Истерика молодости
Предисловие:
«По большому счёту, это крохотное эссе – попытка объяснить, с чем связано моё обращение к молодости и в чём опасность эстетики молодости. <...> Как возрастная категория, молодость создаёт в обществе дихотомию, разделяя людей на ещё-молодых и уже-не-молодых. В то же время, молодость как абсолютное благо и бескрайнее поле возможностей постулируется культурой сильнее, чем когда-либо в истории. Молодые люди предстают перед нами в рекламе, массовой культуре и моде не только как участники этих процессов, но и как главная целевая аудитория. Доля молодых в культурной репрезентации в разы превышает долю людей среднего и преклонного возраста. Мы часто встречаем материалы о том, как пожилой человек старается казаться молодым, но почти никогда не встречаем упоминаний об обратном. Молодые повсюду. Создаётся впечатление, что современный мир во всём его великолепии создан для молодых, и все остальные вытеснены в нём в категорию Другого».
Слово молодость, как и другие слова этого семантического поля, например, юность, всё настойчивее встречается в современной культуре. Причём не только в песнях, литературных и прочих текстах – в самом классическом понимании этого слова, но и в именах собственных: названиях брендов, никнеймах и юзернеймах публичных и непубличных людей.
Эстетика молодости сознательно эксплуатируется в кино и видеоклипах. Она эксплуатируется и в популярной рекламе, но часто неосознанно. В текстах Вирджинии, олицетворяющих идеологию «текст-как-искусство», я часто отсылаю к эстетике молодости:
«Прожигаю молодость
Сигаретой,
Мама купит мне новую».
«В свои сорок ты станешь уродом.
В ссорах – уродом.
Ты самый красивый сейчас…»
По большому счёту, это крохотное эссе – попытка объяснить, с чем связано моё обращение к молодости и в чём опасность эстетики молодости. Ведь эта эстетика сегодня, на мой взгляд, становится причиной одной из самых крупных драматизаций западного общества и фактором, как никогда сильно отравляющим жизнь людей.
Говорить об эстетике академическим языком трудно: описание в данном случае всегда будет терять надежду на апологию при малейшем появлении описываемого. Феноменологическое восприятие и фиксация на собственных чувствах, как правило, кажутся намного ценнее, чем любые попытки проанализировать эстетику и подойти к ней с точки зрения деконструкции.
Эстетику необходимо чувствовать. Но эстетика современной культуры, тем не менее, требует комментария, который может быть сформулирован как чёткий принцип – эстетика должна выводить читателя из зоны комфорта. Только так она может стать катализатором хоть сколько-нибудь сильных чувств.
Ведь искусство ничтожно.
Своими формальными связями, структурой и методом оно мало трогает зрителя, если тот не является исследователем, ожидающим от искусства удовлетворения своих профессиональных амбиций, или же голодным интеллектуалом, жаждущим наблюдать работу чужого ума.
Представьте, что автор этого текста окажется сейчас перед вами с пистолетом, наставленным на вашу красивую голову, подержит вас на мушке какое-то время, выстрелит мимо, а после отрежет себе язык и кинет его вам в лицо.
От этого события вы испытаете чувства намного более сильные и глубокие, чем от большинства из произведений искусства. Цитируя Антонена Арто, мир полон безумцев, «поедающих вагины в соусе из трав или гениталии новорожденного, исстёганного до полного исступления». Единственное, что в данном случае позволяет искусству конкурировать с реальной жизнью – эстетика.
Очевидно, что во фразе «эстетика должна выводить читателя из зоны комфорта» понятие «зоны комфорта» детерминировано культурным кодом и эпистемой, в которой происходит формирование человека. Так, для большинства европейских читателей середины XIX в. эстетика однополых отношений, безусловно, являлась выходящей за рамки приличного и выводящей из зоны комфорта, чего нельзя сказать о жителях современной Европы. Тем не менее, читатели из постсоветского пространства и стран ближнего востока всё ещё воспринимают однополую любовь как нечто запретное, и с точки зрения современной культуры гомосексуальная эстетика идеально им подходит.
Другой пример: эстетика детской сексуальности, не вызывавшая особых чувств у древних греков, но являющаяся, тем не менее, щекотливой для большинства современных людей во всём мире.
В тех текстах, которые воплощают собой современную культуру, эстетизируются, как правило, четыре темы: саморазрушение, безумие, насилие и молодость. Из всех перечисленных только последняя – молодость, вызывает вопросы по поводу своей экстремальности и возможности выводить из зоны комфорта и потому требует пояснений.
По моему мнению, сегодня именно эстетика молодости, как никакая иная, способна вызывать чувства и стать максимально неудобной для людей с самым различным культурным кодом.
Как возрастная категория, молодость создаёт в обществе дихотомию, разделяя людей на ещё-молодых и уже-не-молодых. В то же время, молодость как абсолютное благо и бескрайнее поле возможностей постулируется культурой сильнее, чем когда-либо в истории. Молодые люди предстают перед нами в рекламе, массовой культуре и моде не только как участники этих процессов, но и как главная целевая аудитория. Доля молодых в культурной репрезентации в разы превышает долю людей среднего и преклонного возраста. Мы часто встречаем материалы о том, как пожилой человек старается казаться молодым, но почти никогда не встречаем упоминаний об обратном. Молодые повсюду. Создаётся впечатление, что современный мир во всём его великолепии создан для молодых, и все остальные вытеснены в нём в категорию Другого.
Таким образом, уже-не-молодыми молодость воспринимается как навсегда утраченная привилегия и возможность. Эта утрата, кроме себя самой, постулирует ещё и приближение смерти, ведь невозможность снова стать молодым неизбежно напоминает о необходимости однажды стать мёртвым.
Созерцание молодости и эстетики молодости для уже-не-молодого превращается в созерцание собственной смерти, что никак не вяжется с представлениями о зоне комфорта.
Глазами молодого на человека неизбежно смотрит его смерть.
Но коварство молодости заключается и в том, что она становится причиной фрустрации не только для уже-не-молодых, но и для ещё-молодых. Как категория времени, молодость является конечной. Это значит, что молодость как возможность предполагает в том числе свою возможность быть упущенной. У ещё-молодых появляется страх упустить молодость. Этот страх нагнетается современной культурой и медиа, которые описывают огромный спектр вещей, доступных тебе, только пока ты молод.
Таким образом, ещё-молодой, оказывающийся один на один со своей молодостью, обретает гнетущее беспокойство о том, что его молодость проходит как-то неправильно. О том, что он не успеет воспользоваться всеми возможностями по максимуму. Так из привилегии молодость превращается в бремя.
Эстетика молодости вырывает присутствие, то есть человека, из его падения в мир и заставляет почувствует жизнь такой, какой она не могла быть прочувствована ранее. Именно молодость постулирует конечность жизнь, а саму жизнь представляет как бесконечное поле нереализованных возможностей.
В этом видится страшная сила и злоба молодости, что заставляет текст-как-искусство обращаться к её эстетике чаще, чем к любой другой.
Ведь если вы молоды, это ваше проклятье.
И сегодня вы ощущаете это сильнее, чем когда-либо в истории людей.