В качестве послесловия к «В Восточному экспрессу без перемен» Магнуса Миллза
Магнус Миллз (р. 1954) — современный и уже вполне культовый британский автор из Манчестера, имеет полтора высших образования, семь лет строил заборы, потом двенадцать лет водил автобус, писал колонку в «Индепендент» — а потом стал романистом. Кстати сказать, его колонку в газете заменили на «Дневник Бриджет Джоунз», что, несомненно, добавляет абсурда ситуации.
Его первый роман «Загон скота» (1998, русское издание — 2003, о строительстве заборов среди прочего) вошел в свое время в короткий список «Букера», а получил премию Уитбреда (ныне «Коста») за первые романы и премию Маккиттеника, присуждаемую Обществом британских писателей. Даже Томас Пинчон подарил цитату ему на обложку, назвав автора «полоумным и невозмутимым комическим чудом». По-русски выходил и его роман «Схема полной занятости» (2003; о вождении грузовых фургонов; о вождении автобусов он написал другой абсурдистский роман, «Сохранение дистанции»). Миллза можно считать последним живым «черным юмористом» в мире. Ну и «дворовый авторитет» вполне люмпен-пролетарского писателя у него имеется, вдобавок.
«В Восточном экспрессе без перемен» (1999) — его второй роман, жутковатый трагифарс о туристе в Озерном краю, который по доброте душевной (и от нечего делать) соглашается помочь владельцу кемпинга с тем и этим. Для начала он красит ему ворота — а затем постепенно начинает подозревать, что он из этой деревенской глуши уже никуда никогда не уедет. И, понятно, не светит ему никакая Индия, куда он собирался ехать тем самым «Восточным экспрессом». А потом, в общем, разверзается ад…
Ну как ад… да и не сказать, что разверзается… Скорее, на поверхность выступает доселе скрытая грибница, выпускает щупальца народная хтонь, постепенно оплетает нашего героя, и мы понимаем — хотя понимает ли это наш герой, остается большим вопросом, — что с каждым неохотным своим «да» он постепенно и безболезненно отказывается от себя, уступает частичку собственной жизни тому «роевому началу», что лежит под цивилизацией, под тем, что мы с конца ХХ века привычно понимаем как «нормальную жизнь». Ползучий конформизм detected.
Причем, как ни странно, роман этот звучит, пожалуй, актуальнее всего даже не в Великобритании, хотя то, что его написал очень английский писатель, заставляет кое о чем задуматься. Его злободневность лучше, мне кажется, воспримется в России второго десятилетия XXI века — на фоне всего, что нам нынче доводится переживать на этих территориях. Хотя что это я — так было примерно всегда, уж точно — сколько наше поколение себя помнит. «Перец попятился от него, как от гигантской сколопендры, наткнулся на стол и повалил Тангейзера на Венеру». Пророческому тексту братьев Стругацких «Улитка на склоне» уже полвека, а поперек кабинета у нас по-прежнему натянута веревка, а на ней висят все те же «черные плавки и несколько штук носков, в том числе и дырявые». И на двери — все та же потемневшая металлическая табличка с вырезанной надписью «СКОТ»… Созвучия, мне кажется, просто вопиющи.
Мастерство Миллза, как неоднократно было замечено, — в минимализме, сухих бекеттовских диалогах и постепенном нагнетании абсурда. Ну и само название романа дорогого стоит. За ним стоит не написанный роман-близнец, как точно заметил критик «Сан-Франциско Кроникл», — «Убийство на Западном фронте».
И особенно жутко на этом фоне выглядит посвящение автора в самом начале — на них, как правило, читатели вообще мало внимания обращают, а здесь очень стоит это сделать.
Родина тебя любит, а ты ее бесишь.
Фрагмент книги «В Восточном экспрессе без перемен»
Магнуса Миллза
На следующий день я работал в сарае, когда со двора ко мне приплыли «Полфунта киселя». Я быстро подошел к двери и выглянул в щель — туда как раз подъехал желто-белый фургон мороженщика. Очень традиционное транспортное средство. На крыше был установлен большой пластмассовый рожок, а под ним синим значились слова «СНЕЙТ ИЗ УЭЙНЗКИЛЛА». Машина остановилась, холодильный агрегат ее продолжал жужжать, а все огни сверкали. Кто за рулем, я несколько мгновений разглядеть не мог — голова водителя пряталась, пока он возился под приборной доской. Казалось, у него значительные трудности с бубенцами — машинка все время повторяла наобум «Полфунта киселя», и управиться с нею он, очевидно, не мог. К тому же играло очень громко. Звук шел из четырех серебристых рожков спереди фургона, а затем эхом отзывался от различных построек во дворе. Я откатил дверь сарая полностью и вышел на улицу. Заглянув в кабину, разглядел, что водитель отчаянно пытается перемкнуть различные проводки, чтобы как-то повлиять на этот перезвон, но все было тщетно. Водителем был Дикин.
— Чертовы бубенцы, — сказал он, выскользнув из кабины по сиденью и вылезая наружу. — Все время заедает.
— А вообще их выключить нельзя? — предположил я.
— Нет, — ответил он. — Если так сделать, фары гаснут и холодильник отключается.
— Ох батюшки.
— Тут все не так законтачено, а я никак не могу разобраться.
— А с остальной песенкой что стало?
— Не знаю, — сказал он. — Я ни разу не слышал ничего, кроме «Полфунта киселя».
Пока мы с ним разговаривали, нас постоянно прерывали вопли из четырех рожков, и по каждому такому случаю нам приходилось обрывать беседу, пока шум не стихал.
— Хотите, я посмотрю, в чем там дело? — спросил я.
— Можно, если хотите, — сказал он. — Я уже сам не свой. Томми дома нет, видимо?
— Нет, извините.
Я влез в кабину и обнаружил, что внутри так же шумно — гудел холодильный агрегат, а над головой беспрестанно раздавался этот перезвон. На приборной доске имелся переключатель, из-под которого торчало несколько разноцветных проводков. Я попытался поменять некоторые местами, но преуспел лишь в том, что в пластмассовом рожке на крыше начали вспыхивать огоньки. Я воткнул провода в те же места, где они были раньше, и вылез из кабины. Затем предложил зайти в сарай, где все же было поспокойней.
— Ваша фамилия же не Снейт, верно? — поинтересовался я, когда мы зашли внутрь.
— Нет, — ответил он. — Я Дикин.
— Я так и думал. Так а кто этот Снейт?
— Это человек, который владел фабрикой мороженого в Уэйнзкилле.
— А, — сказал я. — Я и не знал, что там такая была.
— Ну, ее теперь оптовики купили, а имя оставили.
— Как же тогда вышло, что вы на этом фургоне ездите?
Дикин покачал головой.
— Даже не спрашивайте.
— А, ладно.
— Ну, в общем, расскажу, если хотите. — Он окинул взглядом перевернутые лодки и сел на ближайшую, а затем продолжил: — Этот фургон с мороженым раньше приезжал сюда по выходным и торговал бойко. Отдыхающие всегда в очередь вставали за рожками и вафлями. И за леденцами. Золотая жила, ни дать ни взять. Когда Снейт продался, франшизу он держал отдельно и предложил ее Томми вместе с фургоном. Томми, конечно, ухватился, но потом убедил взять ее меня.
— Но вам же и так некогда, вы молоко развозите, разве нет?
— Так я ему и сказал, но он стоял на своем, дескать, и мороженое тоже возить могу, в свободное время.
Тут Дикина снаружи перебил припев «Полфунта киселя».
— Чего ж вы просто не отказались? — спросил я, когда все стихло.
Дикин вздохнул и снова покачал головой.
— Томми это представил как хорошую мысль. Я в итоге обменял свой грузовик на пикап и фургон.
— Это грузовик, что у Брайана Уэбба стоит?
— Он самый.
— И какие-то деньги кто-то доплачивал?
— Нет, там было взаимовыгодное соглашение. Но по этому поводу я и хочу сейчас увидеться с Томми. Предполагалось, что я фургон возьму погонять только на испытательный срок, а теперь, похоже, я с ним застрял.
— Вам что, значит, не понравилось мороженым торговать?
— Я был так занят, что изматывался в хлам! — сказал Дикин. — А потом сезон закончился, и торговля сдохла.
— Да, следовало ожидать.
— И я, в общем, решил за это не браться. Фургон больше ни для чего не пригоден, и я хочу его вернуть.
— Ну, так и что мешает?
— Никак не могу Томми застать.
На Дикина принялись нисходить мрак и отчаяние.
Он сидел на лодке, возбужденно оглаживая ладонями ошкуренную краску. В результате ладони у него постепенно стали свекольными. Когда он это заметил, на его лице проступило смятение, и мне пришлось подавить в себе желание обнять его за плечи и сказать: «Ну, будет, будет».
Вместо этого я предложил ему тряпку, чтобы он вытер руки, а следом — чаю с печеньем во флигеле.
— Примите, если желаете, мой совет, — сказал я, пока мы ждали, когда закипит чайник, — и поговорите с Томми, как только его увидите.
— Да, — сказал Дикин. — Надо приехать и с этим разобраться.
— Не откладывайте в слишком уж долгий ящик.
— Да, вы правы.
— Кстати, мне с вами за молоко нужно рассчитаться.
— Об этом не беспокойтесь, — сказал он. — Времени у нас навалом.
Теперь, скинув с плеч груз фургона с мороженым, Дикин зримо приободрился. К тому времени как я подал ему чашку чая с печеньем, он уже начал возвращаться в норму. Затем взгляд его упал на новый номер «Газеты торговца».
— У-у, да, — сказал он. — Я вам тут должен кое-что показать.
Он протянул руку и принялся листать ее, пока не отыскал ту страницу, какую хотел. Я совсем не удивился, когда он показал мне рекламу «ЦИРКУЛЯРНОЙ ПИЛЫ С НАЕМНЫМ РАБОТНИКОМ».
— Это вы, — провозгласил он.
— Да, — ответил я. — Так я и подумал.
— Томми, значит, вам про это не говорил?
— Непосредственно — нет.
— Ну, — сказал Дикин. — Он вас сдает в аренду за столько-то в час и платит вам столько-то в час, а разница — его прибыль.
— А амортизационные расходы сюда включаются?
— Э… нет. Амортизация — это другой счет будет.
— А, ну да, — сказал я. — А вы не в курсе случайно, какая у него почасовая ставка?
— Нет, извините.
— Ну а вам он сколько платил?
— Когда?
— Когда вы ему помогали сарай строить.
— Ничего.
— Что?!
— Штука вот в чем, — сказал Дикин. — Томми не любит расставаться с наличкой. Если можно этого избежать.
— Да, это я заметил.
— Но, осмелюсь сказать, что-то за все свои хлопоты я все-таки получил.
— В смысле — оплату натурой?
— Ну, вроде как да. — Дикин поднялся. — В общем, спасибо за чай и печенье, но мне пора двигаться. У меня гомогенизированное молоко в холодильнике. Особая доставка.
— Кому?
— Дяде Руперту Брайана Уэбба. Он там всегда по средам.
Вскоре после Дикин уехал. Я вышел во двор и постоял, глядя, как он спускается по бетонке в своем списанном фургоне мороженщика. Затем услышал трубный перезвон «Полфунта киселя», и Дикин скрылся из виду.
* * *
Тем вечером я начал отбывать свой двухнедельный срок в «Перезвоне». Две недели просидеть в пабе, где нет женщин, дротиков и «Топэмовского» «Эксцельсиора-горького», меня не очень привлекало, поэтому я откладывал поход туда где-то до без четверти десять. До этого я пару часов провел за рисованием чертежей швартовного плота, недоумевая, как это мне удалось влипнуть в такое дело. Правда заключалась в том, что я, хоть и знал, как он должен выглядеть, на самом деле никогда такой не строил. Лишь после того, как я полвечера провозился с карандашом и бумагой, мне удалось набросать подходящую «модель». Затем, когда дел у меня никаких не осталось, я вышел на улицу.
«Перезвон» теперь казался еще тише, чем в мой предыдущий визит. Те же люди сидели на тех же местах и пялились к себе в выпивку, а хозяин (которого, очевидно, звали Сайрил) стоял за стойкой и надраивал стаканы. Беседа текла в лучшем случае бессвязная.
Время от времени кто-нибудь отпускал какое-нибудь замечание о погоде или упоминал, кого сегодня видел, но по большей части разговоры были далеко не такие интересные. Конечно, присутствовал Ходж — занимал один из табуретов у самой стойки. Он кивнул, когда я вошел, я тоже кивнул в ответ, и меня поразило — уже не впервые, — до чего странные у нас с ним отношения.
Я уже некоторое время регулярно звонил и заказывал продукты — и получал счета, которые пока не оплатил. Я был уверен, что, когда звонил, трубку снимал Ходж, но он ни разу не подтвердил этого факта, да и я ни разу не представился. Лишь просил доставлять заказы во флигель. Если Ходж и знал, что это я, — виду не подавал. Я же, со своей стороны, понятия не имел, когда полагается платить по счетам. Ничего никогда не говорилось, и мы просто сидели бок о бок, выпивали и друг к другу никакого отношения не имели.
Лишь на третий такой вечер обсуждению подвергся вопрос продовольствия, да и то вкратце. Ходж повернулся ко мне под конец особенно безмолвного затишья и сказал:
— Кстати, у нас в лавке новая партия фасоли.
— Тушеной?
— Да.
— А, ну да, — сказал я. — Учту.
— Просто подумал дать вам знать.
— Спасибо.
После чего мы оба вернулись к созерцанию своей выпивки, и вопрос этот больше не поднимался.
Когда я шел домой, мне взбрело на ум, что можно было бы съездить в «Поденщик», глянуть, там ли Лезли. В конце концов, в тот первый вечер, когда мы вместе играли в дротики, она была очень дружелюбна, предлагала мне выпить, а потом сказала: «Может, тогда в другой раз». Казалось, это весьма очевидный намек. Единственная беда заключалась в том, что у меня не было никакого весомого «предлога» ни с того ни с сего объявиться в ее местном пабе. Уэйнзкилл располагался в добрых десяти милях, и дорога туда шла отдельная, поэтому не мог же я просто зайти внутрь и сказать, что мимо проезжал. Матч по дротикам, который я пропустил, предоставил бы идеальную возможность получше узнать Лезли, но этот шанс, к сожалению, пропал. Теперь я понятия не имел, когда вновь увижу ее.
* * *
Тем временем все дни свои я старался продвинуться с лодками, вот только работа постоянно откладывалась мистером Паркером. Казалось, вечно возникает что-то еще, более безотлагательное. Однажды утром, вскоре после того как я согласился строить швартовный плот, он объявил, что все материалы, что мне требуются, собраны внизу у мостков.
— Хотите сегодня начать? — спросил он.
— Можно, — ответил я. — Конечно, мне ради этого придется бросить пока работу с лодками.
— Это ничего, — сказал он. — До Рождества все равно еще не одна неделя.
Как скажет — так и сделаю, и немного погодя я оказался среди скопища нефтяных бочек и досок. Еще там имелась коробка длинных болтов, которыми все скреплять.
Сборка составляющих в единое целое потребовала множества проб и ошибок, несмотря на мой тщательно отрисованный «чертеж», и работа эта заняла целый день.
Законченный плот выглядел сравнительно крепким, однако будет он плавать или нет — вопрос. Я попробовал подтащить его к воде, чтобы проверить на пловучесть, но обнаружил, что он довольно тяжелый. Вообще-то даже приподнять его я мог с немалыми трудностями. Заблаговременно я об этом не подумал. Я как раз возился с лишними досками, стараясь сотворить из них нечто вроде слипа, когда кто-то подошел ко мне сзади и сказал:
— Вам тут подсобить?
То был старик, помогавший мне ремонтировать мостки.
— О, спасибо, — сказал я. — Мы вдвоем наверняка сможем спустить его на воду.
— Это вы сами построили, да? — спросил он, разглядывая плот.
— Ага, только что закончил.
— Того другого малого нипочем было б не застать за такой работой.
— Нет?
— Ни за что. Лишь прохлаждался целыми днями да с девчонками забавлялся.
— С какими девчонками?
— Со всеми, — сказал он. — С курортницами, с отдыхающими. Ни пальцем не шевельнул, только багром своим их цеплял.
— Хорошая же работенка у него была, — заметил я.
— Работенка? — рявкнул старик. — Это не работенка! — Он обогнул плот с другой стороны и нашел, где поудобнее взяться. — Так вы хотите, чтоб я помог, или нет?
— Да, пожалуйста, — сказал я. — Вы меня здорово выручите.
Я схватился за плот со своей стороны, и нам вдвоем удалось подтащить его к самой воде. Еще рывок — и он поплыл у мостков. Затем я его привязал и попробовал походить по настилу.
— Устойчиво? — спросил старик.
— Да вроде ничего, — ответил я. — Да, я вполне доволен.
Я сошел на берег и принялся собирать оставшееся снаряжение.
— Хорошо вы тут потрудились, — сказал он.
— Спасибо.
— Я слыхал, вы завтра у нас работаете.
— Правда?
— С циркулярной пилой.
— А, — сказал я. — Э… ну да, верно.
— К восьми приезжайте.
— Ладно.
