Иллюстрация: Вова Седых
31.12.2018
Календарь
Календарь
Календарь
Календарь
Календарь

Страница:
01, 2, 3, 4, 5

* * *

28 апреля — 1 мая

Прочитал: Чарльз Буковский «О кошках»

После концерта я проснулся рано утром и пошел на море, сделал несколько фотографий, кайфанул. Вернулся, позавтракал, и тут проснулся Костя и сказал, что хочет искупаться. Мы пошли снова к морю. Я искупался нормально, залез в воду, сказал «а», окунулся с головой и вылез. А Костя с первого раза не справился, ногу свело. Он разминался на берегу, а я сделал его фотокарточку с голым половым хуем и выложил ее в сторис инстаграма, обильно замазав хуй.

В аэропорту рейс задерживали. Я выбрал гостиницу на Новокузнецкой, позвонил и забронировал номер.

Приехал уже в семь вечера. Дама на ресепшене (у нее была размазана помада по лицу, будто ее ебали в туалете только что) долго и тупо разглядывала мой загранпаспорт, потом сказала, что ей нужен российский для заселения. Я сказал, что было бы неплохо, если бы они по телефону мне сообщили о таких нелепых правилах. Я заселялся в десятки гостиниц, и везде все нормально было. Она пыталась дозвонитья руководству, потом фотографировала паспорт. Потом мы смотрели друг на друга.

— Ладно, я лучше пойду, — сказал я. Забрал свой паспорт, взял рюкзак и двинулся к выходу.

— Приношу вам извинения, — сказала дама.

— Спасибо, не принято, — ответил я.

В соседнем подъезде была гостиница «Мэри Поппинс», в нее заселили без проблем. Номер стоил рублей на восемьсот дороже, но когда от тебя уходит жена, появляются свободные деньги, знаете же. Я снял номер без окон, напоминающий темницу. Решил сходить в книжный магазин, купить Тане что-нибудь. Если она станет моей девчонкой, надо подарить ей какую-то книгу. Вот же я хуйло, хочется прокачать девчонку, настроить под себя. Думал, подарить ей «Возможность острова» или «Расширение пространства борьбы» или, может быть, «Женщин». Но там ничего из этого не продавалось. Зато был новый сборник Буковски «О кошках». Я решил купить эту книгу для Кости.

Но сперва сам прочитаю, конечно. Жена Буковски Линда Ли составила эту книгу, в нее вошли отрывки из писем и романов, стихи, все, что так или иначе касается темы котов и кошек. О, Линда, зачем ты это делаешь, подумал я. Не еби же ты великий труп своего мужа. Тем не менее, я книгу купил и ебал труп Буковски вместе с Линдой, был одним из муравьев, которые подносили страпон к его разлагающейся заднице. Не могу сказать, что книга стоила того, чтобы ее издавать.

Таня была на концерте «ЛСП», а сам я туда поленился ехать, хотелось отдохнуть после перелета. Я начал переживать и ревновать, а что если Олег ЛСП обратил на Таню внимание? Нужен ли я был ей? Ведь для многих девчонок, я знаю, значение имеет только твоя популярность. Как можно измерить, кто хороший или плохой? Никак. А вот количество подписчиков, бабки, все эти материальные вещи — понятнее. Чтобы не думать об этом, я пошел гулять. Наконец концерт закончился, Таня очень долго ехала на такси, я злился. Мимо проходил Феликс Сандалов, я стрельнул у него сигарету и поговорил о какой-то ерунде. Пицца приехала раньше, чем Таня. К ее приезду я уже совсем расстроился и даже начал сомневаться в ее существовании. Короче, романтического вечера не получилось, зато у нее начались месячные. Я измазался в этих месячных, но в целом, мы хорошо провели время.

Потом был концерт ночных грузчиков в Москве. И там меня накрыло. Я даже написал Дашиной маме перед концертом, чтобы не писать самой Даше. Потом стоял на книгах, обнимался с девчонками, хуй у меня стоял. С одной красивой даже пососался. Потом появилась Таня, и я уже не стал ни с кем сосаться, чтобы ее не обидеть. Да что же это за пиздец, неужели придется рубить себе палец, как сделал Отец Сергий, но я не хочу исцелять людей, вернее я хочу исцелять репом, а не так, чтобы меня прикладывали к туловищу.

Перед выходом на сцену решил выпить. Каждый раз я думаю, как Марк Рентон в автобусе, — какая моя ширка будет последней?

Концерт получился отличный. Меня отпустило благодаря ему. Но еще накроет.

Вернулся в Петербург. Купил новый ноут, макбук про 2017 года, сколько же у меня денег и что с ними делать, когда у тебя нет жены, непонятно. У макбука не очень удобный тачпад. Договорился встретиться с Вовой Седых, он поможет настроить под меня. Сейчас надо заниматься визой, Надя Мира ждет меня в Марселе. Есть все шансы не успеть получить визу, тогда я просто потеряю билеты.

В понедельник международный вор задавил моего любимого кота (Мэнкса). По нему проехало переднее колесо машины. Он теперь в больнице. Возможно, больше не сможет ходить, говорит док. Понимать пока слишком рано. Рентген показывает, что позвоночнику пиздец. Отличный кот. Настоящая личность. Может, сумеют прооперировать или сделать ему комплект колесиков. Рентген еще показывает, что кто-то давно в него стрелял. Круто ему пришлось.

Или все-таки правильно она сделала, что опубликовала эту книгу? Ладно, Линда, зарабатывай. А мне эта книга многое объяснила. В очередной раз понял, что люблю Буковски.

Мне пока не хочется публиковать книги под своим именем, не хочется мне каждый день проходить через эту войну, через ад и рай, разбирать свои комплексы. Мне не нравятся бары, драки и шлюхи. И я решил бросить этот проект, все, что мне сейчас хочется, включать музыку и играть на воображаемой гитаре. поэтому
я кайфую.

Знаю, что альбом будет хороший, мне он уже очень нравится, и похуй кому что придет в голову, пора нанять себе менеджера, который будет считать бабки, есть моя мастерская — реп-группа макулатура, она много для меня значит. Знаю, что если разберусь с ней, налажу там непрерывную работу, буду кайфовать, деньги сами появятся. если вам понравится эта книга вы посоветуете ее другу. если найдете подсказки как бороться со своими комплексами или вам нравится мое музло.

Короче я ее преждевременно заканчиваю, слишком скучный проект меня ждет альбом, день рождения бабушки и деда, долгая и кропотливая работа по восстановлению брака, и хуй знает, что там будет в результате, насколько же более умное приятное занятие — музыка. Звук! что может быть целебнее и интересней звука!

Просто в семье у меня не было ни одного музыканта и каждый раз, когда я пытался научиться играть на гитаре, я думал, как? вон эти пиздюки умеют. а я нет, у меня же нет гитары, а если есть то расстроенная, поэтому семплировал, искал лоу фай, сводил максимально быстро и интуитивно.

И когда мы сидели в баре с феликсом и ебали друг другу мозги он сказал какой он хитрый и умный то
я вспомнил что использовал одну фишку в 2007-м

канье уэст в 2008-м

а феликс уже хуй знает в каком

короче лучше уж у нас в андеграунде без гипотез дурацких кто самый умный кто не самый слезли с дерева сели за столик и давай пиздеть кто умнее кто глупее

все долбоебы залезаем на деревья

а потом нас оттуда снимают наши мамки или жены чтобы мы не забыли поесть

потом опять берем себя за члены или за гитары или тупые книжки нас привлекают и хорошо если в нас есть сила

импульс

какой-то свет

или звук

творчество

 

15 мая — 6 июня

Прочитал: «Дневник токаря Белоусова (1937–1938)», «Уистен Хью Оден. Застольные беседы с Аланом Ансеном», Роберт Персиг «Дзен и искусство ухода за мотоциклом», Экзюпери «Маленький принц»; перечитал: Чарльз Буковски «Истории обыкновенного безумия».

Мои друзья Костя, Михаил Енотов, Валера Айрапетян, Миша и моя жена Даша обсудили между собой мое состояние. Через знакомых меня отправили в психиатрическую больницу им. Кащенко. Там я провел 23 дня. Ноутбука, само собой, у меня не было там, поэтому приходится писать эту главу постфактум, объединив сразу пять книг, которые я прочитал за это время.

Но начать я хочу с небольшого рассказа, чтобы легче было въехать. Этот текст я написал от руки полтора года назад, когда я лежал в подобной больнице в Кемерове. Рассказ был опубликован в интернет-издании «Дистопия».

* * *

Хороший день. Письмо нездоровой души

Привет.

Надеюсь, у тебя все хорошо. Хочется, чтобы ты узнала, как у меня дела. Я делаю заметки в блокнот, потом перенесу все в ноутбук и отправлю тебе письмом. Вряд ли ты успела забанить меня на мэйле.

Я проснулся несколько часов назад. Сегодня почти хорошее настроение. Лежал в темноте (сосед еще спал), слушал аудиокнигу «Сто лет одиночества». Потом меня позвали измерить давление. Давление последние дни низкое, 105/75, что-то такое. Мне доверили отнести тонометр на третий этаж, и это было здорово. Здесь любое событие, даже отнести тонометр на другой этаж, воспринимается как Событие с большой буквы. Вернувшись, просто ходил по этажу, считал шаги. Тут некоторые так делают, не волнуйся, я не единственный, кто ходит по коридору, иногда целый час, от точки до точки. Это нормально: либо валяйся в палате, либо читай, либо ходи туда-сюда. Но я еще пишу это письмо тебе. Наверное, я самый счастливый парень на нашем этаже, если и не во всей этой дурке. Мне ведома радость писать письма.

До завтрака еще около часа. Проснулся мой сосед, теперь в комнате включен свет, и я могу сесть за стол. У него настоящая болезнь, у соседа, в смысле, не то что у меня. Не знаю, сможет ли он когда-нибудь излечиться. В семнадцать лет уже такая беда. Ему везде мерещится моча, он на всех дверных ручках и опосредованно на любой ткани чувствует наличие мочи. Руки он замыл до того, что они выглядят и пахнут, как куски мыла. С ним ни о чем кроме его болезни не поговоришь. Я пытаюсь его расшевелить, отвлекаю. Спрашиваю о профессии, которую он думает выбрать, о том, как он учится (учителя к нему ходят на дом). Но он все равно задает свои сумасшедшие вопросы: сколько я бумаги трачу, чтобы протереть местный зассанный унитаз? Тогда я уже почти ругаюсь, отвлекайся, говорю, преодолевай. Дома, говорит он. Дома ему легче. Дома он привык к умеренной дозе мочи. Там он гораздо реже моет руки и как-то живет спокойно. Такой парень.

Завтрак:

— яйцо вкрутую;
— кусочек хлеба черного с маслом;
— кусочек хлеба белого;
— каша геркулес;
— чай с сахаром.

О том, чтобы здесь соблюдать вегу, я и не мечтаю. Просто ем, что дают. Можно было бы отказаться от всех приемов пищи, пытаться жить на одни передачки. Но тогда меня примут за совсем отмороженного психа. Сейчас главное найти себя. Потом уже возвращаться к этически верной диете. Так я оправдываюсь. И еще тем, что тщеславие, которое мне понадобится, чтобы оставаться веганом в психбольнице, напрочь сотрет все то человеческое, чему я сейчас учусь каждый день.

Ты мне сказала: сначала полюби себя. И я постигаю эту науку. Делаю тридцать глубоких вдохов, потом задерживаю дыхание. Желание начать дышать трогает орган за органом. Органы отзываются: желудок благодарит за съеденный завтрак, мочевой пузырь говорит, что он еще много воды способен вместить, но и поссать не против, заднице и спине нравится, что мы все — я и они, мои ребята, мои органы и конечности, валяемся здесь. Сердце спокойно бьется, ноги и руки хотят пройтись или поотжиматься. Голова много думает, голова мешает процессу. Я учусь слушаться тела, учусь любить себя. Я отделяю себя от мира, вот он я. Меня может еще полюбить Даша, а может уже никогда не полюбить. Я могу ее увидеть, а могу не увидеть. В любом случае, это мой путь. Спасибо, что у меня есть ноги. Все вокруг всего лишь ноли и единицы, все это информация, но это — позиция мозга. Когда он отключается, жить становится интересно, где бы ты ни находился: на своем концерте или на койке в больничке.

После завтрака мне назначена всего одна таблетка: оланзапин, 5 мг.

Сейчас сосед переодевается. Его отпускают на несколько дней к родне. Меня тоже отпустят завтра, на целые выходные. И это очень радует. Сосед одевается по-стариковски, долго думает, куда класть одни вещи, пока он надевает другие. Отворачиваюсь, не в силах его видеть. Я лежу на кровати, так лучше.

Когда совсем нечего делать, я вспоминаю свои сны. Они заменяют мне тебя. В первой дурке, накачанный хуй-пойми-чем, я видел сны наяву. Осязательные галлюцинации поверх действительности. Мое путешествие по этим больницам — начало новой жизни. Ад, в котором я ищу себя, чтобы потом найти тебя. А-а-а, ты ненавидишь, когда я говорю что-то такое, образное и занудное. Это надо оставлять для стихов, я знаю. Я и сам этой черты своей не люблю. И ты тоже видишь, как ходульно я леплю новые миры. Эта как кухня какой-нибудь индийской забегаловки, после того, как туда попадешь, тебе уже не будет казаться еда такой вкусной.

Ты сразу просекла, что я выдумал этот психоз, выдумал, чтобы вернуть тебя. Чтобы ты приехала за мной и начала помогать мне, увидела мою слабость и вытащила меня своими руками из печи. Но ты знаешь, что я сам могу справиться и сделаться мощнее. Ты меня бросила. Ты просто стрельнула из базуки по кораблю, не желая его потопить, а просто чтобы посмотреть: потонет или нет?

Обед:

— суп с рыбной консервой;
— вареная курица с капустой;
— кусочек хлеба черного;
— кусочек хлеба белого;
— компот из сухофруктов.

Я не хотел писать роман или очередной альбом о тебе. Нутро кричит об этом, но я знаю, это как изнасилование, я теперь это понимаю. Самое безобидное высказывание — письмо. Как только оно достигнет адресата, будет уже неважно. А если не достигнет, тоже неважно. Слова помогают мне уничтожить бесполезное время. Здесь не важно ничего кроме убийства времени. Чем хуже текст, тем лучше.

Я изучал твою красоту, наводя на тебя камеру. Здорово, что ты осталась в моих песнях и клипах. Ты не останешься просто воспоминанием, есть пространственно-временное доказательство наших отношений. Я не сумасшедший. Ты — есть. Ты на фоне города, ты на фоне моря, ты на фоне вида, открывающегося в Одессе с колеса обозрения, ты на пляжах Пхукета. Каждая локация как новый секс, новая любовь, новый бог. Я понял, что ты моя жена — с первого взгляда. Слова тут не канали, нужен был танец. Я не знал, что получу: один разговор, один поцелуй или один год вместе. Придешь ли ты на мои похороны. Будут ли у нас дети. Ничего не важно. Ты захотела быть со мной, ты расхотела. Но я обрел голос, и все остальные дела — разрешимы.

Впервые за годы я пытаюсь рисовать. В детском саду я был лучшим, но так и остался на том же уровне. Я пытаюсь рисовать что-то попроще. Тюбик назального спрея, бутылку воды. Рисунки не очень. Объекты — удивительно реальны. Понятия не имею, смогу ли я когда-нибудь нарисовать тебя. Наверное, весь этот текст — попытка нарисовать тебя. Воссоздать психологически твою красоту.

Меня кричат: Алехин! Ко мне посетитель. Мой папа. Обнимаю его. Он принес воды, мандаринов, печенье. Мы сидим на кухне. Я ем мандарины. Он рассказывает что-то. Я рассказываю что-то. Мне не очень дается речь, сказываются препараты. Но наше чувство привязанности и любви друг к другу обострено. Он был примерно в моем возрасте, когда случился самый сложный период его жизни. Бывшая жена (моя мама) лежала в коме после пулевого ранения в живот, нынешняя жена (моя мачеха) лежала на операции после аварии. И он между двумя городами, двумя семьями. Между чужими и своими детьми. Мне хочется вернуться в прошлое, обнять его и сказать: ты справишься. Мне будет 31, а тебе 57, и нам не нужны будут слова, мы с тобой будем лучшими отцом и сыном, ты придешь ко мне в психбольницу и поймешь, что мы понимаем друг друга настолько, что слова больше не нужны. Я буду есть мандарины и бормотать что-то, и мы будем вспоминать, как в детстве ты носил меня на шее по лесу и читал стихи про великана с голубыми глазами. Папе не нужно чувство вины, он простит себя, я знаю, он сможет. Мама умерла не по нашей вине. Так сложилось.

Кажется, у меня появляется чувство семьи, лучше когда-нибудь, чем никогда. Это ты научила меня. Закрывшись, научила.

Папа ушел. Я пытаюсь валяться, получать удовольствие от безделья. Ломает. Мне нужны соцсети, сериалы, видеообзоры новых камер Panasonic. Что угодно, любая наркота. Всего не хватает. Я смотрю на дерево за окном. Вот же оно. «Кайфуй там, где бесконечность», спасибо Мамонову. Я часто вспоминаю его здесь. Отпускает. Все будет здорово, я выйду отсюда и продолжу свой странный путь, с тобой или без. Суета проходит, отпускает меня. Времени нет, мне не нужно все время его уничтожать, обменивать на какие-то мелкие события. Тридцать глубоких вдохов. Чего хочет тело? Лежать или в туалет? Пройтись по коридору или спать? Вот и все. Вот и все наши дела.

Ужин:

— картофельное пюре с печенью;
— кусочек хлеба черного;
— кусочек хлеба белого;
— чай с сахаром.

Между ужином и последним приемом таблеток два часа. Потрачу их, потрачу день. Вечерний прием таблеток самый важный. Сразу три штуки: тот же оланзапин, 5 мг, антидепрессант агомелатин, 5 мг, и снотворное аминазин, 25 мг. Потом можно будет готовиться ко сну. А пока я буду гулять, ходить на кухню, пытаться смотреть телевизор, лежать в палате, слушать Маркеса, думать о тебе.

«Пляж» был моим тебе свадебным подарком. Маленький и уютный дом, к которому нам было нелегко пробраться через повседневный быт. Тот самый сон наяву, в который тебе надоело смотреть. Но я знаю, ты любишь его, он останется в твоем сердце. Сначала я думал, что больше не смогу читать эти тексты. Сейчас мне не терпится поехать в тур. Мы существуем по отдельности. Но ты любишь меня, ты любишь себя, способную вдохновить меня на что угодно. Скоро отбой. Я почти не думаю о тебе, забываю о тебе. Пока не усну. Спасибо. Этот день безболезненно уничтожен. Усыплен. Хороший день – мертвый день.

03.12.2016

* * *

«Дневник токаря Белоусова (1937–1938)»

Эту книгу издали мои друзья Common Place в серии «Прожито». Единственная была в рюкзаке, когда я попал в больницу. Очень повезло с врачом, меня поначалу лишь кольнули феназепамом и быстро объяснили мое состояние. Я перереботал. Одновременно писал альбом, две книги, сценарий, пытался вернуть жену, и вот опять пришли ко мне видения рая и ада, а потом я поговорил с дедом по телефону и решил, что он умрет на следующий день. Короче я неправильно понял подтекст, и друзья решили, что мне надо подлечить мозги. Они отчасти правы.

Я оказался в наблюдательной палате. Рядом был парень, считающий себя Сатаной, читал мои мысли и проговаривал их вслух. Меня пичкали нейролептиками, усидеть на месте я не мог, спал мало, часов по 5 в сутки, особенно первое время. Выходил с книгой в коридор, чтобы не думать о фестивале «Боль», который я, возможно, проебу, не думать о том, на что тогда буду жить все это лето. И просто читал книгу.

Например, такую запись сделал токарь Белоусов
23 декабря 1937 года:

Работать не пришлось, с утра политрук оставил на политзанятие, он сказал, что я увиливаю от политучебы, это меня обидело, и я с ним даже поругался. Прибыло сидеть. Тогда Бабкин поехал домой, а я на «Большевик» на почту, чтоб получить гонорар. У «Большевика» мне не пришлось никого встретить, и я, получив деньги, поспешил домой и, доехав до Московского вокзала, у меня сильно промерзли ноги, и я от Московского пожелал идти пешком. От журнала «Рабоче-крестьянский корреспондент» получил письмо, просят писать в журнал о стеновке и ее военкорах. Вечером смотрели в штабе новый заграничный фильм «Катерина», он бессодержателен, только артистка Галь играет прекрасно. Написал письмо тете, Антоше и Ване. Назначили ночью сгружать дрова, поэтому наш взвод на прогулку не ходил. Вот так минуло время.

* * *

Наконец приехала Даша. Она сказала, жаль, что нам приходится говорить в таких условиях. Но она меня любит и хочет быть со мной. Я сказал, что хватит уже друг друга мучить. Надо сходиться и делать ребенка. Мы три года горим в этой страсти, никуда не деться, ребенок хочет, чтобы мы его родили. Я выйду отсюда, буду меньше работать и больше заботиться о ней. Может быть, получится малыш, в любом случае для нас он будет великим.

Всех психов выгоняют из комнаты отдыха, когда к тебе приходят гости. Мы были втроем: я, Даша и Саша Дронова, продюсер последних альбомов ночных грузчиков и макулатуры. Саша сказала, что может постоять на стреме, чтобы никто случайно не зашел. На удачу был тихий час, психи не ходили по коридорам. Даша была передо мной, у нас что-то было, и каждый раз это непостижимо. Чувственная ебля.

* * *

Костя привез мне книгу «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». Читал я ее очень долго, параллельно успев прочитать еще две книги. Вся первая половина хоть и написана очень занудно, но случилось полное попадание. Такое же было со мной в пятнадцать лет, когда я взял в руки «Чапаева и Пустоту». Я перечитывал книгу раз за разом, пока не понял, почему это подделка. Но здесь иначе, книга настоящая. Поездки по Америке, описание мотоциклов, отношения автора книги и сына — все настоящее.

Я продирался через этот скучный текст. Сатана кричал мне, что я идиот, потому что не хочу с ним дружить, ссал в штаны и угадывал цифры моего номера телефона. Другой парень, гей и радиоведущий, орал, чтобы ему дали феназепама.

— Эти голоса меня заебали! Я не могу больше!

Потом его связали. Я ходил по палате и по коридору. Даже корректоры не помогали. Нейролептики делали свое дело, ноги гудели, хотелось ходить и ходить.

По сути, вот уже 16 лет для меня макулатура — такой же храм и институт, который всю книгу пытается создать герой «Дзена» Федр. Эта книга обо мне, я обязательно буду ее иметь при себе, открывать и перечитывать.

Настоящий университет, сказал Федр, не имеет определенного местоположения. Не владеет собственностью, не выплачивает жалований, не принимает материальных взносов. Настоящий университет — состояние ума. Великое наследие рациональной мысли, донесенное к нам сквозь века, не существует где-то. Это состояние ума возобновляется в веках сообществом людей, которые по традиции несут профессорские звания, но даже эти звания — не Университет. Настоящий Университет — непрерывный поток самого разума, никак не меньше.

Когда Роберт Персиг дошел до момента, где он разъебывает геометрию, читать особенно скучно. Помню, еще в седьмом классе, мне выдали учебник «Гео­метрия 7–9». И под словом «геометрия» какой-то школьник подписал ручкой «не более». До сих пор это кажется самой меткой шуткой в моей жизни. Принципиально ни одного домашнего задания в жизни по геометрии не выполнил.

Даша и Костя привезли мне блокнот, я начал сочинять реп для нового альбома. В общем, осваивался в наблюдательной палате. Научился мыть перед сном ноги горячей водой над раковиной, так было легче засыпать. Но просыпался я все равно за пару часов до подъема. Отжимался в комнате. Уже почти белые ночи, можно было редактировать тексты. Один раз Сатана при мне изорвал книгу, я боялся, что он доберется и до моих записей. Всегда держал их рядом.

* * *

Хан Замай приехал в гости и подарил мне книгу застольных бесед с поэтом Уистеном Хью Оденом. Стихов его я не читал, но книга супер. Спасибо тебе Замай, ты лучший человек в репе. Почти такой же великий, как Ваня Смех.

Я меж тем продолжал ходить по коридору и там познакомился с реинкарнацией Достоевского. В этой жизни его тоже зовут Федор, внешне он такой же. Молчалив, вместо книг пишет драм-н-басс и катается на скейте. Много курил травы, страдает биполярным расстройством, от этого и лечится.

В отделении лежали целых два Агеевых. Один М. Агеев, судя по всему — настоящий. В этот раз Буркевиц, похоже, отказал дать герою «Романа с кокаином» денег и посоветовал ему полежать в Кащенко. М. Агеев ведет себя тихо. Ловит воображаемых мышей в коридоре, потом прячет их по углам. Очень любит курить, стреляет сигареты. Иногда дрочит вялый член в туалете. У него бессонница, он много трогает себя за лицо.

Познакомился с интеллигентом Виктором. В это время Костя уже принес мне плеер, на котором были наброски новой макулатуры и последний наш альбом. Я каждый день переслушивал его, потом переходил к наброскам чтобы новый материал сделать на шаг круче старого. Виктору я решился дать послушать песню, было интересно, как отреагирует на «30 лет как мертв». Ему понравилось, он сказал:

— Это похоже на группу макулатура, знаешь такую?

Узнав, что я не читал «Маленького принца», Виктор вручил мне книгу. Это, конечно, супер. Прочитал, не отрываясь, несмотря на неусидку.

* * *

Меж тем дело шло к выписке. Я начал ходить на разные кружки и в цех. В цеху мне особенно нравилось. Мы полтора часа рвали синтепон на пух для подушек. Когда руки уставали, я брал блокнотик и записывал туда стих.

Еще была психотерапевтическая группа. Там меня сочли умным.

Раз сходил на танцы. Впервые в жизни попробовал раскрепоститься и потанцевать. Мне предложили сольно поработать, я, конечно, отказался.

Время в дурке идет очень тяжело. Жил от приезда до приезда Даши. Она нашла работу в Петербурге. Переехала жить по соседству с Костей. Сейчас я уже вышел оттуда, дочитываю «Истории обыкновенного безумия». Все хорошо, я пишу альбом и эту книгу. Привет, Артем, дорогой редактор. Надеюсь, ты управишься с этим потоком. Привет, Кирилл, спасибо, что первый это читаешь. Я тебя люблю.

Однако врач мне сказал, что мне опасно резко завязывать с бухлом. Надо понемногу выпивать вечерами, разгружать мозг. А вот курить траву мне запретили строго.

Перед выпиской я перечитал рассказ Буковски «Грандиозная дзен-буддистская свадьба». Разве может быть что-то лучше для больницы?

И тут я обратил внимание на то, как выглядят при свечах уши Дзен-учителя. Свет струился сквозь них, как будто они были сделаны из тончайшей туалетной бумаги.

Человека с такими тонкими ушами, как у Дзен-учителя, я еще никогда не видел. Так вот что сделало его святым! Я должен был заполучить эти уши! Чтобы носить их в бумажнике, приделать коту. Или чтобы держать под подушкой.

 

7—10 июня

Перечитал: Марат Басыров «Чемпионат»

Я в поезде, перечитываю книгу, как легкий и глуповатый фильм смотрю. Скоро приезжаем в Москву выступать на «Боли».

В последние дни я рано вставал, брал Костин велосипед, выезжал к пустой уже тюрьме Кресты, потом на набережную и катался, чтобы колени мои тренировались и заживали. У меня, кстати, разорван мениск на правом. Вернее, не кстати. Мелкий подонок Сергей Лубган, мой одноклассник, пнул меня в далеком 1995 году, исподтишка, когда нас уже разняла классная учительница. С тех пор правая нога у меня не так хорошо гнется, как левая.

Возвращался после велопрогулки, свежий и довольный, завтракал, писал реп. Принимал свои нейролептики, ходил из угла в угол — побочка, потом много гулял. Занес вот «Чемпионат» в книжный магазин «Все свободны». Вечером Даша возвращалась с работы, она устроилась официанткой в вегетарианское кафе «Троицкий мост», а там самое вкусное соевое мясо в городе. Даша теперь приносит мне поесть.

А вчера мы записывали вокал. Три песни уже готовы начисто и еще два черновика. Костя наконец воодушевился новым альбомом, понял. После записи я показал ребятам одно место, где очень вкусно кормят сыроедскими супами, веганскими воками и буррито — на пересечении Некрасова и Восстания.

Мы разговорились немного с дядей, который эту точку держит. Это просто лавка на улице, готовит он сам. Окрошку заправляет молочком кешью, вместо яиц, само собой, авокадо. Такой вкусноты я в жизни не ел, сразу становишься сильным и здоровым. Короче, я сказал, что мой друг Костик хотел бы поработать поваром в таком месте. А дядя как раз скоро открывает рестик. Мы болтали про спорт и вегу, я сказал, что спорт пока не хочу, попускаюсь алкоголем, но Костя спортсмен. Дядя записал его номер.

Я бегу по ярко освещенному изумрудному полю и не слышу рева трибун. Маракана, Сан-Сиро, Сантьяго Бернабеу, Ноу Камп. Трудно дышать. Воздух раскален сумасшедшим движением, яростными криками десятков тысяч людей, мегаваттами электрического света, неимоверным желанием, переходящим
в страсть. Я бегу под огромным прямоугольником неба, и оно тяжело дышит мне в затылок. Я должен успеть догнать уходящий мяч прежде, чем он пересечет лицевую линию, и человек в черном вскинет над головой желтый флажок. Он уже готов это сделать: его рука, сжимающая древко, дрожит от нетерпения, глаза широко распахнуты, потное раскрасневшееся лицо выражает крайнюю степень отчаяния, как будто это не я, а он догоняет мяч. Все это я замечаю боковым зрением, успевая удивиться мелким деталям, не ускользающим от моего внимания, и в следующее мгновение, сбитый ударом сзади по ногам, лечу вниз, в черную дырявую бездну, под внезапно включившийся оглушительный рев.

Несмотря на то, что это попытка простой книги-бестселлера про футбол, это все-таки важный документ. Книга, из которой потом вырастет один из лучших русских прозаиков десятых годов. Сама книга в жизни Марата много значила. Ему уже было за 30, мы еще с ним не были знакомы. И вот он пишет книгу, которую действительно можно продать, первый потенциальный хит. Ее можно продавать на каждом стадионе во время матчей. Это история про талантливого футболиста, который получает большой шанс, попадает в большую игру.

Издатели начали перезванивать. Они предлагали Марату поменять концовку или еще как-то опошлить текст. На это он не пошел. Тяжело, первая книга, ты думаешь, что менять ее нельзя. А редакторы, как правило, глупы. В общем, Марат поехал к родителям в Уфу, уговорил отца и мать разменять трехкомнатную квартиру на двухкомнатную и издал книгу сам, тиражом, господи боже мой, пять тысяч экземпляров. Конечно, оформлена она плохо. И вот теперь он писатель с первой книгой, и что дальше?

Эту историю он мне при жизни не рассказал. Только отнекивался, говорил, да хрен с ней, с этой книгой.

Он продал немного книг в магазин «Зенита». Несколько сдал в книжные. Очень много раздаривал, даже когда работал установщиком дверей, случалось, вручал книгу клиентам. Думаю, меньше года хватило Марату, чтобы понять, что его афера провалилась. Как же тяжело ему было держать это в сердце — семейную историю своего литературного дебюта, принять, что родители его любят и простили. Сердце Марата было изношено к пятидесяти годам. Я еще буду писать о нем, но не сейчас.

До сих пор часть тиража у семьи Марата. И у меня теперь осело 200 штук. Время 8:50, еще три часа в пути до Москвы. Пока дочитаю книгу. Пока похожу по вагону, хорошо хоть, Казарьян расщедрился на купе.

 

10—11 июня

Не дочитал: Массимо Пильюччи «Как быть стоиком. Античная философия и современная жизнь»

Прочитал про Пильюччи в паблике Вани Аксенова «Вершки и корешки», подумал, что пиздатая. Но это плохой научпоп, даже фрагмент не хочется приводить. Отдал книгу подруге Свете. Меж тем отыграл 2 концерта и вот уже двенадцатое число. Я сейчас на кухне у Игоря Поплаухина, это режиссер, с которым через год у нас дебют.

Игорь меж тем с короткометражкой, которая называется так же, как эта книга — «Календарь», скатался в Канны и на «Кинотавр». Продюсеры выстроились в очередь на наш фильм. Надо найти подходящий хуй и сесть на него. Вчера после фестиваля «Боль» приехали к Игорю с Дашей. Он как черный маг красиво сжег нашу бумажку — свидетельство о расторжении брака. Теперь Даша моя жена навсегда

Вчера созвонился с папой. Договорились, что на ДР я прилечу в Кемерово, и у нас будет настоящий сплав по реке. Вот это будет здорово!

 

12—18 июня

Не дочитал: Дж. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи», Томас Манн «Доктор Фаустус», Жорж Батай «Ненависть к поэзии»

Купил себе укулеле. Планировал потратить на него две тысячи, но потратил три восемьсот. Начал просто бренчать по струнам. У меня план такой был — за год научиться играть на басу. Но решил я для начала купить себе укулеле.

Пытался перечитать «Над пропастью во ржи». Как же много дал мне Сэлинджер, странное дело. Можно сказать, его стилем написаны несколько моих повестей, но конечно там нет подтекста из военного опыта, поэтому моя писанина такая поверхностная. Если бы я несколько лет провоевал на морозе, потом остался служить в контрразведке, раскалывать фашистов, если бы вынашивал текст на второй мировой и допилил его на гражданке, это был бы тоже хит. Но все не так, спасибо, господи, уберег.

Я слишком хорошо помню книгу, хоть и читал последний раз девять лет назад. Надо будет почитать в оригинале.

Каждый день занимаюсь укулеле хотя бы по часу, но пока только пару аккордов выучил. Тренируюсь правильно бренчать, извлекать из струн музыку, которую слышу внутри. А вы как бы делали?

Томаса Манна мне дала девушка, с которой я позанимался вокалом. Сказала, что так быстро петь меня не научить. Слух у меня нормальный, но я так долго стеснялся пения, что теперь раскрыться за неделю, чтобы исполнить один припев, — невозможно. В благодарность за бесплатный урок вокала я хотел прочесть подаренную книгу, но ей богу, не могу читать Манна. Еще в школе пытался, потом на филфаке. Не получается никак.

Сегодня восемнадцатое. Мечтал в этот день — день, когда я допишу последний реп-текст для альбома, — взять книгу Уэльбека, приехать на Крестовский остров без телефона и там ее прочитать. Но погода плохая, а мой заказ в «Буквоеде» до сих пор не прибыл на точку рядом с домом.

Почитываю Жоржа Батая. Унылая порнушка, что я могу сказать. Не очень меня эти фантазии трогают, хотя член встает.

Скоро придет Сережа заниматься со мной на басу. Да, у меня лежит бас Феликса Бондарева. Я решил, что одновременно могу брать и на нем уроки. Но и укулеле не забрасываю, когда Феликс заберет бас, надо же будет что-то делать.

Такие дни. Костя все еще в Москве. Нихуя не присылает, никакого репа. Я боюсь, что он продинамит. Хотя обычно он всегда проебывает пару дедлайнов, а потом Выдает Шедевры. В последний момент. У Даши все хорошо. Денег мало что-то совсем. Жду зарплату с фестиваля «Боль», а она не приходит, обещают, в течение двух дней.

 

19—20 июня

Перечитал: Мишель Уэльбек «Расширение пространства борьбы»

У меня выходные — от дел, от репа. Вчера, 19-го июня, забрал заказ из «Буквоеда», вот эти три книги: «Расширение пространства борьбы», «Фактотум» и книгу для Даши «Радостная мудрость» какого-то непальского просветленного.

В первый читал очень мало, больше радовался, что наконец у меня есть Уэльбек на бумаге. Хоть и дерьмовое издание «Азбуки», но все же, если забыть про обложку и открыть книгу, сразу кайф и боль. Дорогой Уэльбек, спасибо тебе (вам), это вообще один из моих любимых текстов. Я не учу французский только потому, что боюсь совсем спятить, надо уметь фильтровать чужую речь. Но эту книгу я обязательно перепечатаю в оригинале, чтобы сильнее ее чувствовать.

Вчитался только ближе к вечеру. До этого сходил к Сереже, моему приятелю, он живет через реку, дает мне уроки на басу. Ну какие это уроки, мы просто в кайф насилуем инструменты. Еще у него дома есть сделанный его отцом, физиком-ядерщиком, контрабас. Это лучший выходной. Днем музыка, вечером Уэльбек.

Только до этого зашел еще к Максиму Тесли распечатать новый роман Антона Секисова. Мы пронумеровали эту махину — 121 страница 10 шрифтом. Секси просит помочь редакторски, может быть, там лишняя линия или что-то в этом роде. Поэтому было бы неплохо опередить других внимательных читателей, чтобы в очередной раз завоевать любовь Секси. С первой книгой мы отлично вместе поработали, а вторую я пустил на самотек, и теперь жалею, что не вычитывал ее сам.

Но сперва Уэльбек, выходные с ним. Впитаю его поэтическую силу и буду читать Секси.

И вот вы уже далеко от берега; о, как вы далеко от берега! Долгое время вы верили, будто существует другой берег; теперь уже не верите. Но все же продолжаете плыть, и каждое движение приближает вас к гибели. Вы задыхаетесь, у вас болят легкие. Вода кажется все более холодной, а главное, все более соленой. Вы уже не столь молоды. Скоро вы умрете. Но это не страшно. Я с вами. И я вас не брошу. Читайте дальше.

И вспомните еще раз, как вы вступили в пространство борьбы.

А следующий абзац я выучил наизусть десять лет назад, до сих пор помню почти дословно:

Последующие страницы представляют собой роман; то есть некую цепь событий, героем которых являюсь я сам. Но я не ставил себе цель рассказать собственную биографию; просто у меня нет другого выхода. Если я не буду писать о том, что видел, мои страдания не утихнут, а может быть и станут немного сильнее. Да, лишь немного, я настаиваю на этом. Писание не приносит большого облегчения. Оно придает очертания, оно выделяет смысл. Оно сообщает всему некое подобие связанности. Вы все еще бредете в кровавом тумане, но уже различаете какие-то ориентиры. Хаос отодвигается от вас на несколько метров. Не слишком-то большой успех, по правде говоря.

Сегодня приехал Костя из Москвы. Немного поговорили про альбом, и я ушел гулять с книгой. Сейчас съем веганский Том Ям и дочитаю до конца. Еще надо зайти на студию, забрать свое укулеле. Забыл там, когда записывал вокал. Хорошие дни. Скоро вся моя работа на новом альбоме макулатуры будет закончена. Смогу писать сценарий или роман, плотно погрузиться в персональное творчество. От коллективного подустал.

* * *

Десять лет назад мы с Михаилом Енотовым ходили на встречу с Уэльбеком. Думали, что будет показ его фильма «Возможность острова», но в итоге попали лишь на обсуждение фильма, показанного за день до этой встречи. Нам дали неверную информацию, но что было поделать. Не фильм (который я так и не посмотрел), так хоть сам Уэльбек. Вот он сидит, великий поэт и романист, курит электрическую сигарету, растерянный, по-своему красивый, трагический, как самая умная подопытная крыса.

Я перед этим прочитал интервью, которое пьяные Уэльбек и Бегбедер давали русской журналистке.

В нем журналистка спрашивает:

— Кто лучший писатель Франции?

Бегбедер говорит:

— Мишель, конечно, кто же еще?

Уэльбек скромно соглашается

— Да, похоже, что я.

На этой встрече я задал какой-то неловкий вопрос, не помню уже, что именно, но получил хороший вразумительный ответ. Уэльбек выпадал из сна. Самое трогательное, что он рассказал — как отказался от карьеры ученого, от судьбы своего персонажа Мишеля Дзержински.

Обсуждение закончилось, и я подошел к переводчице. Попросил через нее Уэльбека подписать мне экземпляр «Элементарных частиц» так: «Лучшему писателю России от лучшего писателя Франции». Переводчица передала мое пожелание Уэльбеку, на что тот очень смутился и сказал:

— Могу оставить только первую часть.

Он подписал книгу «Лучшему писателю России».

Мне было неловко, я хотел по-английски ему объяснить, что в интервью он говорил о себе так, что это не мой вольный выебон, но постеснялся болтать об этом при переводчице. У меня вообще мало практики, я не мог так сходу начать говорить с своим русским акцентом. Поэтому я сказал свое good и вышел из жидкой очереди поклонников великого таланта.

Книга была теперь была слишком ценной и жгла руки. Я в тот же вечер подарил ее своей знакомой, а вместе с книгой отдал титул. Галя, надеюсь, ты хорошо пишешь с тех пор. Ты лучший писатель России по версии Уэльбека от октября 2008 года.

* * *

Только что дочитал книгу. Немного волнуюсь — завтра в 11 утра у меня встреча по поводу клипа, который я должен поставить и снять как видеооператор. Это для группы, которая подписана на Мишином лейбле. Группа называется «Почти счастье». Я кажусь себе шарлатаном, когда меня зовут что-то снимать за деньги. Занижаю цену, ухожу от ответственности. Сначала соглашаюсь, потом сливаюсь. Гордыня что ли? Почему просто не заработать денег, это ведь тоже самое, что двери установить или стену покрасить. Но нет. Как будто творческая работа не может быть оплачена нормально. Есть какой-то комплекс у меня, какая-то хуйня, мешающая мне. Но если я собираюсь размножиться, надо продавливать.

Ладно. Я могу назначить себе цену за трудодень. У меня есть хорошая камера и несколько объективов. Надо сесть с ребятами из группы, поговорить, понять, что я могу сделать. Саша Дронова идет со мной, она будет моей помощницей на проекте. Есть бюджет — сто тысяч рублей. Надо понять, сколько денег мы возьмем за работу, а сколько потратим.

С другой стороны, я мог бы этого и не делать. Деньги будут и так. Но хочется дать себе пощечину. Просто поработать не на своем проекте.

Прочитанная и уже немного изношенная книга в мягкой обложке лежит слева от ноутбука. Какая-то дурацкая фотография на обложке, лица молодых мужчины и женщины, их голые плечи и ключицы. Он смотрит одним глазом (второй спрятан за лицом женщины), она прикрыла глаза. Интересно, попал ли Уэльбек сам (как позже я — в первый раз) в психушку в возрасте тридцати одного года или только отправил туда героя книги? Такое ощущение, что он там побывал сам. Но не хочется проверять, какая, в сущности, разница.

* * *

Читать дальше

Читайте также:
Ни океанов, ни морей
Ни океанов, ни морей
Состояние твёрдой реальности
Состояние твёрдой реальности
Влюбленные в информацию погибнут первыми
Влюбленные в информацию погибнут первыми