Соловьева Сергея
Есть такой известный трюк: стоит стол, на нем – белая скатерть и фарфоровый сервиз. К столу подходит человек и одним резким движением выдергивает скатерть так, что ни одна чашка не сдвинется с места, ни одно блюдце не звякнет.
Примерно то же самое делает Сергей Соловьев с синтаксисом: выдергивает из предложений основу – подлежащее и/или сказуемое. Причем так мастерски, что остальные части речи как бы и не замечают отсутствия «взрослых».
«Адамов мост» – книга-эллипсис. Пропусков здесь больше чем слов, и все эти тире так плотно утрамбованы смыслами, что иногда теряешь грань между прозой/поэзией/проповедью – автор словно не пишет, а напевает предложения:
Вошли в заповедник. Свет с молоком и дымом. Сновидческие деревья. Пустынная дорога. Полуутопленная коряга головы.
Сюжет тут растворен в пейзажах, в описаниях, и потому часто можно услышать жалобу от критиков, мол: «там ничего не происходит». Не верьте. Еще как происходит. Там происходит жизнь.
Потому что «Адамов мост» – это роман-зрение. Задача автора здесь – не рассказать историю, его задача – видеть; и передать свое виденье/виденье читателю/смотрящему. И с этим он справляется отлично.
[Псы] рвались в клочья рыхлым клокочущим лаем, мокрым от смерти, сжимавшей их ребра в горсти.
[Цапли] в вязком мареве пекла дежурили у реки, как маленькие медсестры.
[Слониха] Опустила хобот, трогает руку, дышит в лицо – теплом, прелой соломой, памятью.
Вообще-то, сравнивать писателей – это моветон, но. Вспоминается Пришвин. Или даже (почему бы и нет?) Франциск Ассизский. Животные, растения – вот кто здесь главные герои. Описания деревьев и слонов – на одну-две страницы каждое. И каждое – шедевр (а иногда – метафора).
А люди – а что люди? Скучные существа, придумавшие колесо, математику и – убивать себе подобных ради денег/идеалов/удовольствия.
Только сейчас мы пришли к порогу полного непониманья мира, в котором живем, точней – жили. Тысячи лет спустя нашего самозванства. Что мы знаем о них, о животных, растениях? Думаем, что мы знаем – много. А знаем что? Ничего. Собаку Павлова. Помнишь те кадры документальные: крокодил схватил антилопу, маленькую, еще подростка. Волочит в реку. И вдруг бегемот – с другого берега, бежит, таранит воду, отогнал крокодила, а они ведь живут не сталкиваясь, разинул пасть, взял антилопу так бережно – как на руках несет, положил в траву, стал на колени, дышит в лицо ей, щекой трется, трогает, а она, бездыханная, глядит на него мокрым остановившимся глазом. А он все не уходит, все тычется в ее шею. И крокодил лежит у воды, замер, смотрит на эту сцену. А тот все стоит, то к небу взгляд, то на нее, и пятится, и скользит к ней на коленях. Лир над Корделией. Зарезали мою девочку… А ту ночь двух королевских кобр, помнишь, их свадьба, — Шекспир, весь, легче укладывается в сознанье, чем это. Что мы знаем о них? Если дерево или птица не могут сложить табуретку или компьютер, значит, ниже нас по развитию? С той же логикой – если мы не можем воскресать из смерти, как зерна, или отращивать новые ноги вместо отсеченных, как саламандры, или менять пол органично, как рыбы, или владеть световой речью, как глубоководные существа, или перестраивать свой молекулярный уровень, переговариваясь на больших расстояниях, как акации, — то что?
***
И еще о языке. Начну издалека:
В 1848 английский корпусной адъютант Уильям Ходсон командовал батальоном разведчиков в Индии. Дела шли очень плохо. Одетые в ярко-красные мундиры, в зеленых джунглях солдаты британской армии были как живые мишени; индийские воины замечали их издалека и легко устраивали засады.
Но. Ходсон в молодости увлекался живописью. Чувствительный к цвету, он понимал, в чем проблема: он заказал у местного портного форму цвета «хаки» (в переводе с хинди ख़ाकी «пыльный», легенда так же гласит, что «Хаки» — это имя того самого портного).
Облаченные в новую форму, слившиеся со средой, солдаты действовали гораздо успешнее, смертность сократилась вдвое, и вскоре британская армия уже давила партизан по всем фронтам. Ходсон же за победы на индийском фронте сперва был удостоен звания генерала, а потом… насильно отправлен в отставку. Английской королеве, видите ли, не понравилась его «самодеятельность», она сочла отказ от красной формы «отступлением от традиций».
Так вот, к чему это я? Ах да.
История о «хаки» очень хорошо подходит для описания книги «Адамов мост». Сергей Соловьев, подобно адъютанту Ходсону, не рядит свои слова в ярко-красные мундиры модного сегодня «нового реализма», наоборот – его проза цвета природы, почти обезличенная, она как бы сливается с пейзажем, ее почти не видно на фоне описаний индийских джунглей, животных и океана.
И критики к Соловьеву относятся так же, как английская королева – к Ходсону: ругают за «самодеятельность» (Кучерская даже обвинила в том, что он «пишет на эсперанто»; кто бы говорил). Пусть ругают.
Да, здесь почти нет подлежащих и местоимений – все эти «я, я, я, я, я», которых в современной прозе, как сорняков, все больше с каждым годом, здесь вырваны с корнем. Зачем? А очень просто: эта книга не о людях и не о себе. Она – о любви. О чувстве, в котором нет места для «я».
***
Ах да – чуть не забыл: Адамовым мостом называют цепочку отмелей между полуостровом Индостан и островом Шри-Ланка. Выглядит это чудо природы вот так – наслаждайтесь: