Mon λίον — это мрачный нуар, приправленный библейскими аллюзиями. Триллер в пяти частях, возникший, возможно, в чуждой нам культуре, но ясный по своему посылу, принадлежит перу первого зарубежного автора Дистопии.
Урожденный японец Мамору Син, эмигрировавший в Америку в 2009 году, переносит известные сюжеты священных писаний в Америку образца двадцать первого века, где они находят новые толкования, порой диаметрально противоположные от тех, что принято рассматривать в контексте различных религиозных теорий.
ГЛАВА I — ГЛАВА II — ГЛАВА III — ГЛАВА IV — ГЛАВА V
LILYTH
Он открыл свои глаза и увидел материю,
великую и беспредельную; он стал высокомерен
и сказал: «Я есмъ Бог, и нет Бога, кроме меня».
Сказав это, он согрешил против Всего.
И глас сошёл с высоты Высшей Власти…
«Ты ошибаешься, Самаэль».Апокриф Иоанна
Узоры на туманно-белом окне и голубоватый пар изо рта. Безликий аромат морозного воздуха, кажется, сочившегося сквозь ржавые поры автобуса, смешивался с запахом тлеющего табака: поросший щетиной и солидным узором морщин на лице, водитель курил, не рискуя даже приспустить стекло. Выдыхая очередную порцию клубящегося коктейля ядов, он покосился в зеркало заднего вида на свою единственную пассажирку: «Не замерзла, а?»
Дрожащий комочек на заднем сидении пошевелился, явив миру свое заплаканное лицо, – большой эмбрион в грязном пуховике нерешительно закивал. Водитель изобразил предельно добродушную для своей суровой физиономии улыбку: «У меня тут в термосе чай горячий. Угощайся, а то до Филипп Хиллс не доедешь». Финальный залп табачного дыма, отвратительно вязкого в морозном воздухе, и сигаретные останки отправляются в небытие за пределами грохочущей автобусной коробки сквозь мгновенную щелочку опустившегося стекла. Освободившейся рукой водитель зашуршал где-то под сидением и извлек емкость с заветным напитком.
Пассажирка слабым, удивительно чужим голосом поблагодарила заботливого мужчину, годившегося ей в отцы, и, покачиваясь вместе с автобусом, начала движение навстречу горячему чаю – сейчас он казался ей совсем не лишним. «Во, правильно», – подбадривал девушку водитель. Она хотела отблагодарить его милой улыбкой, но вместо этого лишь едва заметно искривила онемевшие губы.
Далее, как и полагается работникам сферы транспортных услуг, водитель решил завязать один из тех душевных диалогов, за которые им, вероятно, приплачивают: «Как звать-то?»; «Откуда ты?»; «А что в Ливроке делала-то?». Хотя девушка и пыталась быть любезной, ее текущее состояние к общению не располагало, потому разговор складывался довольно-таки вяло. Когда она неосторожно обронила, что ездила в Ливрок к морю, водитель громко рассмеялся: «К морю? Что ж там сейчас делать-то, мерзнуть разве что?», однако, заметив скопившиеся в глазах собеседницы слезы, он заметно посерьёзнел: «Э, ты чего? Случилось у тебя что?» В ответ угрюмый кивок: в ее голове беспорядочно метались мысли, и невозможно было спрятать себя от них; сейчас ей неистово хотелось уничтожить что-то еще более уродливое, чем она сама. Водитель продолжал растеряно коситься. Она попыталась заговорить, но, вместо этого, запила подходящий к горлу комок большим глотком горячего чая, который мгновенно обжог рот и нутро.
***
С полминуты Лили не мигая смотрела на потухший экран телефона, с озадаченным выражением на лице и неприятной тяжестью под сердцем. Звонок разорвал прочную пелену ее сна в четвертом часу утра – даже для Сэма время необычное. Нет, он и раньше, случалось, названивал ей ночами, нередко после перепалок с отцом, но никогда под утро. Морщась от едкого света настольной лампы, Лили подняла трубку, готовая в очередной раз успокаивать своего несчастного возлюбленного, но голос последнего шипел из крохотных динамиков на удивление спокойно и уверенно, не требуя ни капли жалости в свой адрес.
– Привет. Извини, что так поздно…эм…у меня к тебе разговор. Не телефонный. Я сейчас подъеду и поговорим. Нет, молчи, обо всем лично скажу. Только… оденься теплее, хорошо? У меня сломалась печка в машине.
Лили натягивала на себя потертые джинсы и шерстяной джемпер, размышляя над возможными вариантами произошедшего: папаша Сэма снова залился алкоголем до краев и стал докучать отпрыску своими религиозными учениями, возможно, с немалой долей рукоприкладства в попытке запереть последнего в чулане на ночь молитвы; Сэмми в свою очередь вспылил и вновь намеривается бежать из дома. Случай пустяковый и неединичный – Лили не составит труда вымести из его головы эти тлеющие угольки вздорных мыслей до тех пор, пока не начался настоящий пожар. Тогда почему ее так трясет?
Лили всегда было жаль Сэма; возможно, именно на этом чувстве держались их отношения, однако поддерживать мальчишеские бунты было выше ее сил. Ожидая его приезда, укутанная в плед ночной темноты Лили пыталась припомнить, о чем был ее недавний сон – быть может беспокойство именно из-за него. Но тщетны попытки. Скоро она слышала, как к переднему дворику, тарахтя и булькая, подкатил ветхий Фиат. Ей вспомнилась недавняя просьба Сэма. Поверх свитера она накинула еще толстовку и старенький, с двумя прожженными сигаретными отметинами, пуховик. Затем с грацией ангела удалилась из комнаты, подсвечивая телефоном путь; легкий скрип ступенек и бесшумно прикрытая за собой входная дверь. Лили не успела приземлиться на пассажирское сиденье, как Сэм отчеканил на одном дыхании заученную реплику, даже в непроницаемой тьме салона было заметно, как нелегко давались ему эти слова.
– Лили, я собираюсь уехать из города. Видимо, навсегда. Я знаю, знаю. Ты слышала от меня эти слова не раз, но теперь все решено окончательно. Я приехал, чтобы попрощаться, – после этих слов он отвернулся и уставился на черную дорогу перед собой. – Не знаю, когда мы теперь встретимся, может быть никогда.
Лили не без труда подавила волну раздражения внутри, и, как обычно, заговорила, повинуясь голосу разума, а не сердца.
– Ну да, Сэм, а твой отец? Оставишь дом на него?
– На счет этого не волнуйся, – короткий вздох, взгляд прикованный к дороге. – С ним все будет нормально. Он…он давно хочет уйти в монастырь и злится от того, что какой–то несовершеннолетний грешник весит на его шее. Он только обрадуется факту моего исчезновения. А дом…дом я потом продам. Это все мелочи.
«Может и я тоже мелочь?» – мелькнуло в голове, но вновь Лили удалось проглотить вертевшиеся на языке слова негодования; зажженная сигарета заставила шестеренки в голове двигаться спокойнее – Сэма одного отпускать было нельзя, даже если все это несерьезно, лишь минутный каприз. Хотя стальные ноты в его голосе намекали на обратное. Чтобы хоть чем-то ответить вызывающей тишине, Лили зажгла свет в машине прежде, чем Сэм успел среагировать. Открытием для нее стал огромный синяк под левым глазом парня. Она подалась к Сэму, но в зеркале заднего вида материализовалось громадное черное пятно. Это гротескное нечто, на деле явившееся лишь кучей сумок, заставило Лили дрогнуть; воображение живо пририсовало бесформенной массе пару животных деталей. Сумки едва помещались в маленьком салоне Фиата.
– Ты что, собрал все свои вещи?! – Вскрикнула Лили. Сэм слабо кивнул. План побега прибавил в своей серьезности. – А синяк? Это отец тебя так? – Молчание. Он отдернул лицо от ее протянутых рук и завел мотор.
– Выходи, Лили, тебе пора. Я не хочу долгих прощаний.
Лили похоронила окурок в пепельницу.
– Нет, я поеду с тобой. Утром позвоню родителям и все объясню. Вместе до конца, помнишь?
Такое развитие событий более чем ожидаемо, потому Сэм, давно уже примирившийся с упрямым нравом девушки, взглянул на нее без тени удивления и намека на протест – лишь цокнул языком. Как только Фиат дотарахтел до выезда на окружную дорогу, Лили наконец попробовала завязать новый диалог:
– Ну, и каков твой план, дорогой? Куда ты повезешь нас? Где собираешься жить? И главное, на что? – Она продолжала давить на рациональность, надеясь, что конструктивные мысли возьмут верх над ребячеством.
– Денег должно хватить, – Сэм широко зевнул. – Хначаа добегемся до Гиврока. Там есть парочка дел. Скажи, ведь этот твой бывший…Адам, кажется? Он еще работает в автомобильном салоне своего папаши?
Лили пожала плечами:
– Работает, насколько я знаю. Вздумал продать свой драндулет?
Очередной несмелый кивок. Негодование внутри Лили перекипало в откровенную злобу. Сэм походил на четырнадцатилетнего подростка, он совершенно не представляет, как быть и что делать; лишь напускает важный вид, будто все схвачено – на деле, в очередной раз вымаливает жалость.
– Сэм, ты хоть представляешь, что творишь? Едва ли у тебя есть деньги! Тебе негде жить! Ты…
– Вот как мы поступим! – Прервал её Сэм, голос его дребезжал от раздражения. – Мы доедем до Ливрока, там я закончу свои дела, и мы попрощаемся. Ты сядешь на ближайший автобус и вернешься домой. Я свяжусь с тобой, как только смогу.
Лили отвернулась и стала наблюдать, как мимо них проскальзывают бесконечные ряды придорожных фонарей.
– Что ты собрался делать в Ливроке?
Сэм молчал не меньше минуты, и, когда Лили уже потеряла всякую надежду услышать ответ, он пробурчал:
– Я хочу посмотреть на зимнее море.
Лили едва сдержала смех, но голос Сэма вновь был налит металлом. Тут же ей вспомнились все тревожные ощущения, которые терзали ее душу, пока она дожидалась его визита. «Он хочет сделать что-то плохое, что-то, что ему навредит», – жужжали невнятные домыслы. «Надо просто не спускать с него глаз». Она прикурила, продолжая смотреть в окно: воздух студил горячий дым, придорожные фонари проливали своё белые, безжизненное свечение на серую реку асфальта. Но не только так. Сегодня световой поток разделялся на двое: что-то спускалось на дорогу, а что-то поднималось в черный, блестящий океан ночного зимнего неба и там исчезало в бесконечности. Казалось, эти ровные белые столбы, посылаемые неизвестным источником, растут прямо оттуда, щедро удобренные звездным пеплом.
– В детстве я думал, что это дело рук ангелов, – прочитал мысли Сэм. – Отец так говорил. Он твердил, что это ангелы посылают нам какие-то знаки, пытаются что-то сказать, а мы их не понимаем. Мол, эти световые столбы их рук дело – на них они вырезают слова. – Он усмехнулся. – Отец всегда любил небылицы. Выдумывал столько, что в итоге сам же в них и заблудился.
Лили вскинула одну бровь: странно, что Сэм заговорил об отце. Обычно он сторонился этого неблагополучного уголка своей жизни: в конце концов, отец наградил его парой выбитых зубов, дюжиной седых волос в угольно-черной шевелюре и двумя попытками свести счеты с жизнью. Лили надеялась, что этой ночью их число не увеличится. Теперь она вцепилась в Сэма вопрошающим взглядом. К тому моменту холод целиком подчинил себе внутреннюю атмосферу Фиата, и Лили сидела, прижав колени к груди и постукивая зубами. Тлеющий кончик сигареты, похоже, был единственным источником тепла на всем белом свете.
– Знаешь, сейчас думаю, что бы небеса не пытались нам сказать, слушать их мы все равно не будем. Ведь они там, а мы здесь. Зачем бы им? Они понятия не имеют, каково здесь, внизу. Райские птички не имеют никакого права судить нас – они никогда не были на нашем месте. Хотя может Бог оттого всегда так далеко – ведь с расстояния легче осуждать. – Сэм рассмотрел удивление во взгляде Лили. – Ты извини, что я тут всякую чушь несу. Хех. Наверное, от отца подцепил. Безумие, оно ведь заразно.
Уголки его рта разбежались в улыбке, и Лили приняла его разговорчивость как добрый знак.
– Похоже, ты совсем замерла. – окончательно оттаял Сэм и потянулся к печке.
– Ты же сказал, она не работает?
Он что-то бормотал себе под нос. Беспокойство Лили улетучивалось. Видимо, так подействовали внезапная болтливость Сэма и включенная печка, которая постепенно перестраивала ледяную тюрьму в уютную кабину Фиата. Иней на стеклах уверенно обращался в капли. Тепло сначала окутало Лили снаружи, а затем тоненькими струйками побежало под кожей. Она почувствовала себя на удивление комфортно и спокойно, даже не успела заметить, как сомкнулись веки и приятное сонное забвение заключило ее в свои объятия.
***
Когда Лили открыла глаза, Сэма рядом не оказалось. Сумки с вещами тоже пропали. Шелест прибоя сообщал о том, что машина стоит где–то на морском побережье. Лили отстегнула ремень безопасности и выбралась из машины, ступив на шаткую поверхность покрытого серой галькой пляжа. Вокруг было невероятно тихо, раздавалось лишь размеренное шуршание морской пучины. Холодно и ветрено. Черная пленка ночи виделась какой-то неестественной, отталкивающей и бесконечной: словно солнце уже давно взошло, но огромная ладонь сжала его в кулаке, не давая свету касаться земной тверди. Изо рта тянулись белеющие потоки пара. Ни души вокруг, лишь далекий женский силуэт на фоне придорожных фонарей. Стоя на пляже, Лили наблюдала ее всего пару мгновений, но та успела показать средний палец прежде, чем окончательно исчезнуть в ночи. Не самый добрый знак. Лили полезла за сигаретами, но выругалась, вспомнив, что употребила последнюю…когда? Час назад? Два? Где она вообще? Где Сэм?
– Сэээм! – крик утонул в безмятежном шуме волн.
Тогда Лили неуверенно зашагала по гладким морозным камушкам в надежде найти своего парня живым и здоровым, однако дурное предчувствие, дремавшее вместе с ней, пробудилось и теперь рвало на части душу с удвоенной силой. Слева мерцал разноцветными огнями город, но так далеко – где-то в другом мире. Вероятно, до Ливрока они все же добрались. Может, Сэм пошел оформляться в отель, забрал с собой вещи и не стал ее будить. Вот только ни одного отеля поблизости не наблюдалось.
Пиная пустые стеклянные бутылки и упаковки из-под чипсов, Лили все глубже погружалась в темноту, негромко рассыпая проклятия в адрес повсеместного мусора.
– Сэм! –снова крик, снова безрезультатно.
Неподалеку показался большой пирс, но пустынность окружения говорила о том, что последний раз пользовались им очень давно. С его стороны слышался различимый среди прибрежного шума шаркающий звук.
Лили направилась в сторону пирса, и в тот момент, когда ее нога ступила на его плоскую поверхность, шарканье затихло. Девушка почувствовала холодные потоки морского воздуха, бьющие в лицо и забирающиеся под одежду, под кожу, кажется, даже внутрь костей. Неуверенный стук шагов Лили по пирсу, снова далекое шуршание и отчетливый всплеск воды – что-то объемное и тяжелое свалилось в море.
– Сэм! Боже… Сэм! – Теперь звук шагов раздавался значительно чаще. – Лили бежала в темноту, сердце с силой колотило по ребрам.
Взвыл шквалистый ветер1. Почти сразу за первым всплеском последовал второй, затем третий, четвертый. На самом краю виднелась нечеткая фигура Сэмаэля. Возле его ног лежало что–то черное и бесформенное. Через секунду это бесформенное нечто с последовавшим всплеском отправилось в воду – последний элемент багажа теперь опускался на морское дно.
Запыхавшаяся Лили стояла совсем рядом, всего в паре метров от Сэмаэля. Беспощадный ветер продолжал раздавать пощечины, леденящими пальцами взъерошивал светлые волосы девушки – шапку она забыла в машине; шум зимних волн гремел в ушах.
– Сэм… – Неуверенно пробормотала она, как только позволило сбитое дыхание.
Он стоял спиной к ней и, как обычно, молчал. Сначала, Лили показалось, что он вот–вот сам сиганет в пучину, но Сэмаэль стоял как статуя.
– Что было в сумках, Сэм? – Набравшись духу, спросила она. – Что было в, мать твою, сумках!? Почему ты их выбросил в море? Отвечай мне!
Она шагнула вперед и рывком развернула Сэмаэля: потоки слез разрезали его лицо на три равные части.
– Он…он всегда любил море, – прошептал Сэмаэль. – Здесь ему будет хорошо.
– Господи, Сэмми! Скажи, что это не то, о чем я подумала! – Лили отшатнулась от него и спрятала лицо в ладонях. Мысли уже собрались в стройную композицию, но принимать их не хотелось – Ты… Не говори мне, что ты…своего отца. Зачем, Сэм? – Она мотала головой, не отрывая ладоней от лица. – Зачем? Сэм…
– Зачем!? – Он схватил ее за плечи: теперь полные ужаса и слез глаза Лили наблюдали пылающую голубым огнем бездну в глазах Сэмаэля. – Он больной ублюдок, Лили! Был больной ублюдок! Он вечно винил меня в смерти матери. Меня! Мне тогда было семь, Лили! – Сэмаэль тряс ее словно тряпичную куклу, лицо его искажала гримаса гнева, глаза горели нездоровым пламенем – единственным источником тепла в ледяной ночи. – Я терпел его побои, его религиозный бред целых десять лет. Я просто не выдержал!
Он отпустил Лили и повернулся лицом к горизонту.
– Я уже говорил, что безумие заразно. Видимо, за десять лет я впитал достаточно. – Сэмаэль тяжело вздохнул, Лили смотрела ему в спину, покрытую черным оперением, не в силах пошевельнуться: голова гудела, тело сводило от холода, плечи ныли, предвещая синяки в том месте, где секунду назад были его пальцы. – Стоит где-то возникнуть эпицентру, и заражается все вокруг. Безумие проникает в кровь, отравляет мозг и тело. Это эпидемия. Сколько же этого яда успел я в себя вобрать, как сильно поражена моя душа…
– Но, Сэм, зачем так? – Насыщенная адреналином кровь заставляла Лили мыслить рационально. – Если ты убил своего отца в очередной перебранке, любой суд встал бы на твою сторону. Мы бы смогли доказать, что ты просто защищался. Весь город знает твоего отца и его характер.
Теперь Сэмаэль повернулся к ней и сверкнул в темноте своими ярко–синими глазами, зубастая пасть растянулась в улыбке, а лицо напоминало львиную морду. Он почти смеялся.
– Глупая, Лили. Ты не понимаешь. Мне понравилось то, что я натворил. – Сэмаэль стал шагать навстречу девушке, и черный даже в ночи дым поднимался от ботинок при каждом его шаге. Лили заставляла скованное ужасом тело пятиться. – По правде говоря, опомниться я смог только, когда пилой в гараже отделял ногу отца от его туловища. – Девушка попыталась задержать ладонью новый поток рыданий и что-то бормотала, не сводя глаз с наступающего на нее Сэмаэля. Из-за слез его образ сливался с окружающей темнотой, становился нечетким, огромным; ночное небо – теперь лишь крылья за его спиной, звезды – лишь блеск перьев. – Я заражен. Я уже не остановлюсь: отец – это только начало.
Еще один его шаг вперед, еще один ее шаг назад.
– Но я знаю, как все прекратить. – Сэмаэль закивал. – Да, да. Знаю. Надо разорвать порочную цепь. Теперь осталось всего два звена.
Лили вскрикнула и кинулась в сторону пляжа. Бум-бум-бум – стук тяжелых ботинок по пирсу.
– Лили, стой! Мы должны это закончить, пока жертв не стало еще больше!
Она не слушала. Ее зимние ботинки уже пинали замерзшую гальку. Она не оборачивалась, не знала, куда бежать. Тут в затылке что-то хрустнуло: Лили крякнула и почти без чувств свалилась на каменистую поверхность пляжа. В глазах блестели искры, затылок разрывало невероятной болью, к горлу подступала тошнота. Лили попыталась подняться, но тут же вновь опустилась на холодную гальку. Сзади послышались неспешные шаги и голос: смешанный с гудением волн, он становился всеобъемлющим.
– Знаешь, а у меня дар к умерщвлению. – Лили начала медленно ползти, она старалась кричать, но из горла выходил лишь сдавленный хрип. – Кто-то рождается со способностью к танцам, кто-то к рисованию, а у меня хорошо выходит людей по Стиксу переправлять. Иначе как объяснить, что я убил отца шариковой ручкой или что в темноте попал тебе камнем в голову с не меньше чем с двадцати футов – даже жаль такой талант хоронить.
Сэм наклонился к уползающей Лили и перевернул ее лицом к себе, своим горячим языком касаясь её мокрых щек.
– Но это надо закончить. Изначально, я хотел похоронить отца в море, а потом последовать за ним. Но когда приехал к тебе попрощаться, ты увязалась со мной. Даже уснув в машине, умудрилась нагнать меня в самый неподходящий момент. Теперь я понял – ты тоже отравлена, тебе тоже надо умереть. Как мне и отцу.
Слезы заливали лицо. Лили отчаянно пыталась уползти, барахтаясь на гладких комочках пляжной гальки. Сэмаэль стоял над ней и подкидывал небольшой булыжник. Он медлил – человеческое в нем протестовало против очередного убийства. Мелодия сомнений подчинила тело лишь на несколько секунд, но того хватило. Парализованные морозом ладони Лили оживила резкая боль. Барахтаясь в гальке, она наткнулась на осколки пивной бутылки. Там же, среди зеленых кристалликов стекла, валялось горлышко, украшенное многочисленными остроугольными лепестками.
Окончательное решение силы приняли за колеблющегося Сэмаэля. Лили одним рывком воткнула смертоносный цветок ему в горло. Кровь хлынула теплым потоком, побежала по его шее. Булыжник впал из рук и со стуком приземлился среди себе подобных. Всхлипывая, Лили быстро выбралась из-под хрипящего Сэмаэля. Слезы больше не лились. В этот момент она почувствовала себя невероятно спокойно и легко, словно весь мир теперь преобразился, собрался из несуразной груды осколков в нечто целое и правильное. Он все еще стоял на коленях, когда Лили уже стала растворяться на фоне далеких городских светил. Непонимающим взглядом он смотрел на нее, одной рукой держал кровоточащую рану на шее, из которой еще торчало горлышко бутылки, вторую поднял перед собой – силился поймать ее ускользающий мираж. Он разомкнул губы в попытке что-то сказать, но изо рта тут же вырвался алый сгусток. Его, истекающего кровью, Лили оставила корчится на каменистом пляже. Где-то с морского горизонта посыпались первые щепотки солнечного света, предвещая начало нового дня.
LILYTH
1 В оригинале: «Hoo-hoo winter say». Первая новелла писалась Сином, когда тот проходил второй год своего обучения в Колумбийском университете и английский знал далеко не в совершенстве. Вероятно, здесь он попытался дословно перевести японскую конструкцию «buy-buy fuku».
