26.11.2016
Touching From a Distance
4. Там, где кончаются мечты
Touching From a Distance 4. Там, где кончаются мечты
Touching From a Distance 4.  Там, где кончаются мечты
Touching From a Distance 4. Там, где кончаются мечты
Touching From a Distance 4.  Там, где кончаются мечты

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Там, где кончаются мечты / Where Fantasy Ends

Проблемы с обустройством жилья были более-менее решены, но возникли новые: Йен переживал, что он никак не участвует в музыкальной жизни. Тони Уилсон уже представил свое шоу What’s On на Granada TV, и нам было ясно, что скоро в музыкальной сфере произойдет революция. Йен захотел собрать группу и, надеясь найти единомышленников, втихомолку поместил в журнале объявление, подписавшись «Расти». Ответил ему только один человек — Айан Грей, спокойный и приятный парень. Он любил пошутить и посмеяться; у него недавно умерла мать, и он до сих пор горевал о ней, но обычно скрывал это. Они начали много общаться, изначально — чтобы делиться мыслями по поводу написания песен; подыскивая участников для группы, они вместе ходили по пабам и ночным клубам, где познакомились с Питером Хуком, Бернардом Самнером и Терри Мейсоном.

Словно религиозные фанатики, 20 июля 1976 года мы все собрались в манчестерском Лессер-Фри-Трэйд-Холле, чтобы узреть Sex Pistols. Их первый, июньский концерт Йен пропустил, из-за чего сильно переживал. В поисках нужного здания он вышагивал по улице так быстро, что мне приходилось за ним чуть ли не бежать. По пути он торопливо объяснял мне, что эти парни просто «бомбят со сцены». Народу было не так много, как потом рассказывали, но пришли все, кому было суждено впоследствии заявить о себе. Питер Хук, Бернард Самнер и Терри Мейсон сидели где-то перед нами, и, хотя Йен разговаривал с ними, меня он не представил. На сцену вышли четверо оборванцев, наряженные как мальчишки из «Оливера Твиста». Я только подивилась, кто мог до такого додуматься, но Йен пришел в восторг. Sex Pistols стали для него подтверждением того, что в этой жизни есть перспективы помимо офисной карьеры. Их музыкальные таланты оказались весьма сомнительны, и это еще раз убедило его в том, что стать рок-звездой может любой. После выступления слушатели так резко ринулись к двери, будто получили руководство к действию и должны были немедленно приступить к исполнению.

Решимость Йена крепла. В августе того же года мы одолжили рюкзак, быстро собрались и автостопом отправились в Мон-де-Марсан на фестиваль панк-рока. Для меня это было долгожданной возможностью отдохнуть, для Йена — деловой поездкой, необходимой для музыкальной карьеры. До Парижа добирались на автобусе, пароме и поезде. Сидя на площади у Сен-Клу, доедая взятые в дорогу сэндвичи, мы и представить не могли, что только на то, чтобы пересечь Париж, нам потребуется два часа. А когда наконец выбрались на трассу N10, мы радовались хотя бы тому, что оказались на верном пути, но я до сих пор не понимаю: зачем вообще водители подбирают автостопщиков? Каждый раз, когда мы подсаживались к напарникам, они неизменно ссорились: если один был готов везти нас хоть всю дорогу, то другой стремился выкинуть при первой возможности. Однажды два автостопщика-немца потребовали, чтобы мы шли позади них. Мы признали их превосходство и повиновались — их подобрали буквально через пару минут. Признаться, Йен даже как-то спрятался в табачном киоске, оставив меня на обочине приманивать машины. Остановился один бизнесмен в дорогом автомобиле, и Йен в последнюю секунду выскочил и запрыгнул вместе со мной.
Пара французов подбросила нас до окраины Бордо (естественно, переругавшись из-за этого по дороге), но до самого города пришлось идти пешком. Когда мы наконец добрели, я уже была готова удариться в панику: палатки у нас не было, хостелы закрывались, и, что хуже всего, у Йена началась аллергия на солнце. Он и раньше мне о ней говорил, но я никогда не видела, как это выглядит. Его руки побагровели и так распухли, что походили на пару огромных резиновых перчаток. Бордо, портовый город, напомнил мне Ливерпуль. Я со страхом думала, не придется ли нам провести ночь в парке, ворочаясь на скамейке. Но Йен был спокоен как никогда. Он просто подошел к какому-то парню на заправке и попросил подвезти нас до хостела. Я успокоилась. Руки Йену перевязали, хотя, кажется, не поверили в аллергию на солнце. Йен делил номер еще с двумя ребятами: они решили, что он уснул, и принялись обсуждать его руки, а он лежал с закрытыми глазами и старался не рассмеяться.

Следующую ночь мы провели в Каптье: там было две гостиницы, друг напротив друга, и мы выбрали ту, что выглядела подешевле. Кое-как на ломаном французском объяснившись с несговорчивой официанткой, мы заказали порцию омлета и тарелку горошка на двоих.

Несмотря на все трудности, мы добрались до Мон-де-Марсана. Фестиваль проходил на арене для боя быков. Разместившись на каменных скамьях, мы пили самое дешевое из французских вин, а кожа под палящим солнцем покрывалась волдырями и слезала. В программу были включены Eddie and the Hot Rods, Roogalator, Pink Fairies, Nick Lowe, The Tyla Gang и The Gorillas. Самой запоминающейся группой (по крайней мере, единственной, которую я запомнила) были The Damned. Я думала, Йен попробует с ними поговорить, но он в течение фестиваля практически не двинулся с места. Несколько человек в тот день перегрелись и потеряли сознание. Под вечер началась гроза; ливень легко мог вызвать короткое замыкание на открытой сцене, и концерт завершился.

Мы попытались немного поспать, сначала на каменных скамьях, а затем на деревянных, в парке. Едва рассвело, мы двинулись домой, но запутались во множестве выходящих из города дорог. Даже после того как утренний туман рассеялся, мы не могли решить, какая из них ведет в Париж. Наконец мужчина с маленькой дочкой подбросил нас до Аркашона, попутно угостив помидорами.

В Аркашоне белые песчаные пляжы, макушки сосен, даже террасы кафе, где подавались свежайшие морепродукты, — все было раскалено от жары. В хостеле не нашлось мест, и, так как у нас не было палатки, мы решили переправиться в Кап-Ферре, а оттуда добраться до Бордо. Нас везли в крошечной лодчонке, за бортом плескалась морская вода, и Йен опустил туда свои больные руки, стараясь их охладить. 

Обратно в Париж мы добрались намного быстрее, чем в Мон-де-Марсан. Распрощавшись с последними тридцатью франками на вокзале Гар-дю-Нор, мы были рады вновь оказаться на английской земле. 

На концерте Игги Попа в Манчестере зимой 1976 года Йен познакомил меня с Питером Хуком и Терри Мейсоном — они сидели прямо перед нами и улыбались мне. Я решила, что из этого что-то должно получиться. Они были энергичны, полны воодушевления — наконец кто-то подходящий для группы Йена! «Где Берни?» — спросил Йен. Пит намекнул, что того прибрала к рукам подружка. Это был лучший концерт, на котором я когда-либо бывала. Зрители ждали угара, и Игги — панк номер один — не разочаровал нас. Большинство забралось на спинки сидений (кроме Йена, который и без того был высоким) — нас было так много, что вышибалы со всеми не справились бы. Я стояла, раскачиваясь и пританцовывая в такт, держась для равновесия за голову Йена, совершенно не боясь, что кресла могут опрокинуться: значение имела только музыка. Йен же на протяжении всего концерта был на удивление спокоен, даже несмотря на то, что на клавишах вышел играть Дэвид Боуи. Возможно, он мечтал о том, как скоро сам окажется на сцене.

Наше решение вернуться в Маклсфилд было принято спонтанно, хотя я уже давно думала об этом. Олдем оказался слишком отдаленным городом, и ежедневные утренние поездки до Манчестера угнетали. У нас обоих был гибкий график, и, хотя Йен сам настоял на том, чтобы приезжать на работу как можно раньше, он ненавидел вставать утром. Мне приходилось всякий раз уговаривать его вылезти из постели — обычно впустую. Он отсылал меня на остановку, чтобы я упросила водителя подождать его. Это действо мне приходилось изображать каждое утро. Мы работали в одном здании, хотя и на разных этажах, и по пути в офис успевали разругаться. На эскалаторе мы все еще продолжали ссориться: рано вставать — я виновата, опоздали на автобус — опять я виновата. Но если нам встречался кто-нибудь из коллег Йена, он тут же преображался: улыбался, шутил, излучал благодушие.

Мы продали дом азиатской семье, очень милым и вежливым людям. Правда, они рассчитывали оставить себе наш скудный запас мебели, но в целом продажа прошла гладко.

Йен при желании был сама обходительность, но, пообщавшись с Питером Хуком, я поняла, сколько у него на самом деле предрассудков. Хмель всегда плохо влиял на него: однажды, подвыпив в индийском ресторане, он начал рассказывать разные расистские байки, будто бы одна семья индусов туалет переоборудовала в дополнительную спальню — испражнялись на газету, а потом выкидывали все это в соседский сад. Слушая Йена, все хохотали — кроме меня: я-то до тех пор думала, что Йен разделяет мой взгляд на жизнь: «Живи и дай жить другим».

С переездом получилось столько накладок, что нам опять пришлось какое-то время жить у бабушки Йена, правда, на этот раз недолго. Вместе с дедушкой они каждую субботу навещали родителей Йена, и дом на день оставался в нашем распоряжении. Мне даже удавалось тайком от них постирать! Пропустив белье через отжимной каток на заднем дворике, я развешивала его на раме для сушки. Это была деревянная конструкция, которая поднималась к потолку на маленьком блоке. Весь ритуал стирки неизменно напоминал мне о детстве, проведенном в Ливерпуле. Вращая ручку сушильного катка, я размышляла, как мало изменилась моя жизнь за все эти годы. Я как будто сама крутилась на месте.

Увлечение Йена реггей прошло, начались эксперименты с панком, впрочем, не сказать, чтобы он так уж загорелся. Не в его характере было бросаться на что-то вместе со всеми, сливаться с толпой. Он купил плащ цвета хаки и оранжевой акриловой краской вывел на спине HATE. Надпись сохла долго и оставила отпечаток на сидении в машине Кельвина. Йен не любил быть как все. На концертах я с наслаждением смешивалась со зрителями, обожала прыгать и танцевать всей толпой — но Йену нравилось самому быть в центре внимания.

Айан Грей зачастил к нам, пока мы жили в Хьюлме; он приходил каждую субботу и стал буквально частью семьи. Однако становилось ясно, что, вместо того чтобы обсуждать будущую группу, он с большим удовольствием просто болтает с Йеном о всякой всячине. Йен по доброте ничего не говорил Айану, но сам только и думал, как бы оказаться в нужном месте и встретиться с нужными людьми. Я ничего не имела против того, чтобы проводить в манчестерских клубах хоть ночи напролет, но поспать с утра никогда не удавалось: Йен не хотел приезжать на работу позже. Нужно было появляться в офисе к восьми утра, независимо от того, во сколько мы легли накануне. 

Однажды, возвращаясь из клуба, мы пропустили свой автобус и поехали на другом, который останавливался значительно дальше от дома. Пришлось идти через заброшенный пустырь: вдоль разбитых дорог высились горы щебня, и не было ни домов, ни фонарей. Йен уверенно шел вперед, а я в страхе цеплялась за его руку; я не имела понятия, где мы находимся. Очень тихо подъехал автомобиль и остановился рядом с нами. Оставив меня поодаль, Йен наклонился к окну и обменялся с водителем парой слов. Машина отъехала. Я спросила Йена, о чем был разговор, и он подтвердил мои худшие опасения: водитель предлагал деньги за мои услуги. Я была зла на него за то, что он поставил меня в такое неловкое положение, но предпочла сдержаться и дать волю возмущению, только когда мы окажемся в безопасности, на кухне его бабушки. Он не ответил ничего. Просто обернулся, протянул свои длинные руки к моей шее и так ее сдавил, что я не могла пошевельнуться. Через некоторое время он отпустил меня. Мы отправились спать; на следующее утро, как обычно, рано проснулись и поехали на работу — о происшествии больше не упоминалось. 

Питер Хук, Бернард Самнер и Терри Мэйсон были знакомы с раннего детства. Потом они вместе учились в Салфордской школе и стали хорошими друзьями. С приходом эры панка они собрали группу и начали искать вокалиста. На объявление Бернарда и Терри в Virgin Records откликались одни чудаки: всех перещеголял один хиппи, облаченный в наволочку с кисточками. У Питера был приятель, Дэнни Ли, — говорили, что он круче Билли Айдола. Но Ли так и не сподобился встать к микрофону. Когда Йен позвонил Бернарду Самнеру, тот вспомнил, что они виделись на местных концертах, и сразу принял решение. Йена взяли в группу.

Я знал, что мы с ним поладим, а это и было главным критерием. В группу принимали того, кто нам нравился.

Бернард Самнер

Айан Грей оказался не у дел. Видимо, он это чувствовал и обижался, так как где-то под конец их дружбы, на концерте в The Electric Circus, сорвал злость на мне, в достаточно грубой форме. Меня это задело, но, поскольку словами все ограничилось, я постаралась не обращать внимания. Все, чего я хотела: чтобы Йен добился успеха, неважно какой ценой. К тому же, Айан и сам был не совсем прав.

Йен не хотел вот так бросать Айана, так что, думаю, он ждал, пока тому надоест все это и он уйдет сам, а Йен тогда сможет вступить в группу. Потому что Йен был мягким, как дерьмо. Не так ли?

Питер Хук

Вскоре Бернард собрал всех ребят вместе, в Эшфилд Велли, районе в окрестностях Рочдейла, — познакомиться получше и убедиться, что Йен им подходит. Йен особенно сдружился с Терри Мейсоном, найдя в нем родственную душу: оба целыми днями читали музыкальные журналы, веря каждому слову, или торчали в магазинах пластинок, чтобы первыми заполучить новинки. Они видели в музыке смысл жизни. Йен особенно любил The Velvet Underground, чьи альбомы были посвящены страданиям и несчастьям; он не признавал музыкантов, которые не пели о тоске, жестокости или борьбе с неодолимыми трудностями.

Я решила научиться водить машину, и Йен поддержал эту идею, хотя сам не стремился получить права. Школа располагалась рядом с домом родителей Йена, так что он мог навещать их, пока я брала уроки. У меня не было собственного автомобиля, никто из родственников тоже не мог помочь, так что помимо одного часа в неделю в автошколе тренироваться было негде. Однажды во время урока мой инструктор направлял меня вниз по пустынной вечерней улице в центре Манчестера, пока мы не очутились на пустыре за заброшенной мельницей. К счастью, выражения моего лица было достаточно, чтобы он понял, что совершил ошибку. Не желая, чтобы Йен узнал об этом, я продолжала учиться с тем же инструктором до самого экзамена, который завалила. Йен всячески меня утешал. В то время, думаю, он готов был стоять за меня горой, даже если бы я совершила убийство. Преданность шла бок о бок с упрямством: он никак не хотел признавать, что у меня мало сноровки для вождения.

Дом на Бартон-стрит в Маклсфилде оказался именно тем, что мы искали. У него был двойной фасад, и он стоял на повороте. С передней дверью и лестницей в центре, гостиной по обе стороны, он был гораздо больше соседних домов. Из-за углового расположения дома помещение слева от лестницы имело почти треугольную форму. Там Йен и устроил комнату для сочинения песен, о которой всегда мечтал.

На заднем дворике негде было растянуть бельевую веревку, кухня тоже была небольшой, поэтому у прежней хозяйки, миссис Муди, была старомодная сушилка, которая поднималась к потолку на блоке, как у бабушки Йена. Так как Муди забирали свою сушилку с собой, Йен решил выпросить бабушкину.

В мае 1977 года, в неожиданно снежный день, мы переехали в Маклсфилд: если точнее, то переездом я занималась одна, так как Йена «не отпустили с работы». Я уже начала удивляться, почему он никогда не мог отпроситься хотя бы на день, хотя мы даже в отпуск не съездили, и почему, когда я звонила ему на работу, неизменно оказывалось, что он «только что вышел». Живя в Маклсфилде, мы продолжали работать в Манчестере. Йен по-прежнему настаивал на том, чтобы мы приезжали в офис рано, к половине девятого, чтобы освобождаться пораньше. Он проводил вечера, медитируя над сигаретой, а я шила.

Летом этого же года Йен возобновил общение с Ричардом Буном, менеджером The Buzzcocks. Он надеялся, что Ричард сможет как-то помочь группе, но, когда тот предложил название Stiff Kittens /«Окоченелые котята», Йен был глубоко возмущен — скорее всего, потому, что оно звучало так же, как и название любой другой панк-группы. В конце концов они остановились на Warsaw — от «Warsawa» с альбома Боуи «Low»; по сравнению с прочими группами, на которые имена лепили как ярлыки, это было чем-то своеобразным.

В воскресенье 29 мая 1977 года Warsaw впервые приняли участие в сборном концерте в The Electric Circus. Их не смутило, что на сцене в тот вечер были знаменитости того времени: The Buzzcocks, Penetration, Джон Купер Кларк и Джон Почтальон. Тони Тэбак, с которым они раньше не играли, сидел за ударными. 

У Тони были вальяжные манеры, он держался будто богач из высшего общества. Было очевидно, что он не совсем вписывается в группу, но ребята старались этого не замечать, потому что любили его. Обзор концерта в Sounds Йена раздосадовал. Автор статьи, Йен Вудс, придрался к Бернарду: счел, что у того вид выпускника частной школы.

Пол Морли уже тогда заинтересовался группой. Хотя ему было очевидно, что они только учатся играть и петь, он в то же время увидел в них что-то особенное. Пол написал в NME: «В них есть искорка самобытности — это означает, что они еще зажгут… Они мне понравились, а через полгода будут нравиться еще больше».

Однажды выйдя на сцену, они были уверены, что новые концерты последуют очень скоро. Начались раздражающие и неизбежные споры с другими группами о том, кто будет хедлайнером, кто привезет оборудование, кто за него заплатит, и так далее. 

Вскоре объявился некий Мартин Ханнет по прозвищу Зеро — студент Манчестерского университета. Он вместе со своей подругой Сюзанной О’Хара начал продвигать местные группы. Они организовывали тусовки в самых непривлекательных местах, в том числе на Девас-стрит, в одной развалине, которую прозвали Сквот, Берлога. Хуже нельзя было придумать: все соседние постройки уже снесли, и Сквот одиноко стоял, ожидая своей участи, — и все-таки туда до сих пор приезжали играть. Оказавшись там в первый раз, я подумала, что никакого концерта не будет: не поверила, что там есть электричество.

Мартин и Сюзанна включили Warsaw в список «своих» групп и стали приглашать на концерты, чем ребята были очень воодушевлены. Второй концерт не заставил себя ждать: 31 мая Warsaw играли в Манчестере, в Rafters, небольшом баре, который находился под клубом Fagins. Мы с Йеном были там и раньше: еще до свадьбы ходили на концерт The Troggs. Весь июнь 1977 года Warsaw выступали то там, то в Сквоте. На одном из концертов в Rafters случилась накладка: Мартин Ханнет сказал Fast Breeder (чьим менеджером был друг Тони Уилсона, Алан Эразмус), что поставит их последними, — и то же самое пообещал Warsaw. Две группы спорили весь день. К десяти вечера никто не успел даже провести саундчек. Fast Breeder все-таки отправились на сцену первыми, поняв, что люди начали расходиться.

Когда Йен наконец вышел на сцену, он был настолько пьян и зол, что швырнул об пол стакан с пивом и поранил ногу, так что оставшиеся зрители хотя бы запомнили группу. Так как концерт проводился посреди недели, я осталась дома: один из нас должен был встать с утра на работу. Той ночью Йен разорвал свои кожаные джинсы в клочья, но мне удалось их аккуратно зашить. Несмотря на состояние брюк, я решила, что сам он не поранился. В действительности порезы на ногах были такими глубокими, что он разделся в темноте, чтобы я ничего не увидела. Я думаю, он уже начинал терять самообладание на сцене, но явно не хотел, чтобы я видела его таким. На концертах, куда я приходила, он ничего подобного не вытворял.

Йен воодушевился, когда им предложили выступить на разогреве у Johnny Thunders and the Heartbreakers в Rafters. Той ночью группу впервые вызывали на бис — восторг и гордость, которые я испытала от первого успеха, не сравнить ни с чем. После этого они стали получать больше приглашений и уже не ограничивались одними местными площадками, например, выступали в клубе Eric’s в Ливерпуле.

Мы подготовили треугольную комнату Йена для написания будущих шедевров. Стены выкрасили в небесно-голубой, постелили синий ковер, поставили синий диван и повесили синие шторы. На сине-голубом фоне выделялись лишь несколько красных пятен: красные лампочки и красный телефон. На стене висела старая стереограмма. Йен не сходил с ума по дорогим проигрывателям: ему было все равно, на чем слушать записи. 

В Маклсфилде мы практически никуда не ходили, а ездили в центр, в Манчестер. Если же оставались дома, то Йен уходил в синюю комнату и допоздна писал, прерываясь лишь на то, чтобы взять очередную чашку кофе, которую я протягивала сквозь клубы сигаретного дыма. Я не протестовала: мы считали, что это просто этап, который ради будущей карьеры необходимо пройти. Я никогда не следила за его работой, никогда не сомневалась, что его песни могут быть чем угодно, но они будут лучшими.

Молодежь в Маклсфилде в основном по-прежнему слушала тяжелый рок. Жизнь и мода в маленьких городках по крайней мере лет на десять отставали от того, что происходило в Манчестере. В его атмосфере витало нервное ожидание, как будто всех скоро захлестнет одной огромной волной и каждый надеется быть на гребне. Бар «Ранч» на Стивенсон-сквер был излюбленным местом встреч. Стоило пройти по Маркет-стрит, как обязательно встречался кто-нибудь из The Buzzcocks или The Worst. Центр города будто притягивал всех, никто не хотел упустить ни единой встречи, ни малейшей возможности. Никто не ждал, пока его заметят и признают. Вместо этого каждый выбирал себе дело по вкусу — и немедленно начинал фотографировать знаменитостей, писать о них, продюсировать, а то и сам становился музыкантом. Намеренно игнорируя лондонскую сцену, манчестерцы были полны решимости сделать свой город новой музыкальной столицей.

Одним из таких энтузиастов был Пол Морли. На жизнь он зарабатывал в книжном магазине в Стокпорте, но сердце его было отдано фанзину Out There, где он писал о местных группах и музыкальных событиях. В Лондоне наконец поняли, что их город все-таки не центр вселенной, и Пола Морли начали публиковать в столичных изданиях. Манчестерские группы стали его журналистской нишей, и материала было столько, что ему быстро удалось освоиться с крупными журналами. Статьи Пола, весь его подход к музыке нравились Йену, который, по-моему, считал, что публикации Морли очень скоро смогут сделать его группу известной.

У нас были одинаковые интересы и взгляды на музыку, на то, чем мы хотели заниматься; одинаковые мечты. То, как я писал о группе, вероятно, много значило для Йена. Многие находили, что мои статьи слишком снисходительны и претенциозны, но я писал искренне, и, думаю, Йен это понимал. Получалось, что со сцены звучали серьезные и глубокие песни Йена, а я со страниц журналов серьезно говорил о музыке. Мы не обсуждали это, но всегда чувствовали.

Пол Морли

В июле 1977 года NME напечатал двухстраничную статью Пола Морли, целиком посвященную манчестерской сцене. Манчестер предстал в статье как центр музыкальной жизни Англии, а Лондон — как город снобов, которые понятия не имеют о новых веяниях. Главной знаменитостью Манчестера был Ховард Девото, вокалист сначала The Buzzcocks, затем Magazine. Эта популярность не в последнюю очередь была заслугой менеджера, Ричарда Буна, потому-то Йен и сам стремился познакомиться с Ричардом. В статье так или иначе были отмечены все, кто задавал тон эпохи, самые разные персонажи: от The Drones, известных тем, что у них чуть ли не у единственных в Манчестере было чем заплатить за оборудование, до Джона Почтальона, который после каждого концерта выходил спеть «Louie Louie». К сожалению, это порой делало клуб похожим на забегаловку для рабочих. Warsaw Морли описывал так: «Неплохая группа; возможно, их удел — всю жизнь выступать у кого-нибудь на разогреве. Выработают ли они свой стиль, неясно, но не так уж и важно. Их сила и энергия компенсируют некоторое дилетантство, но они, похоже, не понимают, что играют перед аудиторией».

Выводы Морли достаточно верны. Большинство ранних песен Warsaw действительно немного хромают. Понадобилось, чтобы их заметили и хотя бы изредка начали упоминать в прессе, — тогда группа стала совершенствоваться. Если бы в тот ранний, панковский свой период они попытались играть песни, которые зазвучали потом на «Closer», то не смогли бы донести до зрителя всю их глубину.

Йен теперь день и ночь прочесывал музыкальные журналы; они уже высились в спальне целыми стопками. Здесь, на Севере, стало вдруг очень легко попасть на страницы музыкальной прессы, стоило только выйти на сцену. Warsaw были группой на три четверти: до сих пор не нашлось постоянного ударника — с каждым новым кандидатом что-нибудь не ладилось. Терри Мейсон попытался освоить ударные, но безуспешно, так что его определили на роль менеджера; Тони Тэбак был славный малый, но не вписывался в панк-группу, кроме того, на него не всегда можно было рассчитывать. Потом с ними какое-то время играл Стив Бразердейл, ударник Panik, которых продвигал Роб Греттон, диджей Rafters и одновременно редактор фанзина Slaughter and the Dogs. Стив, казалось, ни секунды не мог усидеть на месте; при разговоре вертелся во все стороны, едва глядя на собеседника; в группе его скоро прозвали Трепачом. 10 августа 1977 года моя сестра отмечала восемнадцатилетие, и Стив, его жена Джил и еще один из Panik приехали к нам на праздник в Уайт Харт с подарком — шоколадным тортом, щедро приправленным слабительным. Решили, что это отличная шутка. Впрочем, главной их целью было переманить Йена из Warsaw в Panik. Стив уговаривал Йена весь вечер, даже когда мы переместились к нам на Бартон-стрит, хотя все уже подвыпили и устали. Несмотря на то, что Йен наотрез отказался, Стив еще какое-то время пытался его уломать.

Той же ночью я впервые получила представление о том, что скоро начнется: одна из соседок разделась и полезла к Йену целоваться, не встретив особенного сопротивления. Уже почти рассвело, так что я выскочила из дома и пешком отправилась к родителям. Йен догнал меня на перекрестке Парк-лейн и Оксфорд-роуд. Он схватил меня за руку и попытался отвести домой, но я уцепилась за ближайший столб. Улицы были пусты, только один парень проходил мимо. Он остановился, глядя на нас и, кажется, собираясь мне помочь, но Йен прокричал ему: «Это моя жена!»

Стив был отличным барабанщиком, но напористость, которая помогла ему вступить в группу, в конце концов обернулась против него. Остальные ребята решили, что не могут играть с таким типом. В итоге они его просто бросили: услали из машины проверить колесо, которое будто бы спустило, а сами укатили, оставив его посреди дороги. 
 


Перейти к следующей главе

Читайте также:
Поколение Сатори
Поколение Сатори
Линч не теряет голову
Линч не теряет голову
Код меланхолии 1979
Код меланхолии 1979