Содержание:
Естествоиспытатель
1
Меня разбудили шум, возня и споры за открытым окном. Вернее, я уже не спал и еще не бодрствовал, когда услышал звуки потасовки. До этого лежал, чувствовал приближение дня, чувствовал, что нужно находить силы что-то делать, зачем-то продолжать дальше барахтаться и ныть. Вчера Сигита не поехала ко мне, и, как только я начну день, придется столкнуться с этим: теперь мы не вместе, и больше я не прощу ее. Сколько можно морочить мне голову, пусть найдет себе какого-нибудь жирного тупого кретина и морочит ему голову, такое мнение у меня было на этот счет.
— Ну-ка! Ну-ка, дай сюда телефон! — орал кто-то за окном. Орал и притом таким тоном, как будто воспитывал. Обладатель этого голоса и тона был учителем труда на пенсии, не иначе. Очень я не люблю этот тон, услышал его и обнаружил, что проснулся. Голос этого пидораса создал меня, извлек из небытия. Как оказалось, я уснул прямо на полу при открытом окне, не снимая одежды. А ночью стало холодно, и я укутался в покрывало, которое тоже валялось на полу. Теперь я резко откинул покрывало и встал.
Стоял между занавесок и смотрел на задний двор. На дороге под моим окном толкались двое: пожилой советский гражданин с зонтом в руках и молодой гастарбайтер. Обычный узбек, может быть. Он был в спортивной куртке с нашивкой «BMW»… А может, и не узбек, я не очень в этом разбираюсь.
— Не трогай мэня, — сказал он совку.
Склока происходила на дороге под самыми моими окнами. Они спорили и топтались по страницам распечатки моего романа, которую я несколько дней назад выкинул в окно.
— Я тебе повторяю. Пошли со мной, — сказал совок, пока тянул узбека в сторону. — Сейчас пойдем с тобой в отделение. Шустрый такой нашелся!
Узбек резко скинул с себя руку совка и зло сказал:
— Иди ты в жеппу, а?!
И попытался пойти в сторону, обратную той, куда его тянул совок. Но совок снова схватил его и крикнул:
— Я тебе повторяю, пошли в отделение!
А я стоял спросонья и смотрел из окна. Вернее, я лежал, привязанный к рельсам, и ко мне мчалось с шумом и страшным скрежетом осознание того, что с Сигитой у нас все кончено. Она меня предала. Когда я вчера позвонил, оказалось, что она не в поезде и не едет ко мне.
И теперь я был один в квартире, Сперанский уехал в Москву на пикник журнала «Афиша», мое утро должно было начаться с любимой женщины, а началось с двоих полудурков и их ничтожной членососной ссоры за окном. Все это высохшего говна не стоило, как они этого не понимали.
И мне они оба были несимпатичны, но все-таки совок был больше. Поэтому вдруг я крикнул сверху:
— Сто рублей на черного! Совок говнюк!
Они на секунду замерли, прислушиваясь. Думали, показалось им это или не показалось. Это глас Божий, ребзя. Совок огляделся, а узбек ожил, достал телефон и стал набирать номер. Вдруг и совок опомнился — убедившись, что, да, действительно, мой унизительный для него комментарий есть галлюцинация — и как даст узбеку зонтиком по хребту. Тот явно не ожидал такого, взвизгнул, «ууууаааайййй», изогнулся и смотрит на совка, может, как на НЛО или на увеличенного червяка. Или не знаю как на что, могу только домысливать отсюда, с шестого этажа.
— А ну-ка не звони! — высоким от волнения голосом пояснил совок, за что он всыпал узбеку.
И еще раз замахнулся зонтом, но узбек успел увернуться.
— Кому говорю, не смей никуда звонить!
— Пашель в жьепу!
И узбек резко пнул совка в живот. Совок сложился пополам, а узбек рванул в сторону, обратную «отделению».
Я услышал женский крик:
— Милиция-а-а! — значит, был еще один зритель, мой антагонист-болельщик, отдавший свой голос не узбеку, а совку.
— Видите, что творится! — громко и отчаянно простонал совок, так и не разгибаясь.
Он стоял раком, держался за живот и смотрел прямо себе под ноги. А под ногами у него, повторяю, валялись страницы распечатки моего романа. Интересно было, вдруг в мерзком старикане обнаружился бы литературный вкус, он бы начал вглядываться в текст, прочел бы сначала одну из страниц моего великого романа, а потом бы собрал их и забрал бы домой. Какого хуя, я это заслужил, хорошо было бы, если бы этот старик оказался не стариком, а Крусановым или Бояшовым, а еще лучше — покойным Ильей Кормильцевым, моя книга бы возродила издательство «Ультракультура», рассвет русской словесности тысячи человек сейчас встречали под моими окнами.
И я шутки ради крикнул в окно:
— Это я написал!
Совок не ответил. Наверное, он не был издателем. Поэтому мне надоело смотреть в окно, и я пошел умываться. Суббота в данной точке пространствовремени.
На прошлые выходные, в воскресенье, я позвал друзей выпить, потому что я дописал роман. Нужно было это отпраздновать, ну и заодно отпраздновать день моего рождения. Собственно, роман был моим подарком самому себе на двадцать три года. Я даже купил принтер, сделал несколько распечаток и раздал всем. Гостей было немного: Маша, Валера, Сжигатель Трупов и Женя Варенкова. Еще был Сперанский, но он не гость, а ныне мой сосед. Но он все равно, конечно, получил распечатку. Потом мы поругались с Варенковой, потому что она захотела уехать раньше, чем обещала. И я заорал, что раз она хочет уехать раньше, чем обещала, я не хочу, чтобы она читала мой роман. Я сказал, пусть даст мне распечатку, и я сожгу ее. А она кричала, что не даст, и что вообще она поехала, и отстань, отстань, ты с ума сошел! Я пытался поднять ее и потрясти вверх ногами, чтобы хоть как-то вразумить, но она не давалась. Тогда я вырвал у нее сумочку. Отбиваясь от Варенковой, достал оттуда распечатку романа и выкинул в окно. В том, как разлетелись страницы, была настоящая красота, возможно, даже продолжение текста, эпилог, если хотите.
Вот почему распечатка была разбросана под окном — по листам, которые не унесло, топтались люди, марали их подошвами, дождь чуть подпортил бумагу, но наверняка на многих страницах еще можно было разобрать текст. Роман — не единственное, что я выкинул за три недели жизни на этой квартире. До этого я в основном жил по гостям, а тут сразу обжился, был постоянно не в себе, и в окно летело все. У обочины, уже смятая и пыльная, валялась гоповка Camelot (диагноз — «нестильная даже для ношения дома»), не оправдавшая моих надежд книга «Школа для дураков», и где-то в траве можно было найти поломанный плеер Da Zed (я уже купил новый iPod, ведь зарабатывал я последнее время значительно больше, чем когда-либо прежде).
Я выпил воды прямо из-под крана и залез в ванну. Долго сидел задницей об дно и поливал себя, и снова и снова переживал этот звонок Сигите. Как вчера я ей позвонил, и она сказала:
— Извини. Я правда приеду к тебе, но не сегодня, а завтра утром, я сяду завтра утром и приеду к тебе. Вечером я уже буду у тебя. Честно, у Даши случилось тут важное дело, она попросила меня побыть с ней…
Наверное, сама не захотела ехать. У них была какая-то вечеринка, и она обменяла меня на тупой праздник. А Даша была нужна для прикрытия. Я лишь попросил Сигиту приехать, сказал, что, если она не приедет, это будет все равно, что убить меня, но она все равно не приехала. Я ждал Сигиту слишком долго, она собиралась переехать сюда насовсем уже месяц назад, но она не сильно спешила, все ее что-то задерживало. Наверное, она любила меня, но ей было наплевать на меня, как же она смогла так просто и жестоко со мной поступить. Я сказал, либо сегодня (то есть уже вчера), либо никогда. Но потом я пил и звонил ей, и мы ругались. Все это продолжалось бесконечно и больно. Это была страшная глупая ночь, но это было вчера, а теперь я сидел в ванной, и было странно, как это я сорвался в пропасть, полетел и разбился насмерть, но боль осталась.
Почему?
Я выпил чашку каркаде и пересчитал деньги. Деньги еще были, тысяч шесть, я мог себе позволить кураж. Сразу я решил не напиваться, а сначала пойти прогуляться до парикмахерской. Но перед выходом включил ноутбук, проверил пустую почту, залез на «вКонтакте», заменил информацию в графе «семейное положение»: «холост» вместо «помолвлен с Сигитой М.», и дописал музыку на плеер. Чтобы «мчаться как безумный», я дописал к тому, что было, культовый пост-хардкор Drive Like Jehu и At The Drive-In и еще несколько групп со словом «драйв» в названии. Вырубил ноутбук, обулся, врубил плеер и вышел.
Наверное, я оболванюсь наголо и, может, забью партак себе на спину, и станет немного легче. Проколю ухо и не узнаю больше себя в зеркале. Ведь это большая удача. Мне кажется, что каждый человек мечтает о любви, даже если кого-то любит. И теперь у меня появилась возможность не бороться с этим обстоятельством, а воспользоваться им как спасительной форточкой, поддаться своей блядской сущности, как в кино. Мне нужно утопить Сигиту, поехать купить себе шмоток, бежать коридорами разврата, вот самый верный способ выкарабкаться.
И я вышел на улицу с полным говнобаком экзистенциального говна, не подающий вида, но готовый в любой момент обосраться.
Было очень жарко. Я ведь люблю ее. Посмотрите на этого нытика. Я зашел в ближнюю к моему дому парикмахерскую, но там была очередь в десяток рыл.
— А как скоро мне удастся подстричься? — спросил я.
— Тридцать или сорок минут, — сказала администратор, — будете ждать?
— Не буду.
Тогда я решил пройтись по проспекту Ветеранов. Зашел в секонд-хэнд, но там как всегда висело в основном такое барахло, что мне неловко стало даже подходить к шмоткам и разглядывать их. Я знал: если хочешь найти что-нибудь в секонде, надо сначала потрогать все эти бабушкины штанишки и кофточки, потрогать дедушкины треники, и вдруг тебе попадется жемчужина. Но я стеснялся рыться в этом. Я снова вышел на улицу. Было совершенно нечего делать. Было очень жарко и душно, наверное, самый жаркий день за это лето. Мне стало нечем дышать, я шел к магазину очень маленькими шажками. Воздух слишком горячий и влажный, этот день невозможно провести без выпивки. Только когда я жадно выпил полбутылки холодного пива, сосуды мои пришли в норму, стало легче.
2
Я увидел, что на светофоре стоит маршрутка номер 195. Я вдруг подбежал к ней, махнул рукой и забрался в открывающуюся дверцу. Я расплатился и тогда уже позвонил Маше. В три секунды у меня родился план с ней напиться. Все, что мне нужно было, так это — большая женщина с луженой глоткой и луженой вагиной.
— Можно я приеду к тебе и твоему географу в гости? — спросил я.
— Какой еще географ? — спросила она.
— К тебе и твоему парню. Он же географ.
— Он продавец. А ты что-нибудь купишь?
— Да, я куплю вина, ликера, мартини и еще какого-нибудь дерьма. Я уже подъезжаю.
Она напомнила мне номер квартиры. Я выключил телефон, чтобы Сигита не могла мне позвонить. Плевать, если географа не будет дома — начну домогаться Маши. Я знаком с ней дольше, плевать.
И скоро я приехал на Нарвскую, где она жила. Она мне открыла, я зашел и обнял ее в коридоре. Она хохотнула и провела меня на кухню.
— А где географ?
— Работает. Да почему же он географ?
Я объяснил ей, доставая бутылки из пакета и расставляя их по столу:
— Мне Сперанский сказал, что твой парень раньше был географом и был очень толстым. Что, дескать, ты сама ему присылала фотографии. Там стоял твой парень и весь класс, классным руководителем которого он был. И что там он жирный очень.
Маша поставила стаканы на стол и сказала:
— Понятия не имею, о чем говорит Сперанский. Он сошел с ума, по-моему.
— Твой парень не был географом? — разочарованно спросил я.
— Только аптекарем.
И мы начали пить. Я не очень помню, о чем мы дальше разговаривали. Обсудили новые альбомы Portishead и Tricky. Сошлись, в общем-то, во мнениях. Еще вроде бы я сказал, что хочу написать рассказ про нее — совершенно вымышленный. О том, как мы выпиваем вместе, потом я шампурю ее — интеллектуалку — целый день, а в конце схожу с ума. Я старался пить ровно столько же, сколько пила Маша. Мне было интересно, кто из нас упадет первым. Мы выпили две бутылки ликера, бутылку мартини, допили коньяк, который нашелся у них на кухне, и я рассказал ей, что расстался с Сигитой. Так себе сидели и болтали. Она снимала отличную квартиру с высокими потолками и большой кухней. Вернее сказать, не «она» снимала, а «они». Потому что она жила в одной комнате со своим парнем, с этим географом-аптекарем, а в другой комнате были две соседки. Они не совали носа в коридор и на кухню, я увидел только одну из них, когда она ходила в туалет. Молодая, наша с Машей ровесница. Или, может, правильно сказать, уже немолодая — наша с Машей ровесница?
— Привет, — сказал я соседке.
Она мне как-то смущенно кивнула и зашла в туалет.
— Хорошая девочка, — сказал я Маше.
Маша рассказала мне, что у этой соседки два парня, каждый из которых считает себя единственным.
— Срамота какая, — сказал я.
Маше было все равно. О чем она и сказала. Соседка вышла из туалета. Я подумал, что мы, наверное, говорили так, что соседке было все слышно из толчка. Но это было не важно, мы не были трезвыми и стыдливыми. Алкоголь подействовал и закончился, и мы пошли на улицу. На лестнице я поцеловал Машу. Теперь я стал объективно плохим человеком. Я поцеловал девушку парня, с которым пил коньяк. Теперь точно гореть в аду, я ведь даже похлопывал его по плечу и называл сынком.
— Ни хрена себе сынок! — только и говорил в ответ географ, аптекарь и продавец бытовой техники. В общем, он был ничего, только нудноват, как мне показалось, нормальный парень, которого я предавал без зазрения совести.
Теперь точно в ад.
Маша ответила на мой поцелуй, мы немного пососались, спустились по лестнице с третьего на первый и вышли из подъезда. Мы набрали вина в магазине, и пошли зачем-то сначала до Обводного канала. Там нам не понравилось, и мы пошли до Фонтанки. Было так жарко, невыносимо жарко, душно, мы купили еще по бутылке пива в дорогу и шли, и шли, отхлебывая пиво, шли. Мне казалось, что мы идем целый час. Иногда останавливались, вытирали пот со лба, сосались через эту невозможную духоту и шли дальше.
Наконец мы попали на набережную Фонтанки. Мы укрылись в уголке за перилами с видом на воду и стеной за спиной. Уютное место, если ты хочешь нажраться и поставить пистон, который навеки сделает тебя плохим человеком. С помощью веточки я умудрился протолкнуть пробку в бутылку, мы сделали по глотку и снова начали сосаться. Маша позволила стянуть с себя штаны. Я поставил ее раком, она взялась за перила и смотрела на воду. Я немного полизал и стал тыкаться в нее полувялым от синьки членом. Кино не задавалось. Весь мир вокруг уже расплавился, я увидел катер и воду, увидел людей на другом берегу, общественный транспорт и грязное цветение северной столицы. Мой член ненадолго приобретал необходимую твердость, а потом я снова опускался и лизал ее вагину. Она подсасывала немного, а потом я опять стоял сзади нее, сзади этой бессовестной стовосьмидесятипятисантиметровой девушки с широкими бедрами и луженой глоткой и луженой вагиной. Пьяный и пытаясь удержаться в ней. Теперь всегда будет так. Я смогу заниматься сексом со всеми девушками, никто не будет мне отказывать. Никто не будет говорить, что у нее натирает, никто не будет запрещать мне запихивать палец в жопу, ни одна не позволит себе брать у меня в рот лишь на полшишки. Напихивать с размаху, теперь все будет только так.
Все-таки это было слишком неудобно. Мы разъединились и снова принялись за бухло. Я закурил и сказал:
— Поехали к тебе.
Маша немного подумала и согласилась. Мы поймали машину.
Потом очень долго барахтались на диване, я обливался потом, но должен был кончить. Вроде бы чувствовал приближение, ускорялся, но в нужный момент, доставая член, чтобы обтрухать ей живот, как будто терял где-то заряд. Тогда Маша разрешила кончить в нее, потому что это был для нее вроде как неопасный день. И тогда у меня получилось. С сегодняшнего дня я решил больше не бояться венерических заболеваний, какая разница, если скоро все закончится.
Я поцеловал Машу и спросил:
— Тебе понравилось?
— Да, понравилось.
Больше я не знал, что спросить. Окно было распахнуто, и автобусы, трамваи, машины свободно разъезжали у меня в башке.
— А скоро придет аптекарь? — спросил я, как будто теперь проснувшись.
— Нет, думаю, еще есть время.
Я надел штаны и футболку, еще раз поцеловал Машу и вышел в ванную. Я мыл член и смотрел на себя в зеркало. И немного всплакнул, стоя так, со спущенными штанами, как плакали, возможно, подмываясь, миллионы шлюх в тысячах борделей. Надел штаны, не вытираясь, чтоб было похоже, что я слегка обоссался. Когда вышел, на меня с любопытством смотрела вторая — та, которую еще не видел, — соседка из кухни. Я не стал ее приветствовать, просто прошел в комнату. Если бы потолка не было, небо бы обрушилось на меня, это как пить дать. Маша уже немного прибрала себя и комнату.
— Я пойду, — сказал я нерешительно.
Она открыла дверь, поцеловала меня не взасос, и я вышел в подъезд. Она закрыла дверь. Я вспомнил, что так и не спросил у нее мнения по поводу моего романа. Это, конечно, не имеет значения, но Маша читала книги на русском, английском и французском, и поэтому я как-то подсознательно был уверен, что она очень умная, и хотелось бы знать ее мнение. Иди к черту со своей писаниной.
В маршрутке я включил телефон. «Можно я приеду к тебе?» — пришло только такое сообщение. Я не знал, что написать в ответ, и пока я думал, телефон зазвонил. Но это была не Сигита, а Валера.
— Да, дорогой? — спросил я.
— Приезжай сегодня ко мне на Энгельса! — сказал он, как говорится, тоном, не терпящим возражений. Меня застал врасплох вихрь его жизненной энергии. Внезапно — посреди пустыни.
Волосатая рука, спасающая утопающего.
— Когда?
— Да прямо сейчас и приезжай.
Хорошо, подумал я. Сегодня я переночую у Валеры, завтра у Сжигателя. А в понедельник уже приедет Сперанский. Или же я поеду на залив работать.
— Ладно, буду где-то через час, — сказал я Валере.
Я не смог придумать ничего лучше, чем ответить Сигите: «Ne priezzhaj. Poyavilas’ drugaya devochka». Отключил телефон и вышел из маршрутки. Пересчитал деньги: оставалось еще около трех тысяч на кураж.
Я воткнул наушники в голову и включил плеер в режиме shuffle. Выпало нечто подходящее моему настроению, кажется, это были 65daysofstatic. Окружающий мир с грохотом навалился на меня со всех сторон, раздавил хрупкое стекло капсулы, и дождевая вода вперемешку с осколками и пылью хлынула вовнутрь. Музыка и одиночество ненавязчиво размазывали по улице, пока течение сносило в сторону метро.
