Автор:
05.05.2017


Интервью с «антропологом» перестройки Мишей Бастером
Интервью с «антропологом» перестройки Мишей Бастером
Интервью с «антропологом» перестройки Мишей Бастером
Интервью с «антропологом» перестройки Мишей Бастером
Интервью с «антропологом» перестройки Мишей Бастером

«История – предмет конструкции, место которой – не пустое и гомогенное время, а время, наполненное «актуальным настоящим».

Вальтер Беньямин «О понимании истории»

Михаил Бастер, художник, исследователь субкультурных движений 80-х годов, составитель первого сетевого архива и фотоальбома о субкультурных течениях «Хулиганы-80». В поддержку своей «саги о перестроечном времени» является участником и организатором многих выставок, среди которых знаковыми стали «Последние романтики Советского Союза» (Зверевский центр современного искусства), «Альтернативная мода до прихода глянца. 1985–1995» (Гараж), «Хулиганы 80-х» (Манеж). Бастер с командой планирует издать второй том архива, посвященный моде 80-х, официальной, субкультурной и альтернативной. На эту книгу идет сбор средств. Миша – персонаж культовый. Кроме роли непосредственного участника теперь уже исторических событий, он скрупулезно и активно восстанавливает, архивирует артефакты и явления андеграунда перестроечной поры, пытаясь очистить субкультурную историю от мифов и общественных клише, которыми та поросла благодаря СМИ. Именно поэтому в круг тем нашего разговора помимо советского ньювейва, брейкденса и перформансов 70-х попали такие понятия как «новая антропология», «фейклор» и «неотрайбализм».

В попытке разобраться в советском андеграунде возникло интервью, состоящее из двух частей. В первой – речь идет о субкультурных коммуникациях, возникновении и угасании разных формаций уличных племен, их локациях и соприкосновении друг с другом. Взгляд представлен изнутри, поскольку нашему герою пришлось рассказать весь свой путь от школьника-брейкдансера до участника антиобщественных альянсов.

Во втором интервью Миша выступил не только в роли очевидца, но и возвел многие явления андеграунда перестроечного времени в социологический и антропологический ранг. Таким образом, картина приобретает трехмерное видение и получает достоверную оценку.


 

ЧАСТЬ 1

 

Начали мы нашу беседу, как водится, с простых вопросов: «кем был?» «что делал?» и сразу же получили подробную ретроспективу, начиная с 70-х, вызвавшую к жизни в качестве цепной реакции ряд новых вопросов. Впрочем, с Мишей это обычная история.

 

В семидесятых, будучи еще дошкольником и не очень отдавая себе отчет, я был в теме американского диско, как потом оказалось гей-диско и ньювейва. Это была на тот момент новая, частично легальная волна, пришедшая на смену битломании и хиппизму, попавшего под серьезный прессинг.

Так получилось, что с дошкольных времен я катался по стране с сольными танцевальными номерами в рамках тура диско-ансамбля «Вечное Движение» – призера всесоюзных фестивалей, как тогда говорили, «современного танца» (чтоб не поминать «буржуазное» диско, джаз-денс и рок-н-ролл). Папа, крупнейший специалист по подвижным играм и танцевальному развитию детей, с 3-х лет ставил на мне тефизтренажные опыты по системе Форрегера и беспощадно эксплуатировал выявленные неординарные ритмические возможности. Танцевальная тема того периода –это долгая история, скажу лишь, что в этой связи был вписан в театрально-цирковую тусовку на правах экзотической зверушки, почти не общался со сверстниками, и часто пересекался с моисеевским трио «Экспрессия», по девушкам которого сохло множество подростковых поллюций на простынях в разных уголках СССР.

Это тоже была своеобразная субкультура, околоэстрадная.

С таким багажом вписаться обратно в социум было крайне непросто, даже в дипломатическую школу для непростых детей. 

В это время я закономерно прогрессировал от диско через бигфут Джеймса Брауна и флеш-денс в тему брейка. При этом специального видео еще не было, и мы смотрели фильмы с танцевальными номерами без звука на 8 миллиметровой пленке. Они приходили через чехословацких приятелей из ансамбля Эвы Висловжиловой и театралов. Тогда как раз с середины 70-х динамично развивалась тема сценического перформатива через переехавшего в Москву Гедрюса Мацкявичуса, ученика Марии  Кнабель. У нее же учился Анатолий Васильев, с которым тесно была связана наша богемно-неформальная история и драма.

 

Это все происходило в Москве? Или повсеместно?

 

В столице сконцентрировалась немногочисленная творческая элита, к которой добавился и танцевально-эстрадный сегмент. Все гоняли в гастроли, выступать перед комиссиями, на комсомольских стройках и даже в военных частях. Тогда танцующие студенты (к слову, там танцевал даже Михаил Касьянов будучи студентом) и циркачи шутили, что по случаю приезда агитпоезда солдатам выдавали дополнительную дозу брома в чай. Достаточна злая шутка, на мой взгляд. Все это шло параллельно с  цирковой темой, в рамках которой уже тогда Юрий Никулин помогал танцевальным коллективам с цирковыми танцовщицами. Странно звучит, но даже к концу 70-х проблема с комплексами и танцами в стране была настолько серьезная, что в олимпийские кафе приглашали профтанцеров, чтоб они показывали как надо себя вести, как двигаться. Что-то типа отжигало. Это нашло свой отклик в фильме Учителя «Сколько лиц у дискотеки». 

 

Тут, наверное, тебя и накрыла волна брейкданса, как всех школьников-восьмидестяников?

 

Так получилось что и брейком я отболел накануне перестройки, еще до того как на экраны вышел фильм «Танцы на крыше», где танцевали первые птенцы школы Гнеушева и основа московских брейкеров того периода. Скейт-тема вяло меня коснулась, я откатал всего пару сезонов на волне 83-85  годов.  Сгонял на пару выездов, это были такие обязательные обряды подростковой модной инициации. Потом началась череда спортивных секций, и так получилось, что к периоду полового созревания Миша (который уже заслужил позывные Бастер за тупое выражение лица и ситуации) подошел порядком самоутвердившимся, нахватав каких-то грамот и медалей и без особых амбиций идти по официальной линии.  Неформальное на тот момент кипело и притягивало, и в его рамках была масса интересной, действительно новой информации и неординарных людей.

К тому же попав на концерт финской группы «Sielun Veljet» я был сильно впечатлен и осознал, что рамки дозволенного могут расширяться и таким вот образом и в такой вот эпатажной форме. Публика была неожиданно шокирована, так что сидела молча, остолбенев. Я понял, ага- вот этот способ работает (улыбается). Так и случилась панк-радикализация и новый круг знакомств. Что называлось: пошел «по резьбе».

 


 

Разговор сам собой зашел о сложной и разветвленной системе субкультур, за которой Миша внимательно наблюдал с 80-х. По словам Бастера, «и здесь рассказов хватит на двухчасовое трагикомедийное кино», поэтому пришлось отступить на пару шагов до, и обсудить, как все начиналось на его личном опыте, где были границы и как далеко можно было за них выйти.

 

В семидесятых существовала система хиппи, которая частично была разогнана, частично уничтожена, и оставалась локально в сквотах, квартирниках и курортах. В начале 80-х на этих дрожжах возникла хипповско-пионерская волна, к которой все остальные относились достаточно пренебрежительно и иронично, в том числе и олдовые хиппи, отчаянно использовавшие этих пионеров в своих незатейливых нуждах. Уже были вполне легализованны брейкера, которые получили второе дыхание, начиная с 86-го, открытия пешеходного и фильма «Курьер». Скейтеры тусовались немного отдельно от танцоров, ходили «попперы» они же «волновики», дискотечная модная молодежь. Уже отцвела первая фанатская волна банд и столкновений, которые в этот период приняли междугородний характер с привлечением Прибалтики, Грузии, Украины. Как и отошла волна первых хиппо-панков, достаточно пацифистки настроенных битничков, которая возникла на рубеже 80-х и угасла под давлением наших более брутальных или артистических движений.

Металлисты уже сформировались и обросли своими бизнес коммуникациями: торговлей винилом и мерчендайзом.

Мотохулиганы в своем телогреечном, советском варианте присутствовали в городе с середины 80-х. Они окультурились и стали моторокерской тусовкой разве что к 86-му. Байкеры, как городское племя и вовсе появилось в 89-м году.

Так наша стритпанковская волна оказалась новой краской в палитре города. Она развивалась параллельно арт-панковской, которой пытался руководить Гарик Асса. Мы то сходились, то расходились, поскольку Гарик все время тянул уличных ситуационистов в канву питерской Ассы. Там от этого контингента взвыли и «волновики», и скрытые геи во главе с Тимуром Новиковым, отчаянно изображавшие художников. Объяснить Гирику, что панкам там не рады, даже местным, так и не удалось. Он продолжал бредить панк-революцией, инспирацией верхов низами  и тантрическими сказками.

А у нас были развлечения попроще, исключительно в социальной канве. Темы идиотствования, захвата пространства и его анимирование. Уличные племена* не претендовали, чтобы эти выходки считались артистическими.

Они были социальным в рамках захваченного  субкультурного пространства. Официальное пространство игнорировалось, как и все его бюрократические смыслы. Это, наверное, самое важное в те времена: делать что-то самим, плыть против течения, утверждать себя и свои интересы.

 

Расскажи про свои приключения в системе советской культуры, границы дозволенного.

 

В какой-то момент я стал развивать комикс «ЗигЗиг Спутник» (киберпанк группа, взявшая название из несуществующего комикса про советских неонацистов 70-х), и это породило очередной виток паники и слухов о фашистах в центре Москвы. Так появился термин «наци-панк», который распространяли жавшиеся по углам во время люберецких набегов хиппари.

Сам я вошел в эту субкультурную историю как автор термина «говнопанк». Очень смешные тогда были дебаты насчет артикуляции племен и стилей. Помимо темы про битничков, бытовали дискуссии о панках профессионалах и панках по-жизни. К этому добавились «панки по пьянке» и «воскресные панки» (посетители, которые наряжались субкультурно ради воскресных концертов). «Говнопанки» – край этой системы координат.

В это время мы собрали группу в канве русского-народного «секспистолса» и торпедировали ей сцену московской рок-лаборатории. Три концерта, три снайперских деструктивных выстрела по комсомольской, и, как мы ее подростками считали, вражеской системе. Сначала московский панк-фест, потом и фестиваль «Металлопластика» в Свердловске. Попросили приехать поскандалить, вот и поскандалили. Концертный зал накрыла уралмашевская гопота, попросту взяла его в осаду. Нам пришлось выступать перед сурово играющей желваками гопотой, для которой исполнялась «Посмотри вокруг себя, не ебет ли кто тебя». Милиция и начальство потом на меня орало «мол вы не понимаете, вас всех сейчас убьют». Нет, не понимали. Начали понимать только тогда, когда служебному Рафику который нас пытался из ДК вывезти сразу же разбили цепями лобовое стекло и водитель, не смотря на 26-ти градусный мороз выскочил из машины раздетый и матерясь убежал в темноту. Вот тогда начали немного понимать. Краев не знали и выходками этими нащупывали. Оккупировали столичные кафе, захватывали бульвары и скверы с памятниками, над которыми по- ребячески глумились, один раз даже сымитировали захват посольства.

 

Как к этому относились обычные люди и представители закона?

 

Никаких правозащитников, поддержки прогрессивной общественности, что вы! Это ж панки-маргиналы, нелюди. Так нас воспринимали. При том, что некоторые нелюди шпарили на нескольких языках и обладали энциклопедическими знаниями. Попал в переплет и получи на полную катушку: от учета и ущемления в правах до дурдома и колонии. Родительские связи в таких эпизодах не помогали, а наоборот были чреваты для родителей. Случались крайне забавные эпизоды, которые попадали в западную прессу и бумерангом возвращались на родину. Это уже потом, когда пар от всего движа оброс легендами, продавил себя на уровень кино и иностранной прессы, сделав неизбежным признание факта своего существования и на родине. А эстрада под этим лейблом обозначившаяся заполнилась незатейливой публикой. Тогда термин «панк» стал моден и как бы разрешен.

 


 

Каким образом  соотносились между собой разные субкультуры? Существовали взаимопроникновение, отторжение или иерархичность?

 

Все решали авторитеты, авторитеты личные, и к середине 80-х «городских племен» было более десятка. С кем-то складывались союзнические отношения, кого-то гоняли, но все менялось со временем и обстоятельствами. Этим собственно субкультуры и интересны. Настоящие не киношные драмы, настоящие отношения, настоящие жизни и потери, без участия гражданской матрицы, за рамками которой начиналась уголовная со своими вывернутыми наизнанку понятиями.

Хотя в случае с люберами матрица как раз выступала на их стороне, и они выступали от лица матрицы, пока матрица под давлением общественного мнения и роста неформально тренда не отвергла эту ряженную гопоту.

Все вместе не любили хиппи, точнее пионерский реюнион конца 80-х. Кто-то злобно, мы – беззлобно. Мы как-то больше гоняли стиляг, но с благими намерениями догонять их до состояния рокабилли, так оно и произошло. В Питербурге местные рокабиллы схватывались с металлистами. Рокеры гасили брейкеров, металлисты как бы противостояли «ньювеверам» на дискотеках. Любера обирали радикалов и утюгов, при этом лояльно относясь к брейкерам и волновикам.

С рокерским генералитетом у нас сразу не склеилось. Со своим нездоровым эпатажем, деструктивным поведением, жесточайшим пранком, в том числе и на гей-тему, панки задирали и раздражали всех. Хотя мы тусовались по соседству с культовым моторокерским местечком на задворках МХАТА и постепенно сближались через личные контакты с элементами обмена трофеями, бусами и зуботычинами.

 

То есть иногда все-таки происходило общение или временное объединение?

 

В период оккупации центра люберами сблизились все радикалы.  К нам, например, пришел Дима Саббат, генерал маталлистической тусовки, мы заразили этой идеей Мишу Ложкина (афроамериканц с нашивкой конфедерации на спине – это типично московская тема), и с этого момента генеральный план зачистки города от гопоты стал общим. До этого были отдельные набеги, вылазки на арбат, столкновения на концертах и загородных рынках, а тут пошла скоординированная работа, подробности которой я описывать не буду. Это была интересная и травмоопасная игра, которая закончилась убедительной победой коалиции и расколом люберецкого братства прямо в их логове ЦПКО им Горького, где сейчас на месте колхозной дискотеки находится арт-центр. Символично.

Можно сказать,  что в этот период размежевания и проверки на прочность, взаимопроникновение происходило примерно так же как у кельтских или индейских племен в дописьменную эпоху.

 

Где базировались группировки? Какие городские центры нового культурного притяжения ты можешь назвать?

 

Если говорить про Москву, то можно навскидку назвать не менее 30 точек в городе и загородные «толпы» фарцовщиков и меломанов. Из наиболее значимых для 80-х- это кафе «Молоко» на Юго-Западе, «Яшка» на Площади Революции, «Нога» на бульваре тогдашней площади Ногина, «Гоголя» на Арбатской, «МХАТ» на Никитинском бульваре, «Тишка» (Тишинский рынок) –винтажная Мекка, «Горбушка» – меломанская Мекка на станции Багратионовская, «Лужа» –мотоциклетная, ну а местами выяснения отношений всегда служили дома культур, ЦПКО им.Горького и оба Арбата, старый и новый.

Не центровых было практически на каждом районе, и все это кипело перемещалось, складывались в надрайонные коммуникации и альянсы. Локалс, который образовался при моем непосредственном участии назывался «Тварь» и находился в кафетерии ресторана «Тверь» в начале Бронной. Забавно, но мне тогда было даже не 16, а 14 лет , и некоторые возрастные участники этого балагана накидывали мне по 5-6 лет за глаза, отказываясь верить что я совсем юнец. Приходилось соответствовать ожиданиям (смеется). 

 

*Термин «городские племена» был озвучен впервые М. Бастером в середине 00-х и является частью антропологического понятия «трайбализм» (трибализм, трайбализация, англ. tribalism, от лат. tribus — племя). В антропологии под племенным объединением понималась форма групповой обособленности, характеризуемая внутренней замкнутостью и исключительностью, обычно сопровождаемая враждебностью по отношению к другим группам. Изначально термин характеризовал систему первобытных, неразвитых обществ, позднее понятие расширилось и приобрело новые направления.  В социологии городские племена рассматриваются в рамках «неотрайбализма».

 


 

ЧАСТЬ 2: ЕСТЬ «ТЕ ВРЕМЕНА», ЕСТЬ «ЭТИ», И ЕСТЬ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ИХ ПЕРЕЖИЛИ

 

«Необходимость создания архива субкультур была осознана самими участниками андерграундных движений, на данный момент пребывающих в статусе «андерграунда андерграунда», в связи с тем, что, созданные в течение последних лет мифологии начали обрастать очередными слоем искажений и пересказов. В новейшей истории кроме абстрактных «неформалов» и отчасти хипповской «системы» 70-х факт существование иного культурного пласта длинною в несколько десятилетий попросту не упоминается, и эта ситуация уже кажется не забавной, а попросту не приемлемой. Сложить воедино разнородные воспоминания непосредственных участников, не утратив стилистических градаций, особенностей языка улиц и многослойности этого явления действительно сложно. Сложно даже на уровне расстановки акцентов и векторов для понимания…но надо пробовать, хотя бы потому что больше уже некому».

М. Бастер Предисловие к архиву soviethooligans.ru

 

Как возникают эти «искажения и пересказы»? Связано ли это со временем, или ты видишь здесь более сложные вещи, подразумевающие невозможность сегодняшнего существования обособленных систем с подобным частным культурным кодом?

 

Более сложные, потому что это часть достаточно длительного процесса, который изучается уже более 50 лет. Не здесь. И там, где не здесь, тоже идет активный процесс пересказов «пересказов». Но материал на порядок крепче, отбрендирован, и под ним лежит достаточно внятная экономика: культ, предметы культа, история и мерчендайз. Подобное можно относить к любому уровню культуры и субкультуры, так что это уже нормальное кризисное явление, и мифотворчество и откровенный фейклор.

 

Расскажи подробнее об этой системе мифотворчества?

 

Феномен фейклора* начал изучаться в 60-х ХХ века в Америке, где был вполне успешно опробован в рамках культуры потребления и инспирации суррогатной субкультуры хиппи. И это уже после глобальных последствий в виде двух мировых войн, предтечей которых был такой же хипповатый нигилизм на фоне использования фольклора и этнографии в  формировании идеологии и пропаганде.

Я имею в виду и европейские приступы фейклора на фоне бурного развития естествознания конца ХIX века, в рамках которого произошел ребрендинг исторического наследия народного уровня (сказки, мифы, китч) на уровень имперский. Это был уровень новых империй нового времени. Одновременно с немцами, англичанами и французами, задел этот процесс и Россию, где вслед за Европой начали ребрендинг русского китча и лубка, то, что принято называть «русским модерном»: народничество культурной элиты, царские балы в народных костюмах и серии предметов высокого китча, народничество в авангарде. На Востоке то же самое произошло в Японии, которая создала новую идеологию на базе самурайского фейклора и китча очень высокого уровня. И это были обособленные системы, из-за чего закономерно возникли конфликты и войны. И их можно назвать субкультурами и инспирациями, как и инспирация послевоенная в виде      рок-культуры. Она во многом перебирала наследие как раз того замеса, и аудиально и визуально.

Сегодня идет определенное подведение итогов большого цикла, в рамках которого часть того пласта выводится на новый уровень. Это происходит и в моде и в кино, про литературу не могу сказать, поскольку плотно не слежу, а в плане философии – определенно фейклор научный цветет буйным цветом, как и пережевывание декадентских философских течений ХIX века. Философию превратили в рафинированную моду на «левачество» и марксизм, как во времена хиппи 60-х, безжалостно просравших весь послевоенный обывательский протест. Он с пользой для немногих ушел в пар потребления. Но поскольку мир чистогана так устроен, что люди хотят платить за качество и наслаждение, то все прошло достаточно гладко. Была создана целая экономическая ниша для среднего класса и маргиналов за этот счет.

 

Представление о советском также переиначиваются?

 

У нас была только попытка, демоверсия. Но даже на уровне демоверсии вполне приличная, поэтому отдельные ее элементы сейчас репрезентуются и перепеваются наряду с западными перепевами, репрезентациями репрезентаций. Конечно, с точки зрения искушенного и информационно подкованного человека этот поверхностный процесс, обрастающий сказками, и скучен и забавен, но он имеет право на жизнь. Так же делают остальные …

Ну, я вот с этой колокольни на все и смотрю, в том числе и на неформальные движения советских 80-х, которые с этой колокольни в силу своей вторичности и ранее проторенных дорог выглядят достаточно простыми. Я имею в виду сами процессы и мотивы, а не особенности и исторический контекст. Это как раз и не изучено, а во многом утрачено, как и основной пласт советского быта, который в рамках папуасского исступления по поводу доступности ранее дефицитного иностранного хлама был выкинут на помойку еще в 90-х.

 

Ты много говоришь о западничестве, но при этом, мне кажется, в заимствовании на советской почве было что-то свое. Есть какая-то национальная черта у субкультурных движений? Не столько гипертрофированность, о которой ты говоришь, а что-то самобытное?

 

Ничего зазорного в заимствовании и соответствии качественно сложившемуся стилю в этой международной истории нет. Это именно международное явление и язык коммуницирования. При этом адаптации на местах неизбежно ведут к поиску оригинальности, как и к поиску молодежной идентификации. Чем соответствовать и принадлежать вопрос открытый, но немалую роль в нем играют именно местные детали и локализация.

Это происходило и с битниками, которые пришли к лубочной версии русского арт-пропойцы и поэта в виде «митька», стиляги-ностальгисты тяготеющие не к американизму, а к местным утесовским винтажным формам и пародиями на номенклатурных лиц. Даже металлисты, которые, казалось бы, развивались по принципу «на каждый значок есть свой дурачок», и те свой фольклор адаптировали к местным сказкам, к Водокруту из фильмов-сказок Роу, показывающему «козу».

Советский идеологизированный китч закономерно становился предметом игрищ и торпедирования, особенно после попыток как-то пресекать и запрещать меломанские движения.

Мотоциклетные движения были подвержены адаптации в меньшей степени, хотя и местные мотоциклы были в теме, была своя мода ездить в хоккейных масках или летных и танкистских шлемах. Были свои смешные истории… Про то, как выпиливали хромированные трубы в метро, чтобы сделать из них вилки. Панк-движ наиболее разнообразен в этом плане, сплавляя в себе многие стили, тех же стиляг-тедди и рокерские вещи, уличную рвань расписанную фломастерами, и модельерский или брендовый шмот. Нехватка нужной атрибутики порождала оголтелый DIY и винтажные поиски. Взять тот же культивируемый Гариком Ассой панк-дендизм:  в одном из аспектов – это карикатура на номенклатурный стиль, пирожки и польта с каракулевыми воротниками к гитлеровским усам и ирокезам. И это действительно работало!

Ну и наша уличная рефлексия на этот стиль была не менее смешной. В пику карикатурности на «хай класс» мы взяли тренды народные и пародировали субкультурную моду и персонажей «из народа». Так получились варианты с грузинскими кепками-аэродромами на бритых головенках, кургузые расходящиеся к низу советские польта, из которых торчали спичками тощие ножки в вареных джинсах и лампасах из булавок, а на ногах вместо модных армейских ботинок были чудные ботинки сталеваров. У них на носах был наварен резиновый шар или полушарие, как протектор от падающих на ноги металлов. Без боли и смеха на это все смотреть долго было нельзя. Особенно, если в такой махновщине выступала целая группа лиц. Это и смешило и настораживало, потому что, по сути, отражало то, что в общем присутствовало в повседневности, но не в такой инфернальной сборке. На самом деле это тема на толстую книгу и работа над ними ведется уже почти 7 лет. Надеюсь, скоро будут новые результаты.

 


 

Мне представляется, что одна субкультура противостоит другой. Тогда так было? Или всех объединял протест против системы?

 

Не субкультуры, а их племена. Война стилей — это маркетинговая история, озвученная в кино типа «Квадрафения» (моды против рокеров) или «Плакса» (хиллбери против рокабилли), для продажи стиля, музыки и ее атрибутики. Чаще это все-таки просто молодежные банды: «Воины Бронкса» или «Механический апельсин», «Американское граффити», или даже ностальгия по ним, как в фильме «Бойцовая рыбка». Несомненно «городские племена» выясняют отношения, самоутверждаются, делят территории и могут иметь обособленные стили. Но таких широких противостояний на Западе я лично не припомню, за исключением футбольных фанатов и «хиппи хейт», который поддерживали скинхеды и панки, сдувая с улиц хиппующих студентов.

Самое простое и частое противопоставление – это отличник против хулигана. Ну а дальше уже на этот остов накручивается стилистическая история, модная именно в тот период. Менее рафинированная история – это война племен. Вокруг этого выстраиваются истории и легенды которые докатываются до других поколений. У нас в силу чахлой индустрии в большей степени устно, хотя если взять советский период, то тема трудных подростков начала фигурировать с середины 70-х, а в 80-е превратилось в целый киножанр. Уникальность нашей истории в том, что в рамках противопоставлений с 1984-ого года часть меломанских субкультур была разрешена (стиляги, ньювейверы, брейкера), а часть запрещена (рокеры, металлисты, панки). Противостояние, помимо того,  что модники сами по себе противопоставлялись «обычной» моде было заложено изначально и усугубилось с подключением «люберов» и банд-моталок.

 

Кого ты считаешь знаковыми персонажами того времени и с кем из них ты общался?

 

Со многими. В детстве, в качестве дрессированной зверушки переобщался с половиной московской эстрады. Это было поверхностное общение, за исключением разве что Юрия Никулина, который, как мне кажется, был внимателен с каждым, вне зависимости от возраста, пола и биологического вида.

В юности с персонажами фигурировавших во многих криминальных сводках 90-х, а самые выдающиеся уже в 80-х. Этот контингент выкосило практически весь под корень.

С музыкантами, как нашими так и приезжими. Дружили с Аджи-Лазаро из «Pigalle», который приезжал в Москву вместе с парнями из «Les Garsons Bouchers», парнями из «World Domination Interprises», естественно с La Murder, он же «Sielun Veljet»,, с какими-то скандинавами из проектов «NexT Stop Soviet Union», постер которого украшали мои кривляния заснятые Осой Кари Франк на Бронной,  где мы с товарищами натуральным образом обкусали за ноги всех девиц из очереди в Малый Драматический театр. С иностранцами было просто и интересно, они были в шоке, что такое субкультурное и информированное тут возможно, были открыты и доброжелательны. Никто в шпионы не вербовал и родину за джинсы продавать не предлагал, в чем нас постоянно подозревали оперативники. Наоборот, вербовали их мы в плане помощи с информацией по меломанским темам.

Богемно-субкультурная история началась с 1986 года, и это отдельный круг общения, ныне известный в арт и музыкальных кругах, в немалой степени ленинградский. Из остатков тех связей активно общаюсь с Олегом Евгеньевичем Котельниковым, которого в те годы считал старшим товарищем, как и Гарика Ассу. Но Гарик все время претендовал на статус больший, чем просто товарищ, а потому время от времени вспыхивали конфликты, причем он искренне полагал, что это все воспитательные меры, и через какое-то время все начиналось по новой (улыбается).

В середине 90-х мне это все начало надоедать, и я потихоньку начал сливаться из клубной истории, которая для меня была больше связана с парнями из Бункера и семейством Виккерс, чем с командой Птюча.

«Титаник» и всевозможные детища Тимура Мамедова прошли стороной, и я считаю, что и к лучшему.

Все становление буржуазной надстройки 00-х я проигнорировал. Это какое-то малоубедительное мещанство с неформальным флером и кривыми понтами людей не способных отвечать ни за свои слова, ни за поступки. Изредка в это пространство вторгался, делая выставки и пати.

Помогал делать первые конвенции, и, соответственно, общался с выдающимися представителями 80-х , 90-х , и уже миллениумами. С Лайлом Татлом, тем же, или переехавшим в Нью Йорк Джорджем Бардадимом, который в 80-х был так же сопричастен к панк-теме. Недавно возобновил общение, и понял, что люди выросшие на этой волне, такие как Слава Старков, сейчас уже считаются стариками, соответственно мой круг в рамках этой системы координат должен считаться древним. Так теперь часто и отвечаю, когда какой-нибудь 20-30-летний зайка морщит нос и говорит «ты старый». Тогда уж древний, хотя живы и те,  кто куда древней. Вообще это все смешно, никогда не понимал про возраст, кроме физического, особенно пережив эпоху, когда тысячи подростков не дожили и до 30-ти.  Есть «те времена», есть «эти», и есть люди, которые их пережили. Или не дожили до других времен.

 

*Фейклор (англ. fakelore, от fake – «фальшивый» и lore – «традиционные знания») – термин, предложенный̆ в 1950 году американским фольклористом Ричардом М. Дорсоном. Обозначает сфабрикованную стилизацию под фольклор, выдаваемую за часть аутентичной традиции [Dorson 1977: 4; Singer 1997]

Читайте также:
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра
Непередаваемая русская toska
Непередаваемая русская toska
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова