Хирургия от Ф.М. Достоевского
Хирургия от Ф.М. Достоевского
Хирургия от Ф.М. Достоевского
Хирургия от Ф.М. Достоевского

Восемь месяцев в одиночной камере для приговорённых к смерти, четыре года каторги с кандалами на ногах, ссылка — что может стать с человеком, прошедшим через это? Возможно, он сойдёт с ума, умрёт или окончательно встанет на преступный путь. А может он, будучи и без того человеком творчески одарённым, станет великим хирургом человеческой психики, который, смело орудуя то ли скальпелем, то ли пером, при свете горящих свечей будет препарировать человеческие души, перенося все тонкости ментальной конструкции на бумагу. И, конечно, долгие годы, бредя узкой тропой между жизнью и смертью, его будет беспокоить «Главный вопрос… — тот самый, которым [он] мучился сознательно и бессознательно всю свою жизнь, существование Божие»

Всё это было будто обрядом инициации, устроенным судьбой Фёдору Михайловичу Достоевскому во имя его литературной способности создавать уникальные персонажи: странные, болезненные, страстные, сложные, таинственные, — помещённые в черно-белую реальность грязного Петербурга и прочие места, где нет места цветным тонам. Эта реальность мира Достоевского словно ветхая часовня с тлеющими лампадами, масляными иконами и тёмными углами скорбящего мира со спрятавшимся в каморке Шатовым, Кирилловым, с сумасшедшим взглядом подносящим пистолет к виску, повешенным Ставрогиным, князем Мышкиным, Раскольниковым, заносящем топор над старухой… Реальность, где каждая проблема человека обнажается перед читателем, будто юным студентам опытный врач-преподаватель демонстрирует на больном язвы на его теле. Пациент неизлечимо болен, но врач Фёдор Михайлович искренне уверен, что надежда ещё есть.

Достоевский, свято чтивший православную веру, вопреки убеждениям об ограниченности религиозных людей обладал исключительным даром понимания человека разных мастей. Он будто выворачивал каждого наизнанку, добирался до самых глубинных течений бессознательных процессов и, быть может, не до конца осознавая их структуру, тем не менее, с точностью запечатлел увиденное, встраивая это в свои работы. Кто-то однажды сказал, что Достоевский – человек-нерв, и с ним нельзя не согласиться.

Грехопадение

Моральная оценка поступка – искусство тонкое, до крайности субъективное, в сердцевине своей эгоистичное и при этом возводящее все свои заключения в ранг постулатов существования. Как оценить убийство корыстолюбивой старой женщины во имя благополучия семьи и оплаты образования перспективному молодому человеку? Путь Родиона Раскольникова в этом деле есть один из вымышленных социальных экспериментов Достоевского, в котором автор обозначает своего рода моральную коллизию, разрешить которую невозможно, имея в руках биполярную систему оценки «добро-зло».

В христианском смысле Фёдор Михайлович преподнёс нам историю грехопадения бедного студента, запутавшегося в жизни, после раскаявшегося и получившего прощение в виде любви Сонечки Мармеладовой, последовавшей за ним на каторгу. Но, опуская творчество Достоевского-христианина и поднимая на поверхность Достоевского-психолога в романе, нам открывается идея более фундаментальная и во многом более значимая. Идея о невозможности дать общую моральную оценку человеческому поступку – вот тот сакральный смысл «Преступления и наказания», на который мы должны устремить свои взгляды и направить свои пытливые умы. Всякий поступок  морален и аморален одновременно. Считая плюсы и минусы любого действия, соотнося количество обиженных и обрадованных от его последствий, мы не дадим объективную оценку поступку. Страдания умирающего не будут легче при условии спасения пяти жизней вследствие его смерти.

Мессия

«Князь Христов» Лев Николаевич Мышкин прямиком из психиатрической лечебницы снизошёл на грешный мир Петербуржского культурного общества. Невинный, добросердечный, смиренный князь вынужден существовать среди людей алчных, безумных, легко поддающихся влечениям. Достоевский вылепил Льва Николаевича из себя и Иисуса Христа, как это бы богохульно не звучало в глазах религиозных людей. Фёдору Михайловичу, вероятно, тоже бы не понравилась такая формулировка.

Четыре части напряжённых переживаний князя, сменяющихся периодами эмоционального затишья, сопровождаются его непрекращающимся общением с представителями грешной земли русской. Он будто жертвует собой, терзаясь в этом испорченном мире,  не прекращая искать в людях хорошее. Но складывается так, что «князь Христов» не только не смог спасти грешную Питерскую губернию и Российскую Империю от процветающего зла, но при этом и приобрёл крайнюю степень слабоумия – идиотию.

Достоевский-христианин констатирует неизлечимую духовную болезнь общества, а Достоевский-психолог констатирует невозможность адаптации подлинно христианских ценностей в жестоком мире лжи и обмана.

Бесы

Многоликий роман «Бесы» во всей красе демонстрирует гений Фёдора Михайловича Достоевского, то есть его способность вместить в рамки одного художественного произведения бесчисленное множество «живых» персонажей, каждый из которых – неповторимая личность с набором положительных и отрицательных черт.

История тайного революционного кружка, функционирующего на территории Российской Империи, на момент издания романа была темой сверхактуальной. Кириллов, Шатов, Верховенский, Ставрогин – бесы у Достоевского, за каждым из которых стоит реальная личность революционеров того времени. Каждый из них – уникальный образ, заставляющий читателя разгадывать тайну, лежащую в глубинах сознания каждого из перечисленных персонажей. Вообще роман насчитывает более двадцати персонажей, и ни один из них нельзя назвать неполным.

И пусть Достоевский-христианин решил одних бесов в итоге отправить в мир иной, а других в неизведанные для читателя направления, Достоевский-психолог показал миру самую суть революционной мысли того времени, где каждый герой в равной степени есть и человек достойный, и мерзавец.

Достоевский-христианин и Достоевский-психолог в творчестве Фёдора Михайловича рождают странное явление одновременной гармонии и противоречий, заставляющее делать совершенно неоднозначные выводы по прочтению его работ, что возвращает нас и идее невозможности дать общую моральную оценку человеческому поступку.

Читайте также:
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Спроси у Сартра
Спроси у Сартра
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра