И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет.
(Откровение 21:4)
Ощущение конца и нового начала — чрезвычайно привлекательная штука. Армагеддон не обязательно только лишь смерть, ведь, пройдя сквозь очищающий огонь, человечество может достичь новых вершин.
Хилиазм (или милленаризм) — один из самых радикальных изводов этой точки зрения. Рай на Земле, Тысячелетнее царство Христово достижимо, говорят хилиасты. Логическим продолжением этой фразы является «его можно достичь и приблизить, выполнив определенные действия».
Диспуты о хилиазме в узком смысле могут показаться очередным обсуждением количества ангелов на кончике иглы, скучным богословием. По сути, спор в христианстве шел о том, когда будет предсказанное Откровением Царство, где оно будет и в каком виде. Но все гораздо более весело и страшно.
Официальные конфессии христианства, следуя еще Оригену, последовательно придерживаются так называемого амилленаризма: Тысячелетнее царство будет, но будет метафорическим, символическим. Кто-то может вообще его не заметить. Это довольно удобная точка зрения: она позволяет откладывать Страшный суд (который последует по прошествии этой тысячи лет) на неопределенно долгий срок — ведь непонятно, когда начнется это символическое Царство. Непонятно, откуда отсчитывать тысячу лет.
Это, конечно, может удовлетворить далеко не всех. Особенно в кризисные периоды, когда знамения сыплются с неба одно за другим. И логика хилиазма говорит не только о долгожданной награде, но и о страданиях перед ее обретением: до Тысячелетнего царства мы должны пройти через снятие печатей, Великую скорбь и прочие апокалиптические явления, которые сотрут с лица Земли привычный нам порядок.
В общем, в широком понимании хилиазм — это учение о достижимости рая на земле (чаще всего — через конец света), будь это возвращение к Золотому веку, или переход человечества в какое-то совершенно новое качество. Не любая утопия хилиастична. Она должна отвечать на метафизические вопросы, а не только постулировать материальное изобилие и социальную справедливость.
Кровавый карнавал
Хилиазм — извечное прибежище революционеров и церковных реформаторов. «Хилиазм созвучен революции, а не труду, направленному в будущее; духу коллективной дисциплины, а не индивидуальной инициативы; и харизматическому лидерству. Идея коллективного спасения разворачивается в нарративах всеобщего преображения, тотальной революции, культа вождя, конца истории, суперкарнавала», — пишет известный исследователь сект Александр Эткинд.
Поэтому главными носителями хилиастических идей стали всевозможные апокалиптические секты и одиночки-фанатики. Которые верили, что знают, как приблизить рай на земле.
Разумеется, через боль и страдание негодного мира.
Мюнстер, 1534-1535 годы. Анабаптисты-хилиасты после ряда уступок местных представителей других конфессий захватили власть в городе и установили там теократический режим. 24 февраля 1534 года во всем городе жгли книги, картины и «неверное» церковное имущество. Еще через несколько дней из города были изгнаны не-анабаптисты. Имущество было обобществлено. На Пасху назначен конец света (не состоялся). Царство Божие, как верили мюнстерцы, придет после того, как они осуществят месть неверным, исказившим христово учение. Город осадили католически-протестантские войска, предводитель коммуны Маттис, руководствуясь видениями, ушел за его стены на верную гибель — «как Самсон» — его изрубили войска неприятеля. На место Маттиса пришел не менее радикальный Иоанн Лейденский (вчерашний портной) и его 12 апостолов. Началось обобществление женщин. Казни неверных и просто случайно подвернувшихся под руку (в одном из гостей на пиру Иоанн, например, усмотрел Иуду) шли каждый день. Все это носило черты дикого карнавала: на улицах разыгрывались сценки из библейской жизни, власти закатывали роскошные пиры, а назначенный бургомистром купец Книппердоллинг лично ходил по городу с мечом и рубил головы.
При этом за пределами коммуны популярность анабаптистов росла — вплоть до опасений, что, вырвавшись за пределы Мюнстера, Иоанн захватит власть и в других городах. И он действительно готовил свой народ к прорыву осады. Но начался голод, лошадей съели, Мюнстер пал. Иоанна и Книппердоллинга весьма изощренно пытали. Их тела были выставлены на всеобщее обозрение в железных клетках. В советской литературе вся эта история преподносилась в возвышенно-героических тонах, но об этом ниже.
В те же столетия религиозных войн хилиастические идеи воплощались и в других регионах и сектах. Адамиты ходили голыми, вроде как занимались свальным грехом, а по ночам грабили окрестные села и города. Бог умилостивится, считали они, только когда кровь покроет землю до холки коня. Английские Люди пятой монархии и левеллеры разворачивали свою деятельность на фоне летающих по небу комет, чумы и ожидания последнего — 1666-го — года.
Как Саратов крестился последним крестом
Пусть будут еще катастрофы…
Впереди еще много могил, еще много падений.
Пусть же!Алексей Гастев, «Башня»
Мюнстер пал, но его история стала ролевой моделью, по которой оценивались все дальнейшие хилиастические утопии. И Россия стала здесь основным полигоном.
Начало XX века было пронизано ощущением скорого конца. За которым — что? Блок видел будущее как огромный котел, где все индивидуальности сплавятся в одно (здравствуй, «Евангелион»), за прообраз этого котла русские интеллигенты как левого, так и правого толка брали различные секты, как хилиастические, так и нет. Люди объединятся во Христе (или просто из любви человека к человеку), и наступит Царство.
Насчет методов иллюзий тоже не было: Россия должна пройти через кровь и скорбь, очиститься и стать началом общемирового сверхобщества.
Победили, как известно, большевики — материалисты и атеисты. Но почему же европейские исследователи во времена Гражданской войны ошарашенно докладывали, что в России к власти приходит апокалиптическая хилиастическая секта?
Наблюдатели видели безумную смесь карнавала (скрупулезно описанные Буниным плакаты, шествия, невероятные праздники и всплески народного энтузиазма), жестокости к своим и чужим, общемировых, космических планов и отказа от рациональной логики.
Главный враг большевиков, как выясняется, не буржуазия, не царизм и не православие. Главный враг большевиков — время. Время нужно уничтожить, и здесь коммунизм идет дальше, чем классические хилиастические утопии, в которых происходила подготовка к Тысячелетнему царству и пришествию Христа. Большевики устанавливают конечный и окончательный рай, в котором нет времени, — сами, без помощи Бога.
Дванов догадался, почему Чепурный и большевики-чевенгурцы так желают коммунизма: он есть конец истории, конец времени, время же идет только в природе, а в человеке стоит тоска.
Андрей Платонов, «Чевенгур»
Здесь остаются проблемы. Главная из них — проблема смерти. Путь к раю лежит через миллионы смертей. Смерть — в первую очередь врагов и героев — необходимая плата. Весь большевизм проникнут этим культом смерти. Но попавшие в рай умирать все же не должны. Время закончится только тогда, когда смерти не будет.
Если в традиционном хилиазме вопрос смерти и воскресения решался религиозными методами, то материализм должен придумать альтернативный путь. Этот путь, конечно, проходит через науку. Точнее, религиозное представление о науке и ее методах. Когда коммунизм победит, наука откроет путь к бессмертию, будь это воскрешение умерших по Федорову (а он хотел обратить всю мощь науки на восстановление потерянных отцов из мельчайших атомов — ведь их тела не пропали навсегда, а были всего лишь рассеяны в пространстве), будь то физическое превращение в машину, в сталь, сращение со станком — как в стихах Гастева. А быть может, после окончательного уничтожения мира останется только один лишь свободный Человек и проблема решится сама собой:
Товарищ человек, мы сделали зарю,
Изобрели мы мир неимоверный,
Я звездное кольцо с тобою вместе разорву,
И будет шаг наш песней мерной.
И будет день — иссякнет Млечный путь,
Мир истомленный мертвым упадет,
Глубоко человек ему вонзится в грудь —
И в первый раз в то утро солнце не взойдет.Андрей Платонов, «Конец света»
Наиболее полно эта смесь хилиастических и большевистских идей отражена в романах Платонова, в первую очередь в «Чевенгуре».
«C творчеством Андрея Платонова я познакомился в начале 1980-х годов и был потрясен его романом «Чевенгур». Тогда же я сделал доклад о романе в рамках проекта исследования утопии при Центре междисциплинарных исследований в Университете Билефельд (Германия). В особенности меня ошеломили параллели с событиями, происходившими в 1534–1535 годах в соседнем вестфальском городе Мюнстер, когда тот находился во власти секты анабаптистов», — пишет исследователь русской литературы Ханс Гюнтер.
Утопия-антиутопия Чевенгура рушится — смерть никуда не уходит, а время может перестать течь только на дне озера, в котором топится, желая достичь отца, Александр Дванов. Большевики забрали идею загробной жизни и Воскресения, но парадоксальным образом вывели обычную (не героическую) смерть за рамки трагедии:
Зарывали, хоронили,
И никто не плакал,
Потому что хоронили
По-советски, с флагами.
Да, смерть!
Жив ли хилиазм сейчас? Самые известные нетрадиционные конфессии и секты не чужды ему. «Свидетели Иеговы», к примеру, предлагают канонично хилиастическую трактовку истории. Но они пассивны и не применят силу, чтобы выстроить свою модель Тысячелетнего царства. А кто может?
Самый крупный за последние десятилетия всплеск радикально хилиастических верований (по большевистскому типу) в нашей стране пришелся на начало — середину 90-х годов. С одной стороны, скорый конец света и установление рая проповедовали всевозможные «белые братства». С другой — свою метафизику (метафизику смерти в том числе), прямо взывающую к большевистской утопии, предложили движения вроде НБП. Главные певцы нацболов — Летов времен «Солнцеворота», Непомнящий и так далее — не мудрствовали лукаво, а напрямую перенимали апокалиптику и стилистику все тех же платоновско-гастевских лет. Если в целом национал-большевизм все же находится в русле политики, то его эстетическая сторона лежит на эсхатологических идеях установления бесконечного рая, и даже больше — борьбы с раем фальшивым, выхода за его пределы («Тесно в раю!»). Правда, этот выход часто оказывается всего лишь консерваторским возвращением домой, «в мир без греха» — через войны и смерть, — а не преображением мира. Что это за дом — могила ли, материнское ли лоно, просто ли по-большевистски справедливое общество? Если в конце 80-х Летов боролся с Вечностью (а утопические концепты были объектом для сатиры), то уже пяток лет спустя, после 1993 года, стал ее главным беспокойным и яростным сказителем.
Горизонты теснились в груди,
Утопали в кровавых слезах.
И сияли звезды в земной грязи,
И пьянела полынь в небесах.Егор Летов, «Пой, революция»
Эта эстетика не так давно всплеснулась в очередной раз — вокруг событий в Донбассе. Разбойничья вольница, «казачьи республики», лимоновцы с Лимоновым, не боящимся чужих смертей. Проханов с его темной мистикой, «религией победы» и «Христом в Новороссии». Дух мюнстерского драйва, пусть и очень слабый, все еще очень с нами. Завораживающе, отталкивающе, романтично, ужасающе.
