Автор:
Иллюстрация: Jake ODonnell
15.10.2017
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот
Культура — это конфликт. Культура — это бойкот

Любая попытка творчества — это заявление: «Я готов противостоять» или хотя бы «Я, кажется, хотел бы противостоять». «Мне больше не симпатично перемирие», — возможно, говорится в этом заявлении. Или даже: «Я хотел бы отвоевать эти земли и спасти этих угнетенных людей». Для акта творения в любые времена, будь то античные или ныне происходящие, нужны смелость и доля безрассудства: либо конфликтовать, либо слепо игнорировать прежние устои — бойкотировать их, что не менее вызывающе, чем спорить с пеной у рта.

Культура — это конфликт. Конфликт глобальный, кошмар пацифиста. Против него субкультура — это драка в подворотне или учебник, истерично брошенный в лицо одноклассника. То есть в текущий момент времени, в рамках происшествия, драка ощущается как жизненно важное, а всеобъемлющий конфликт как контекст, который ещё надо проанализировать. Время меняет полюса — сводит схватку за углом к фрагменту памяти. Остаётся вездесущий конфликт. Поэтому пыльный том Достоевского до сих пор культура, искусство и всё такое, но и перформанс, и лоуфайный трек — та же самая культура и всё такое.

«И был бы не прочь получить за это некоторое вознаграждение. Например, славу и деньги. Всего лишь. Если вы не возражаете. Вдруг у меня получится — тогда не вздумайте возражать», — помимо всего названного, скрывается в этом заявлении. Поэтому культура уместна в контексте бизнеса. А это уже война. Вы приходите на войну, чтобы защищаться и защищать, чтобы складывать славные песни и проливать горькие слезы, чтобы хоронить боевых товарищей и праздновать победу. Они приходят продавать оружие, вести статистику и в круглосуточном режиме радостно заколачивать боеприпасы в ящики. Вы приходите в искусство откусить немного памяти и, хотелось бы верить в его существование, высшего смысла. Они хотят попасть в струю — рисовать, как вы, или просто подсуетиться, чтобы продавать ваши полотна после смерти, получать процент с продажи ваших треков или с вашей горстки слов на бумаге. Быть как вы или продавать вас. Они никогда не бойкотируют, они продают культуру, режут её на удобоваримые куски. Они остаются серыми кардиналами культуры — конфликта, потому что пытаться продать что-то в культуре — бойкоте, словно надеяться загнать автомат ребенку на улице (вполне вероятно, только выгоды и пользы никакой).

«…если напасть на мир, в конце концов он уступит насилию и выплюнет тебе твои вонючие бабки; но радость он не вернет никогда».

Мишель Уэльбек «Возможность острова»

Фото: Jake ODonnell

Можно подумать: экономическая система противоречит протестному духу, а значит, не может активно развиваться в состоянии «культура — это конфликт». Нет, она не противоречит дёрганому состоянию культуры. Культ потребления с трудом уживается с конфликтом мысли, манифестом и особенно философией — Жижек, Хомский, Фуко скорее исключения, включенные в конфликтующую культуру, чем правило. Да и понятия протеста, манифеста теперь изменились — они утратили свою невероятно твердую форму, которую можно было сломать, но нельзя было измять, серьезно деформировать. Это произошло из-за смены инструментария — раньше чтобы выразить мысли, нужно было найти площадку для воспроизведения этой мысли или какого-либо пригодного действия. Теперь воспроизведение дается легче: есть социальные сети, блоги, независимые издания, которые нуждаются в меньших затратах, чем если бы они печатались крошечным тиражом. Конечно, остается страшное — на смену протесту пришёл терроризм, но он пришёл с другого берега.

Эта расстановка стала очевидной.

«Гражданские активисты обнаружили, что в обществе нескончаемых массовых развлечений интеллектуалы не так сильно вдохновляют на добрые дела, как знаменитые рок-музыканты или кинозвезды. Философ не может конкурировать с Боно или Ино, если только он не трансформируется в новую фигуру на этом вселенском шоу — в „селебрити“. Мы живем в новой эре — по крайней мере до тех пор, пока вселенский шум фейсбучного самовыражения и уравнительные идеи интернета правят свой бал. Закат эпохи великих интеллектуальных протестов, таким образом, вызван не только концом холодной войны, но и общей деполитизицией западного общества в период экономического роста и триумфа потребления».

Хобсбаум «Разломанное время. Культура и общество в двадцатом веке»

 

Культура никогда не утешает

 

Если кажется иначе — это ложь.

Вся изнанка: милитаризм, грязь, посттравматический эффект, которые из глубины глядят на слушателя, читателя, созерцателя, не утешают и не могут по определению этого делать. Сама возможность думать и рефлексировать (и часто страдать от рефлексии) — в этом нет ничего от утешения. Культура не утешает.

Чем больше человек накапливает знания и эмоции, извлеченные из творческого опыта других, тем сильнее на него давит противоречие буквально всего, что его окружает.

Книга, написанная на утешный лад, способна утихомирить внутренний раздрай: когда побеждает герой, когда по-детски наивно добро берет верх, читателю кажется, что всё уравновесится и в его беспокойной жизни. Правда, это начальная, дошкольная установка, потом начинаются Онегины, Печорины, наконец, Базаровы и Раскольниковы как пик. А после — истинно жуткое, близкое к реальности: документальная проза, которая отражает ужасы войны, репрессий, домашнее насилие и прочие удары, которые случаются в самом деле. Из-за эмоционального напряжения такие сюжеты, может быть, реальнее, чем сам читатель (попробуй не переболеть, читая Солженицына или Алексиевич).

Фото: Jake ODonnell

Культура как конфликт ближе и понятнее, чем культура как бойкот. Чтобы бойкотировать, нужны усилия для ускользания из мира потребления, коммуникации в абсолютное протестное молчание, где слово для слова остаётся в ящике стола. Иначе, о вкусах — спорить. За вкусы — презирать. Внушать, что сознанию не нужна пунктуация, в песне из стёртой плёнки звук теплее, немое кино глубже, и в конце концов банан, которым ты ударишь собеседника, желтее и слаще.

Фрагменты и сигналы пространства культуры тем сильнее и памятнее, чем острее и опаснее они ощущаются: боль, страдание, страх, отвращение (к примеру, с одинаковым содроганием вспоминать сцены изнасилования из «Тихого Дона» Шолохова и из «Необратимости» Ноэ). Страх воображенного временно замещает страх собственный, долгий и потому особенно мучительный.

Если делаешь сам, выбираешь: конфликт или бойкот. Если становишься причастным — воспринимаешь, чувствуешь, слушаешь, смотришь — снова выбираешь: конфликт или бойкот. Культура не утешает. Культура ставит на колени — иногда лицом в угол. Иные между делом успевают помолиться или расцарапать лоб об стену. В конечном счёте когда затекут ноги — встанешь.

Читайте также:
Линч не теряет голову
Линч не теряет голову
Знакомство с насилием
Знакомство с насилием
Апология Творца
Апология Творца