Предисловие:
Шесть лет своей жизни я прожил в Санкт-Петербурге. Сначала на окраине, затем в центре, затем где-то между ними. Шесть лет я ходил по этим улицам, шесть лет наблюдал умирание и думал «Когда всё пошло не так?».
Весь долгий 19 век, то есть до самой Первой мировой войны, Санкт-Петербург входил в десятку самых значимых городов мира — наряду с русскими, его населяли немцы, поляки, финны, эстонцы, британцы, французы, шведы. Торговые представительства всех мыслимых и немыслимых корпораций ежемесячно открывались в центре города, в порту ежедневно причаливали десятки кораблей со всего света: из Европы, Америки, Австралии, Африки. Демографический бум сменялся демографическим бумом, по всему городу строились здания, становящиеся одними из самых дорогих в мире, город аккумулировал в себе интеллектуалов, богачей, карьеристов, знания, искусство и, конечно же, деньги — невероятные по тем временам.
Так когда всё пошло не так? Когда именно город был окончательно обречён на то, чтобы стать нищей русской провинцией с устаревшим общественным транспортом, с ВРП на душу населения меньше, чем в Красноярском крае, с налепленными вокруг городского тела человейниками, утопающей в рекламе микрозаймов и проституток. Когда?
В 1918-м, когда большевики, спасаясь от кайзеровских войск, перенесли столицу в Москву? Или в 1941-м, когда Ленинград сначала наполнили сотни тысяч беженцев, а затем город попал в адский водоворот блокады? Или всё-таки в 1990-е, когда «бандитский» Петербург окончательно предстал сыплющейся руиной, гордо удерживающий статус восточноевропейской столицы героина и детского порно? Сложно сказать.
Сложно найти эту точку невозврата, но очевидно, что она уже пройдена. Санкт-Петербург в обозримом будущем не станет хоть сколько-нибудь значимым городом мира. И если Петербург завтра внезапно исчезнет, подавляющая часть человечества просто этого не заметит. Город трещит по швам, плесневеет, покрывается ржавчиной, город заражён умиранием. Это эстетика упадка, утраты величия особенно хорошо чувствуется в обветшавших особняках Каменного острова, пропахших мочой «парадных» Васильевского острова, в облупившихся фасадах некогда роскошных доходных домов на Петроградской стороне, в покосившихся разграбленных склепах Смоленского лютеранского кладбища — на самом деле, много в чём.
Такое положение дел — не плохо и не хорошо, это просто ход времени. И это привлекательно. Наверное, не для тех, кто приезжает в Санкт-Петербург всерьёз и надолго, не для тех, кто покупает там дорогую недвижимость, но для многих. Люди говорят, в этом что-то есть. Я тоже считаю, что есть. И не только в Петербурге, а вообще — в городах-полупризраках.
***
Центры силы смещаются.
Все самые первые города в истории человечества: Чатал-Хююк, Урук, Эриду, Иерихон, Бейда, Тель-Брак почти бесследно исчезли, превратившись в крайне скудную пищу для археологов.
Первые мегаполисы, города, как бы сейчас сказали, международного значения: Фивы в Египте, Кносс на Крите, Мохенджо-Даро в Индии, Лагаш и Вавилон на территории современного Ирака, Фэнхао в Китае — исчезли тоже. То есть не просто утратили свой статус или своё влияние, а физически перестали существовать. Сегодня даже странно подумать, что столицы мира могли находиться на территории Египта или Ирака — в районах, где многие люди сегодня, кажется, уже забыли письменность и утратили способность к прямохождению.
Когда мы сравниваем списки самых значимы городов мира (самый значимый в данном контексте — это смыкающий в себе важнейшие торговые пути, вносящий колоссальный вклад в мировую экономику, с большим населением) в разные исторические эпохи, то почти не обнаруживаем совпадений.
Есть, конечно, города-исключения. Такие, которым удаётся долго держаться на плаву, то есть не просто существовать, а стремительно развиваться, расти и продолжать оставаться мировыми столицами. Самые яркие примеры — это Париж, Константинополь/Стамбул и Пекин. Все эти три города остаются важнейшими торговыми, экономическими, транспортными и даже политическими центрами, начиная с раннего средневековья вплоть до наших дней. Чуть менее скромно, но всё равно внушительно выглядят Токио и Лондон, вошедшие в десятку самых значимых городов мира в 18 веке и с тех пор не покидающие её.
Все названные случаи, однако, — скорее, приятные исключения. На ряду с ними есть и исключения неприятные — города, которые, потеряв свой мировой статус, чуть не исчезли с лица земли. Интереснее всех в этом ряду, на мой взгляд, смотрятся город Мерв.
Современный Мерв — это груда по-восточному величественных руин в туркменской полупустыне с небольшой деревней неподалёку, скрытая от глаз посторонних и напрочь лишённая назойливого внимания туристов — из-за политики местных диктаторов Туркмения с конца 1990-х считается одной из самых закрытых стран мира.
Ещё во времена поздней античности Мерв стал главным городов на Шёлковом Пути, а затем и вообще главным городом в Средней Азии — огромном регионе, который в древности вовсе не был таким безнадёжно отсталым, как в наши дни. В раннем средневековье Мерв — одна из столица арабского халифата, наравне с Багдадом и Дамаском. В начале 11 века Мерв становится столицей государства тюрков-сельджуков, тех самых, с которыми воевали ранние крестоносцы. К середине 12 века Мерв — возможно, самый крупный город на планете вообще. Но в 1220-е годы приходят монголы во главе с Чингисханом и просто сравнивают Мерв с землёй. На этом его история заканчивается.
Судьба большинства мировых городов, тем не менее, не является такой драматичной как судьба Мерва или такой феноменально успешной как история Парижа и Стамбула. Многие города, утратившие ореол мировых центров, вполне органично уживаются в своих новых статусах и существуют как локальные центры. Отличные примеры — Манчестер и Ливерпуль, ставшие к концу 19 века крупнейшими после Лондона и Нью-Йорка промышленными центрами планеты, но быстро задвинутые на второй, а затем и третий план после Второй мировой войны, когда наступил крах Британской империи. Пусть и пройдя через ряд болезненных трансформаций в конце 20 века, Манчестер и Ливерпуль в наши дни стали вместилищами огромного количества лофтов и наполняющих их хипстеров, рассадниками креативного среднего класса, всегда улыбчивого и платёжеспособного. Оба города, в особенности Манчестер, выглядят вполне процветающими и отшлифованными по последним трендам урбанистки. Похожая судьба настигла и некоторые другие бывшие центры индустриального мира — например, Глазго или Гамбург.
Во всей этой палитре мегаполисов выделяется совершенно особая и немногочисленная когорта городов, подобных Санкт-Петербургу, теряющих своё величие не мгновенно, как Мерв или Аюттхая, а медленно и болезненно, ветшающих, заражённых онемением городской ткани. Не вымершие, но с заметными признаками вымирания. Я бы назвал такие мегаполисы — города-полупризраки. В таких городах есть жизнь. Может быть, даже бурная. Эти города ни то что бы стоят на грани исчезновения. Но даже невооружённым взглядом, даже туристу, видно, что дух покидает их – люди беднеют или во всяком случае, не богатеют, улицы медленно пустеют, некогда помпезные дворцы, в которых решались судьбы мира, едва заметно гниют, в заброшенных особняках и церквях находят приют бездомные, в роскошных павильонах, где раньше совершались сделки века, теперь торгуют дешёвыми сувенирами, поддельным Луи Витоном или дрянным местным фастфудом.
К городам-полупризракам я отношу города, утратившие своё величие и мировое значение относительно недавно и не сумевшие оправиться от этого. Города, в которых увядание, обветшание — и ментальное, и физическое — это процесс, который можно наблюдать, можно ощутить касанием руки или даже услышать, потому что он происходит здесь и сейчас. Главные современные города-полупризраки — это Санкт-Петербург, Каир, Венеция, Детройт и Неаполь.
Глядя на этот короткий список многие скажут, что в нём не хватает Рима. Я попробую объяснить почему. Да, действительно, современный Рим — это урбанистическая катастрофа: разбитые улицы, горы мусора, продающие разбодяженный кокаин африканские нелегалы, нестабильный общественный транспорт, запредельный уровень карманного воровства. В последние несколько лет городской бюджет Рима — самый низкий среди всех мегаполисов Европы. В 2020 году это было примерно 100 евро на одного жителя. Для сравнения, в Москве — 2400 евро, в Париже — 3800 евро, в Вене — 7900 евро, в Берлине — более 10000 евро на жителя. С одной стороны, это контрастирует с образом Вечного города, с фразами вроде «Все дороги ведут в Рим». С другой стороны, в этом качестве Рим существует уже почти 1500 лет.
Ещё на закате Западной Римской империи некогда славный город Рим превратился в неуправляемый заполненный грызунами и вшами хаос — реальными административными и экономическими центрами империи были Равенна и Медиоланум (современный Милан). Ни в средние века, ни в раннее Новое время, ни позже — вплоть до наших дней, Рим не было одной из торговых, экономических, даже, строго говоря, культурных столиц мира. Да, Рим был и остаётся неординарным городом, в Риме жил и живёт Папа Римский, про Рим снят фильм «Римские каникулы» и у него есть не такая плохая футбольная команда. Но это вовсе не город мирового значения, как было когда-то, во времена Отквитана Августа, Астерикса и Обеликса. В Риме не чувствуется увядания, не чувствуется упадка, потому что ему уже просто некуда падать, он растерял всё, и ещё давным-давно, он потерял всё. чего не скажешь про соседний Неаполь.
В средние века Неаполь становится столицей большого сверхцентрализованного Сицилийского королевства, которое в период расцвета занимало половину современной Италии — всё, что южнее Рима. Концентрируя в себе ресурсы, пожалуй, самых плодородных земель средневекового мира, «высасывая все соки» из целого региона, Неаполь стремительно рос и уже в 13 веке вошёл в список десяти самых богатых и самых населённых городов планеты. На закате средневековья Неаполь был куда более крупным и значимым мегаполисом, чем тогдашние Лондон, Мадрид, Вена или Прага, становясь вровень с Пекином, Константинополем и Парижем.
В 16-18 веках Неаполь пережил небольшой упадок — из-за присоединения Сицилийского королевства к Испанской империи Габсбургов, Неаполь вынужден был направлять огромные средства в Испанию, не тратя их на собственное развитие. С 18 века, однако, вырвавшись из удушающих объятий испанской короны, Неаполь снова стал процветать, сохраняя статус одной из мировых столиц вплоть до второй половины 19 века, когда пришёл его крах. Вероятно, главная причина этого краха — наступление эпохи индустриализации: Неаполь, оставаясь роскошной столицей роскошных деревень, центром аграрного региона, не вписался в новые рамки, толком так и не сумев индустриализироваться. Юг Италии, центром которого и по сей день остаётся Неаполь, даже в наши дни сохраняет статус сельскохозяйственного придатка Европы, что не сулит ни богатства, ни развития — вообще ничего хорошего, кроме, разве что, шикарных рынков под открытым небом с красиво разложенными продуктами и недорогой гастрономии.
Современный Неаполь — это очаровательный немытый город, с облезлыми покосившимися домами, гнилыми подземными коммуникациями, барочными церквями, которые ремонтируются десятилетиями, с палаццо, которые не на что содержать. Это родина мафии Каморра, один из самых небезопасных городов Италии и вообще Европы, более не привлекающий толстосумов и мастеров со всего мира — привлекающий вместо этого лишь малообразованных гастарбайтеров из восточной Европы и беженцев из Шри-Ланки.
Совсем иная судьба у Венеции. Она так же как и Неаполь была основана в глубокой античности, также как и Неаполь расцвела только в средние века, но совсем по другим причинам. В отличие от Неаполя Венеция не развивалась как город-вампир, высасывающий всё живое из цветущей округи, она развивалась как торговая метрополия, как город-порт.
Главное торговое пространство античного и средневекового мира — это Средиземное море, к которому у Венеции есть шикарный выход. Сочетание географии и олигархическо-республиканской формы правления, когда государством управляют самые богатые, то есть самые понимающие в экономике, люди, привело к тому, что уже к началу 13 века Венеция (столица маленькой Венецианской республики) стала одним из важнейших городов на планете — главным торговым хабом Европы, соединяющим её с Византией, с Африкой, с Ближним Востоком и даже со средней Азией. Пережив строительный бум в эпоху Ренессанса, Венеция стала гигантским архитектурным памятником, цепляющим многих людей до сих пор, дела шли хорошо и после Ренессанса, но в 18 веке начался кризис. Главные торговые пути мира постепенно смещались из Средиземного моря в Атлантический и Индийский океаны, главными портами и торговыми столицами планеты становились Лондон, Амстердам, Лиссабон, Антверпен, позже к ним добавятся Нью-Йорк, Филадельфия, Гамбург, Калькутта, Токио, Гуанчжоу. В самом конце драматичного для себя 18 века Венеция и вовсе утратит независимость: сначала ей будут управлять французы, затем австрийцы, затем она попадёт в состав единой Италии.
Современная Венеция — вымирающий город, по размерам куда более маленький, чем, например, Воронеж или Барнаул, с гигантскими крысами, пустеющими домами, убывающим населением, мало что значащий для экономики Европы и даже самой Италии. Но, впрочем, всё ещё культовый и по-своему привлекательный, со своими брендами и мифами — куда более туристический, чем другой город-полупризрак Старого Света — Каир.
История Каира как мирового центра, также как истории Венеции и Неаполя, начинается в средние века. Что примечательно, в этой истории есть что-то и от Венеции, и от Неаполя одновременно. Также, как и Неаполь, который втягивал в себя Южную Италию, Каир, будто через пластиковую трубочку, втягивал в себя Египет — он, кстати, продолжает делать это до сих пор. В 10 веке, то есть уже после арабского завоевания, по самым разным причинам купцы, ремесленники, священники, крестьяне, а вместе с ними богатства, знания, производственные силы Египта стали стягиваться к единому центру и этим центром оказался Каир, ставший при арабах новой столицей Египта вместо полуразрушенной ими же античной Александрии.
Если Венеция была основным торговым хабом Европы, то Каир в это же самое время стал главным торговым хабом Ближнего Востока и Африки. Судя по всему, именно между Каиром и Венецией в 15 веке плавало кораблей больше, чем между двумя какими-либо другими городами мира — это был самый важный и интенсивный торговый путь позднего средневековья, во всяком случае, в Средиземном море. После того, как в 1220-е годы монгольские орды разрушили Мерв, а затем в 1250-е разорили Багдад и Дамаск, именно Каир стал главным центром всего исламского мира и оставался им несколько столетий подряд.
В 1517 году Каир, как и весь Египет, был присоединён к Османской империи. Для города это не означало упадка, скорее, наоборот, вместе с «великолепным веком» для Османской империи начался и «великолепный век» Каира — его крах, то есть утрата статуса одной из мировых столиц, наступил тогда же, когда и для Венеции — в конце 18 века. По тем же самым причинам: торговля по Средиземному морю стала не очень-то актуальной, уступив торговле между Старым Светом, Новым Светом и Индией.
Каир сегодня — гигантский, постоянно растущий, подобно злокачественной урбанистической опухоли, человейник, местами лишённый асфальтированных дорог, канализации и электричества. Город, абсолютно не приспособленный для пешеходов, с одним из самых хаотичных и опасных дорожных движений в мире, город, где мечетей больше, чем работающих больниц. Основное занятие местных жителей — внешне уродливый незатейливый малый бизнес, который не является хипстерской блажью, как в Гамбурге или Гааге, не является многовековым семейным делом, как в старинных городках Италии, не является даже горделивой попыткой «не работать на дядю», как в Москве или в Киеве, а является подчас единственной возможностью выжить и избавиться от назойливого чувства голода. Несмотря на всё это, центр Каира отчаянно сохраняет остатки вовсе не провинциальной былой роскоши, перемешанной с колониальным наследием второй половины 19 — начала 20 веков, когда город то и дело находился под контролем британцев и французов, надеющихся остаться здесь надолго.
Последний и самый молодой из знаменитых городов-полупризраков, местами такой же неухоженный как Каир или даже ещё более неухоженный — это Детройт. Многие русскоязычные люди, даже ни разу не бывшие в Мичигане, историю Детройта знают. Отчасти из-за фильма «Выживут только любовники», отчасти из-за популярности Эминема и фильма «8 миля», но главным образом, из-за потрясающего умения поп-культуры превращать локальные американские сюжеты в сюжеты мировые. Если вкратце, до конца 19 века Детройт был богом забытым фортом на границе США и Канады, но всё поменял резкий бум автомобильной промышленности. За пару десятилетий, к 1920-м, Детройт превратился в один из крупнейших городов США и мира в целом, со всей страны в него стекались инженеры, рабочие, их семьи, в городе загорались вывески новых офисов General Motors, Ford, Dodge, Cadillac, Buick, Chevrolet — автомобильная революция начиналась здесь. Ни один из названных выше городов-полупризраков не рос так быстро как Детройт, впрочем и не терял также быстро свой мировой статус. За одно десятилетие, в 1970-е, в Детройте закрылось более половины предприятий, население города сократилось чуть ли не вдвое, целые районы опустели и остаются опустевшими до сих пор.
Начиная с середины 1960-х бензин дорожал — особенно после нефтяного кризиса 1973 года. Брутальные американские «тачки» буквально за несколько лет из объекта вожделения и культа превратились в груду неоправданных расходов и повод для фаллических шуток. Японские и европейские малолитражки лихо захватывали рынок, выжившие в кризис американские автоконцерны переносили свои производства подальше от Детройта с его дерзкими профсоюзами и требовательными рабочими — желательно вообще за пределы США, туда, где «рабочая сила» дешевле. Все эти экономические сдвиги, в итоге, и погубили Город моторов.
Сегодня Детройт — это, пожалуй, самый очевидный город-полупризрак из всех названных здесь. Нигде в Северной Америки, да и вообще во всём западном мире, не встретить столько заброшенных зданий, двухэтажных домов, которые продаются за 2000 долларов и всё равно не могут продаться. Мало в каком крупном городе мира может быть так же опасно, как и в Детройте. За последние годы количество убийств на 100 тыс. населения там колебалось от 40 до 55, для сравнения — Париже — от 2 до 4, в Москве — от 1 до 3, в Вене — от 0 до 1.
***
Вживую или со стороны, но порой становится скучно наблюдать за «вечно» (разумеется, не вечно) процветающими современными центрами мира: Нью-Йорком, Токио, Лондоном, Осакой, Парижем, Москвой, Буэнос-Айресом, Шанхаем и проч. Не хочется зависеть от них, не хочется против воли в них возвращаться — хочется другого, более антикварного, хочется спрятаться от нового, спрятаться от назойливого прогресса, от роста, успешности во всех её скабрезных проявлениях. Не хочется жить посреди раскалённого магнита, постоянно слушая как пульсирует одержимая цивилизация. Я не говорю, что города-полупризраки могут нас от всего этого спасти — им самим не спастись, но точно могут стать для нас временным укрытием, убежищем, и ещё, конечно, очередным уроком — о невозможности вечности и возможности тишины. Таким же банальным, как и все остальные уроки об этом.
