Волки и дети
Волки и дети
Волки и дети
Волки и дети
Волки и дети

Вы видели эти лица с застывшими улыбками на заборах города? Брошенные дети, безмолвно умоляющие взять их под опеку, пока вы проноситесь мимо по дороге в свои однотипные квартирки, где вас ждет горячий суп с фрикадельками и чай с ромашкой. На следующий день эти рекламные плакаты заклеивают работающие за 150 рублей в час таджики, которые саранчой оббегают все районы и улицы. Где вчера были скорбные дети, сегодня уже афиша нового концерта престарелого итальянца, плотно подсевшего на средства для повышения потенции, или предложение вложиться в еще одну сомнительную финансовую схему.

Город быстро забывает. Город таит в себе равнодушие и прохладную отстраненность. И правильно делает, потому что иначе мы бы увязли в море чужого горя, тоски, отчаянья и нужды. Люди в белых халатах из телевизора постоянно говорят нам о катастрофическом уровне стресса. Приспособленческая мораль капитализма уверенно диктует нам принципы эгоизма, мы не чувствуем жалости перед лицом конкурентов за место у кормушки. Мы – волки друг для друга,  мы больно кусаем чужих, но, все же, зачастую не даем обижать членов своей стаи.

Фото: Илья Наследов

Семьи – единственные стоят маяками в тумане города. Изолированные от враждебного пространства диаспоры из 3-5 человек, которые ожесточенно выживают. С трудом передаются в семьях знания, скорее – идеалы, образцы, мыслительные пленки, которые родители налепляют на неокрепшие бумажки личности своих детей. Когда отец отбирает у малолетнего сына телефон, чтобы тот сделал-таки домашнее задание по биологии, он проявляет не жестокость, но и не заботу – обычную прагматичность, пещерную прозорливость, желание сохранить равновесие в интересах всех членов семьи. Не у всех матерей в головах счетные машины, но они понимают, что духовные инвестиции должны окупаться. И дело вовсе не в том, что за каждую копейку, вложенную в образование чада, оно должно отработать, хотя бывает и такое. Важнее то, что дети должны поддерживать негласную договоренность по производству смысла в этом мире. Если то, что мы делаем или будем делать для детей, не имеет дополнительной ценности, семья гаснет без всякой надежды на возрождение. Если детям вдруг оказывается наплевать на потраченные часы своих родителей, то хрупкое равновесие ломается. Нет больше производства смысла, мир брошен на полпути из хаоса в порядок.

Семья – единственный поставщик сколько-то упорядоченного жизненного пространства для личности. Поодиночке мы закрепляем установленные программы, боремся с недостатками и растем над собой, но приобретение чего-то большего не происходит без участия других людей. Даже в социальных суррогатах, которыми государство заменяет семьи для несчастных детдомовцев, разновозрастные индивиды вкладывают друг в друга базовые принципы мироздания. Не философы и не учителя формируют наш миф о себе. Это делают те, с кем мы проводим большую часть своего времени. Неважно, биологические это родители или номинальные, неважно, как они относятся к нам. Если отец бьет сына, если брат обижает сестру (или вообразите любой бытовой водевиль), то таковы правила этого мира. Любовь или вражда, полемика или пение в унисон – эти правила мы не учим в пустыне, мы перенимаем их у старших беспрекословно.

Дети, выросшие в лесу, не обретают человечность. В нас не заложена самодвижущаяся форма, превращающая маленький цветок младенца в гордый столетний дуб. Мы цепляемся ногтями, зубами, языками и волосами за каждого подвернувшегося человека. Они – бочки с опытом, которые необходимо осушить. Речь, тон, способ держаться – мы сличаем, бессознательно, даже положение тени тех, перед кем преклоняемся. А спустя какое-то время, когда мы, голодные вампиры, осушим бездонные бочки семьи, мы бросаемся в опасности города — степи, где диким волком рыскаем в поисках пищи. Ради выживания нам нужно научиться семейной любви. Альтруизм эгоистичен, а за каждым святым стоит хитроумие и расчет, ведь крепкие социальные связи невозможно построить без цемента взаимных уступок и ограничений. Мы нужны друг другу, но не потому, что добры по своей природе, совсем наоборот. Вместе держать удар – проще, ведь в нужный момент можно подставить кого-то другого. И сбежать, но главное – выжить, остаться в тепле и со своим медленно черствеющим куском черного хлеба.

Другое дело, что те, кто лишен семьи, от кого само общество отказалось, остаются без этого опыта. Поэтому их мир – варварский и жестокий, он понимает закон силы, но не закон ума и любви. Те, кто не знал отцов и матерей, тоскуют и злятся, но лишь от отсутствия приемлемых форм социального существования. Они привыкают надеяться на себя (а разве бывает иначе?), но делают это  грубо, у них пещерная этика, первобытная эстетика. Не нужно обижаться, ведь это естественно. Мы смотрим на жестоких воспитанников детских домов, кому, как кажется с позиций буржуазной морали, не повезло в жизни, но на самом деле мы смотрим на них не с ужасом или сочувствием, а с потаенным пониманием, что мы наблюдаем работу нашей цивилизации, работу самого города, который лепит людей такими, какими может. Воспитание городом, а не семьей – это мутация института культуры, это отравление организма цивилизацией, с которой снял тормоза лишенный родительской опеки или просто растворившийся в течение времени человек.

Фото: Илья Наследов

Кому-то может показаться, что такое воспитание несправедливо и даже жестоко. И тогда он будет заниматься той самой благотворительностью, пытаться вставить кругляшки брошенных детей в квадратные отверстия сердобольных wannabe родителей.  Заметит ли благотворитель, когда возьмет в руки оружие той же самой бесчувственной и надменной цивилизации – весь арсенал маркетинга, рекламы и пиара? Вот мы уже смотрим на улыбающиеся милые лица маленьких детей, читаем надписи, что 8-летний Коля ждет маму, которую никогда не видел, а в глазах этого небольшого человечка читается вековая тоска. В трамваях, на заборах, в интернете – эти улыбающиеся дети вместе с мотивирующими картинками встречают нас повсюду, позволяют благодетелям тиражировать этот образ, превращать его в товар имиджевого потребления. Цинично, конечно, утверждать, что все, кто берет опеку над маленькими детдомовцами, делает это из соображений социального престижа. Хотя, если копнуть чуть глубже, то и любовь – это инструмент общественной склейки, что бы там ни говорили христиане. Но секрет в том, что социальная функция любви не отменяет способность этого чувства превращать людей в лучшие версии их самих. А зачем еще дарить питомцев, как не для того, чтобы научить нас ответственности, вместе с которой произрастает на грязной почве нашей души и любовь?

Понятно, что с городом и его равнодушием бесполезно бороться. Понятно, что семья должна быть, а благотворительность – это не только способ богатых уйти от налогов. И ясно даже 8-летнему Коле, что нужно улыбаться и быть милым, иначе его никогда не заберут приемные родители. Но как поступить 7-летней Альбине, которой повезло чуть меньше? У неё нет личика ангела, да и характером генетические родители не наградили. Она не выглядит привлекательной, она обижена и обозлена на мир. Она не умеет ладить со сверстниками и не научилась производить нужное впечатление на приемных родителей. Её шансы стать частью полноценной семьи сильно меньше, а значит – ей остается черпать опыт из луж окружающего её пространства. И так система будет жить. Не у всех брошенных получается. И это закон природной конкуренции, из-за которой мы все с вами сегодня здесь. Просто потому что один сперматозоид оказался ловчее других. Не надо в этом никого винить. Даже если мы оказались уродливыми, грубыми, глупыми и жестокими, даже если нас бросили алкоголики-родители или нам просто не повезло. Мы сможем. Кто-то должен любить некрасивых. И этот кто-то – мы сами.

Читайте также:
Короткий метр «Никогда»
Короткий метр «Никогда»
Постояльцы жёлтого дома
Постояльцы жёлтого дома
Эмиграция в одиночество
Эмиграция в одиночество