Иллюстрация: Luca Giovagnoli
29.07.2019
Цифровой голод
Цифровой голод
Цифровой голод
Цифровой голод
Цифровой голод

Маниакальная неделя. Вступление редакции:

Безумие — липкая слюна, соединяющая разных любимцев публики от Ван Гога до Мишеля Фуко. Безумие — трактовавшиеся то как неверие в бога, то как нежелание подчиняться законам, ставшее в двадцатом веке почётным товарным знаком искусства. Знаком качества или его полного отсутствия — что даже лучше. Десятки лет, десятки миллионов авторов стараются симулировать безумие. Стараются танцевать, касаться мёртвой плоти, жить на улице, обмазываться собственным калом, чтобы вызвать безумие. Как склонившаяся над глянцевым сортиром школьница пытается вызвать рвоту. 

Безумие, психоз, девиации — это вещи, которые интересно исследовать и за которыми притягательно наблюдать. Поэтому «Дистопия» объявляет неделю сумасшествия. Неделю, за которую будут опубликованы самые нестандартные, стихийные и кричащие материалы из присланных нам читателями. Материалы, порой так далеко отошедшие от нормы, что уже невозможно уйти обратно.

* * *

За рамками оплёванного стандарта и в рамках «Маниакальной недели» выкладываем текст о девушке, которую зовут Аглая: она смотрит порно, просит купить ей вино и переживает утрату ноутбука. А ещё — она голодна. 


Ей хотелось забиться в угол, где она могла бы почувствовать себя в полной безопасности. Стать маленькой, одинаково ненужной себе и другим. Аглая мечтала об удовольствии быть зафиксированной в возрасте травмы, стать девочкой трех лет, в снежном лесу превращенной морозом в ледяную скульптуру, или мертвой птичкой-синичкой, найденной на дачном участке и похороненной со всеми почестями отрядом розовощеких детей. В последние месяцы любое изображение вызывало у Аглаи слезы, она плакала во время рекламных роликов и клипов, в музеях, она вдохновенно рыдала над одноразовыми мыльными операми. И подозревала у себя проблемы с щитовидкой или нечто более мрачное. Единственным визуальным исключением из этого была порнография; только наблюдая на экране лэптопа скользкую динамику тел, Аглая не обливалась слезами. В этот же лэптоп под номером CPWRN65KH3QD она заносила заметки о пролитых слезах то ли для себя самой, то ли для своего психотерапевта, зависимость от которого ей почти удалось преодолеть. Быстрая холодная дорога от дома до офиса. Новый сотрудник, что-то в его лице с самого начало причиняло ей боль. Тонкая светлая кожа, синие глаза, рыжеватые волосы. Подростком Аглая читала любовный роман начала двадцатого века, в котором у главного героя были рыжие волосы, и она могла бы сказать себе, что ее влечением к нему движет только желание узнать, каков цвет его лобковых волос, как схожее желание движет опытным повесой при взгляде на женщину новой масти, но нет, он вызывал у нее нежность, и это причиняло Аглае определенный дискомфорт – ей все время хотелось отменить эту боль своей несостоявшейся влюбленности, и тогда она открывала серебряную крышку лэптопа под номером CPWRN65KH3QD.

Поздним майским вечером в кромешной темноте своей комнаты Аглая, как всегда, просматривала порноролики, чтобы не рыдать; она увидела совершенный объект: он появился на экране посреди инди-комнаты – длинное белое шрамированное тело в татуировках дотворк, разбитых цветущей веткой и ирисами, красивое лицо, на котором застыло слабоумное выражение, узкие кисти рук, роскошный двадцатисантиметровый болт. Вся эта безупречно сконструированная механика секса, быстрые фрикции, напоминающие движения станка, белые тела, слюна и сперма. Жидкие кристаллы экрана перемещались, превращаясь в бесконечную влагу внутри ее вагины. И она млела и текла. И затем, пережив кратковременное исчезновение в чужих стонах, Аглая ушла в ванну, там она отработанным жестом извлекла бритву из тонкой бумаги, похожей на папиросную, и с небольшим усилием несколько раз порезала свои бедра. В процессе она успела подумать: не слишком ли это в духе Эльфриды Елинек – резать себя после маструбации? Увидев капли крови на кафельном полу, Аглая вспомнила своего друга, его давний невроз, связанный с мучительным волнением, почти страхом перед приходом клинера из-за таких же вот пятен крови в ванной. Их действительная дружба началась с короткого разговора об аутоагрессии, и он сказал ей тогда:

– Покажите руки.

И Аглая вытянула перед ним свои руки, он бегло и с недоверием оглядел паутину тонких белесых слабых полосок до сгиба ее локтей и вынес свой вердикт:

– Детский сад.

И она ответила ему:

– Но вы же не видели моих бедер.

Безусловно селфхарм в наши дни сближает людей быстрее и эффективнее алкоголя, думала Аглая, выключая свет в ванной комнате. Она обработала девять тонких полосок раствором хлоргексидина, выпила таблетку снотворного и легла в чистую постель, как в братскую могилу. Реминисценция – процесс забывания, свернувшись калачиком, Аглая забывала: имена, лица, запахи, цветы, цвета, стекла, фантики, журналы, этикетки, названия, даты, поры, черты, ощущения, рождения, смерть Баха, Моцарта и дефлорацию. Ей нестерпимо хотелось увидеть ребенка, как чистые голубые глаза широко раскрываются, осмысляя ее не как молодую нервную женщину, а как часть вселенной.

Аглаи приснилась магма – черная женщина, смерть с тысячью языков и фаллосов в руках и один сплошной густой язык нефти вместо тела. Раздваивающейся язык нефти, заражающий ее священной темнотой.

Удовольствие выходить из дома только под вечер, обреченность быть зависимой, если бы Аглая научилась конвертировать собственную болезненность в лживые акции успеха, ей позавидовали бы сильные мира сего. Но она всегда стремилась только спрятаться от боли, укрыться от нее любым доступным способом, и ее внутренняя поврежденность росла, как полость незашитой раны. Днем в офисе, лакая черный растворимый кофе, отчего-то пахнущий хлоркой, она находилась в предгаллюциногенным состоянии, ее уже не волновал новый рыжеволосый сотрудник, ее зрение и тело жаждали только воссоединения с мерцанием экрана. Она наивно думала о том, почему у всех знакомых ей мужчин не может быть настолько красивых членов, возможно, это бы сподвигло ее стать адептом хоть какой-то веры и даже соблюдать пост. Все, что ей было нужно, – это избавление от реальности любой ценой.

Вечером все повторилось: Аглая открыла крышку лэптопа, на экране снова возникло белое тело и утвержденное сценарием движение агрессии, внезапно клавиатура стала горячей и лэптоп зашумел, моторы внутри него как бы сорвались с петель и несколько секунд гудели точно вертолет перед взлетом, прежде чем экран погас, актер успел схватить актрису за волосы, и воцарилась тьма, из устройства пошел дым, и затем внутри него что-то издало слабый всхлип, и тьма соединилась с тишиной.

Аглая надела темно-синий плащ и вышла из дома, она решила предать земле своего главного товарища последних лет. Прижимая лэптоп к своей груди, она прошла Крымскую набережную в легких сумерках и направилась в Нескучный сад сквозь воздух, раненный красотой цветения, в поисках тайного места для захоронения. Аглая миновала идеальные ландшафт и молодые деревья, упорядоченные дизайном, лавандовые сгустки, запахи сахарной ваты, смех счастливой молодежи на роликах и, поднимаясь в гору, проникала в место, где еще не обработанная листва, сгущаясь, становилась чуть более свободной; она раскопала руками влажную землю и опустила в теплую черноту тонкое металическое тело лэптопа под номером CPWRN65KH3QD. Она заботливо своими белыми руками укладывала его поглубже, как утонувшего котенка или средневекового младенца, удушившегося пуповиной при неудачных родах. Затем Аглая быстро засыпала могилу, оставляя тонкое квадратное тело, хранящее тайну о рецепторах ее возбуждения, в весенней земле. Матрица экрана, столько раз воспроизводившего перед ней акты семяизвержения, теперь будет медленно покрываться ржавчиной, возможно, в непосредственной близости от других тайников с наркотическими веществами.

Стоит ли ей оплакивать эту смерть материнской платы и утрату своего однообразного удовольствия? Аглая уже знала, что возьмет новый ноутбук этой же марки в кредит и, вероятно, будет меньше есть, чем ускорит развитие своего гастрита в пылающее слово «язва», но разве сможет она смотреть на любимое ей белое тело в плохом качестве?

– Купишь мне вина? – Аглая посмотрела своими черными глазами якутского ребенка на знакомого из соседнего отдела. Он кивнул:

– Почему нет?

Бар дымился от людей, два-три бокала красного, ее руки еще помнили мягкость земли и дым цифровой смерти. Он спросил ее:

– К тебе или ко мне?

Он раздвинул ноги Аглаи на белых накрахмаленных простынях. Не так, не то, то лежит в тайном исповедальном углу Нескучного сада.

– Что же делать? Пройти сквозь дно серого изнасилования или вступить в конфликт?

Темная власть потолка и струя спермы, текущая по ее израненному бедру, – все разрешилось само, пока Аглая думала, как быть. Она взглянула на свою руку в свете включенного ночника, под ее ногтями оставалась тонкая темная кайма земли. Ей хотелось вернуться в сад, в его секретную точку, и выкопать перегоревший умерший лэптоп, снова касаться его клавиатуры пальцами, встретить собственные отпечатки и обрести единство с ними.

В день, когда у Аглаи начались месячные, она распаковала новый ноутбук.

Цифровой голод был окончен, смерть предыдущего носителя поправима. Кровь уходила из ее тела последовательно и мучительно под непрерывные сокращения матки, унося память о смерти матрицы и утверждая для нее дальнейшую жизнь через незачатие. 

Читайте также:
Бездна, которая катится в мир
Бездна, которая катится в мир
Поселяя насилие
Поселяя насилие
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот