Предисловие от Евгения Алехина:
Полтора года назад в издательстве «Ил-music» дебютировал Вадим Шамшурин с книгой «Сети». Его рассказы напоминают дневниковые записи инопланетянина, оказавшегося в наше непонятное время на Земле. Рассказ «Се-рд-це» — стихотворение в прозе, ежедневное открытие, испуг, лиричная встреча с собственной конечностью.
Я даже не стал делать третий подход. Приседая со штангой на счёт восемь, поморщился от опустевшей груди. На грифе был совсем небольшой вес. Два жёлтых блина по пятнадцать килограмм. Поднял руку с фитнес браслетом, но он как обычно показывал какую-то ерунду. Походил между тренажёрами, прислушиваясь к себе. Сдохнуть здесь не хотелось.
Пощупывая ребра, я осторожно поднялся в раздевалку, стащил с себя футболку, от швов которой на коже остались красные полосы. Умылся в рукомойнике. Посидел без движения на железной скамейке. Через зарешеченное окно серело коротким светом небо.
Стянул с правой руки резиновый браслет и вместе с ключом от шкафчика отдал женщине за конторкой. Она поискала мой абонемент, несколько раз доставая чьи-то чужие, но потом всё-таки посмотрела на номер на ключе и протянула мой.
Из пакета с обувью капала чёрная грязь, я достал ботинки и застыл, стоит ли кроссовки класть сюда же.
Левый ботинок был внутри мокрым.
Время обеденного перерыва заканчивалось. Нужно было решать. Свои последние часы я намерен просидеть за монитором, ковыряя таблицы с мнимыми концентрациями углекислого газа в две тысячи сотом году или… что там обычно делают в последние часы жизни?
Книжный магазин был пуст. Только невысокая женщина за прилавком, всё делавшая с чуть отстранённым видом, как будто надолго и глубоко задумавшаяся, и только частью сознания присутствовавшая здесь. Рядом с нею стоял человек в пальто со своей собакой. Человек что-то рассказывал женщине, она кивала и то и дело повторяла за ним одно-два слова, словно его слушая. Собака понюхала мою протянутую руку и вежливо повиляла хвостом. Сердце не переставало неприятно хлопать какой-то отставшей от него частью, как жестяной лист на крыше на сильном ветре. Пальцы доставали с полок книжку за книжкой, но это происходило машинально, я не понимал что у меня в руках.
Я вышел на улицу. Перешёл в продуктовый магазин. Купил шестьдесят грамм солёного арахиса, два банана и фунтик с яблочным джемом.
«В соответствии с проведённым анализом максимальные концентрации углекислого газа при пессимистичном сценарии роста потребления углеродного топлива будет составлять…». Под клавиатурой лежал лист бумаги с разбросанными на нём записями цифр, зачирканных слов и рисунками улиток. В кружке ссохлась кофейная гуща. Хотелось найти в себе хоть немного воли, чтобы встать из-за стола, взять кружку, выйти из кабинета, не обращая внимание на удивлённые взгляды женщин-коллег (уже долго они презирали меня за грязь), вымыть, вернуться, помолоть зерна, насыпать получившийся порошок, мягкий, как песок на пляже в Саудовской Аравии, заварить новый кофе… Но кофе едва ли следовало мне сейчас пить.
Время то мигало курсором у последней точки, то проваливалось в щели между новостными лентами, где в реальном времени умирали люди в автомобильных авариях, от раковых опухолей, от взрыва газа, от прорвавшейся горячей воды, от менингита, в перестрелке, снова в автомобильных авариях, в метро, на остановке, за рулём автомобиля, от редкой генетической болезни, от удалённой родинки, при переходе на нерегулируемом перекрёстке Дачного проспекта и проспекта Ветеранов, маленькая девочка четырёх лет. Ничего в мире не происходило, кроме сменяющих друг друга смертей. И я листал страницы одну за другой, чтобы с ужасом и облегчением подтверждать своё здесь для себя присутствие. И знать о необратимости.
Каково это не существовать? И хочу я это на самом деле узнавать? Может мне это неинтересно, это не моё… может просто встать и сказать, знаете, я, правда, старался, хотел привыкнуть, но вот нет. Это не для меня. Я ухожу.
И уйти.
Кто решил, что я должен это всё? Стоять в ожидании, волнуясь, лишь бы не пропустить свой номер…
На фотографии московского фотографа, где-то на Кольском полуострове, за чертой полярной ночи в селе Ловозеро, измазанный в чужой крови, обездвиженный ужасом лежит на грязном снегу олень. Поджав передние ноги, таращится в объектив большими блестящими глазами. За его спиной лежат уже освежёванные туши, небо мутно-лиловое.
И уже несколько дней, как нет этого оленя, а я смотрю на него и ещё надеюсь, что всё образуется.
Но я такой же олень. Никуда мне не деться. Моё сердце уже стынет в чьих-то дымящихся от остывающей крови, руках.
Путь домой был привычен и не требовал моего внимания. Соединяясь то с одними людьми, то с другими, сбиваясь то плотнее, то выбиваясь и теряясь, я дошёл до метро. Турникеты съели какую-то сумму с электронного кошелька. Стоя справа, я спустился вниз по эскалатору. Пропустил одну электричку, но уже во вторую был внесён напирающими сзади людьми. Через две остановки вышел и пересел на другую линию. С небольшим внутренним усилием всё-таки вышел из социальных сетей (никто мне не писал, и не лайкал), я достал книжку и читал до конечной. В книжке ничего не происходило, только одни слова сменялись другими. Местами это меня захватывало.
А на остановке в ожидании автобуса, который стоял с погасшими фарами чуть в удалении, я смотрел на небо, на высокую, с красными огнями, трубу. Из неё выдавливало белый пар, и он всё свободнее поднимался в холодное звёздное небо. Мир был огромен.
Подошёл автобус. Мне как-то нужно было уместиться в нём. Приложив карточку к валидатору, я стоял, не держась ни за что, при поворотах и торможении, люди, стоящие вплотную ко мне, не давали мне упасть.
Я приеду домой, найду что-нибудь в холодильнике, разогрею или съем так, посмотрю сериал и осторожно лягу спать.
Жизнь моя совсем не уникальна, она сделана, как под копирку.
И глупо думать о несправедливости, эта игрушка досталась мне случайно.
После улицы, прямо с порога, я поморщился от неприятного запаха. В недоумении, принюхиваясь, я заглянул в комнату, потом вошёл на кухню. Воняла мусорка.
Я взял ведро и понёс его к лифту.
Во дворе где-то за контейнером для крупногабаритного мусора пискляво мяукал котёнок. Уже к утру он, наверняка, сдохнет.
Я вернулся домой. Открыл балконную дверь, чтобы вытеснить подгнивший воздух. Но быстро замёрз. Снова заболело сердце. Я, скрючившись, сидел на табуретке и растирал грудь. Ощущая какую-то странность. Сердце болело не как утром. Его тянуло куда-то. И в теле невидимыми нитями из каждой клетки пульсировал тихий звук, сплетаясь, наполняя и затапливая всю грудную клетку невыносимым мучением.
Я поднялся, в панике, что не успею, устремился назад, во двор.
