«Три дороги пройдешь – три рассказа услышишь».

Русская народная поговорка

 

William S. Burroughs Notes

1986-й год. Я только что успел закончить музыкальную школу и перешел в джазовое училище, переключившись с фортепиано на бас-гитару. Через несколько месяцев мне, тринадцатилетнему подростку, предложили играть с бэндом от джазки (джазового училища) в ресторанах и на всяких официальных культмассовых вечерах. Каждый вечер после нормальной, хотя и специальной школы с углубленным изучением английского был для меня циничным откровением, и я чувствовал себя как в террариуме. Приходилось играть для кавказцев, офицеров и их б**дей, пьяных интеллигентов в запотевших очках, мутных комсомольцев, предпочитавших самое худшее в советской эстраде и самое худшее из советского блатняка. Хорошим джазом там и не пахло. Нечто подобное, наверное, испытывал Рауль Дьюк в казино Лас-Вегаса. Официально в СССР не было наркомании, а гомосексуализм попадал под статью в уголовном кодексе. Все музыканты бэнда приторговывали западными пластинками, и еще кое-чем – коробок (пять грамм) превосходной чуйской марихуаны тогда стоил 3 рубля, а доллар на черном рынке – пять. О ЛСД знали все, но пробовать тогда, в 86-м, не доводилось никому из тех, кого я знал. Поиск новых горизонтов восприятия и сознания принимал подчас самые дикие и нелепые формы. Мы чувствовали себя как археологи на раскопе – вечно нетерпеливые, вечно в поисках свежей информации и контактов. Место бензедрина, амфетаминов занял перевитин и эфедрин. Место ЛСД – жидкий калипсол или кетамин, широкая публика о существовании этого вещества вообще ничего не знала, узнала через восемь лет; я о нем вычитал в книге Джона Лилли, где тот характеризовал калипсол («Колю» и «Калипсо» на русском «джайве») как «общение с богами и демонами вселенной», насколько я помню. Читал эту книгу, естественно, не только я один – в медицинских клиниках под контролем КГБ еще гораздо раньше происходило изучение этого «продукта», и мне об этом рассказал знакомый врач. И, конечно, сырой опий – так называемая «черная» или «черняха», но с этим я познакомился несколько позднее. Нетрадиционные эстетики, назовем это так, пришли на «чистяке», и это было самое ценное для «нашего закрытого клуба циников и пошляков, “узких специалистов” в пластической реконструкции», – по словам Георгия Осипова.

В один прекрасный вечер мы закончили играть раньше. И тут меня неожиданно пригласил за столик один мужик лет сорока, бурно отреагировавший на сыгранную нами тему из Майлза Дэвиса.

– Ты отлично свингуешь, малыш, – сказал он мне и угостил пивом. – А что ты слушаешь на самом деле, если не считать боп и старину Майлза?

– Ventures, Лидбелли, Howlin` Wolf, Хендрикс, Cream, Velvet Underground, 13^th Floor Elevators, Seeds, Артур Браун, Битлз, – одним махом выпалил я.

– Откуда ты всего этого набрался, и где достал? – неожиданно строго спросил он, и я кожей почувствовал какой-то подвох.

Мой дедушка, полковник в отставке, преподававший в Институте имени Патриса Лумумбы, и, как выяснилось позже по фотографиям, прекрасно знавший Карлоса «Шакала», который когда-то давно был просто московским студентом этого некогда ценного учебного заведения, вскормившего много достойных кадров (достаточно вспомнить тех чилийских ребят, которые легли с Альенде при штурме хунтой Ла-Монеды – эти прекрасные, мужественные южноамериканские медные лица с фотографий из дедушкиного архива вспоминаются мне до сих пор; только теперь у «Лумумбы», в двадцати минутах ходьбы от моего дома, нигерийцы торгуют таким разбодяженным героином, что в пору вступать в Ку-Клукс-Клан или мобилизовать болтающихся здесь скинхэдов, хотя для этих парней со временем найдется работа и посерьезней, чем гасить каких-то вонючих барыг, отправивших на тот свет своим грязным «продуктом» целую прорву безмозглых маменькиных сынков и дочек), предостерегал меня от откровенных ответов. Я не стал говорить моему новому знакомому, которых в ресторане бывает как собак нерезаных, что все пластинки покупал на заработанные от ресторанной халтуры деньги на черном рынке, а также получал из Англии редкие посылки с «ломовым» винилом.

– Прочитал о них в «Библиотеке Иностранной Литературы», потом удалось достать, послушать, – уклончиво процедил я.

– Ах, «Библиотека», – задумчиво протянул он и усмехнулся.

Что-то неуловимое и загадочное было в его утонченном облике. И вечно ускользающее. Он смотрел не на тебя, а через тебя, как будто аккумулировал в себе оргонную энергию.

– Как я понимаю, ты читаешь только о музыке шестидесятых, журнальчики западные листаешь, – продолжил он.

– Ну уж нет, – обиделся я, и тут мне уже стало все равно, с кем я говорю.

– Блейк, Бодлер, Вийон, Рембо, Сэлинджер, Кэрролл, Кеннет Грэхэм… Ну еще Хэметт и Раймонд Чэндлер, – добавил я ни к селу ни к городу, надеясь этой мешаниной имен и хаосом, царящим в голове тринадцатилетнего подростка, его запутать.

– А-а, – и он снова усмехнулся.

– Вот так, – сказал я, ох**вая от собственных познаний.

– Да, – сказал он. – Наверное, и сам что-нибудь пописываешь… А знаешь ли ты джазовых писателей, настоящих западных джазовых писателей? – озадачил он меня и, воспользовавшись наступившей неловкой паузой, добавил. – Знаешь ли ты, что джазовую импровизацию можно перенести в письмо, и с помощью нее творить настоящую магию, спонтанную, неподвластную цензуре твоего собственного разумного мышления. Да-а, все разумные мысли надо уничтожать… Если бы этой формуле следовали мои коллеги по работе, мы достигли бы потрясающих результатов.

– По какой работе? – спросил я, искренне полагая, что после такого спича это никто иной, как какой-нибудь спившийся диссидент-самоучка, и меня, как в пылесос, сейчас засосет что-то подпольное и таинственное.

– А вот по какой… – и он протянул мне свой красный документ с толстой хрустящей корочкой, где черным по белому значилось, что такой-то сякой-то Коньков значится в числе сотрудников гостеприимного учреждения с Лубянки.

От неожиданности меня чуть не вырвало на столик. Во всяком случае, в животе похолодело, и захотелось немедленно отлить. Впрочем, я был по природе своей спокоен, как дохлый лев.

– Так вот, – прошипел он мне в ухо заговорщицки. -Ты хорошо свингуешь, малыш, и я тебе скажу: если ты хочешь, б**дь, настоящей джазовой литературы, от которой у тебя надолго сорвет башню (тогда я впервые столкнулся с этим выражением) на**й – возьми Керуака, почти все, ну там «Мехико-Сити Блюз»… А если ты хочешь, чтобы твою башню вынесло раком прямиком в космос под Диззи Гиллеспи и Майлза, и весь твой рок-шмок – прочитай Уильяма Берроуза… И вот тогда ты уже навеки будешь нашим клиентом. Об этом человеке когда-нибудь здесь заговорят, но мало кто поймет, особенно вся эта диссидентская х**та, которая умоляет Запад мстить нам за свою же собственную ущербность. Им не нужна свобода, им нужен этот сраный капитализм и липовая демократия с их новым мировым порядком по образцу Соединенных Смрадов, который приведет нашу страну в другую жесткую систему, а в итоге к катастрофе. Не расслабляйся, малыш, ты свингуешь, но все-таки внутренняя дисциплина – это главное, и стремиться к этому надо.

Я не мог ничего произнести, настолько я был ошарашен.

– Home Sweet Home, – почему-то пронеслось в моей голове по-английски.

– До встречи в ведомстве, сынок, – сказал он, поднимаясь, – и keep your mouth shut. – и заказал мне еще пива.

Больше я этого человека ни разу в жизни не видел.

Я подошел к своей сумке, вынул записную книжку и вывел жирными буквами: «Керуак, Уильям Берроуз».

Через несколько дней я уже бежал в библиотеку «Иностранной Литературы». Справки мне наводить было не у кого. Мои коллеги по бэнду бухали, кололись эфедрином, от которого меня всегда мутило, а для души слушали «Роллинг Стоунз» (которых я выносил только с Брайном Джонсом) и «Лед Зеппелин» (в разумных пределах). В дело вступал еще один немаловажный фактор: я был микрорайонщиком (то есть человеком с московских окраин), с молодыми центровыми (из центра Москвы) интеллектуалами из мажорных (респектабельных) семей не общался, и даже в своей специальной элитной школе считался белой вороной, попавшей туда по знакомству, из другого района, и в силу этих социальных причин не мог быть «своим» среди детей из «приличных» семей дипломатов, телеведущих, советских литераторов, крупных ученых… «Strangers were regarded with distate by the closed corporation of the desirables».

– Зато мой предок – граф Языков, русский поэт девятнадцатого века, офицер, дворянин, друг Пушкина, Лермонтова и Чаадаева, которого царь Николай I объявил сумасшедшим за антихристианские выпады, – честно заявил я как-то на уроке литературы в ответ на очередной упрек преподавателя, что я добавляю в свои сочинения слишком много личных впечатлений, пишу о местных помойках и алкоголиках, о дядях, лапающих маленьких девочек в подъезде, и был поднят на смех всеми присутствующими, а потом моего отца вызвали в школу, где его обвинили в неправильном воспитании ребенка, не соответствующего облику советской морали.

Тогда даже развод родителей считался чем-то из ряда вон выходящим. Мои родители тяжело и нудно разводились в начале восьмидесятых. Я пожелал остаться с отцом, и на уроках в школе меня, девятилетнего, таскали к доске читать патриотические тексты про Родину-Мать, а потом таскали в суд, где я в первый и не в последний раз в своей жизни предстал перед судьей. Все в этой стране женского рода, думал я, начиная с коммунистической партии… «Россия – бабья страна. Вся ее хваленая одухотворенность, патриархальность, душещипательная посконность – женские проделки. Кривлянье и бесовство, дикость и чистота – женские привилегии. Все в ней женского рода: родина, тюрьма, война – мать родна, земля – все значимое, значительное, существенное. А сейчас женственность, которую признали и одно время ставили в заслугу, коварно обернулась против своих обожествителей, самих жрецов. Теперь они ходят какие-то бесполые, грустные, не способные сказать что-нибудь громко. Послушно бросаются за покупками, покорно ждут и выслушивают очередные поручения. Посыльные…»

Разумеется, книги Берроуза и Керуака у «центровых» были. Привозили родители из престижных зарубежных поездок. Мой же отец работал в свое время в советской космической индустрии – таких не выпускали никуда и никогда. Сейчас, оглядываясь назад, я все время думаю: где теперь все эти пижонисто прикинутые бунтари, борцы с так называемой системой, во что обернулся их пресловутый рок-н-ролл-дух свободы? Они теперь стали маститыми журналистами и критиками, работают на телевидении, на радио, в модных цветных молодежных журналах, все политически корректные, стукачи до мозга костей. Еще одна скрытая форма наркомании к устойчивому положению в обществе, к расплывчатым очертаниям респектабельности. Мне всегда было интересно, что они все-таки вычитали из этих книг, названия которых они с таким энтузиазмом когда-то цитировали за стаканом, эти наши когда-то «кровные братья по общей грязной игле» (blood brothers in the same dirty needle). Имя Берроуза для них стало своего рода культовым «фетишем», благодаря которому они стараются прослыть культурными революционерами-просветителями (страсть интеллигенции к просвещению затравленных масс – вот настоящая беда России, и Чаадаев об этом, правда, несколько в другой форме, писал еще в девятнадцатом веке) и закрепиться у кормушки «невозделанной целины вирусов или эпидемий», которая им также чужда, как овце балет. Им не нужно его понимать, им важно рассказывать сопливой молодежи о том, что сейчас в России модно читать Берроуза («в определенных кругах»), а завтра – Буковски, а послезавтра – Хантера Томпсона вместе с Ирвином Уэлшем. До Бриона Гайсина дело, похоже, у них не дойдет. Они захлебнутся с возрастом в своем самосожалении и «their life is narrowed down to the necessity of avoiding any serious involvements». Она (их жизнь) напоминает долину Рио-Гранде: «I should have hung on to that hundred acres on the lower lift; I should have took up them oil leases; I should have planted cotton instead of tomatoes». The same is with russian journalists, ex so called rebels of mind, now the bunch of correct losers in a worst sense of this word. «A square wants to come on hip… Talks “about pod”, & smoke it now & then, & keeps some around to offer the fast Hollywood types`. That`s Moscow bloody Babylon. Everything is quet & calm. & fuckin` comfortable…

– Wanna a book-of-the-month club ladies & boys? Sweet golden youth arses?

– Shut up & drink up blood.

– Магическо-технологический подход к письму?

– Мне же надо кормить семью! – заявил мне как-то один такой деятель, бывший издатель самиздатского журнала «Контркультура», а потом «Пиноллера» (в свое время издавшего маленький отрывок из «Нова Экспресс»).

– Кормить надо голубей или уток, – сказал я ему.

Например, лишь недавно в разговоре с одним из редакторов «Naked Lunch» на русском языке (в русском переводе – «Голый Завтрак»), Ярославом Могутиным, эмигрировавшим в 1995 году в Штаты, я узнал, что переводчик Виктор Коган сделал этот свой перевод еще в середине восьмидесятых, и с тех пор текст семь-восемь раз переделывался. О печати вообще тогда речи быть не могло. Слово Берроуза шло к читателю натужно и медленно, и до 1993-го года о нем практически не было ни одной строчки по-русски в печатных изданиях.

Впрочем, мне уже в то время, в 86-м, попалось на глаза один сборник рассказов американских писателей, назывался он «Гон Спозаранку» – там были два микроскопических отрывка из «На Дороге» Керуака, а также в критической статье-предисловии упоминался Берроуз как «черный фантаст»!!! В причесанной фрагментарной рок-энциклопедии, публиковавшейся тогда в каком-то официальном молодежном журнальчике, я обнаружил упоминание про «Heavy Metal Kid» Берроуза, а также названия групп типа Soft Machine – со ссылкой на Дядю Билла.

– Кто же он такой, этот Берроуз? – думал я, рассекая в декабре 86-го сугробы на пути в библиотеку «Иностранной Литературы».

 

---

 

Hunter S. Thompson Notes

Когда меня спрашивают, как же состоялось знакомство с Хантером Томпсоном, и как он мне дал право на издание его книг в России, я вынужден начинать совсем издалека. С того самого времени лета 1994-го, когда я, вдоволь поиздевавшись над английским сельским хозяйством в качестве наемного рабочего на ферме в Фэвэршеме, собирая фрукты в лучших традициях романа Джона Кинга «Человеческий Панк», был с позором оттуда изгнан, отметился репортажем на BBC и перебрался в Кентербери к своему приятелю, бывшему панк-музыканту и коллекционеру пластинок. Каждый вечер после его работы мы захаживали в старый рок-н-ролльный паб, где тогда собирались ветераны Кентерберийской музыкальной и андеграундной сцены, либо постоянные аборигены, либо заезжавшие в родные пенаты из Лондона. Дух легендарных Soft Machine, Gong, Caravan и многих других вставал передо мной воочию в этих тертых, переживших свои 15 минут славы, прошедших все, что возможно, английских мужиках, рассуждавших о добрых старых деньках, о Кроули, Гурджиеве, Ницше, Уильяме Берроузе и бешено ругавших тогдашний режим консерваторов. Их оппозиционность Shits, но вместе с тем и дикое дружелюбие по отношению к своим, которых они, в традиции Берроуза и Томпсона, называли Джонсонами, вызывали во мне, тогда начинающем журналисте, неимоверное восхищение. Мой приятель знал их всех, я же теперь своими глазами видел тех, которых раньше доводилось только слушать на пластинках.

Среди этих людей однажды вечером в пабе появился человек, к которому мой приятель испытывал чуть ли не магическое благоговение. После обмена с приятелем какими-то пластинками он сел за наш столик и представился: «Ральф». «Ральф так Ральф», – подумал я, – и принялся рассказывать про предстоящий мне репортаж на Редингском рок-фестивале, про концепцию личной включенности в репортаж, перескакивая на сдобренный самокрутками гон про свои дорожные приключения. Ральф одобрительно кивал, усмехался и хитро улыбался, потом что-то сказал моему другу и ушел. «Ты знаешь, кто это был?» – спросил меня мой друг, когда мы шли с ним нетвердой походкой обратно домой в ночи. «Понятия не имею», – ответил я. «Это Ральф Стэдмен, художник, оформлявший «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона, это культовый чел, он здесь живет, ты ему понравился, и он обещал тебе завтра прислать подарок, пока ты не уехал на свой фестиваль, сказал, что это будет для тебя полезно и поучительно». Я сталкивался с именем Томпсона в антологиях по новой журналистике, у Тома Вулфа, но к тому времени, к своему стыду, еще не читал, впрочем, я пришел к выводу, что здесь придется учиться всему заново, и мой прежний опыт просто бледнеет по сравнению с тем, с чем мне удалось столкнуться. На следующий день я получил конверт с первым изданием «Страха и Отвращения в Лас-Вегасе», а мой приятель с криком: «Это коллекционная редкость! Ральф в своем духе», – расчувствовался и всучил мне вдобавок книгу Томпсона «Великая Акула Хант» из личной библиотеки. В итоге «Страх и Отвращение» поехал со мной на фестиваль, только прочитать мне его тогда в той бешеной вакхналии рок-н-ролльного буйства не довелось, репортаж был сделан и перерос в результате в повесть «От Гластонбери к Редингу», а книгу я уже прочитал в сентябре 1994-го, когда работа с моими личными текстами была закончена. Я был потрясен томпсоновским драйвом, и еще больше потрясен тем, что каким-то непостижимым образом, со своими личными фишками, я последовал этому драйву в своей повести, даже еще не прочитав его книгу. Видимо, сам дух того времени этому способствовал, и мне решительно захотелось перейти на новый уровень, став «нарко-дилетантом за тридцатник», как называл Хантер себя и Доктора Гонзо в своей книге.

Тогда же возникло непреодолимое желание перевести эту книгу, у меня уже к тому времени был переведен «Джанки» Уильяма Берроуза, остававшийся неопубликованным вследствие «величественной немоты» отечественных издательских офисов. Мне казалось, что старая школа русского перевода никогда бы не справилась с этой задачей: слишком много языковой специфики, слишком много бешеного драйва, и перевести ее можно, только устроив на своей шкуре подобное же приключение в духе «живого репортажа». Это невозможно для комнатного переводчика в тепличных условиях – это не литературная задача, а задача познания самой жизни в ее полноте. Нельзя слепо копировать стиль Томпсона, можно только учиться на его опыте и преломлять его в своем творчестве.

Случай такой для перевода представился мне весной 1996-го, когда, загрузив машину примерно таким же джентельменским набором, что и в «Страхе и Отвращении», мы отправились с одним другом, бывшим членом ИРА, выполнявшим роль моего Доктора Гонзо, и с фотографом, типа Ласердой, на свой личный «страх и отвращение» – музыкальный фестиваль в Лидсе, апогеем которого должно было стать первое выступление в Англии Manic Street Preachers после исчезновения Ричи Джеймса. В дороге я начал начитывать на диктофон перевод «Страха и Отвращения», и продолжил это делать уже на фестивале, периодически попадая в забавные приключения – человек, принимавший нас в Лидсе, оказался представителем местного нарко-траффика, и уже глубокой ночью, сидя в его логове и наблюдая, как он взвешивает на своих весах для всяких неформалов зеленый продукт, я переводил текст романа примерно в таких же условиях, в которых он и создавался. Машина потом сломалась, обратно мы ехали на автобусе, и, находясь в состоянии бобра, собирающегося грызть тумбочку, я к своему удивлению обнаружил, что уже нахожусь на последних страницах книги.

Кассеты с переводом пролежали тогда еще примерно год, поскольку после развала журнала, где я тогда работал, меня затянуло в состояние перманентного полуголодного выживания, и, если бы не помощь со стороны музыкантов группы, в которой я играл, и моего лендлорда, оказавшегося с одной стороны коллекционером редчайшего андеграундного кино, а с другой – самым крупным продавцом нелегального порно в Южном Лондоне, мне бы пришлось влачить самое жалкое существование в каком-нибудь сквоте. Удача улыбнулась мне осенью 1996-го – меня взяли на работу «мозгом» (publishing project`s manager) издательской компании, собиравшейся продвигаться на русский рынок. Уже тогда родилась идея серии «Альтернатива», мне казалось, что если девятый вал подобной литературы и музыкальных дисков вовсю хлынет на отечественный рынок, то это может привести к необратимым изменениям в мозгах, если только люди захотят меняться, к «революционным изменениям в сознании», как говаривали Кен Кизи и Тимоти Лири. Во главе списка этих книг стояли «Джанки» Уильяма Берроуза и «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» Хантера Томпсона. Я тогда – это было зимой 1997-го – состряпал письмо с изложением своей издательской программы и предложением о публикации книги агентам Томпсона, и попросил очаровательную гречанку, нашего production-менеджера, папа которой оказался главой греческой мафии в Лондоне, разыскать все концы. Письмо она отправила, но вскоре после этого наступил коллапс – барабанщик нашей группы после получения аванса на запись диска дал дуба от передозировки в нашей квартире. Наш продюсер счел необходимым упрятать остальных членов группы в психиатрический санаторий в Челси – настоящий рай для творческих людей, где санитарами работали бывшие музыканты, и который содержался на деньги известных рок-звезд и предназначался исключительно для своих. Оказавшись в условиях пятизвездочной гостиницы, мы каждый день джемовали, ходили на какие-то психологические тренинги; вечером санитар, игравший ранее в Wishbone Ash, выносил под бразильский кофе отменный курительный продукт, после чего мы дружно отправлялись в паб.

Как-то утром мне позвонили из моей компании, испуганный директор проорал мне в трубку: «Звонил какой-то американский журналист, Томпсон, которого ты собираешься публиковать. Мы сказали, что человек, отправлявший ему письмо, находится в больнице, но он затребовал адрес клиники, и спросил, куришь ли ты. В общем, он, наверное, посетит тебя». Я не ожидал такой разведки боем, и уже через пару часов взбудораженный Роберт Симмонс, санитар-музыкант, ввел в холл посетителя. Это и был Хантер. И это была наша первая и последняя личная встреча. Хантер расспрашивал о целях нашей компании, о легальных опасностях публикации его книги в России, которые я тогда слабо себе представлял; мы говорили о возможном избрании Гора президентом США, причем я отстаивал свою мысль, что, по моему мнению, его избрание будет знаменовать Эон Гора, провозглашенный Кроули в 1904 году – мысль, крайне забавлявшая Хантера; кто же потом мог знать, что крокодилы во Флориде проголосуют по-другому, и мы получим Буша на долгие годы. Рассматривал мои кассеты, и, увидев записи Jefferson Airplane и Moby Grape, а также свою книгу «Поколение Свиней», которую я тогда читал, чему-то довольный внутри рассмеялся. Роберт в момент разговора, в ходе которого Хантер оставался крайне дружелюбным, сворачивал для нас очередные поставки из Брикстона. Наконец Хантер встал и сказал: «Я понимаю, какие трудности предстоят вам в связи с публикацией моей книги в России, я прекрасно понимаю этот пункт об авторских правах в связи с возможностью бесплатной публикации книг, опубликованных до 1973 года, так что давайте вы сделаете дело, а тогда я скажу «Res Ipsa Loquitor» («Дело Говорит Само За Себя»), и мы произведем честный расчет». Потом он наклонился ко мне и тихо спросил: «А что от этого проекта хочешь лично ты?» Я ответил: «Мне бы хотелось, чтобы хорошие люди, Джонсоны, получили то, что они заслуживают, и все то, что им причитается по праву». Хантер усмехнулся и похлопал меня по плечу: «You`re cool and very kind». «Да, чуть не забыл, – сказал он на прощание, – в твоей компании сказали, что ты куришь, вот тебе блок», – и протянул блок Benson & Hedges.

Кто тогда мог знать, что до воплощения моих издательских планов должно пройти еще пару лет, по возвращении в Россию в декабре 1997-го уже за свой счет был издан «Джанки» Берроуза, настала пора выполнять свое слово перед Хантером, и в 1999-м наконец-то свершилось то, о чем я мечтал несколько лет – книга была опубликована, опять же за свой счет, и пока наша компания «Adaptec/T-ough Press» ждала получения издательской лицензии, мы воспользовались ISBN издательства Сергея Козлова для публикации, причем нас попросили изменить год издания с 1999-го на 1998-й из-за ужесточения антинаркотического законодательства и из-за того, что формальный издатель, не вложивший в издание ни копейки, крайне боялся скандала из-за публикации, которому предшествовал скандал в связи с моим интервью в «Независимой Газете», из-за которого был уволен журналист Илья Фальковский. По иронии судьбы в этом номере «НГ» осталось мое фактическое предисловие к книге «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» – первая публикация о Хантере в официальной российской прессе.

В момент публикации и презентации «Страха и Отвращения», как оказалось, совпавших с выходом фильма, так уж получилось, в Москве присутствовали мои знакомые американские журналисты и представитель Estate Уильяма Берроуза, в красках все живописавшие Томпсону. Этот представитель потом позвонил мне из Штатов и сказал: «Я написал все о тебе Хантеру, он ответил по факсу письмом, написанным от руки, только почерк такой неразборчивый, что там ни черта непонятно, понятно только то, что он тебя каким-то образом знает, и закончил письмо фразой “Дело Говорит Само За Себя”». Это покетное издание с оригинальным рисунком Ральфа Стэдмена на обложке и стало первой публикацией Хантера Томпсона в России, а не издание «Ромового Дневника» «Амфоры», вышедшее спустя четыре года, как писали в одном глянцевом журнале, далеком от издательских гонзо-реалий.

В начале 2001-го года на мои проекты клюнуло издательство «АСТ», тогда же серии «Альтернатива» и «Классика Контркультуры» были запущены в печать, и правообладателем и соиздателем большинства проектов был мой Adaptec/T-ough Press – и публикации последней серии начались с переиздания «Страха и Отвращения» в твердой обложке, и с издания «Ангелов Ада», которые я тогда уже перевел. Хантер исполнил свое обещание: при честном расчете после первого издания «Страха» он подписал официальный контракт об издании нами других его книг, причем за «Страх» и «Ангелов» он не попросил никакого аванса, получая только авторские отчисления с продаж. Я слал ему «отчеты о проделанной работе», добавляя массу комментариев к тому, что происходило в России – причем Хантер старательно избегал электронной почты. Только письма и факсы, в большинстве своем написанные от руки. Общение с ним продолжалось три года и резко оборвалось после избрания Джорджа Буша на второй срок президентства, я получил от него незадолго до этого краткое, полное пессимизма письмо и лично подписанный контракт на издание «Поколения Свиней» и «Царства Страха». «Похоже, ты оказался прав в своих прогнозах, – писал он мне. – Пришло время триумфа нацистских корпоративных империй». В тот день, когда он ушел, мне позвонили из Америки наши общие друзья, они плакали. Днем позвонили с «Радио Свобода», попросили дать интервью о Хантере – я категорически отказался. Ушла большая часть моей жизни, и тех доверительных отношений, которые были, уже не будет никогда. Его наследством теперь заправляют даже не наследники, а какие-то клерки-агенты, для которых все определяется суммой коммерческого аванса – после разрыва с АСТ в 2008 году, в силу моего конфликта с ними, не могут быть легально опубликованы мои переводы «Великой Акулы Ханта» и «Наших Бьют!», его последних неопубликованных книг в России, не считая писем. Скорее всего, новый перевод доверят кому-нибудь, совершенно далекому от реалий жизни Томпсона, каким-нибудь кровожадным дилетантам, ведь доверило же АСТ перевод, к примеру, сложнейшего «Дезинсектора» Уильяма Берроуза переводчице, в активе которой была только биография Майкла Джексона, вместо того, чтобы просто договориться с Дмитрием Волчеком, прекрасный перевод которого мы издали совместно еще в 2002 году с согласия наследника Берроуза – Джеймса Грауэрхольца. Таковы наши злобные реалии. В конце концов, читающие люди сами разберутся, что к чему – «Дело Говорит Само За Себя». И как говорил всегда Хантер: «Не верь, не бойся, и пиши». Мы с ним, его субподрядчики.

 

Рождение серий "Альтернатива" и "Классика контркультуры", а также серии "Overdrive" ультра культуры

Историю рождения серий «Альтернатива», «Классика Контркультуры», а также через год после их старта серии «Overdrive» с издательством Ильи Кормильцева «Ультра Культура», следует начинать не с 1999-2000 г.г., когда фактическая работа над сериями уже началась, а с 1995-го, когда я, журналист и редактор журнала «О!», свел в Лондоне знакомство с ныне покойным Миком Хартом, основателем и владельцем фантастического тогда для меня книжного магазина «Сompendium» в Кэмдене, напротив которого располагался также умопомрачительный магазинчик редкой музыки Rhythm Records (оба они уже давно закрыты, по-моему, с 2006 года, когда Кэмден на корню купили японцы с их ширпотребными модными майками). «Компендиум» тогда в Лондоне стал для меня тем, что ныне для московской читающей публики означают «Фаланстер», «Циолковский» и «Гиперион». Там было собрано все, что на тот момент имело отношение к альтернативной культуре (собственно, толчок к образованию серии дала британская энциклопедия «Альтернатива. От А до Я», присланная издателем на рецензию в журнал «О!» и плавно перекочевавшая в мою библиотеку, впоследствии переместившись со всем архивом и коллекциями в Москву в конце 1997 года. Отдельный стенд, посвященный работам Beat Generation, шкафы, заставленные литературой, которая только-только начала пробиваться в Соединенном Королевстве и в Америке – там были представлены все тогдашние молодые издательства, типа Creation Books и Serpent`s Tail – шикарный раздел классики, трудов по оккультизму кроулианского оттенка, детективной литературы, психоделических изысканий; именно там молодая журналистка Аня Rider, навестившая меня в Лондоне, подарила мне запрещенную в Британии «Химическую Историю Любви» Александра Шульгина, которую я позже передал Кормильцеву для издания в «Ультра Культуре» (опубликована была только теоретическая лирика, практику публиковать не рискнули), именно там я купил первое издание «Трейнспоттинга» Уэлша, «Фабрики Футбола» Джона Кинга, журналы «Rapid Eye», многие книги Берроуза и Томпсона).

Каждую неделю я получал в журнале гонорар, – треть шла на музыку, треть – на книги, треть – на топливо, жизненно необходимое для выживания, – и каждую неделю забегал к Мику за новинками. Еще в 1996 году во время разговора с Миком промелькнула идея, что если всю эту литературу продвинуть на русский рынок, то это однозначно вызовет взрыв мозга у молодой аудитории: ничего подобного никто и никогда в таком объеме раньше не делал, редкие публикации были скорее исключением, чем правилом. В конце 1996 года, когда я уже работал в «Britannica Media Ltd», первый список для русского читателя, рожденный в пабе «Ковчег» в Кройдоне, был готов – тогда уже был переведен «Джанки» Берроуза и начитан перевод «Страха и Отвращения в Лас-Вегасе», была какая-то основа для начала. Кто мог знать, что до воплощения этих издательских планов должно пройти еще четыре мучительных года, полных внезапных взлетов и неожиданных падений, стремительного увязания в финансовой трясине – у меня, в отличие от Томпсона, не было и нет своего Джонни Деппа для закрытия текущих долгов, все приходилось начинать с нуля и на свои сбережения (для получения исходного издательского капитала была продана вся моя тогдашняя коллекция винила, а остатки оной ушли Гарику Осипову, когда мне нечем было расплачиваться за начавшийся перевод «Дневника Наркомана» Кроули), так что бытие напоминало историю Pretty Things, которые жили с размахом Роллинг Стоунз, не имея никаких средств к этому.

В 1998-99 годах, еще до издания «Страха и Отвращения в Лас-Вегасе» и «Кодекса Гибели», началась активная переписка с Estate Уильяма Берроуза (с его секретарем и наследником Джеймсом Грауэрхольцем), с которым меня познакомил тогда еще кандидат (а ныне профессор) филологических наук Джозеф Пескио (Берроуз умер на руках его старшего брата Тома, ведавшего в доме Берроуза в Канзасе всем хозяйством), и с Сарой Чемпион, редактором четырех антологий современной прозы, которые тогда публиковал Penguin (права на самую популярную из них – «Disco 2000» – я тогда приобрел). Джо аккурат в момент выхода «Страха и Отвращения» приехал в Москву, видел все своими глазами и накатал внушительное и четко написанное memo по состоянию дел с работами Берроуза в России для агентства Уайли, и присовокупил туда еще Томпсона (Джо присутствовал на презентации книги на почившей «Базе 14» в Столешниковом переулке, музыкальной частью которой ведал Иван Поляков, ныне DJ Vinylkin). Тут же для начинающего издательства «Adaptec/T-ough Press» выстроилась целая «ось зла»: Грауэрхольц и Томпсон поддержали идею и предоставили права на свои книги за чисто символический аванс и документально оговоренный процент с продажи (позднее АСТ, перекупив у агентов права на Берроуза и Томпсона в 2008 году, заплатило в шесть раз больше – только аванс!). Сара Чемпион предоставила все контакты с интересовавшими меня британскими авторами и издателями (Стюарт Хоум, с которым мы начали переписываться еще в 1999 году, Тони Уайт (очень помогавший советами как сотрудник Британского ArtsCouncil и литературный критик), Стив Айлетт, Джон Кинг, Джеймс Хэвок (Уильямсон) и многие другие), а также на основании своей поездки в Москву написала для американского журнала «Black Book» статью «Kremlin Renegades» в апреле 2000 года, когда серии только-только стартовали, и это дало толчок к массовой поддержке издательства в духе «заграница нам поможет», только при этом с самого начала было понятно (не всем, к сожалению), что ни либерастом и ни толерастом в результате я не стану – мы, бобры, никогда не меняемся.

Осенью 2000 года, уже после выхода «Призрачного Шанса» Берроуза, перед издательством встал вопрос привлечения новых переводчиков, редакторов и т.д.: мне не удалось издать альманах «Т» (аналогом которому был британский «Rapid Eye»), поскольку подготовка издательского пакета требовала огромных затрат – активно покупались права, запускалась работа переводчиков над новыми книгами и т.д. Список планируемых книг гулял по нескольким издательствам (первым с подачи Алексея Цветкова его увидел Сергей Кудрявцев из «Гилеи») с нулевым результатом, все тонуло в равнодушии и нежелании издателей касаться темы исследования экстремальностей человеческого существования – им по жизни были нужны влажные сны плюшевых мишек. Я позвонил Илье Кормильцеву, с которым ранее, в 2007 году, я работал над «Джанки» Берроуза, и предложил ему отредактировать «Disco 2000» и вообще подтянуться к работе над книгами. «Отлично, – сказал Илья, – со мной тут сотрудничает одно издательство, «Гудьял Пресс», вроде пытаемся что-то начать, имеет смысл тебе с ними законтачить». Мой список плавно перекочевал к Илье, и он познакомил меня с директором и дизайнером «Гудьяла» – Александром Касьяненко, который был одержим идеей издания «Бойцовского Клуба» Чака Паланика, права на которого тогда купило АСТ. Илья активно впрягся в работу, нашел нескольких переводчиков (в частности Дениса Борисова, который перевел «Мясную Лавку в Раю» Хэвока и «Сатану» Тони Уайта). Тогда же я принес Илье логотип «T-ough Press» – букву Тау, и поскольку речь сразу зашла об образовании серий, поддержать которые через «Гудьял» как посредника могло издательство АСТ, решено было образовать две серии – «Классику Контркультуры» (литература до 1977 года) и «Альтернативу» (литература после панковского взрыва конца семидесятых). «Гудьял» тогда готовил издание полного собрания сочинений Лавкрафта (без соавторов – «По ту сторону сна», «Шепчущий во тьме», «Зверь в подземелье) под редакцией Бернацкой и окружения Головина (теперь букинистическая редкость и, наверное, лучшее издание Лавкрафта в России), и предложил АСТ профинансировать начало серий – в «Альтернативе» на старт были поставлены «Бойцовский клуб» Паланика (так называемый издательский «паравоз») и скандальный «Отсос» Стюарта Хоума, права на который принадлежали Adaptec/T-ough Press, и предисловие и послесловие к которому написали Алексей Цветков и ваш непочтительный слуга. Бывший переводчик, а уже тогда крупный бизнесмен, Володя Ярцев предоставил мне свои неопубликованные переводы: «Поколение Х» Дугласа Коуплэнда (также опубликован в «Альтернативе» под редакцией Кормильцева) и незаконченный перевод «Американского Психопата» Бретта Истона Эллиса (его закончила Татьяна Покидаева). «Адаптек», владевший правами почти на все книги, за исключением Паланика и Уэлша (Илья лукавил, когда говорил в интервью, что при образовании серии он предложил Уэлша: свой неопубликованный перевод «Трейнспоттинга», написанный от руки, я привез в Россию еще в 1997 году, и активно печатать в журналах Уэлша начали еще до первой публикации книги под названием «На Игле» (кошмарный ляп наших кинопрокатчиков) – просто он вовремя подписал контракт с АСТ на перевод «Трейнспоттинга», когда те отвергли перевод Нугатова). Помню, как Илья мне постоянно повторял: «Надо ковать железо, пока горячо. Пока хитрый и ушлый Касьяненко думает, как бы ему повыгоднее обмануть молодого и инициативного Алекса Керви, мы должны успеть напечатать как можно больше книг, неважно, на какие жертвы придется пойти». Серии стартовали: «Бойцовский клуб» и «Отсос» вышли в «Альтернативе» (причем «Отсос» только по официальным данным от АСТ по отгруженным нам книгам (10% с тиража) продался в общей сложности 37-тысячным тиражом), «Страх и Отвращение в Лас-Вегасе» (второе издание, на этот раз хард) и «Ангелы Ада» Томпсона – в «Классике Контркультуры», и уже был готов целый ряд новых книг, в том числе «Дневник наркомана» Алистера Кроули (шестнадцать глав которого перевел Гарик Осипов, а восемь – я, все черновики перевода – а Гарик, также как и я, переводил сначала от руки – сохранены, и могут быть представлены исследователям почерка отмороженных рук расширенного сознания), запрещенный Госнаркоконтролем через год после публикации.

Примечательно, что серии могли загнуться в самом начале: владелец «Гудьяла» со сложной еврейской фамилией после выхода первых книг присвоил себе все выделенные АСТ на них средства и сбежал в Израиль, где его, правда, благополучно нашли. На издательской вечеринке агентства Эндрю Нюрнберга я познакомился с тогдашним главредом АСТ Науменко, замкнув напрямую контакт с АСТ-ом, что привело через год к подписанию полноценного контракта с этим крупным издательским монстром на ведение Adaptec/T-ough Press двух серий – «Классику Контркультуры» АСТ закрыло после шести выпущенных в ней книг, перебросив все готовое в «Альтернативу», которая в итоге рванула с места в карьер и стала продаваться даже на книжных ларьках у метро. Кормильцев нашел финансирование в лице гражданина Бисерова, тогдашнего владельца Екатеринбуржской «У-Фактории», под свой издательский проект – «Ультра Культуру», причем некоторое количество книг и разработок по моему старому издательскому плану (серия современной прозы «Overdrive» – первые пять книг, которые предоставил для совместного издания Adaptec/T-ough Press («Парадоксия» Лидии Ланч, «Города Красной Ночи» и «Пространство Мертвых Дорог» Берроуза, «Трави Трассу!/Сатана! Сатана! Сатана!» Тони Уайта и «Американский Психопат» Эллиса), и предложенное мной Илье название для серии «Жизнь Запрещенных Людей») отошло моментально Илье. Тогда же Adaptec/T-ough Press опубликовал в мягкой обложке «Джанки. Письма Яхе» с рисунками Берроуза, «Дезинсектор» с «Колонной» (наш последний совместный проект с ними, Дмитрий Волчек сильно помог в самом начале в плане продвижения моих книг через Интернет).

Вкратце такова историческая подводка к тексту «Прохиндиада Потерянного Аккорда», написанного о действительных реалиях издательской работы того периода – описывать каждую историю, связанную с той или иной книгой, довольно утомительно, каждая изданная книга для меня – отдельная жизнь. И сколько их уже было? Наверное, до чорта! Как поет Инженер Феррис, мы опускались в ад. Но выбрались из него, хотя и не все, и не все со здравым рассудком, но я искренне надеюсь, что до прогулок с собачкой Цербером еще далеко, и плату Харону оплатит Джонни Депп. Как писал Дмитрий Александрович Пригов: «Я слежу за тобой с высоких холмов прохладного Беляево. Я слежу за тобой».

 

Хэвок, "Дикий" Билл и Зодиак Мозговорот (Mindwarp). Прохиндиада потерянного аккорда.

 

«– Я не пидагог, я пианист и терапевт, и маг, и Магог.»

Из песни «Слов не Выкинешь».

«– И за шумной кроваткой тайком Ной гиен выгружает.»

Народная песня об антропологическом проекте в авторской интерпретации.

 Многие мои друзья, из тех самых пресловутых приверженцев «магического джихада», настоятельно просили меня облечь в слова историю моих встреч с «Диким» Биллом Драммондом и Зодиаком Мозговоротом (Mindwarp), он же Марк Мэннинг, бессменный лидер и главная движущая сила группы Love Reaction. Они являются авторами незабвенной трилогии «Дурная Мудрость», «Дикая Трасса», и до сих пор недописанного, но гениально задуманного «Конца Света», действие которого происходит в Аргентине. Именно там, посреди пампасов, и должна состояться долгожданная встреча с Рогатым, и герои просто обязаны, наконец, получить назад свои души и одновременно спасти человечество от проклятия антропологического проекта. Находясь в доме скорби, в здравой памяти и с немного поврежденным от круглосуточного употребления различных веществ мозгом, я приступаю к изложению этих показаний, располагая наконец-то временем отдыха от трудов праведных, сопряженных с компрометацией евангелических антропозоонов в целом и отдельных мудозвонов в частности.

Почему именно здесь? Естественно, необходимо небольшое разъяснение. 20 февраля 2009 года наивная и девственная в наркотическом отношении Жук-Жук, подруга Берта Тарасова из Solnze Records, была арестована в аэропорту «Шереметьево» за провоз полграмма гашиша, неизвестно каким образом оказавшегося у нее в кошельке. Следствие начал вести некто Гай Эдуардович Ханов, немедленно переименованный мной в Гея Пердурабовича Хамова, а с Берта сразу же сотрудники Госнарконтроля затребовали взятку в триста тысяч рублей за прекращение дела. Мне не надо объяснять на пальцах, что тут же все наши телефоны стали прослушиваться, было установлено круглосуточное наблюдение. «Мы же перевозим килограммами, и нас никто не трогает», – сказала, услышав эту историю, моя переводчица Ира Сис. «Это ты перевозишь килограммами, а я тоннами, о чем свидетельствует автограф Говарда Маркса на моем экземпляре “Mr.Nice”», – парировал я. Товарищ Майор на проводе уже нервно закурил в предвкушении… ебли с препятствиями. С нашей стороны также последовали ответные действия с упреждающим подключением службы собственной безопасности и неофициального давления на представителей ЗБФ (Законных Бандитских Формирований). 23 февраля, отметив ночью должным образом День Защитника Отечества, я, как самый отъявленный и отпетый из защитников, отправился в 15 ПКБ по просьбе моего отца, изрядно наложившего в штаны от всего этого блудняка с двумя машинами милиции и машиной ФСБ под окнами, и пообещавшего сказочные условия содержания, которые на поверку оказались пшиком и рассеялись после первых же минут, проведенных в изоляторе временного содержания поступивших пациентов. Теперь же, попивая чифир и существуя, как пахан на зоне, в закрытом режимном отделении, почти полностью изолированный от внешнего мира, я начинаю этот рассказ, соблюдая регламент, пока не догнали (санитарки).

Тесное переплетение судеб упомянутых здесь лиц требует некоторых пояснений, поэтому мысленно переношусь в 2003 год, когда одним прекрасным летним днем я получил письмо от Джеймса Уильямсона (Хэвока), владельца Creation Books и автора «Мясной Лавки в Раю», блистательно переведенной на русский Денисом Борисовым и изданной вашим психозафиксированным слугой. Хэвок основал лейбл «Cosmosodomistic Records», решив выпускать диски Zodiac Mindwarp & The Love Reaction. Письмо гласило: «Будешь ли ты в Москве в октябре? Если да, то я тоже там скорее всего окажусь». Оно напомнило мне хохму Чарльза Буковски, когда салонные дамы говорили ему: «Мы сегодня все придем на наши чтения». «Да, возможно я тоже сегодня приду», – отвечал им на это Буковски. По дальнейшей информации, полученной от Джеймса, выяснилось, что в Москву он прибывает с Зодиаком Мозговоротом и его Love Reaction на фестиваль хэви-металлических групп в ДС «Лужники», организованный печально известным TCI. Недолго думая, я позвонил в TCI и сказал, что я партнер Creation Books и Джеймса Уильямсона, продюсера Зодиака, и зафрахтовал за собой две бесплатные проходки на фестиваль, попутно предложив свои услуги (которые, как потом выяснилось, никому не понадобились) в грамотной раскрутке Мэннинга в родных пенатах, а иначе говоря, изложил идею написать очередной гонзо-репортаж, который и станет краеугольным алхимическим камнем в деле трансмутации Зодиака в пределах третьего транспортного кольца.

К тому времени Джеймс уже прислал мне «Дурную Мудрость». Прочитав ее и вдохновившись историей о Потерянном Аккорде, я твердо решил готовить ее к публикации на русском языке, благо что отношения с боссами АСТ, с которым моя компания «Adaptec/T-ough Press» только-только подписала контракт о совместном выпуске книг в сериях «Альтернатива» и «Классика Контркультуры», складывались таким образом, что можно было напечатать все, что угодно, и надо было использовать это положение, пока толстокожий корпоративный монстр не разобрался, что к чему, и что под видом коммерческих интеллектуальных бестселлеров на рынок проталкивается «альтернативная» литература 100% пробы.

Фестиваль проходил в один из мрачных, дождливых поздних октябрьских дней 2003 года; Джеймс позвонил утром из отеля, и мы договорились встретиться днем у служебного входа ДС, когда туда прибудет группа на саундчек. Верный своей ГРУшной привычке, я приезжаю туда за час – изучить все ходы-выходы на случай непредвиденных обстоятельств. С опозданием на полчаса прибывает минивэн с Zodiac Mindwarp & The Love Reaction. Зодиак выходит первым, в очках, с традиционной бородкой, в руке дзенский посох из «Дурной Мудрости». Он совершенно не напоминает себя образца своего произведения, походя больше на занудного ботаника, в мозгу которого царит разнузданный Калибан, вакхические таинства и откровенная порнография, перемешанная с выдающимися познаниями в области оккультизма. Марк отстранен и холоден, и создается такое впечатление, что он мертвецки пьян, двигаясь на автомате в ту сторону, в какую ему указывают ебaбeльныe сотрудницы TCI. Последним появляется Джеймс. Два мастера-постановщика Больших Игр тут же с первого взгляда признают статус друг друга, понимая, что врать и разводить бесполезно, и спокойно приступают к обсуждению текущих проектов за кружкой пива без того, чтобы обмениваться мнениями о новых фасонах шляп. Зодиак с группой уходит на саундчек, на выступление им TCI отводит всего каких-то ничтожных двадцать минут, и именно ради этих минут я пришел, накачиваясь пивом с Джеймсом, крайне раздраженным тем, что весь багаж с дисками и книгами исчез в неизвестном направлении, и так и не добрался до русской публики. Гитарист Love Reaction проносится мимо с саундчека в гримерку с истошным воплем: «Shit! Shit! Fucking Shit!» Нашу уже полуторачасовую беседу прерывает приход моей тогдашней гражданской жены Кати, которая, даже не поздоровавшись, сразу же восклицает: «Твоему отцу плохо! Он мне звонил!» Через полчаса начинается «Мясная Лавка» звонков с традиционным «Мне плохо. Приезжай!», и я вовсю проклинаю повсеместное распространение электронных коммуникаций… Ведь эта мантра звучит каждый раз, когда я выезжаю в город или иду на какой-нибудь концерт. Как-то я сказал отцу, что он напоминает мальчика, кричавшего «Волк! Волк!», когда волка и в помине не было, и брошенного односельчанами на произвол судьбы, когда волк действительно появился. Мы с Джеймсом и Катей стоим за сценой на выступлении Зодиака, группа которого воистину смела своим саундом всех и вся, хотя господин Ратников и отвел им время, которое раньше отводили на конкурсе рок-групп в МГУ на первом прослушивании. Извинившись перед Джеймсом, договариваюсь встретиться с ним и Зодиаком на after-party в Hard Rock Café на Арбате и оставляю его в компании какой-то маленькой б**довитой девицы, которая весь вечер рвалась к вокалисту Арии Беркуту, а в итоге оказалась в цепких лапах самого лютого Группи из всех группи Primal Scream (задуманная, но до сих пор не написанная книга Хэвока «Как я был Группи Primal Scream»). Бедная наивная рок-н-ролльная бикса! По собственному признанию, она коллекционировала истории о встречах с рок-музыкантами, и теперь оказалась в полном распоряжении самых отъявленных подонков по ту и эту стороны Атлантики.

Во время безудержной пивной пьянки на after-party я подошел к сидящему в полном отстранении Мэннингу и сказал: «Марк, даю тебе слово, я опубликую здесь вашу с Биллом книгу». «Хорошо бы», – меланхолично протянул он и мрачно отхлебнул пива, с ненавистью смотря на резвящихся немцев из Helloween и сотрудников TCI. Около четырех утра мы срываемся с этой вечеринки, ловим машину и вспарываем ночную тишину города только что подаренным диском Зодиака, который, к счастью, остался в дорожной сумке Хэвока и не застрял где-то в Хитроу по очередному недоразумению обкуренных мозгов британских раздолбаев – служащих аэропорта.

Еле волоча ноги с похмелья и после безостановочного секса, добираюсь до домашнего офиса в Беляево, где спешными темпами привожу себя в порядок для встречи с Мэннингом и Уильямсоном в гостинице напротив стадиона «Динамо». Кладу в бумажник около двух с половиной тысяч долларов – аванс Хэвоку за купленные права на очередные книги Creation Books. Мы встречаемся в холле гостиницы, с Джеймсом та самая злополучная девица, ни слова не говорящая по-английски. Что с ней всю ночь делал Хэвок, помешанный на «Техасской резне бензопилой», остается только догадываться. Во всяком случае, уже хорошо, что она жива и здорова. «Ты же знаешь, как Джими Хендрикс всю жизнь боялся грязной наркоты, так и я всю жизнь опасался грязной п**ды, никогда не обращаясь при этом к проституткам», – сказал я Джеймсу в Лондоне полтора года спустя в ответ на приглашение посетить веселый дом. «Ты вспомнил ту биксу в Москве? – отвечал он с дьявольской усмешкой. – На удивление она оказалась чистой».

Вручаю Джеймсу экземпляры его книги, «Парадоксии» Лидии Ланч, «Трави Трассу!/Сатана! Сатана! Сатана!» Тони Уайта, отсчитываю купюры между пивных бокалов. Дни лишений, видимо, сильно повлияли на Хэвока, он опрокидывает кружку за кружкой, не забывая угощать меня, предпочитая приводить себя в порядок подобным. Зодиака, как выясняется, уволокли на экскурсию в город, следующая встреча назначена в «Рок-Вегасе» на Третьяковской. Подписываем контракт на «Дурную Мудрость». Мозги присутствующей девицы вскипают при виде денег: выклянчив из Джеймса башли на метро и на автобус до дома, она теперь требует оплату такси до своего подмосковного городка. «Шли ее нах, Джеймс. Поехали быстрей», – говорю я, мягко посылая девицу в направлении, проложенном ее предками, ловлю тачку, и через двадцать минут скоростной езды под Cypress Hill мы уже заходим в бар. Зодиак с тем же видом мрачной мизантропии сидит за столом, угрюмо разглядывая блики на своем пивном бокале. Бикса из TCI сразу же заявляет, почему-то по-английски, что фирма не будет поить меня бесплатно, так как я, получается, прибыл на все готовое. Услышав эти слова, Хэвок тут же покупает мне пиво, достает недавно полученную от меня пачку купюр и с заговорщицкой ухмылкой показывает ее гитаристу Love Reaction и Мозговороту. Лицо последнего проясняется, он крепко жмет мне руку. Джеймс подбивает всех присутствующих отправиться в ночной загул. Как он будет расплачиваться со своими авторами, меня уже не волнует, я вынужден отвечать на очередную кавалькаду звонков из серии «Мне плохо. Приезжай срочно домой». Вежливо попрощавшись с Джеймсом, Зодиаком и членами группы, я подрываюсь с намечающейся оргии. Цирк закрывается, кое-кого уже тошнит.

Спустя год, когда обещание, данное Мэннингу, было уже выполнено, и «Дурная Мудрость» была опубликована в твердом и мягком переплете, на меня вышел Билл Драммонд – сам «Дикий» Билл. Признаюсь честно, я никогда не был фанатом KLF/K, и меня скорее интересовали ранние панковские эксперименты Билла и его писания, чем электронная танцевальная лабуда, пусть и самого высокого пошиба. Джеймс, к тому времени перебравшийся в Нью-Йорк, написал мне, что в августе 2005-го намерен приехать в Лондон на промоушн «Дикой Трассы» Драммонда/Мэннинга, и к выходу «Rock Savage», нового альбома Zodiac Mindwarp & The Love Reaction. «Опять это будет на Cosmosodomistic, как и предыдущие два?» – спросил я его. «Да», – ответил он. «Экая х**ня, назови этот проект Cosmodelic Records, будет куда больше толку. Так сразу и не разберут, что к чему. Надо же нам как-то снимать школьниц легкого поведения». Переведенная сумма royalties и авансов на счет Джеймса была целиком им истрачена на релизы альбома и «Дикой Трассы». Билл, узнав о предстоящей встрече, сразу же забился с нами в нашем базовом сборном пункте – пабе Clockhouse рядом с Чансери Лейн и Фэвершемом, где на втором этаже долгие годы находился Creation Books, а в доме напротив до сих пор живет сам Мозговорот.

Я вылетел в Лондон с изрядной суммой на права, лично врученной мне под расписку секретаршей коммерческого директора АСТ. Остальных денег есть только на один день в гостинице, дальше ждет леди неизвестность. Не успеваю разложить свои вещи в номере, как следует звонок от одного из бывших участников проекта Wryneck/PCP. «Есть маза записаться при сведении материала для диска-трибьюта Боба Дилана, который выйдет в качестве приложения к журналу “Uncut”, спонсирует все Пол Маккартни. Тысяча фунтов за два-три часа ночной работы. Заеду за тобой в гостиницу в девять». На следующее утро я вернулся в гостиницу изрядно помятым, но с толстой пачкой пятидесятифунтовых банкнот. Задача «обеспечить проживание» успешно выполнена. Поздно вечером в скромном отеле на Kings Cross встречаю Хэвока, передаю ему две тысячи долларов аванса на «Исток» Дэвида де Ангелиса, пьем кофе; назавтра намечена встреча с Биллом и Зодиаком. Те планируют еще выступить в одном из лондонских книжных, лежа в специально поставленной для этого кровати и читая отрывки из «Дикой Трассы». Также в Clockhouse у них намечено интервью то ли для «Blah, Blah, Blah», то ли для «Bizarre». Зодиак на этот раз более благожелателен, сразу узнает меня, дружелюбно кивает, садится к нам с Джеймсом за стол с какой-то татуированной байкершей, которая вопит: «Он мой кумир! Он мой учитель! Он мой бог!» Ее мотоцикл стоит напротив, номер 666, она работает в лавке по продаже изделий из серебра совсем рядом с пабом. Вручаю Мэннингу фирменную литровую бутылку водки «АСТ» и объявляю о своем намерении выeбaть Мелани Си под «TNT» AC/DC.

Жаркую дискуссию о сексуальных достоинствах Мел Си, Дженнифер Лопес (честь ее задницы отстаивал зашедший на огонек Стюарт Хоум) и прочих дам, услаждающих наш магический обостренный взор, прервало явление «Дикого» Билла. Одетый в шикарный вельветовый костюм с жилетом в такую жару, Билл напоминал шотландского лорда, пришедшего на званый ужин к королеве, а не на дружескую пьянку-сабантуй, посвященную выходу собственной книги. В потрепанных черных джинсах и черно-желтой майке Sex Pistols сразу начинаю чувствовать себя на фоне Билла неуютно – он ведь так вырядился специально под встречу со мной. Еще более потрепанными выглядят Джеймс и Зодиак, но они уже достигли по**истической татхаты. Быстро обсуждаем с Джеймсом условия публикации «Дикой Трассы» и «Мототрека в Ад» Мэннинга. Аванс за короткую новеллу Зодиака тянет на 800 баксов, половину которых должен получить сам автор, сидящий со стопкой русских экземпляров «Дурной Мудрости» (такая же стопка стоит перед Биллом), поверх которой красуется литровый пузырь. Пришедший в паб писатель и поэт Джереми Рид смотрит на обложку. «Это же рисунок Брайона Гайсина «Магические Грибы»!» – восклицает он. «Who the fuck is Brion Gysin?» – бормочет Мозговорот. Джеймс лезет за бумажником платить тому гонорар; задерживаю его руку и решительно выкладываю четыреста баксов из, так сказать, маккартниевского пайка. Тут же пишу Джеймсу расписку на остаток суммы и на аванс «Дикой Трассы», он пишет ответную расписку для бухгалтерии АСТ и Adaptec/T-ough Press. Билл дает интервью журналисту, который явно робеет на таком сборище, правда, заявляет, что недавно видел меня в Кэмдене. Мне лень спорить с ним – последний раз в Кэмдене я был в 1997 году, но скоро собираюсь туда в «Конец Света» на концерт Zodiac Mindwarp & The Love Reaction, посвященный выходу де-факто профинансированному мной «Rock Savage». Мэннинг тем временем изучает мои паспорта, и, глядя на одну из моих ранних фотографий, где я почему-то похож на Джона Бонэма, ехидно замечает, что у этого человека бы сигареты не попросил, ибо не хотел бы получить по хлебалу. Происходит рокировка, с интервью возвращается Билл, и к журналисту идет Зодиак. Мы с Джеймсом заказываем себе отварную картошку с овощами и бараниной, Хэвок пьет пиво, я сидр, сидящий рядом Билл, обличающий Зодиака в непристойном поведении, внезапно начинает брать кусочки еды с моей тарелки, отпивает из моего бокала «Стронгбоу» и неожиданно заказывает то же самое. Потом уже он мне сказал, что лучший способ понять собеседника – это попробовать то, что тот пьет, ест и курит (на это он, правда, не способен как ярый антикурильщик), и таким образом настроиться с ним на одну волну (более подробно эту концепцию смотри в главе «Сны о самом главном» в «От Гластонбери к Редингу»). Все мягко подшучивают над женственно манерным Джереми Ридом, который с немыслимым энтузиазмом подхватывает мой тост «За старых богов!» и предается обличению христианства как рабской религии, тут же переходя на персональные оскорбления в адрес этой мерзотной гнили Тони Блэра. Я говорю о своем мистическом приключении на Чансери Лейн у дома, где раньше жил Алистер Кроули, и о существах, которые я там увидел своим шаманским зрением. Билл рассказывает об идее сделать перфоманс «Смерть и Желание» в России, записывает мои телефоны. Я обещаю ему организационную помощь в виде заказа гостиницы и встречи в аэропорту, но сразу говорю, что я бесконечно далек от мира арт-галерей. «Да, Джеймс рассказывал, что ты бывший офицер, в этом ты похож на нашего общего друга Гимпо, он тоже бывший солдат, у вас несколько другая психология», – говорит Билл, оставляет свои координаты, берет комплиментарные экземпляры «Дурной Мудрости», прощается и оставляет нас с Джеймсом в компании отмучившего журналиста Зодиака, который извергает филлипики по поводу того, почему русские плохо играют настоящий рок-н-ролл. «У них нет никакой блюзовой основы, нет никакой блюзовой основы», – повторяет он как заклинание. Наконец уходит и он, Стюарт Хоум незаметно съе**лся еще раньше. Излагаю Джереми Риду и Джеймсу смысл операции «Звонок Бобра» из старого анекдота про двух медведей-пидорасов – когда в сотнях правительственных учреждений (министерство обороны, ЦРУ и т.д.) одновременно раздадутся звонки представителям руководящего состава и будет сказано «Hands off, faggoth!» («Убери лапы, пидорас!»). «That`s an attack!» – восклицает Джеймс, а Джереми заявляет, что, несмотря на гомофобный сюжет анекдота, он поддерживает такой план, если один такой звонок поступит лично Тони Блэру. Вместе с Джеймсом мы идем пешком до King`s Cross, он собирается к врачу, я отправляюсь на встречу в книжный «Murder One» к Максиму Якубовски. Знаменательная историческая писательская встреча закончилась, наверное, также проходил в лондонских пабах съезд РСДРП.

В стороне придется оставить дальнейшие события той августовской недели: шаманское излечение больной руки Джеймса Хэвока, встреча со Стивом Айлеттом, на которой он впервые огласил свой феноменальный замысел проекта «Линт», психогеографические приключения со Стюартом Хоумом по памятным местам романа «Tainted Love» и у русского посольства, демонический карнавал в Кэмдене, в середине которого невменяемого Мозговорота две блондинки погрузили в авто и отбыли с ним в неизвестном направлении, и мое пребывание в сквоте над «Концом Света» в компании двух готических новозеландских бикс и панк-музыкантов неизвестного происхождения. Все это дела прошлые, и уже неоднократно описанные.

Сдвигаюсь по времени на конец октября 2006 года, когда мне домой позвонил Билл, с которым я пару месяцев переписывался, и неожиданно сообщил, что через неделю прибывает в Москву с художницей по имени Трейси, чтобы лично ознакомиться с московскими арт-галереями и заручиться поддержкой British Arts Council в проведении перфоманса «Смерть и Желание». «Хорошо, я обеспечу встречу в аэропорту и закажу номер в гостинице, – прерываю я фонтанирующего Билла, который было принялся излагать по мобильному телефону замысел фильма “Дурная Мудрость”. – Поговорим обо всем не по телефону». За день до прибытия Билла вызваниваю старого однокашника по университету Валеру Пономарева, который живет от меня в двух станциях метро: он на колесах и готов помочь встретить Билла и Трейси в полпятого утра в «Шереметьево». Из журналистов интерес к приезду Билла проявляет лишь «Роллинг Стоун» в лице Ильи Кормильцева и Алексей Певчев, который собирается прислать на интервью своего приятеля-журналиста. Часа в три ночи выхожу к метро «Беляево», в своем кожаном плаще напоминая охотника за вампирами из какого-то b-movie. Подъезжает Валера, уже знакомый некоторым моим читателям по достопамятной гонке, описанной в статье «Sensational Алекс Харви», мы ставим диск Артура Брауна и прибываем в Шереметьево аккурат в те минуты, когда приземляется самолет. Билл звонит мне на мобильный. «Все в порядке, мы уже здесь», – отвечаю я. Через минут 40 появляется наш высоченный двухметровый шотландец вместе с симпатичной англичанкой за тридцатник, если только англичанки могут быть симпатичными. Впрочем, о вкусах не спорят. Мы грузим их багаж, Билл с трудом размещается на заднем сиденье, как-то неловко поджимая ноги. Обмениваемся малозначащими репликами, Билл просит поставить какую-нибудь музыку, отбираю среди компактов Валеры Captain Beefhart-а «Trout Mask Replica» – один из самых своих любимых альбомов, и тут же Билл восклицает: «Я уже двадцать лет как не слышал этот диск!» Еще он нервно шевелится и начинает задавать вопросы, когда мы проезжаем Булгаковский дом, и я говорю, что здесь жил дьявол, когда посещал Москву в тридцатые годы. Идея вернуть с Зодиаком свои души и обмануть Рогатого переросла у Билла в навязчивое наваждение. Гостиница рядом с «Университетом», у Билла и Трейси по отдельному номеру. Валера, дунувший в машине косяк, засыпает на ходу и что-то невнятно бормочет энергично вышагивающему по комнате Билла. Утрясаем все формальности с администрацией и отбываем отсыпаться.

День спустя, после интенсивного блуждания по московским художественным галереям, Билл и Трейси принимают решение перебраться в гостиницу «Россия». Билл жалуется мне на дороговизну общего с Трейси номера, и что они теперь вынуждены вдыхать запахи друг друга, и что в заказанной мной гостинице было куда комфортнее, но все-таки далеко от центра. Вечером второго дня заходим с Биллом, Трейси и моей невестой (ныне бывшей женой) Алией в «Проект ОГИ». Зная о манере Билла пробовать все, что ест его собеседник, заказываю бокал домашнего грузинского вина. Он, естественно, пробует, и чуть не блюет от неожиданности в тарелку с супом. «Какая кислятина!» – кричит он. Просматривает компакты из моей сумки – показывает большой палец вверх, увидев Pebbles, и горячо рекомендует Алие альбом Игги Попа «Lust For Life». Я озвучиваю свои планы относительно женитьбы, Билл тактично поздравляет, но на ухо говорит, что Алия слишком молода и неопытна, что он сам, с целой оравой детей и бывших жен, никогда бы не торопился с таким решением. Гуляем все вместе по вечерней Москве, я и Билл тщетно пытаемся обнаружить «Дурную Мудрость» в книжных ларьках. Договариваемся о встрече у меня дома на третий день их пребывания – лишний повод для генеральной уборки. В назначенное время выхожу на середину платформу метро «Беляево», оставив в квартире Алию и переводчицу «Дурной Мудрости» Таню Покидаеву. Жду полчаса, Билла и Трейси все нет. Еще через десять минут прибегает ошарашенная Алия: «Билл и Трейси уже сорок минут как стоят у другого выхода, он только что звонил!» Она убегает за ними, приводит через пять минут, Билл говорит, что совсем не догадывался, что у станции два выхода, а Трейси жалуется на давку в метро. У меня дома Билл начинает было озвучивать проект сценария фильма «Дурная Мудрость», но сразу же переключается на Таню Покидаеву, подписывает ей оригинал «Дурной Мудрости», целует к ее восторгу на прощание, после чего надолго застревает у книжных полок. Трейси внимательно смотрит «Garage Sale» – подарок Кена Кизи. Саундтреком звучит «Wryneck», единственный наш альбом 1996-го года. Билл садится за мой компьютер и просит поставить музыку без какого-либо вокала. «Я вынужден постоянно отвлекаться на голоса, прямо как законченный шизоид», – говорит он. Никаких возражений не вызывает Майлз Дэвис «The Complete Death of the Cool». Мы с Трейси говорим о русских психушках, тут в разговор встревает Билл и начинает рассказывать, что в молодости год проработал санитаром в психиатрической клинике. «Значит, мы по разные стороны баррикад», – говорю я, и мы все вместе смеемся.

Отписав письма для «Arts Counci», Билл, угощаясь тортом, который именует как «Russian Sweats», и попивая очередную чашку чая, наконец-то рассказывает о замысле фильма «Дурная Мудрость» про трех русских друзей моего возраста, которые везут куда-то (но не на полюс, как в оригинале) икону Элвиса Пресли; один из них – бывший военный, прошедший горячие точки, второй – учитель географии, всю жизнь мечтавший побывать в различных странах; третий – бывшая рок-звезда, который мечтает об обретении своего прежнего статуса. Все они влюблены в художницу по имени Трейси. Билл спрашивает меня о возможном саундтреке – делать ли его целиком с русскими группами. «Нет, – говорю я. – Надо сделать микс, и на 60% я бы делал его с западными группами, потому что многие представители моего поколения воспитывались именно на западном роке, и русские группы ничего, кроме раздражения, у них не вызывают». «Пока ты единственный русский, который что-то для меня сделал, и я вижу тебя продюсером этого фильма», – говорит Билл. «Давай хотя бы дождемся синопсиса сценария», – говорю я. Когда Билл отходит на кухню делать себе очередную чашку чая, Трейси шепотом сообщает мне, что она так и не смогла одолеть целиком «Дикую Трассу». «Есть романы, которые женщины совершенно не могут одолеть, у многих моих подруг вызывал резкое неприятие «Ангел Западного Окна» Густава Майринка», – отвечаю я на это. Трейси просит чашку растворимого кофе – иду на кухню, где Билл готовит себе чай в заварном чайнике… При виде растворимого кофе Билл шепчет: «Tracy is trash & is drinking special trash». Через два часа разговоров под джазовые сборники неожиданно выясняется, что Джеймс Уильямсон не контролирует больше права на «Дикую Трассу», и права на издание контролируются полностью Биллом и Зодиаком. Вернее, все переговоры по продаже прав на издание ведет Билл, а Зодиак исполняет роль молчаливого Будды. Таким образом, мое письменное обязательство перед Джеймсом по поводу «Дикой Трассы» можно спускать в сортир. Достаточно прочитать обе книги Билла и Зодиака, чтобы понять, что Билл, как Петров, отписывает всю реалистичную фактуру (и в деловом отношении ведет все переговоры), а Марк, как Ильф, специализируется на создании отвязных юморных фишек, в которых умерщвлено само понятие морали. Можно перефразировать фразу Нормана Мейлера, сказанную на Бостонском процессе по поводу «Голого Ланча» Уильяма Берроуза: «Именно так вело бы себя человечество, если бы было отлучено от веры».

После обсуждения условий публикации «Дикой Трассы» на русском языке, Билл отсылает несколько писем и, наконец, говорит: «Сегодня для меня общения достаточно, я тобой заполнен до краев». На следующий день у нас запланировано интервью для «Роллинг Стоун». Звонит Кормильцев: «Алекс, может, ты будешь все переводить?» «Нет, это твое интервью, мое дело – все организовать, мне достаточно личного общения с Биллом. А то это напоминает поговорку: хочется и на елку влезть, и попку не ободрать», – отвечаю я. Интервью проходит в гостинице «Россия», любопытствующие могут поднять архив «Роллинг Стоун», а его полная версия хранится где-то в архиве покойного Ильи. Фотографировал встречу Михаил Кончиц, и большая часть этих снимков так и не увидели свет. В том числе фотография нас с Биллом с «Дурной Мудростью» напротив собора Василия Блаженного. Михаил потом сказал, что фотография была напечатана в «Роллинг Стоун», только половину фотографии со мной удалили, оставив одного Билла. Я был рад, что Илья воздержался от пошлых вопросов относительно миллиона фунтов стерлингов, когда-то сожженных Биллом в рамках проекта KLF/K. Вопрос этот всплыл следующим вечером, когда там же, в «России», проходило второе интервью с Биллом. Его брал мой однокашник по университету, которого я не видел уже лет пятнадцать. Бывший музыкант, бывший юрист теперь стал журналистом. Как говорил Хантер Томпсон: «В это отхожее место жизни сейчас лезут все, кому не лень». Эта встреча была также запечатлена на фотографиях, а Трейси отсняла его полностью на видеокамеру (интервью это потом по техническим причинам похерено русской стороной). Помню, что на набившем оскомину вопросе о сожженном миллионе я не выдержал, встал и удалился на время подышать воздухом.

Хотя Arts Council в Москве отказал поддержать проект перфоманса Билла и Трейси, они все равно решили его сделать – и сделали – в октябре 2007 года в клубе «Дом». А ту неделю пребывания Билла в Москве закрыли мы с Васей Захаровым, одним из основателей мотоклуба «Outlaws» и вице-президентом Всероссийской Байкерской Ассоциации. Накурившийся Валера был не в состоянии вести машину, и Вася великодушно согласился помочь отвезти Билла с Трейси в аэропорт, как только услышал, что ему придется везти самого «Дикого» Драммонда. В машине Билл буквально фонтанировал идеями, словно он так и не успел сказать мне самого главного – тут были и перфоманс, и Дьявол, и психушки, и создание русскоязычных версий нескольких сайтов, и фильм «Дурная Мудрость» с русскими героями. И главная наша тема – что формула «секс, наркотики, рок-н-ролл» потеряла свою актуальность, и, как говорил о творчестве Олдос Хаксли в «Новом Дивном Мире» устами Гельмгольца, требуется иной род безумия и насилия.

Мои последние на сегодняшний момент встречи с Биллом и Зодиаком прошли во время Лондонской книжной ярмарки то ли в марте, то ли в апреле 2007 года. Работа над русским вариантом «Дикой Трассы» была в самом разгаре, Джеймс Уильямсон (Хэвок) перебрался в Таиланд со всеми фондами компании, которая теперь называется Tears Corporation, и, как потом выяснилось, потерял почти всех своих авторов, поскольку их книги, которые Джеймс мне присылал, были впоследствии изданы другими издательствами – например, переиздание «Парадоксии» Лидии Ланч осуществил новый достойный инди-монстр Akashic Books, роман «Сеть» Джереми Рида вышел в Peter Owen Books, а «Голый Кадр. История Битников в Кинематографе» Джека Сарджента теперь красуется в каталоге Soft Scull. Невзирая на всю юридическую катавасию, связанную с правами, в которую вверг меня Джеймс, мы остаемся друзьями и партнерами вот уже десять лет. Часть книг «Сreation Books» уже вышла на русском языке, часть основного экстрима и нон-фикшна ждет своего часа в уже независимом от АСТ проекте. Помню, как в самый разгар ярмарки 2007-го я столкнулся с Зодиаком у рок-н-ролльного паба «Intrepid Fox», пока ждал Стива Айлетта. По старой традиции при приближении Зодиака – естественно, с традиционным дзенским посохом – я почувствовал ледяной холодок, пробежавший по ногам. Примерно то же самое я испытал, познакомившись с Лидией Ланч. Это ощущение, наверное, испытывали бессмертные в фильме «Горец», когда чувствовали приближение друг друга. Ну а Билл… Как только он узнал, что мой банк не успел подготовить банковские карточки к моему приезду, и я остался на пару дней практически без копейки – сразу же приехал с сотней фунтов наличными. Во время нашей последней встречи я предложил ему Аркаим в качестве подходящего места для иконы Элвиса Пресли, если фильм будет сниматься в России. Наша связь временно оборвалась после моего возвращения в Москву – я был втянут во множество разборок с властями из-за моих книг, венцом которых стало выдворение Adaptec/T-ough Press из офиса, который компания «Адаптек» занимала безвылазно с 1991 года, мои счета были временно заморожены, АСТ стало тормозить множество проектов, а теперь и вовсе неофициально закрыло серию «Альтернатива». Справляясь с целым ворохом проблем, я тяжело заболел и два с половиной месяца провел в больнице – аккурат в тот момент, когда Билл с Трейси прибыли-таки в Россию с перфомансом «Смерть и Желание». С женой, как и предсказывал Билл, я развелся, снова став веселым холостяком и вернувшись к состоянию инопланетного психопата, доставленного не по адресу, и с целым букетом фрустраций, полученных при земной акклиматизации. Но я исполнил обещание, данное Биллу и Мозговороту – организовал и лично отредактировал перевод «Дикой Трассы». Письмо Биллу о моих злоключениях и о том, что книга подготовлена к печати, ушло за пару часов до моей госпитализации в 15 ПКБ. Уж не знаю, что скажет Билл, но на настоящий момент все мои счета перед Рогатым оплачены и закрыты. Хлебнув немного лизергинового раствора, я жду причастия «Конца Света».т как "тут в разговор встревает Билл и говорит, что в молодости год проработаллода и неопытна, , — отвечал им ноже сегодня придуния"вски то я тоже там скорее всего окажусь.

 

P.S.

Представленные три текста-воспоминания о динамике, энергетике и реалиях экстаза издательской работы охватывают период самообразования и исканий в 30 лет. Как многие знают, в самом начале 2008 года АСТ расторгло контракт с Adaptec/T-ough Press (кинув при этом на изрядную сумму), я был отстранен от ведения своего детища «Альтернативы», но многие ранее подготовленные книжки увидели свет в следующие три года, после чего серия была фактически закрыта. За кадром остается сотрудничество с издательским домом «Кислород», где было больше эмоций, чем собственно выпущенных книг, но хотя бы «Кислород» приютил у себя на складе огромный сток T-ough Press, и сделал это бескорыстно, хоть и нарушил практически все другие договоренности. Предчувствуя в 2007 году, что АСТ меня кинет, я подготовил на свои последние средства новый издательский пакет, только 20% процентов которого увидели свет с помощью Альпины Нон-Фикшн, контракт о сотрудничестве с которой был подписан в ноябре 2012 года. Больше 40 готовых, но неопубликованных в России книг еще ждут своего часа. Каждая опубликованная книга делается на грани фола полного нервного истощения, «кричат загонщики и лают псы до рвоты, кровь на снегу и пятна красные флажков».

Мы с нечистью бьемся в степях Антарктиды

Нет, я не Мамонт, я – Другой

С рогами и вспенненой гривой

Мы рвемся к дотам игриво

Обретая пенсионный покой.