Автор:
Иллюстрация: Анна Репман
22.08.2017
Фрагмент романа
«Стыд Бодхичитты»
Фрагмент романа «Стыд Бодхичитты»
Фрагмент романа «Стыд Бодхичитты»
Фрагмент романа «Стыд Бодхичитты»
Фрагмент романа «Стыд Бодхичитты»

В ту поездку бездна накрыла меня заботливым покровом ночи,  она  выключила внутренний свет, и когда я приоткрыла глаза, очень ясно осознала, что нахожусь в храме. Рядом сидит Зуся, прислонив голову к стене. Её зовут Зоя, но мы зовем её на польский манер, польская еврейка Зуся. Мы ждем экскурсовода. И мы. И мы. И мы. Мы вдрабадан. Это было совершенно незаметно со стороны. Рассудок был крепок и громко присутствовал. Ноги держали нас просто, обыденно и непринужденно. Экскурсия была отличная, мы все запомнили и позже даже обсудили. Спас-на-Крови тронул своей не очень нормальной историей. Основать храм на месте, где убили вашего мужа — это вам не клумбы на могиле полоть. Морг в блокаду. Этот факт даже не тронул, а очень нехорошо задел. Нас пристрелила цифра — количество денег вложенных в мозаику. Как это по-русски — вложить капитал маленькой страны в православные иконы, чтобы пребывающие в полунищенском убожестве люди могли помечтать, глядя на это богатство: приберут нас, и мы окажемся в этих красочных и знойных мирах. Я милосердный православный христианин, излишества, знаете, это грех, но, эй ты, тащи сюда мой багаж.

Ах да, прости, ты не любишь импровизации на злобу дня. Но мое обостренное чувство справедливости упало и не поднималось. Эта неувязочка всегда поражала мое воображение.

Мне было восемь, и мне подарили фантастическую энциклопедию с глянцевыми страницами и богатыми фотографиями: "Великие памятники архитектуры". Я её обожала. Она удовлетворяла мое вечное желание двинуться в дорогу, как мало мне тогда было нужно! Когда я рассматривала картинки русских храмов, я сказала маме, что если продать всё это золото, можно накормить всех бомжей на нашей станции, и на соседней, пожалуй, тоже. Мама ответила мне, что это золото нельзя продать, храм — это дом Бога. А я пожала плечами и ответила, что Бог бы не обиделся, ОН ЖЕ ПОНИМАЕТ.

И вот я стою, от космического пространства совершенных сводов, таких высоких, таких величественных, что перехватывает дыхание… ко мне подкатывает тошнота, я перевожу внимание на золото и ощущение брезгливости накрывает меня с головой. Пахнет ладаном, на который у меня тоже аллергия, от чего я впадаю в какой-то туман. Гиперметафизически тошнит.

Спина покрылась мокрой, холодной, мёртвой чешуей — я превращалась в рыбу. Ноги ускользнули, дыхание остановилось, сердце забилось вспять. И вдруг превращение закончилось. Вернулась твердость земли, ясность глаз, тошнота пропала. В моем рыбьем обличии я увидела себя допивающей коньяк в храме, у входа. Моя рыба презрительно ускользнула в темную глубину сокровенного океана. Я осталась наедине со своей стыдобой, даже рыба покинула меня. Это была какая-то личная стыдоба, ведь я, как и все находящиеся в храме, адекватна. Никто ничего не заметил. Только я знала о том, что внутри меня полярники на вертолетах прилетели за совестью и равновесием. Какая разница, никто не узнает, но от стыда тело нагрелось и я слилась с бордовой драпировкой алтаря.

Я часто вспоминаю это превращение. Там и тогда отчетливо щелкнуло, что где-то в моем прошлом, в минувших, безвозвратно утраченных днях кто-то спрятался. И это не брешь в воспитании, и дело не в вялой совести, ни в богохульстве. В чем-то более темном и скрытом даже от меня самой. Я четко осознавала свою внутреннюю распущенность, поступки и оценки людишек не имели при этом никакого веса и значения. Мне было тошно от всего своего несовершенства, поломанности, кривоватости наброска, я стала  кошмарной пародией на саму себя.  Но я не волновалась, переживания не случилось.  В этой притче нет морали. И мне даже не стыдно, ведь это не противоречит моей правде.

Но там и тогда мне запомнилось, что тетива лопнула, что я давно падаю. Где-то далеко она же лопнула в конце одесской улицы. Может быть этот звук – звук смерти в Бодхичитте? То, что мне принадлежит — утеряно. Как бы я не отпихивала от себя момент взросления, он уже давно распустил руки, обнаглел и нахлобучил меня вместо шапки. Дорогу обратно занесло. Теперь только вперед, только падать дальше. Поэтому мне ничего не оставалось, как превратиться в рыбу.

Эти воспоминания о днях, когда я не могла выбрать между собой и собой. Вокруг нас, двух петухов, собралась толпа Яканек, они пришли поглазеть на наши петушиные разборки. Но мы сами себе La Strada, мы уже содержим в себе то, что ищем. Мир отражает нас фрактальными коридорами, и в этом мутном зеркале нужно нащупать свое самое дерзновенное, самое откровенное состояние. Что внутри, то и снаружи.

Иногда ты выглядывал из себя, не пряча от меня прямого открытого взгляда. В холодных, ни живых, ни мертвых глазах, срывая голос, кто-то молился громче, чем нужно. Я случайно подслушала, я не хотела, просто ты смотрел прямо в глаза, и мне некуда было спрятаться. В эти громкие минуты молчания на твоем лице читалось жестокое влечение, оно пугало меня до паралича. Твои глаза беспрерывно повторяли «спаси меня», творили самоподобную молитву. Я видела всё это в твоих глазах, потому что в моих было тоже самое.

Всё так сложно, потому что всё так просто (надо же, прояснилось).

Состояние здесь и сейчас — единственно верное, это единственная ветка  каждый раз падающего дерева, и на ней стоит повиснуть, чтобы понять, что всё пройдет, и это тоже пройдет. Остается только яркое чувство, что все повторится снова, остановись мгновение, carpe diem. Из меня валятся сто цитат в минуту, но что поделать, если разгадки валяются на самых видных местах, но пока не начнешь вертеть головоломку, их не увидишь.

Пусть это станет великим разочарованием в будущем, я понимаю и готова когда-нибудь заплатить по счетам за свою наивность. Но на сегодняшний день я верю в то, что когда деревья были большими, мы выбрали то, что надо. Набор наших наполненностей составляют узоры, и они пересекутся, мы обязательно увидимся снова, и, в конце концов, орнаменты из криков петухов составят полную картину. Эта неразбериха «обожемой, как жить дальше», наконец, закончится. Хотя старшие уверяют, что не кончится никогда, чепухондрия расширится и тупик рассветет. Но ведь наш герой собрался жить вечно, не будем его ошеломлять новостями.

Мое превращение в уроборос завершилось, и больше нет страха. Метаморфоза в рыбу, схватившую себя за хвост и пытающуюся поглотить саму себя. В конце концов, чем не мораль? Спас-на-Крови — безобразно дорогой храм, воздвигнутый на месте убийства, в котором некоторое время спустя был морг, а в это время, где-то, миллионы людей знали, что их многовековое изгнание по факту рождения, всё-таки завершится навсегда, где-то, в Польше, а в это время маленький Роман Полански удирал по полям. Чем тебе не сошедшийся узор? Ведь пока маленький режиссер босыми ногами летел на голом энтузиазме подальше от Кракова, твоих евреев гнали в Сибирь, а моих даже и не гнали никуда, с ними сымпровизировали на месте, но кто знает, что там произошло на самом деле. А позже вышло много картин  нашего особенно любимого режиссера, где отражаются стайки событий синхронных перемен, и мы смотрели его фильмы запоями, а в это время в наших жизнях уже переплетались коридоры, а тем временем, несколько десятков лет назад, наши прадедушки и прабабушки уже пересекались, может быть, там была мутная история про запрещенный брак, бегства в Одессу, смену фамилий, и может быть, это твой дед помог Полански бежать, а иначе как объяснить узнавания и одинаковые трактовки только нам заметных деталей. И может быть, это наши предки наломали дров, а наши бабушки-дедушки — непутевые родители, а теперь еще и мы, как слепые котята, продолжаем удивляться тому, что как по-щучьему веленью дрова сами наламываются. И через странное образование, странные взгляды и увлечения, через цепь странных друзей, Одессу, поздний поезд в неродном нам обоим Ленинграде, мы столкнулись, так совпадая, а в это время, может быть, нам нужно разгрести не свои унылые состояния, а закончить, на самом-то деле, очень давнюю, запущенную историю?

Иногда, воображая и связывая такие цепи, я вообще перестаю спать на некоторое время. Но если бы я не совершала таких путешествий, всё было скучно и неправдоподобно.

Но там, после превращения, мы шли вдоль канала, смотрели на пряничный домик и ахали над монументальным талантом архитектора. Мы вышли из храма, экскурсовод допил наш коньяк, и я помню, что наша беседа с ним о тех странных синхронностях кончилась тем, что храм – всюду, а красивые изделия каменщиков хороши для музеев и аукающей тишины.

Читайте также:
Введение в Проклятие
Введение в Проклятие
Состояние твёрдой реальности
Состояние твёрдой реальности
Путь контркультуры в Россию
Путь контркультуры в Россию