Дистопия встретилась с dobbro. Его причисляют к исполнителям abstract hip-hop, правда сам исполнитель таковым себя не считает. В мае 2012 dobbro громко заявил о себе, выпустив свой первый альбом«1661» — ответная реакция последовала незамедлительно в числе множества положительных откликов. Встречайте – dobbro.
Об абстракт хип-хопе.
Не могу сказать, что конкретно делаю я. Ну, пускай это будет абстракт хип-хоп. Суть в том, что абстракт хип-хоп на западе и абстракт хип-хоп здесь – это совершенно разные вещи. У нас это направление еще не сформировано. На западе под ним в первую очередь подразумевают инструментальную музыку. А то, что у нас называют абстракт хип-хопом, у них разделяется на несколько поджанров. Это сродни ситуации с русским роком, где раньше в один ряд ставили «Машину времени» и «Гражданскую Оборону» — почему-то все это считалась роком.
О стихонаписательстве.
Изначально я писал стишки. Я в то время жил в общежитии. Потом началась череда не самых приятных событий: меня начали выгонять из института, из общежития, была неудавшаяся любовь – именно в этот момент меня потянуло на написание стихов. Были они прямой копипастой к Есенину. Дело в том, что парни из общежития, с которыми я общался, читали Есенина, — ну и я подцепил это от них. Кстати, до Есенина стихи мне не нравились вообще. Так все и началось. Кто-то из тогдашних моих друзей говорил, что выходит круто, а я, ослепленный творческими амбициями, в это верил. И мне захотелось выступить со своими стишками. В итоге я каким-то чудом попал на закрытую встречу памяти Маяковского. Это была квартира, где находилось человек десять – все значительно старше меня (на тот момент в городе мои ровесники этим не занимались). В итоге меня достаточно сдержанно похвалил сорокалетний поэт-рабочий, чему я конечно очень порадовался. Кстати, когда я говорю про поэтов и поэтические круги, то всегда подразумеваю все это дело в кавычках. Поэтом я себя никогда не считал. Всегда не любил всего этого показного пафоса, типа «Я — поэт». При слове «поэт» в голове возникают лица Маяковского, Гинзберга, О’Хары и т.д. — ну и как можно поставить себя в одном ряду с ними?
Поэтические слэмы.
Вскоре судьба меня свела с человеком, который начал организовывать поэтические слэмы. Эта забава пришла к нам из Германии: люди, считающие себя поэтами, встречаются и по очереди зачитывают свои стихи. Публика их оценивает. По турнирной таблице выявляется победитель, который получает денежный приз.
Я выиграл два первых слэма. Но победил вовсе не из-за качества своих стихов – просто в целом уровень участников был не самый высокий. Да и голосующая публика не сильно разбиралась в вопросе. Позже выступать со стихами мне приходилось довольно часто и много. Ну как много. Все это спокойно уложилось бы в один концертный тур популярной группы. Обычно выступления проходили под бухло. Один раз я был подкурен – и это был полуфэйл: мне было гораздо интереснее что-то просто рассказывать людям, нежели читать стихи.
Про музыкантов и поэтов.
В СССР до 70х годов вместо музыки была поэзия. Суть в том, что музыкальный прорыв на Западе случился раньше. В России из-за Октябрьской революции этот процесс начался позднее – пока в 30х в США выпускали винил и проигрыватели, у нас был голод, репрессии и индустриализация. В Союзе на молодежь влияли поэты. Так что когда на западе все перлись по джазу, у нас пережевывали Евтушенко. Раньше каждая ванильная пизда (в то время они звались курсистки) имела портрет Есенина в спальне.
И только в 70-х в СССР появилась какая-никакая советская эстрада. Песняры, Кобзон и т.д. И потому музыкальное развитие в России пошло другим путем. У нас каждый артист должен быть Есениным или Маяковским, то есть поэтом и голосом эпохи. Чрезмерный пафос, я считаю.
О нелюбви к людям.
Когда я только начинал писать стишки, моей главной целью было познакомиться с другими поэтами (опять же, не забываем про кавычки). Правда потом все эти ребята меня доебали. Я начал замыкаться в себе. Когда я только начинал этим заниматься, то был достаточно общительным человеком. После меня переклинило. Знаете, с большинством людей мне скучно. Сейчас я дошел до того, что мои контакты в родном городе ограничиваются моим звукачом и двумя ребятами, с которыми я живу. Я с недоверием отношусь к людям и по большей части их недолюбливаю. Но если уж нахожу общий язык, то очень сильно привязываюсь. Без близких людей мне было бы очень тяжело.
Антипатия нарастала с годами. Как мне кажется, даже в то время, когда я был дружелюбным, во мне сидела мизантропия — просто со временем она смогла наконец выбраться наружу.
Самоанализ.
Я склонен в себе копаться. И даже считаю это должным. Кроме того, чтобы понимать себя и знать, что тобой движет, ты ничего не можешь познать в принципе. Я вижу себя как личность, которой хочу быть. И в то же время я ощущаю в себе некоторые вещи, которые этому мешают. Борюсь, к примеру, с ленью и ханжеством. Я не люблю себя, но мне в этом состоянии комфортно.
Я все еще не считаю себя завершенной личностью и продолжаю меняться. Но изменений уже немало- одноклассники сейчас меня вряд ли узнают. В общем я стараюсь не разрушить то, что есть и постараться как-то это приумножить.
Реанимация.
На самом деле я изначально хотел записывать именно треки, а не стихи. Но тогда меня останавливало отсутствие микрофона и битмейкера. По прошествии времени я понял, что хватит заморачиваться на минусах – можно брать и чужие, как это делают многие исполнители.
Так вышло, что я попал в реанимацию. Выйдя оттуда, мне негде было жить. Месяца три я жил по впискам. В итоге меня приютил парень – причем друг друга мы знали лишь заочно по интернету. Он тусовался с теми ребятами, с которыми я тусовался раньше, — и поскольку на тот момент они меня изрядно подзаебали, то у меня сложилось несколько двойственное мнение о нем. Но по причине того, что у меня не было особого выбора, где жить, я решил посмотреть на этого человека. В итоге мы сразу друг друга хорошо поняли – буквально с того момента, когда только пожали руки. Я понял, что смогу у него жить, а он будет рад меня видеть – для меня очень важно не быть обузой. Он сам занимается несколькими проектами (из последних &‐ «Люди просто плюются»), так что я наконец добрался до микрофона – мы попробовали записать мои тексты.
Я за спонтанное творчество. Поэтому когда я переслушиваю свои записи, то порой морщусь от того, что где-то запнулся или нечетко произнес слово. Но я не хочу переделывать треки, потому как это своего рода память о том времени, когда они были написаны. Мне нравится то, чем я занимаюсь. Я делаю то, что я могу делать. Плюс ко всему те люди, которые рядом со мной, говорят, что у меня выходит хорошо. Любой человек, который занимается чем-то публичным, эгоцентрик. И конечно он хочет, чтобы на него обращали внимание. Да и вообще я ничего другого делать не умею. Это своего рода самореализация.
Позже я познакомился с Ромой, с которым мы впоследствии создали проект «С Николаем совсем плохо». Плюс ко всему я постоянно читаю – это самое главное. Как-то я на неделю отправился в Крым – и за это время прочел книжек двадцать (впрочем на тот момент там и делать-то было особенно нечего). Это правило действительно работает: чтобы лучше писать, нужно больше читать. Ведь в сущности никто не может сказать чего-то нового – все это переосмысление старого. Даже Гомер – это интерпретация народных верований и фантазий. Микс из религии и мифов. Все мы повторяем то, что когда-то узнали. И постмодернизм это четко осознал.
О маске.
Я не знаю, почему решил не раскрывать своего имени, возраста, места проживания и внешности. Правда не знаю. Это первое, что я могу сказать. Уже после этих слов можно приплести то, что мне хочется создать отдельного персонажа. Есть он и есть я – и нас ни в коем случае не стоит смешивать. Человек, который слушает музыку не должен видеть того, кто делает эту музыку. Это еще Флобер, кажется, сказал «Не прикасайтесь к идолам – позолота остаются на пальцах». Когда ты знаком с человеком, ты перестаешь ощущать его творчество.
Быть может, это еще и подсознательное стремление к какой-то интриге. Хотя этим уже давно никого не удивишь &‐ сейчас полно исполнителей, которые также не раскрывают свои лица. Это скорее уже стало модным –данный факт мне не нравится, но отступать от идеи я не собираюсь. Решил, что выступать буду в маске, минут за двадцать до первого концерта.
Про прозу.
Писать прозу я начал значительно позже, нежели стихи. Работа со стихами более сконцентрированная, и образы в них должны быть максимально яркими, поэтому далеко не все мысли ты можешь выразить в них. А в прозе ты в праве расширить эти границы.
О постмодернизме.
Грянул XX век. К тому времени люди, которые делали искусство, искали новые формы. Связано это было с промышленной революцией, коренными изменениями в социальных институтах и в сознании людей.
После того, как люди поняли, что от заигрывания с формой ничего не меняется, возник постмодернизм. Ирония над всем. Допустим, в эпоху Возрождения, люди верили, что человек – это копия Бога. После двух мировых войн, скачка технологий и промышленной революции, люди начали разочаровываться .
О дробном вкусе.
На днях мне подарили книгу Саши Соколова – еще пока не начинал. Кстати, последние полгода после реанимации я начал замечать за собой странную херню –даже если мне нравится книга, то я все равно никак не могу ее дочитать. Бросаю после того, как прочитываю процентов 70. Так я не дочитал «Процесс» Кафки, к примеру. Тоже самое произошло и со «100 лет одиночества» Маркеса. Но вернусь я к ним обязательно.
Но если уж говорить об авторах, то редко случается так, что я могу выделить кого-то одного. Основная задача писателя, да и вообще любого человека, который связан с искусством, — это отображение реальности, которую он видит. Описание своего времени. К примеру, мне очень понравилось как раскрыл 90-е годы Жадан или как Томпсон рассказал о поколении, последовавшем после хиппи. Дело в том, что у меня очень дробный вкус. К примеру, у Достоевского мне нравятся «Идиот» и «Братья Карамазовы». У Пелевина «Чапаев и пустота», а все остальные его вещи не прут.
Дробный вкус у меня во всем. К примеру, для меня группа становится открытием, если мне нравится больше пяти их песен.
Про визуальное искусство.
Я никогда не носил очки, а линзы приобрел лет в 19-20. Поэтому визуальное искусство для меня было закрыто. До этого я не вставлял линзы, потому как просто не представлял, как вообще можно что-то нацепить себе на глаза. А очки – даже не знаю… Может быть, стеснялся. Может, не нравилась сама их концепция (смеется). В общем, что-то мне мешало.
Поэтому я только начинаю знакомиться с живописью, фотографией и кино. Причем к последнему интереса у меня значительно меньше. Я не составил никакого мнения об арт-хаусе, потому что до сих пор не добрался до него. Про голливудские штуки даже и упоминать не стоит – если я на них и натыкаюсь, то только по случайности. Что касается живописи, то навскидку могу упомянуть Босха, Эшера, Ван Гога. Местами Дали. Дело в том, что это для меня новая сфера, где я только начинаю набирать обороты.
Вглядываться в асфальт или с минус полтора на ноль.
Раньше для того, чтобы разглядеть номер маршрутки, мне приходилось подходить к ней вплотную. И это было настоящим прозрением, когда я впервые надел линзы, типа «Круто, какая графика вокруг, детализация». Я даже мог сидеть и смотреть на асфальт. Еще я как-то раз накурился и разглядел лучи, которые раньше просто не мог увидеть, и нереально на них залип. Кстати, после этого я начал испытывать визуальные глюки при употреблении психотропных веществ – раньше такого не было. Это уже своего рода «оригинальное исследование». Просто многие люди с плохим зрением это подтверждали. Но это всего лишь гипотеза.
О наркотиках.
Наркотики играют далеко не последнюю роль в моей жизни. Накуренным я впервые написал свой текст – и меня это дико вперло. Далее что-то было написано под травой, что-то под ДОБом.
В первый раз я попробовал траву в школе. Косяк за школьным двором. Меня абсолютно не вставило. После на втором курсе я познакомился с человеком, у которого было много травы. Месяца два мы курили каждый день. Пока этого парня ни отчислили. Впрочем, спустя некоторое время пошел «Спайс».
Мне не нравится мое обычное состояние сознания. Но все же со временем приходит осознание, что наркотики не нужны. Лучше быть трезвым. Наркотики показывают тебе то, что ты есть сам, но как бы с другой стороны. Это все равно что влезать домой через окно. Но в сущности это не может ничего в тебе изменить. Наркотики не откроют в тебе ничего нового. Так что сейчас я их использую чисто с потребительской точки зрения. Впрочем, что касается записи треков, то здесь мне легче выразить свои эмоции в упоротом состоянии. Либо под бухлом, либо под наркотиками. Тогда я могу придать своему голосу именно те чувства, которые хочу. Хотя, может быть, это всего лишь самовнушение.
Ведь в самом начале я писал тексты только потому, что чувствовал себя херово – мне было просто необходимо вылить все это дерьмо наружу. Наркотики конечно давали толчок, но не они двигали меня. После написания текстов мне становилось легче – это своего рода психологический прием. Поэтому я уверен, что если бы моя судьба складывалась точно так же, как она в итоге сложилась, но уже без наркотиков, — то ничего бы в сущности не изменилось. Наркотики не заставили бы меня ни замолчать, ни заговорить раньше. Они есть, они часть меня, но не определяющая часть.
Про автостоп и упражнения в доброте.
Я путешествую автостопом уже четвертый год. Я подвержен скуке. Сейчас уже в меньшей степени, но все же. Меня угнетает обыденность. А когда ты путешествуешь автостопом, то вырываешься из повседневной рутины. Что касается какого-то риска, то я не считаю, что вероятность встретить психа на дороге гораздо выше, нежели в своем собственном подъезде. У меня есть одна знакомая, которая ездила зимой автостопом до Сибири, а вторая вообще таким образом добралась до Чечни.
Я домосед и не люблю общаться с людьми, поэтому на долгие расстояния меня не хватило бы. Например, до Сибири тысяч пять километров – и все это время надо проехать и проговорить. Тем более вопросы как правило одни и те же «А как это вам не страшно так ездить?» и т.д. Мне надоедают те, кто подвозят меня даже за то время, пока я добираюсь со своего города до Москвы. На самом деле редко попадаются действительно классные люди, с которыми интересно пообщаться. Но я люблю всех тех, кто меня подвозил. Ну, или почти всех(смеется). Знаете, это такое полезное упражнение в человеколюбии. Я очень не люблю людей. А когда тебя подвозят бесплатно, а порой предлагают покормить и чуть ли не дать денег в дорогу, — все это настраивает на доброту.
Синдром попутчика.
Люди попадаются разные. Как правило те, кто останавливаются, — это те, кто либо сами когда-то ездили автостопом, либо добрые люди, либо те, кому самим интересно попробовать вот так взять и подвезти человека. Например, один раз до Москвы меня вез директор какой-то фирмы. Молодой парень – на вид лет 28. Очень целеустремленный человек, который с раннего детства уже четко знал, чего хочет в будущем. Уже с пяти лет он начал мыть машины. В общем, полная противоположность мне – два разных мира. Ведь я по сей день не знаю, чего хочу и чем буду заниматься. Но мы с ним разговорились так, как я ни с кем еще раньше не разговаривал. Я ему изложил чуть ли не всю свою жизнь. Это вроде даже называется «синдромом попутчика» или что-то типа того. Двое людей, которых связывает только дорога. И они оба знают, что больше никогда не увидят друг друга. Конечно в этом случае каждый будет честнее, ведь нет никакой необходимости заинтересовывать человека.
О мироощущении.
Раньше мне не нравилось жить. Один раз я даже чуть не спрыгнул с автодорожного моста, когда возвращался пьяным домой. Но благо сумел вправить себе мозги. Суицид — это глупо.
Через какое-то время я переехал в другой город – и это очень сильно на меня повлияло. Встретил интересных людей. Полюбил девушку. Как-то так. Так что последние года два я ощущаю себя счастливым человеком, которому очень повезло в жизни. Но при этом конечно все равно хватает херни вокруг тебя. Скажем так, я чего-то реально ожидал от жизни только лет в пять-шесть. А оказалось, что жизнь – это случайная игра бликов на поверхности воды.
