Иллюстрация: Peter Paul Rubens
05.01.2021
Экзистенциальная Благотворительность
Экзистенциальная Благотворительность
Экзистенциальная Благотворительность
Экзистенциальная Благотворительность
Экзистенциальная Благотворительность
Предисловие:

Ни преступление, ни творчество, ни труд
Не могут быть оплачены: оплата
Труда бессмысленна: лишь подаянье
Есть мзда, достойная творца.
Как дерево — созревшие плоды
Роняйте на землю
И простирайте ветви
За милостыней света и дождя.
Дано и отдано?
Подарено и взято?
Все погашается возвратом?
Торгаши!
Вы выдумали благодарность, чтобы
Поймать в зародыше
И удушить добро?
Не отдавайте давшему.
Отдайте иному,
Чтоб тот отдал другим:
Тогда даянье, брошенное в море,
Взволнует души, ширясь, как волна

М. Волошин «Путями Каина»

Я работаю в замечательной благотворительной организации «Спасибо!». «Благотворительность» включает в себя гораздо больше всего, чем сбор денег на лечение детей. Даже сбор одежды для нуждающихся в ней — это не слишком очевидный вид помощи, а уж реализация одежды с последующей передачей средств фондам и подавно.

И это не говоря о практиках обмена вещами, раздельного сбора, дарения еды и тому подобного. Множество видов социальной активности оказывается объединено общим принципом, и эта общность далеко не всегда очевидна. Поэтому данный текст посвящён выявлению универсального смысла безвозмездных действий и их связи с миром нехватки, отчуждения и дефективности. Отпавшим миром, который находится прямо за священным порогом конвенциональной реальности относительного благоденствия.

Первый аспект касается довольно понятного атрибута благотворительности: потраченные ресурсы и усилия уходят безвозвратно. Если вы делаете кому-то добро, а затем заставляете взамен работать на себя или отдавать вам движимое и недвижимое имущество — то это, очевидно, и называется как-то иначе. Но, казалось бы, простая идея безвозмездности, то есть дара, не так уж проста. И начать разговор об этом нам придётся издалека.

С начала существования человеческого общества основной формой взаимодействия его  участников был обмен. Натуральный, как известно, и само по себе это не новость. Вещи меняли на вещи, услуги меняли на вещи, возможно даже услуги меняли на услуги. Как социальный обмен, так и обмен благами предполагает эквивалентное соотношение того, что ты даёшь, и того, что ты получаешь. Идёт ли речь об обмене женщинами между племенами, обмене коровы на бобы или приобретении спального гарнитура в кредит по безналичному рассчёту. И даже с появлением посредника в виде денег ситуация радикально не изменилась, просто жизнь стала прогрессивно усложняться.


Dirck van Baburen "Cimon and Pero" (Roman Charity)

Итак, процедура любого обмена находится под пристальным надзором Эквивалентности. Любые отношения должны быть уравновешены и справедливы, и так было всегда. То же самое касается отношений человека с божеством, потому что даже боги не могут позволить себе нарушить это универсальное правило и навлечь гнев Судьбы. Даже в избыточной, казалось бы, церемонии одаривания одним племенем другого ожидается, что соседнее племя в должное время завалит нас точно такой же горой еды и выделанных шкур. То же касается дня рождения старого друга или случайного знакомого: предполагается, что объект одаривания преподнесёт не менее ценный презент. Даже если ценность подарка измеряется не в конвертируемой валюте и исключительно субъективна — она должна быть зеркальной.

И случится великое несчастье, если в ответном даре будет недоставать горстки ямса или чужой подарок окажется не столь ценен, как ваш. В этом кроется природа «обиды» как таковой, и сгладить ситуацию будет всё сложнее и сложнее по мере её усугубления. Но и наоборот, если ценность ответного дара превзойдёт ваш, то это обязывает к дарению всё большего числа всё более ценных вещей. Эта прогрессия ценности даров может нарастать постепенно и сохраняться достаточно долго, истощая соперников-даритетелей. Пока однажды накопившаяся критическая масса негодования не приведёт к вспышке открытой вражды или полному разрыву отношений. Обе стороны тем временем будут чувствовать гнёт обязательства и вины за то, что не заслужили такого отношения. Такого хорошего или такого плохого — не имеет значения.

Отсутствие эквивалентности в принципе, независимо от того, на чьей стороне перевес — это посягательство на сакральные устои, призыв к борьбе за превосходство и эскалации взаимного насилия. Воровство, как и преднамеренный обман для получения выгоды, — это священные преступления против мироустройства, тогда как удачливость в области приобретения — отмеченность божественным вниманием и неизменный повод для зависти. Даже обманывающие и крадущие у других божества — это парии в пантеоне, приближающие космическую катастрофу одним своим существованием и виновные в несовершенстве мира.

Можно искать в этом врождённое представление о справедливости или находить замысловатые психическо-экономически-социальные причины. Но всё дело в той точке равновесия, этом пустом знаке, который находится между чаш весов взаимных даров. Точка, где дары взаимоуничтожаются без остатка, получает сакральное значение черты, которую нельзя пересекать, но необходимо во что бы то ни стало достичь. Потому что она гарантирует безопасность и постоянство, в то время как по ту сторону лежит клокочущая бездна насилия.

Через эту точку проходит ось, вокруг которой выстраиваются и вращаются сферы социальной структуры. Манипуляции же с этим axis mundi  грозят ввергнуть общество в хаос и утопить в кровавых реках взаимной вражды. Как отсутствие меры, так и тщетное стремление к идеальному равновесию вызывают раскол, проходящий через весь мир. То и другое множит трупы в запале кровавой вражды, где каждая новая смерть на  одной стороне ведёт к смерти на другой. Но одна из полных крови чаш весов всегда перевешивает. Потому что идеальное равновесие недостижимо. Либо соперники уничтожат друг друга, либо найдут способ разорвать цепь мести (конечно же, через принесение жертвы). В пламени жертвоприношения содержимое весов сгорает, но они неизменно начинают наполняться снова взаимными обидами и уступками.

Система взаимного одаривания — это та же система, что и закон кровной мести. Обе этих системы подчиняются одному, не вызывающему доверия, но относительно эффективному исходному принципу их устройства. В ходе истории власть смогла частично узурпировать эти функции, создав, соответственно, экономическую и юридическую системы для отслеживания и регулирования обмена. Тем самым у субъектов была, во всяком случае частично, отнята возможность совершать нечестные сделки и творить самосуд.  Это было замечательным нововведением и остаётся им до сих пор.

Но по сути это всё тот же механизм, усовершенствованный простой и старой формулой «око за око». Её не стоит недооценивать, потому что именно этот ветхозаветный принцип удерживает космос общества от распада в пламени циркулирующей ненависти. К счастью, сейчас этот ветхозаветный закон уже не используется в такой примитивной и брутальной форме. Но в сердцевине современных, куда более сложных и замысловатых законов лежит всё тот же принцип справедливого и соразмерного воздаяния. Будь то награда за труд, наказание за проступок или стоимость вещи. Этот посредник всех отношений в обществе, Закон, отнимает у смертных право на месть и определяет, где находится священная точка равновесия. Это защитный костюм, сковывающий движения, но позволяющий действовать в мире среди других людей. А также это экран, фокусирующий восприятие и отсеивающий опасные помехи беспорядка.

Johannes Verspronck "Roman Charity"

По большей части смертные уверены, что мир должен быть полон соответствий. Когда их нет, то их необходимо ввести, перестраивая реальность или подстраиваясь самому. Когда эквивалентность исчезает или теряется за сложностью, то смертные начинают чувствовать смрадное дыхание наползающего хаоса. И тогда можно услышать отовсюду сетования на несправедливое устройство общества. Люди начинают призывать возвращение простого и понятного уравнивающего воздаяния, вроде общеизвестного отрубания рук ворам или справедливой экономики марксизма, где каждый получает вознаграждение, которое идеально соответствует затраченным усилиям. А то футболисты что-то многовато получают за беготню по полю. Но мы всё ещё здесь, а значит беспорядку никогда не удаётся одержать верх. И, следовательно, Закон эффективен, невзирая  на то, сколько трупов понадобилось, чтобы замостить все ямы на пути его торжества.

В каббале этот «Суровый Суд» фигурирует как самостоятельная сефира, которая является тем поистине божественным механизмом, который цементирует цивилизацию и позволяет нам жить, не опасаясь каждое мгновение за своё благополучие. Он ограничивает нас и создаёт впечатление предсказуемости будущего. Благодаря ему мы надеемся, что за всяким действием последует симметричный ответ. Зло наказывается, а добро вознаграждается. И мы всегда находим возможность подтвердить это в своих глазах. Когда же власть, внешняя или внутренняя, теряет престиж, то для общества и субъекта начинается кошмар. Каждый начинает самостоятельно бороться за иллюзорный престиж, позволяющий лишь ему быть мерой всего. Равно то же самое происходит в психических недрах субъекта: каждый его фрагмент, каждый демон вступает в борьбу за право действовать и мыслить.

При всей суровости и строгости Закон, основанный на справедливости и равном воздаянии, — это не просто не плохо, но необходимо. Плохо становится тогда, когда он перестаёт функционировать и начинают требоваться жертвы, чтобы прекратить эпидемию взаимной ненависти. Однако принцип справедливости неизменно требует жертвенных обновлений и имеет достаточно изъянов, чтобы возникла нужда в чём-то другом.

Главной же причиной плохости Закона является именно то, что он построен вокруг сакрализации несуществуюшего престижа и обеспечивается всё тем же жертвенным принципом. Люди продолжают молиться в ожидании получить награду высших сил, соответствующую их усердию и страданиям. К тому же суровая справедливость не исключает взаимную борьбу, но лишь направляет её. Принцип справедливости — это достаточно хорошо возведённая над бездной крепость, но не будет ли разумнее просто перебраться в место получше?

Радикально иной способ взаимодействия между людьми был сформулирован достаточно давно, но до его реализации в достаточном масштабе дело так и не дошло. И он тоже крайне прост: прощайте должникам. В «Отче наш» это звучит даже не как указание, но априорная посылка. Хотя у меня и нет уверенности, что так уж много христиан следуют этой идее. Не исключено, что массовая реализация прощения уничтожила бы всемирную экономику, но я и не призываю внедрять его немедленно и повсеместно. Ведь мало того, что начинать всегда следует с себя, так и собственно  цитата звучит как «прощайте должникам вашим», а не «мы вам ничего не отдадим». Дело за субъектом, а остальные уже как-нибудь сами разберутся.

Как только дающий отказывается от ожидания ответного жеста, а принимающий отказывается от необходимости компенсации, оба они выпадают из принципа справедливости. Потому что безвозмездное дарение, если, конечно, оно безвозмездно без всякой задней мысли — абсолютно несправедливо. Столь же несправедливым является прощение тех, кто совершил вред и вроде бы должен за это что-то претерпеть. То и другое лежит вне справедливости как таковой. Это логический скачок прочь от справедливости. В уже упомянутой каббале этому соответствует так называемый «Милосердный Cуд», который, однако, ещё только грядёт, так что пока можно особо не волноваться. И кто бы что не говорил о генах альтруизма, но у человека по умолчанию нет никакого внутреннего побуждения делать безвозвратное благо. У людей вообще всё не очень благополучно обстоит с внутренними побуждениями, и конкретно этого нет и следа. Так же как ничто в этом или в каком-то ином мире не может доказать правильности безвозмездного дара.

Pozzo, Isabella Maria dal " Roman Charity"

Поэтому идея об абсолютно милосердном обществе, где все просто делятся друг с другом благами, выглядит совершенно утопически. В достаточно больших масштабах и на данный момент это было бы безумием и скорее привело к пресловутому возвращению примитивного хаоса и расползанию сакральности по улицам и площадям. А с сакральностью мы, как известно, боремся. Но что невозможно для человека, то возможно для Бога. У нас всегда перед глазами есть красочный пример реализации механизма милосердия, он совершенно не подразумевает под собой насильственную смерть в тридцать с небольшим. Каждый способен хотя бы до какой-то степени воплощать этот принцип своей жизнью, хотя это и сопряжено с известными трудностями. Давать, не надеясь на возврат потраченного, и прощать тех, кто навредил нам или кому-то другому — это тяжёлое бремя. Возможно, никто на это в полной мере и не способен. Но это истина, в отличие от принципиально ложного механизма справедливости.  

Кто-то может увидеть здесь возможность взять, да и приписать таки милосердию сакральное значение. Зацепиться за возможность кармического воздаяния в этой или следующей жизни, за гарантию благоденствия после смерти или скорую награду от Господа, с лихвой превосходящую затраченные усилия и ресурсы. Вселенная же отвечает на наши действия, не так ли? Нет, не отвечает. Вселенной безразлично всё, включая безответные акты добра. Единственное, на что можно рассчитывать в ответ, это благодарность принимающего, одобрение окружающих или отсроченную выгоду. Но это не значит, что кто-то вправе требовать, и подобные мотивы уже аннулируют безвозмездность акта и превращают его в нечто иное.

Общественное отношение к любого рода благотворительности остаётся неоднозначным. И особенно сомнительным мне представляется общепринятый принцип максимальной анонимности дарителя, что заслуживает отдельного комментария. Потому что до тех пор, пока благотворительность остаётся скрытым процессом на задворках социального пространства, она там и остаётся — в порочном круге всеобщего отрицания. Единственной возможностью сделать благотворительность общеупотребимым жестом — это открыто заявлять о ней и себе в этом качестве без неуместного стеснения. Потому что главным, если не единственным, способом обучения человека является подражание. Вопреки распространённому мнению, заразителен не только дурной пример. Заразителен пример как таковой. И даже если кто-то, о ужас, станет таким образом кичиться своей филантропией или соревноваться за то, чтобы отдать больше — то в чём проблема? Хотя это может быть проблемой для очередной пары соперников, но в худшем случае это просто окажется ещё одним проявлением порочного механизма, который и без того повсюду. Зато кому-то, а может и многим, станет лучше, кому-то не станет хуже, и кто-то сможет выжить.

Так что вопрос не в том, нужно ли публично делать хорошие вещи, но в том, почему не требующая вознаграждения деятельность на благо других остаётся скрытой и заявлять о ней таки не принято? И во многом это происходит из-за специфики объектов, на которые направлено внимание благодетелей. Все помогающие действия связаны с тем, кому или чему эта помощь нужна — с ненужными вещами и ненужными людьми. Пока ты  достойный гражданин или приносишь пользу — ты включён в сообщество и как-то, но справляешься с жизнью. Здесь же речь о другом, о мусоре, пустошах, отбросах, больных, бездомных, брошенных, ненужных и преследуемых. Этот ряд можно продолжить, и все они объединены общей тематикой — всё это объекты, которые были отторгнуты цивилизацией и не вписываются в нормальный порядок вещей. Вместе с мертвецами и экскрементами они дополняют череду объектов, вытесняемых из социосферы в забвение сточных вод и мрачных закоулков. И именно на их изгнании и зиждется всеобщий порядок. Они проводят ту черту, что отделяет полный цветущей жизни и упитанных горожан полис от земель, где кишат варвара и чудовища.

Вытесненное эквивалентно анафеме — оно вне закона, к нему нельзя прикасаться, оно опасно и заразно. Возвращение вытесненного обратно в место, откуда оно было изгнано, сродни возвращению ожившего мертвеца: много разрушения, кошмара и кишок (внутренние органы, кстати, тоже часто фигурируют как вытесняемый объект — мало кто хочет постоянно о них помнить). И если уж вытесняемое невозможно закопать и упокоить, то остаётся только игнорировать. А проходя рядом с ним, опасаться, что зловонная скверна перекинется на добропорядочного гражданина. Соответственно, и все те, чья деятельность включает в себя контакт с вытесняемым, как и сама эта деятельность, становятся чем-то не вполне приемлемым, а их положение в обществе оказывается под вопросом.

Когда-то контактом с отверженным и сакральным занимались жрецы всех сортов. Затем эту роль, уже в расширенном виде, взяла на себя церковь. Ведь священнослужитель уже запятнан контактом с сакральным, способен от него защититься, а значит и скверна ему не страшна. Впрочем, жрецы ограничиваются помощью людям, живым и мёртвым, а иные отходы их пока интересуют мало. Они становятся заботой изгоев в негативном ключе: парий, могильщиков, золотарей и бродячих мусорщиков.

Franz de Paula "Barbara Krafftová-Steinerová"

С распадом могущества церкви эти её функции взяли на себя государственные учреждения, а затем уже и частные. Область их интересов стремительно расширялась, и контроль охватывал всё большее число неаппетитных явлений. Однако отношение к вытесненному не изменилось: скверна не перестала быть скверной, а вытесненное осталось за стеной восприятия. Таким образом, небезразличные лица и благотворительность как таковая в общем смысле не могут уравновесить своей святостью связей с отбросами. Они оказываются осквернены, и вместе со сферой своих интересов выпадают из поля общественного восприятия. Чрезмерно заботливые субъекты становятся отверженными вместе с объектами их заботы, о которых если и можно говорить, то потупившись и с должной скромностью, чтобы не навлечь на себя божественный гнев или не инфицироваться всепроникающей порчей.

Любопытно при этом отметить, что не только контакт с отбросами инфицирует субъекта скверной. Но и уже заведомо осквернённый субъект, а точнее считающий себя таковым, тянется к отбросам. Потому что для подчинения этому Закону мироустройства и неумолимому Контролю, который отделяет благое от скверного, не так уж необходимо внешнее вмешательство. Субъект всегда способен сделать себя проклятым без божеств и окружения. Закон уже есть в каждом смертном, словно чужеродное существо, которое направляет наши действия и проводит священные границы. И он и есть мы сами.

Если вернуться к механизму взаимного обмена, то благотворительность является чистой растратой. В глазах постороннего наблюдателя ресурсы (порой в огромном количестве) собираются и исчезают в никуда. Всё равно что сжигаются на жертвенном костре или выбрасываются в океан. Процесс уничтожения соответствует празднично-ритуальным растратам сообщества, так оно должно снискать благословения божеств. И эти божества теперь будут оказывать дарителю тем большее внимание, чем больше благ было им пожертвовано. Точно так же поступает аскет, которому гарантированы немыслимые награды за его жертвенность. Таким образом, безвозмездное дарение порождает напряжение, которое вроде как должно разрядиться вознесением дарителя в небесной иерархии. Чего, как мы видим, не происходит, но у наблюдателей остаётся смутное подозрение, что что-то с этим дарителем должно быть не так и жертва должна как-то его преобразить. У не слишком суеверных людей это принимает форму банальной идеи, что все жертвуемые ресурсы обращаются непосредственно на пользу распоряжающейся ими инстанции, поскольку финансовое благополучие эквивалентно сиянию божественной благодати.

Ситуация, в которой дар оторван от какой-либо реальной или метафизической компенсации, выпадает из универсального порядка эквивалентного обмена благами. Этот факт сам по себе вызывает тревогу. И эта тревога усиливается опасением, что через открывшуюся прореху в защищённом Законом мироздании хлынет хаос: всё молоко скиснет, все телята родятся с двумя головами, брат пойдёт на брата, а огромный волк сожрёт Солнце. Поэтому любой безвозмездности следует, во-первых, избегать, и, во-вторых, тщательно контролировать и пытаться тем самым прикрыть образовавшуюся в космосе прореху.  

Попытки возвращения вытесненного сами по себе выглядят угрожающими. Если нечто было отвергнуто, то не случайно, и смертные не вправе посягать на это универсальное правило. Даже античные божества не позволяли себе вольности оживления мертвецов. И когда человек или группа людей посвящают себя поиску и возвращению отбросов в пределы очерченного круга, то это становится операцией сродни некромантии. На наших, полных ужаса, глазах происходит процесс сборки чудовища Франкенштейна из обломков, мусора и ненужных органов, с его последующим оживлением. Как известно, этот монстр не может нести в себе ничего, кроме разрушения, просвечивающего через его грубые швы. Поэтому честная публика всегда готова взяться за вилы при первых признаках нечестивого ритуала реконструкции, реанимации и реинтеграции нежити в культуру.   

Любой акт безвозмездной помощи хорош не только сам по себе. То есть не исключительно потому, что кому-то от этого лучше живётся. Хотя этот факт первичен, ведь если действие не уравновешено компенсацией и не заряжено конструктивным потенциалом, то оно действительно ведёт к регрессу в состояние изначального хаоса. Но здесь присутствует ещё как минимум два отчётливых смысла. И неважно, идёт ли речь о помощи бездомным, больным, нагим или о собирании мусора, ненужных вещей  или остатков еды, поскольку всё это проявления единого принципа.

Во-первых, тем самым утверждается новый порядок взаимодействия, в котором ни над кем не висит дамоклов меч необходимой расплаты. Согласно этому порядку, каждый дающий не рассчитывает на компенсацию. Но поскольку он не одинок в этом жесте, то и обретает блага тоже кто попало, включая его самого. Благо не задерживается и сливается с самим сообществом. Это напоминает социалистическую утопию, но не мне об этом судить. В любом случае так устанавливается радикально другой Закон функционирования общества, построенный на милосердии, а не справедливости. Здесь каждый может просить и каждый может давать, но никто не требует возмещения.  

Gaspar de Crayer "La Caridad romana"

Во-вторых, несмотря на эти не слишком очевидные, но критические сложности, взаимодействие с вытесненным необходимо. Так называемое «возвращение вытесненного» — это не просто возможность, способствующая какому-то загадочному развитию. Это самая суть жизни человека и человеческого общества. Как частный субъект благодаря возвращению вытесненного продвигается к своей сознательности и целостности, так и цивилизация совершенствуется благодаря работе с отколовшимися от неё кусками. Возвращённые фрагменты не просто встраиваются обратно, но изменяют систему в целом. Если же этой работы не происходит, то перед нами предстает весьма жалкое зрелище стагнации и самоуничтожения.

Фактически процесс реинтеграции отброшенных фрагментов, «переработка мусора» — это борьба с энтропией,  с распадом, который преследует всё. Поэтому как для микрокосма субъекта, так и для макрокосма общества жизненно важно удерживать при себе впечатление целостности и искать разбросанные повсюду осколки себя. Целостность, конечно, не станет от этого более достижимой, а всех кусков не собрать никогда. Но это единственная возможность развития и противостояния распаду, перспектива которого всегда где-то неподалёку. И нет никакого иного пути совершенствования и существования, кроме этого.

Распад системы, в которой присутствует человек, — это не то, что может однажды случиться, но то, что происходит постоянно. Потому что нет ничего более хрупкого, чем от начала и до конца искусственное существование смертных. Соответственно и негэнтропия должна быть безостановочным процессом, а не совершаться от случая к случаю, если мы всё ещё хотим быть кем-то и где-то, а не наблюдать за разваливающимся на куски и угасающим космосом (это впечатляющее зрелище, если не думать о том, что в это время происходит с наблюдателем).

И как ни с чем другим, человечество всё более успешно справляется со своей задачей, приумножая свою сложность и организованность, создавая свою историю и  конструируя само себя. Но человечество не делает ничего само по себе. Оно вообще ничего не делает. Потому что человечество — это симптом, кумулятивный результат всеобщей активности и бездействия. И всё, что происходит, является результатом действий каждого отдельного смертного.

Царство Справедливости — это Царство Творца, мир, в котором продолжает править Сатана и жертвенный принцип. Смертные уже проделали долгий путь в преодолении зла мира, и, возможно, у этого пути нет конечного места назначения. Но если мы хотим преодолеть свою слишком человеческую природу, которая зиждется на насилии, то единственный путь к сверхчеловеку и сверхчеловечеству — это отказ от Справедливости в пользу Милосердия, совершение немотивированных и не имеющих прямой обратной связи актов добра. И это единственный верный способ насолить неумелому Творцу и превзойти его, а отнюдь не разрушение мира или уход прочь от него.

Читайте также:
Исповедь экс-заведующего психинтерната
Исповедь экс-заведующего психинтерната
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Покойный голос. Интервью с Францем Кафкой
Покойный голос. Интервью с Францем Кафкой