрос. Но я бы с удовольствием обменял российскую гомофобию на всенародное презрение к людям, не читающим книг, например.

Затем был эпизод, когда депутат Виталий Милонов пытался запретить вечеринку в «Ионотеке». У дверей клуба стоял взвод ОМОНа, приехало телевидение. Мне звонили из СМИ, предлагали приехать в Москву, чтобы перед телекамерами лично возразить Милонову. Всё это было очень необычно, как будто бы во сне. Виталия Валентиновича возмутило название нашей DJ-вечеринки «Диско Холокост». Внезапно, со слов Милонова, выяснилось, что Петербург, оказывается, также напрямую связан с трагедией еврейского народа, а под Вырицей вроде как умерло от голода целых 33 еврея и название нашей подпольной вечеринки оскорбляет чью-то там светлую память. Это абсурдно. Дело в том, что я родился в Ленинграде и вырос в семье блокадников. Я с детства слышал бабушкины рассказы об ужасах войны, и никогда у меня не возникало даже мысли о том, чтобы как-то оскорбить память погибших. В Блокаду умирали люди совершенно разных кровей, все они были ленинградцами. Путать Блокаду и Холокост могут ученики 4 класса, но не люди обременённые властью. Название вечеринки опять же содержало конфликт — совмещение не совместимых понятий — «диско», что ассоциируется с танцами и весельем, и «холокост» как нечто символизирующее сокрушительную, убийственную мощь, подобную атомной войне. Собственно говоря, название нравилось абсолютно всем, включая сотни людей с еврейской кровью, которые вечеринку эту посещали. Все наши посетители прекрасно отдавали себе отчет в том, что никакого фашизма или антисемитизма в нашем клубе не было, нет и быть не может. Но ханжество правит бал, и Милонов поучил повод вновь появиться в СМИ. Моя реакция была неожиданной — я ответил по телефону, что уважаю точку зрения депутата и изменил название вечеринки на «Диско Сенокос». ОМОН уехал несолоно хлебавши, а СМИ так и не получили лакомый кусочек жареного, людям же вернули возможность весело проводить время, как раньше.

Да, у «Ионотеки» много запоминающихся слоганов, названий вечеринок. К примеру — социальная сеть сдает все явки и пароли, признаюсь — нашла у тебя на странице историю названия шугейз-вечеринки «Общество пропавших» — отсылку к The Auteurs «Daughter of a child». В общем, немало таких интересных деталей и небольших легенд. Они выросли из личного опыта или есть какие-то сторонние генераторы идей?

Все наши слоганы создаю я. Я вообще работаю практически всегда один. Все опыты сотрудничества кончались плохо. У меня садистическая натура, и я требую много от себя и окружающих. Так что мне легче самого себя плетью угостить, чем ругаться с людьми, которые не справляются. Названия и слоганы — это очень краткая форма литературного искусства, мне всегда нравилась краткость, на манер японской поэзии хокку. Мы живем в удивительное время, когда поколения, взращенные на мелькающих клипах MTV и тридцатисекундной ТВ-рекламе, родили детей, а их дети в свою очередь общаются языком еще более кратких мемов в интернете. Если ты не передал свою мысль одной строкой — ты просто здесь больше не нужен. Феликс Бондарев из Red Samara Automobile Club придумал строчку «Это твой выходной, это твоя пятница», а я одновременно выдал слоган «Ионотека: приди и умри». У нас разницы 15 лет в возрасте, кстати, и меня это очень веселит. К слову, в слогане «Общества Пропавших» есть ещё одна цитата. Из мультика «Бивис и Баттхед»: когда они смотрят клипы, и вдруг на экране появляется видео группы Siouxsie and the Banshees. Бивис говорит: «Что это за хрень?» Батхед отвечает: «Это музыка для людей, у которых нет друзей!» Я эту фразу в себе лелеял с 90-х, она очень правильная. Вот видите, я могу процитировать Христа и прикольный мультик в одном интервью. Вы точно хотите продолжать?

В баре стали выступать зарубежные команды и исполнители — была Molly Nilsson, были Easter, приедет канадец Automelodi в августе. Работа с иностранными проектами существенно отличается от привычного взаимодействия с русскими группами?

Я долгое время жил на западе и честно скажу, что общение с людьми из-за рубежа мне не очень по душе. Я прекрасно владею английским, но говорить мне с ними практически не о чем. Для меня западное общество — пройденный этап, моя юность, когда я там жил. Даже разговоры о музыке или гастролях с группами оттуда сводятся к совершенно натянутым фразам «О как все замечательно», и это характеризует общую тенденцию. Бесконечная политкорректность и фейковая доброжелательность. Законопослушание, выпестованное страхом быть уволенным с работы. Выхолощенное такое, добренькое общество. Никакой боли или зла. То есть всё тепленькое такое. Единственный мой знакомый американец, который когда-то раскрывал свою душу и говорил интересные мне вещи, сидел на трёх видах нейролептиков и в результате эмигрировал в Колумбию. Вообще в США есть тенденция среди интеллектуалов сваливать в другие страны, это бегство от понурого ада общества потребления. Это не наши колбасные эмигранты, а так называемые дауншифтеры.

Мне очень нравится музыка, создаваемая на западе. В музыкальном аспекте я был и остаюсь западником. Музыкальная продвинутость запада — это результат той эстетической свободы, которую они в своё время получили и с которой Россия опоздала на сотню лет, начиная с джаза, который у нас запрещали в 20-х годах. На западе всё это подготовило почву для переворота 60-х годов. То, что музыкально происходит в Англии, США и Европе, начиная с 60-х годов — это по-настоящему потрясающий эксперимент совмещения совершенно разных направлений, безумных комбинаций чего угодно — это настоящая свобода искусства! Но с другой стороны, социальная структура запада формирует очень замкнутое серое общество, культивирующее одиночество. Лучше всего это показал режиссер Тодд Солондз в своих фильмах об абсолютно несчастных и одиноких людях в США. В то же время на западе существует совершенно другая реальность, где все друг другу улыбаются, вежливые, красивые и всё просто отлично. Сложно донести это до людей, идеализирующих зарубежные страны — особенно в России, ведь зачастую ничего, кроме своей реальности, они не видели. Мне повезло — я могу сравнивать и делать какие-то выводы.

Ну а по поводу концертов зарубежных артистов всё просто. Я рад, что могу помочь российским слушателем услышать каких-то редких и любимых исполнителей. Я работаю в тандеме с московскими промоутерами и беру определенную долю расходов на себя. В результате дорогостоящая процедура подобного концерта становится дешевле для всех.

Кстати, о Западе: ассоциация с CBGB возникла даже не из-за музыкальной составляющей, а из-за поэтического баттла Bang Bang Poetry с атмосферой, *словно из текста Лимонова «Первый панк». Поэзия, накал, кутёж. Поэты часто ранимые, как удается справиться с их обидами и развивать этот формат?

Эту вечеринку мы создали совместно с нашим пиар-менеджером Дашей Вишневской. Поэзия была её идеей, а я предложил добавить совершенно невменяемое жюри. Вместо чинных и благородных экспертов я хотел видеть в жюри людей, пьющих водку и жующих бутерброды с жирной колбасой. Это было своеобразным протестом против снобизма поэтической тусовки, всех этих пыльных клише серебряного века, пафоса, галстуков и пиджаков, всей скуки этой скучной. Я хотел, чтобы какая-нибудь поэтесса заливалась слезами на сцене, а её палач (член жюри) засовывал трясущимися от водки пальцами в глотку себе огурец и говорил ей в лицо правду об её отвратительных стихах. Подобное зверство мне по-своему очень близко, я ведь по образованию фельдшер и привык ко всякой кровушке. Мне хотелось, чтобы поэты разорвали друг друга в клочья и чтобы публика испытала настоящие эмоции вместо вымученного искусственного картона всей этой второсортной поэзии. В итоге проект «выстрелил» — мы собираем около 200 человек за вечер, а в судьях отметились группы «Он Юн», «Барто» и Алексей Никонов из «ПТВП». Публике интересно видеть то, что происходит на сцене. Живые страсти, без цензуры. Это практически древнеримское шоу: смотрите, поэтов в жертву приносят! Ну а потом все мирятся и пьют водку. Нет, ну хоть бы одну драку устроили, даже скучно!

У бара уже своя аудитория. Какой он — типичный «свой» в «Ионотеке»? Был ли у тебя момент, когда ты осознал, что бар превращается, без всякой иронии, в культовое место?

Если бы я осознавал окружающее меня без иронии, я бы уже повесился. Не зря у нас в клубе петли висельные висят. Это декор такой. Как я уже говорил, наша публика — это атусайдеры, молодые люди, которым некуда податься. Родители их не принимают, сверстники тоже. У нас в клубе вы не найдете успешных молодых профессионалов, уставших от дня работы в офисе. У подобных людей свои — совершенно другие ценности. Девушки на наших вечеринках весят 48 кг и страдают сколиозом или анемией. Они влюблены в Дэвида Боуи или Мака Демарко, они даже могут не знать, кто такой Райан Гослинг.

Дело в том, что я по какой-то иронии судьбы сохранил в себе отчетливое понимание того, как молодые люди видят этот мир. Я не встаю в позу какого-то мудрого сварливого старца, вещающего о том, как надо или как было. В глубине души я понимаю, что вообще «никак не надо», я фаталист, и любое морализаторство мне чуждо. Меня очень удивляют молодые люди, подходящие к черте 25−26 лет и начинающие свысока смотреть на 18-летнюю молодежь. То есть пять лет назад ты мог прыгать по лужам с бутылкой портвейна, а сегодня это вдруг считается отвратительно-недостойным. А ведь это просто чистота души, когда человек может радоваться.

Беспечность следует возвести в национальные святыни и мерить золотом, на самом деле. Христос сказал: «Если Вы не будете, как дети, то и не войдете в Царствие Небесное». О чём эти слова? Да о чистоте души, когда хочется радоваться, а не сидеть на стуле и думать о том, как же еще соблюсти какие-нибудь «нормы», предписанные обществом, которое само давно уже гниёт и умирает, пронизанное метастазами пошлости и заскорузлой морали. Эй, дружок! Если ты хочешь закинуть ноги на шкаф — сделай это! Ну главное, не задень кота! Время безжалостно к людям — годы наделяют не мудростью, а тяжелыми оковами восприятия, где нам не видна свободная, радостная составляющая жизни. Мы уже не можем выпрыгнуть из окна и побежать по улице просто так. Это очень грустно. Если мой отец в свои 16−17 лет учился в одном классе с Борисом Гребенщиковым, распивал портвейн в советской комнате, увешанной коврами, играл на гитаре, вызывал духов и интересовался магией йогов, то сегодня он говорит мне о том, что я ежедневно растлеваю молодых посетителей клуба и являюсь чуть ли не правой рукой Сатаны. Это конфликт поколений, вызванный изменениями восприятия жизни. Лично я предпочитаю конфликты в творчестве, а не в жизни. Я бы хотел, чтобы из конфликтов произрастало новое искусство, нечто стимулирующее забитые ежедневным уродством мозги наших соотечественников.

Ну а восприятие нашего клуба как культового говорит лишь об ограниченности сознания людей. Почему просто не любить что-то? Для чего нужно сразу всюду навешивать ярлык «культовый»? Я вот люблю гречку. Так это что, культовый продукт? Да я просто люблю эту крупу, отстаньте от меня, пожалуйста!

В России музыкальной индустрии непросто приходится. С чем или, может быть, с кем приходится бороться? Есть какие-то преграды, которые тяжело преодолевать?

Я не отношусь к музыкальной индустрии России. Я сам по себе в этом мире обитаю. Лично я не думаю, что какая-то индустрия подобного рода вообще существует. В России существует нефтяная индустрия или металлургическая. Это во всём мире признано. А музыка — совершенно другое.

Основная преграда — в головах самих музыкантов. Например, их необузданное тщеславие. Когда группа, собирающая 75 человек в зале заявляет: «А поговори-ка с нашим менеджером», а менеджер их, вернее, их собутыльник или ни на чём не играющий дружок с бизнес-амбициями, выставляет гонорар какой-то безумный. Ребята, все, кто менеджеров ко мне подсылает, вы выглядите придурками, реально! Менеджер вообще нужен только группам, занимающимся чёсом по России, тысячи концертов в год. Григорию Лепсу менеджер нужен. Это всё понты. Или какое-то рабское преклонение перед зарубежными артистами. Я ничего не имею против заимствования и ориентации на запад. Это даже прекрасно — вдохновляться какими-то группами. Но зачем петь в России на английском? Или зачем подчистую все снимать и копировать? Это выглядит как-то странно. Когда я слышу группу, и она подчистую копируют каких-нибудь Beach Fossils, мне становится грустно. Тот же Борис Гребенщиков сумел украсть абсолютно всё, но сделал это настолько элегантно, что этого не заметила целая страна, за исключением горстки прошаренных эстетов. Давайте украдём все и сделаем это красиво! А лучше придумаем своё!

А какие концертные площадки тебе нравятся как слушателю? Даже без географической привязки к городу или стране.
Мне нравится пицца в петербургском клубе «MOD», в баре «Клише» раньше был очень хороший салат из морских водорослей, а в «Fish Fabrique» отличный грибной суп. На самом деле лучшие концерты в моей памяти — это какие-то подпольные тусы в Сан-Франциско в 90-х, когда я там жил. Привозят люди аппаратуру в ангар и начинают шуметь. Помню, как один парень привязал микрофон к листу железа и бил по нему молотком. Это было свежо на тот момент. Когда-то в Петербурге было подпольное место под названием «Рускомплект», но потом оно превратилось в нечто совсем алкогольно-маргинальное и исчезло с лица земли. Мне там нравилось, хотя порой было очень страшно. Надеюсь, что к Чемпионату мира по футболу правительство запретит все клубы в городе и искусство наконец-то обретёт свободу, избавившись от оков бизнеса, аренд и прочих гадостей. Но это утопия конечно.

Есть какая-то особенность у петербургской сцены? Как с позиции организации, так и с позиции музыкантов.

Я бы не стал различать музыкантов по городам. Если человек погружен в музыку, ему наплевать, откуда и где он, вы можете поместить его в каменный мешок, он и там музыку сочинять будет. Есть определённые особенности логистики, мне будет сложнее привезти кого-то интересного, но не очень популярного из другого города, потому что на это нужны деньги, а на концерт придет пятнадцать человек энтузиастов вместо толпы тинейджеров.

«Ионотека» действительно соответствует образу потусторонней России? Есть ощущение в духе «Да, мы отличаемся от всех остальных и делаем иначе»?

В современном обществе потустороннее — это единственный приют для живого человека, чувствующего что-либо. Можете называть это душой, сердцем, чем угодно. Это свойства психики, в конце концов. Так вышло, что в детстве у меня было не всё очень гладко и я постоянно находил себе какие-то воображаемые места, где мне было хорошо. Какие-то таинственные пещеры или космические капсулы. Потом я увлёкся русской мистической прозой: Одоевский, Погорельский, Гоголь, а из зарубежного — Эдгар По, Гофман и так далее. Потом мне стала нравиться музыка, которая переносила меня в какие-то другие реальности. Я всегда был интровертом, несмотря на то, что я общаюсь с большим количеством людей. Вот почему в слогане клуба используется прилагательное «потусторонний», наш клуб — это место, не имеющее отношения к повседневной жизни или обществу вокруг нас. К сожалению, часто это выливается в маргинальный шабаш, но это уже зависит от людей, что у них внутри. Мне почему-то никогда не хотелось крушить все вокруг себя или вести себя опасно для окружающих. Если это и лезет из людей, то только потому, что в них живет животная натура. Общество учит нас пристреливать бешеных зверей. А наш клуб даёт им приют. Мы на другой стороне. Вот вам и вся потусторонность. 

Учитывая формат «Ионотеки» с недорогим алкоголем, юной аудиторией и музыкой без границ, у тебя наверняка в запасе как минимум чёртова дюжина безумных историй. Может быть, какой-нибудь концерт с пачкой форс-мажоров или несколько сумасшедших фанаток, что чуть не унесли музыканта со сцены? Это, конечно, утрирование, но кто знает.

На одной из вечеринок ко мне подбежал совершенно мокрый парень и крикнул: «Поставь музыку побыстрее, я согреться хочу!» На дворе стоял декабрь, парень прыгнул в незамерзший ещё канал Грибоедова. Наверное, из-за девушки, но я точно не знаю. Мы налили ему водки и вроде бы уберегли от пневмонии.

Басист группы Sonic Death разбудил меня в 9 утра звонком: «Слушай, у нас тут гроб, мы его сегодня привезем тебе в клуб, хорошо?» Я без единого вопроса согласился, и уже через несколько часов мы внесли в клуб настоящий обитый красным бархатом гроб. После того, как его использовали музыканты, гроб остался в клубе, вы можете его увидеть над рубкой звукорежиссера.

Однажды я стоял за баром и подменял бармена: внезапно в клуб ворвалась милая девушка в зеленом платье и с брекетами, и с разбегу выпалила: «Мне всего пятнадцать лет, налейте-ка мне водки!» В ответ мне пришлось использовать сложные формы русского мата, и девушку мы выдворили. Через час она уже размахивала литровой бутылкой у входа, кто-то угостил, видимо. Через два часа мы нашли её, без сознания валяющейся в туалете, пришлось на руках выносить её и вызывать такси. Вытаскивая её тело, я вспомнил свою юность, когда работал санитаром на машине скорой помощи. Бездыханные девушки — это особенный груз. С тех пор мы усилили паспортный контроль на входе, что вызвало очень негативную реакцию у публики, но, по крайней мере, мы не культивируем детский алкоголизм. За нас с этим справляется улица.

А ещё я познакомился со своей девушкой в «Ионотеке». Я диджеил, а она со своей подругой постоянно стояла у меня за спиной и смотрела очень странно, даже зловеще, как будто что-то замышляет.  Такое спокойствие на лице, не от мира сего. Я подумал, что она в любой момент воткнёт в меня нож или задушит удавкой. Постоянно оборачивался и нервничал, что у меня за спиной эта девушка, просто паранойя. В общем, мне это надоело, и я просто подошел и поцеловал ее. Так мы и познакомились. Счастливая история в аду.

Интересно узнать, что сейчас в твоем плейлисте, какие треки и команды?

*«Я увидел объявление об этом вечере в «Вилледж Войс». Случайно. Программа «СиБиДжиБи» публикуется в каждом номере еженедельника, и ничего удивительного в самом факте не было. Но в «Вилледж Войс» в этот раз анонсировали монструозное мероприятие! Объединенный гала-концерт поэзии (!) и панк-групп (!)

— Дичь! — сказал я себе. — Панки ненавидят стишки.

Однако белым по черному в объявлении значились имена участников: Аллен Гинзберг и Филипп Орловский, Джон Ашбери, Тэд Берриган, Джон Жиорно, Андрей Вознесенский… (Откуда на хуй Андрей Вознесенский — «специальный гость»?! Русские эмигранты утверждали, что его не пускают за границу). Были еще поэты помельче, имена которых я не упомнил. И были группы. Но какие! «Б-52», «Пластматикс», «Ричард Хэлл и его группа», а с ними — «специальный гость» сам Элвис Костэлло!»

Эдуард Лимонов, рассказ «Первый панк», сборник «Обыкновенные инциденты» (М., Амипресс, 1999)

Читайте также:
В чем смысл жизни?
В чем смысл жизни?
Интервью с фельдшером: cмех и сломанные ребра
Интервью с фельдшером: cмех и сломанные ребра
Введение в Проклятие
Введение в Проклятие