Автор:
«Пляж» макулатуры
«Пляж» макулатуры
«Пляж» макулатуры
«Пляж» макулатуры

Когда макулатура анонсировала новый альбом, большинство слушателей уже догадывались о его тематике (пёс его знает, конечно, но что-то про суку любовь). Лиричность не назовешь типичной характеристикой макулатуры, поэтому досрочно треки «Сингулярность» и «Вальтер» покорежили сознание, будто весть о Хиросиме и Нагасаки — нечто ирреальное и болезненное. Пожалуй, «болезненное» — по-настоящему ценная характеристика, иначе быть не может, иначе, по Станиславскому, не верю. Впрочем, летние треки «Дареный конь» и «Сингулярность» так и остались демо, а вот «Вальтер» стал сигнальными огнями для «Пляжа». Эта болезненность прозвучала как аванс — к переменам. Изменился звук. Один из важнейших моментов и импульсов нового альбома — участие в записи Феликса Бондарева, известного по RSAC и «Щенкам». В этом случае это действительно первостепенно: как продюсер Бондарев не просто «подбирает» и делает звук, он значительно меняет восприятие текста. Его влияние прослеживалось еще в «Вальтере», совершенно нетипичном и, теперь уже ясно, знаковом треке новой макулатуры. Слушатель определенно почувствует, что саунд изменился в лучшую сторону: в прозрачности, то есть в ясности звучания — однозначно. Парадоксально цельный альбом, будто прошитый одной красной нитью —  не любовью, а памятью о любви. Одновременно аудиороманный и кинематографический альбом «Пляж». Как водится, с флешбэками и рефлексией. Настолько ощущаемый за счет смысловых реверсов, что позволим себе назвать его аудиофильмом, где проговариваемый сюжет выстраивается от сцены к сцене, а предмет в «кадре» или мимика говорят о происходящем больше, чем сухая констатация фактов. Видимо, в голове слушателя пылится проектор – по-другому такой эффект не объяснить. Заметим, макулатура в том же «Вальтере» быстрее всех кинокритиков поймала в «Любви» Гаспара Ноэ тему изнуряющей памяти.

 

Обложка альбома

Секунды тяжело и торжественно падают Память, как глина, в которой увяз отдаляет от реальных событий, пустых и рутинных уносит к моим капризам пытаюсь изобрести тебя заново.

«Вальтер»

Пока я думаю о тебе, меня не отправят на казнь, не растерзает толпа Страшная сказка, пытаюсь отсрочить финал, главный бой в карде Без ограничения по раундам, как Гумилев в ущелье ищет Ахматову Пишу дисс на шепчущий мне жить без тебя голос за кадром.

«Нейт Диаз»

Вместо этого задал тебе самый тупой вопрос Полетел в стекло, как баба из ролика про Григория Лепса Что-то типа: «Будешь ли ты помнить меня через год?» Но не настолько тупой, конечно Почему нельзя брать у тебя бесконечное интервью Зачем еще нужен этот никчемный жанр Российская журналистика вертится на х** А ты бы ее спасла.

«Самый отстойный день»

Если бы нужно было наречие, кратко и уверенно характеризующее новую работу макулатуры, стоило бы выбрать «взахлеб», и дело не в быстроте речи. Они впервые так говорят, и теперь еще более явственно можно различить тексты Жени Алёхина и Кости Сперанского. Личный опыт всегда сказывался  на том, что делает макулатура — в них никогда не было жеманности и дистанции. Эхом отдается всё: что читается, высматривается, выслушивается, чувствуется. Прощупываются в текстах реалии: жизнь в туре, раздражения, тупик, когда от себя бежать не получается. Эхом отдаются и личные истории, и принятые решения.

Выпадаю из небытия на раскуроченный паркет Флешбэки, отголоски, сколько дней назад прошел концерт?

«Альцгеймер»


Костя Сперанский более кинематографичен, символичен, метафоричен как автор — ему, почти в духе постмодернизма, удается выразиться через реминисценции, художественные отсылки, а Жене Алехину отчеканить — вижу, слышу, чувствую вот так. Треки граничат со штриховой интерпретацией собственной жизни, следовательно, так называемые лирические герои максимально условны, что, впрочем, не мешает слышать их, но видеть себя. Такое размытие границы художественного и реального происходит обычно в кино. Быстро включается соотношение «Я говорю с тобой» — «Ты услышишь не меня, а себя». И в этом случае не хватает предостережения вроде реплики персонажа из «Ненависти» Кассовица, который кричит: «Не принимай всё так близко к сердцу, уебок!». Поздно, именно эта мнительность погубит слушателя. Да, творчество макулатуры всегда было почти визуально воспроизводимо, как новостные репортажи с Болотной площади или выхваченные фрагменты неигрового кино, но впервые оно стало таким драматичным, и треки похожи на короткие серии. Состояние, когда говоришь о чём-то (или лучше – о ком-то), потому что не можешь молчать.  

Тебя нет во всём мире, и на каждом конкретном шагу Под треск рвущихся на панк-концертах свитшотов Я рисую себе мост из наших сплетенных рук Его было бы видно из любой точки города.

«Ножевое»

 

Позавчера мы плакали над документальным фильмом Не уходят же после такого совместного переживания Жизнь возвращается к жанру истерического реализма Убивать себя в тесном кругу друзей и зрителей случайных.

«Этап»

 


По-настоящему безысходный, мрачный альбом. Ненормативная лексика, давно и прочно засевшая в лирике макулатуры, не звучит едко — гаснет на фоне внутренней ярости, которой больше в метонимических образах. История о «никогда» и история о «жизни без» — почти в каждом треке ощущение финала, когда всё уже закончено, но существование еще разбито на расписание, где есть учеба, туры, бары. Пост-жизнь. Всё бы хорошо, но воспоминания, как в мейнстримной драме «Вечное сияние чистого разума», никуда не денешь — «про**ать тебя» («Альцгеймер») ни на каком карнавале не получится.

  Внутренний реп толкает к самому краю Ты праздник, на который я никогда не попадаю

«Альцгеймер»

 

Делать поступки, которым нет оправдания Много лет я не бывал на таком мрачном празднике

«Этап»

 

Ты за**ала мне сниться Я хочу распоряжаться своими снами, как набором Blu-ray дисков Я тебя ненавижу тебя больше, чем техно и управление по борьбе с экстремизмом Посмотри, я прячу телефон под матрас, чтобы меня не затащило в твиттер На этом празднике жизни я чувствую себя лишним Хотя и не вижу там ни праздника, ни жизни

«Нейт Диаз»

  Нечестным будет не сказать: градус искреннего страха перед происходящим в текстах Сперанского, кажется, выше; деталей, в которых обычно дьявол прячется, больше. Или, может быть, Алехин действует сдержаннее. Если бегло отметить сигналы, которые намертво соединяют части альбома между собой, то из текста в текст кочуют упоминания социальной сети, пограничного состояния вроде сна или праздника, окружающей бытовой обстановки, где кризис, обвал и угроза теракта, образы оживающих предметов, метафора ножа и ножевого ранения, тема борьбы и революции. Что красноречивее скажет о внутреннем противостоянии, чем упоминание Нейта Диаза, который недавно, вопреки всем ожиданиям, вышел победителем из боя с Коннором Макгрегором? Ко всему прочему сказанному, все нити ведут к фатуму.  

Будто ковыряясь в помойке и с поддельной страницы следить за тобой Не сокращай расстояние, оставайся холодным, опереди удар в сердце ножом Был не до конца откровенен, не до конца с тобой, не до конца погружен Не выходил из комы, подавлял крик счастья, говорил о нас всегда вскользь Ведь каждый был уже к кому-то привязан типа слишком рано играть по-взрослому

«Нейт Диаз»

 

Ты уже была рядом, когда я впервые открывал Стивена Кинга или, например, Макса Фрая Когда я боялся ночью из комнаты за водой выйти, ты стояла в углу, наблюдая Переползал через дни, прогуливал ВГИК, вместо диплома писал «Детского психиатра» Ты была близко, нужно было только открыть глаза и встретиться за пределами сна.

«Летучий голландец»

 

Твои глаза отражаются в каждой другой жизни, что я проживаю перед сном.

«Лимб»

 


Впрочем, и уже знакомые социально-бытовые зацепки никуда не делись, чего только стоит меткое: «Мы не с вашей планеты, не прошли патриотический кастинг» в «Летучем голландце». Невозможно было отказаться от цитации — макулатура не утратила свою связь со словом, она сделала его объемнее, поэтому никакие околорецензентские штучки не имеют цены по сравнению с первичной лирикой. Финальный трек «Пляж» специально не будем трогать — его нужно услышать лично, скажем только, что по настроению он почему-то напомнил «It was a good day» Шляпы Шаляпина. Есть ли места слабые? Да, вероятно, припев в «Этапе» с трудом воспринимается всерьез. Уже не столь важно, кому конкретно каждый адресует эти слова. Это уравнение с одной известной, которой во все времена посвящают песни, но макулатура впервые в истории своего существования сделала это в рамках целого альбома. «Пляж» приходится не слышать и вычитывать, как текст, а проживать и после выживать из себя, чтобы не сойти с ума от накала и собственных флешбэков. Текст мгновенно становится тобой. В какой-то момент перестаешь понимать, кто по какую сторону находится на этой индульгенции — то ли ты рассказываешь, то ли тебе. От проекции не скрыться, как от большого экрана.


P.S. И снова: альбом визуален, после него хочется зажмуриться. «В красном мерцании титров» сюжет не найдет завершения. Не прекратится он и после того, как покинешь зал или нервно вытянешь наушник. Закрыв глаза, разве перестанешь слышать и помнить? Repeat работает где-то в твоей голове, а не на проигрывателе. Внутренний постскриптум, как осадок, останется на ассоциативной киноточке, созвучной с фильмом Николаса Роуга «А теперь не смотри». А теперь не смотри. Однако не получится.  

Читайте также:
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непередаваемая русская toska
Непередаваемая русская toska
Реабилитация антисоциального
Реабилитация антисоциального