* * *
26 марта — 4 апреля
Прочитал: Чарльз Буковски «Письма о письме»
Последние дни марта я запомнил не в хронологии, состояние было как в ноябре 2016 перед отлетом в психушку. Такое на меня впечатление произвел, видимо, пожар в Кемерове. Первые два дня получалось блокировать новости, не думать об этом, а потом упаковка сломалось — и полетело. Я впервые в жизни отреагировал на событие — написал колонку в паблике макулатуры. Нет, было не так. Сперва я позвонил папе и спросил, что мне делать? Я думал, что обязан лететь в Кемерово и срочно включаться в общественную жизнь моего раненого города.
Папа сказал, чтобы я лучше занимался своими делами и берег психику. Я ему сказал, как я вижу ситуацию — у России случился очередной инфаркт. Мы лежим на члене Китая, США нам хер в глотку запихивает через Океан, ноги судорожно конвульсируют в Украине, а в Сибири — в сердце страны — инфаркт. И все, говорю я, после выборов, сразу же после выборов.
Папа просил успокоиться, сказал, если я хочу отреагировать, лучше написать небольшой текст, но постараться взвешивать слова. Раз ты писатель — пиши, сказал он. Сам он скинул мне две колонки на тему трагедии: от его бывшего начальники Дмитрия Шигиахметова и от Дмитрия Быкова. Я хотел прочитать, чтобы понять форму, но не смог открыть файлы — слишком судорожно прыгали мысли — понял, что мне проще сразу написать самому.
Вот что получилось:
«Дорогие друзья. Вы все знаете, какой пиздец произошел в Кемерове, нашем родном городе. По меркам страны очень серьезная трагедия, а в региональном масштабе лет сто уже не было ничего подобного.
Наконец получилось поговорить с друзьями, родственниками, посоветоваться с моим папой (он журналист в Кемерове) и сестрой, чтобы получить от них ТЗ — как я могу помочь? — к сожалению, когда происходят такие большие и жуткие события, когда ад настолько близко приближается к нашим лицам, много часов занимает оцепенение и шок, и ты даже не можешь разобраться в противоречивой информации.
Конечно, сейчас весь мир смотрит на нас, шторки отодвигаются, и всем видны наши внутренности — ужасен, по-настоящему жуток и комичен внутренний наш мир. Ничего со времен Гоголя не изменилось. А все потому, что у вас выборов нет, кричит мир. Мы, измученные собственной бедой, лишь можем оскалиться: а у вас есть выборы, и все равно, у вас там на троне какой-то бесформенный мешок картошки! Этот спор будет продолжаться вечно, и сейчас о нем стоит забыть. А надо вспомнить о том, что нужно уметь правильно ебать тупое начальство и уметь отвечать за свои поступки.
Опошлил свое школьное сочинение ради оценки — ничтожество.
Дал взятку — предал Родину.
Купил диплом — соломенное пугало.
Выбрал комфорт вместо правды — теперь любуйся
последствиями.
Нужно успокоиться, говорит мне папа. Не бери на себе больше, чем можешь унести. Сперва потянись за кислородной маской — вдохни. Помни о своей психике. Теперь оглянись. Кому из твоих близких нужна помощь? Обзвони всех, скажи хорошие слова кому можешь и помогай чем можешь, попутно делай выводы.
Меня самого сейчас ждет очень много похорон, говорит он, и я не знаю, на какие из них хватит сил сходить.»
* * *
Я выключил телефон и пошел гулять. Думал предложить флешмоб кому-нибудь. Повиноватиться как детишки в своих косяках. Я, например, купил Даше диплом, чтобы порадовать ее бабушку. Первое, что пришло в голову. Еще я не пошел на круглый стол журнала «Афиша» в 2012 году, побрезговал и постеснялся говорить о политике, потому что там были Нойз МС и Вася Обломов. Гордый, я решил, что нельзя с такими людьми садиться за один стол, по их творчеству судил. И вот теперь Александр Горбачев не понимает моего творчества, непонятно, что пишет на «Медузе». Я тоже выпиливаюсь, не хожу на выборы, стесняюсь собственного невежества и не делаю мир лучше. Пошел я на хуй тогда.
* * *
Мне Леха Никонов дал книгу с письмами Буковски. Вернее, не так — Лехе дал эту книгу Фео, вокалист группы «Психея», Леха прочитал ее и дал почитать Секси. Но Секси пока читает «Идиота» — вроде бы впервые, — и позволил взять мне книгу, чтобы немного успокоиться. В эти странные и страшные дни Буковски был со мной, и это спасало.
Так. Я же еще начал снимать документальный фильм про Валеру Айрапетяна. Когда же это было? Мы с ним и его сыном Захаром ходили снимать, как тому через голову пропускают волшебное электричество. Какие же красивые кадры я снял!
Было это или не было?
А потом еще снимали занятия Захара с двумя красивыми девушками —психологом и логопедом. Событий было много, они летели с разных сторон.
Я опять чувствовал эти вибрации, которые толкают к краю. Ночами почти не мог спать. Еще надо было срочно готовить книгу о ночных грузчиках. Еще фейковая новость о смерти Бабангиды потрясла интернет. Я приближался к маниакальной стадии. Как-то ночью меня потянуло в окно. Я включил верхний свет и торшер и стал читать Буковски. Уже в двадцать семь лет Буковски знал, что напишет «Фактотум», почти за тридцать лет до выхода романа.
Вот его письмо от 1947 года:
«Не думаю, что мог бы сделать роман — у меня нет позыва, хоть я и думал об этом и когда-нибудь, наверное, попробую. Называться будет «Благословенный мастак», и он будет о рабочем из простонародья, про фабрики и города, про мужество, уродство и пьянство. Только не думаю, что, если стану писать его сейчас, выйдет что-нибудь хорошее. Мне придется надлежащим образом разогреться».
А ведь такой роман с поправкой на время хотели написать и я, и Марат Басыров. Поскольку Марат умер, его должен написать я. И я уже накидывал план, составлял список работ. Думал, получится что-то вроде «Фактотума» и «Собачьей жизни в Париже и Лондоне» Оруэлла, но будет там и что-то мое. Ведь у меня шире опыт, музыкальный и издательский, и уже четыре года я пытаюсь честно работать на себя, оставаясь панком.
Короче, я сел за рассказ про ночных грузчиков. Сначала хотел написать коротенький текст — про то, как мы делали каждый из альбомов. Но история все разворачивалась, и вот я настрочил за ночь две тысячи слов и даже не приблизился к созданию первого альбома. Оказывается, воспоминания жили во мне, многие вещи я помнил очень подробно. И я понял, что надо писать этот роман сейчас, что в нем будет не только мое творчество, но и молодость вообще. Я засуну в него 11 лет своей жизни, а выльется он из меня легко, за ближайшие два или три месяца. Безумие устремилось в концентрацию — мой настоящий первый (или второй?) роман.
Наступило утро, а мозг все не останавливался. Меня шатало по комнате, голова шла кругом. Надо было заземлиться, чтобы не спятить. Сегодня встреча с великим математиком Ромой Михайловым, а завтра нужно ехать в Москву на фестиваль с репом. А еще я пообещал маленькую лекцию про веганство прочитать в баре, который находится в одном здании с местом, где мы выступаем.
Короче, у меня все сошлось. Чтобы разрушить в себе этого ебучего моралиста, я пошел в KFC и съел какую-то дерьмовину с ветчиной и сыром. Перед лекцией я должен был зашквариться, поскольку насильно не переубедить есть человека это наркотическое говно (мясо), надо самому им закинуться. Вернулся с небес на землю. Сразу лишился возможности соображать и читать мысли людей по их лицам. Отупляющий эффект потрясный.
Вернулся домой и продолжил чтение. Потом мы с Валерой и Ромой Михайловым встретились. Сначала поели вместе, потом я гулял с Ромой. Он оказался приятным человеком, скромным, расспрашивал меня про издательство, про жизнь писателя и репера. Он и сам пишет романы. Предложил мне сходить в церковь, решил меня немного уберечь, перепрограммировать. Конечно, у меня в мыслях было две вещи — Я ГЛАВНЫЙ ПИСАТЕЛЬ В КЕМЕРОВЕ, Я ДОЛЖЕН СПАСТИ МОЙ ГОРОД — и — ЕСЛИ БАБАНГИДА ПРАВДА УМЕР, ТО Я ТЕПЕРЬ ЛУЧШЕ ВСЕХ В РЕПЕ ДЕЛАЮ СТОРИТЕЛИНГ, И ЧТО ЖЕ МНЕ ДЕЛАТЬ, ПЕРЕВОРАЧИВАТЬ РЕП-ИГРУ ИЛИ ЖЕ СБЕЖАТЬ В ДРУГУЮ СТРАНУ?
Мы дошли до Спаса на Крови, но там надо было платить за вход.
— Нет, эта церковь не годится, — сказал Рома Михайлов.
Он предложил дойти пешком до Василеостровской, там он жил и знал места. Но я испугался, что потом придется одному спускаться в метро, и я могу заблудиться. Уходить далеко от дома не хотел.
— Нельзя же поставить себе цель сходить в церковь, но не сходить в нее? — спросил или вопросил Рома Михайлов. — Я знаю еще одну на Моховой.
— Отлично, там как раз бар «Буковски», — сказал я. — Зайду туда после церкви, а потом домой. Два святых места.
В церкви мне стало хорошо. Начало отпускать. Мы попрощались с Ромой Михайловым. А бар был закрыт.
Потом была поездка в Москву, концерт, моя полулекция-полустендап на 20 минут про веганство. Затем втроем с моими реп-братьями сходили к режиссеру Роме Каримову. Рассказали ему о нашем с Михаилом Енотовым сценарии «Великий малыш». Вроде заинтересовали его, но у него есть свой взгляд, не знаю, будем в итоге писать или нет. Костя рассказал про свою идею — спортивную драму о поэте и подпольном бойце. Тут тоже пока непонятно, но Каримов встрепенулся. Потом сказал, что есть идеи и сценарии, которые он может мне дать расписывать. И вообще, что может как-нибудь купить мое время, чтобы я поработал сценаристом. Мне это интересно, но не знаю, хватит ли жизни, чтобы зайти на этот уровень.
Михаил Енотов потрепал Рому по щечке перед уходом. Это было лишнее, конечно. Мы все-таки к нему как к потенциальному работодателю пришли.
Из Буковски:
«Читаю письма Хемингуэя. Жуткая дрянь. Он такой политик. Играет, встречается с власть предержащими. Ну, может это нормально было? Тогда не было столько писателей. Или журналов. Или книг. Или вещей. Теперь писателей сотни тысяч и тысячи литературных журналов, и много издателей, и много критиков, но главное — сотни тысяч писателей. Скажем, вызываешь нынче слесаря. Он приходит со своим разводным ключом в одной руке, вантузом в другой и с маленькой брошюркой своих избранных мадригалов в каком-нибудь кармане на жопе. Даже кенгуру в зоопарке — он тебя всего оглядит, а потом из сумки пачку стишков достанет…»
Наш фильм:
Евгений Алехин
Михаил Енотов
ВЕЛИКИЙ МАЛЫШ
Логлайн: Усталый и потрепанный жизнью супергерой с мистической способностью исцелять женщин через секс впервые влюбляется. Что он выберет: счастье одной-единственной или спасение многих?
Жанр: романтическая трагикомедия.
Референсы: «Святой Винсент», «Тони Эрдманн», «Головой о стену».
Синопсис
М жил обычной жизнью, пока в молодости не обнаружил у себя настоящую суперспособность: секс с ним целителен для женщин — что-то вроде панацеи против всех болезней, включая смертельные. Сначала М это позабавило, а потом он осознал свою миссию. Сейчас ему под 40, и он уже давно не спит ни с кем ради удовольствия — секс ему слишком наскучил. М мог бы зарабатывать на своей порочной добродетели, но он не такой человек, поэтому днем он ходит на обычную работу (какую?), а вечера проводит в баре, где, услышав от очередной женщины трагическую историю болезни, уводит ее в койку.
Откуда взялась у М эта суперспособность? Ответ — в истории его родителей (ее мы будем показывать фрагментами через рассказы М бармену). Отец М был молодым и амбициозным писателем, который еще в 17 лет после жуткой попойки имел мистическое озарение и увидел все свое вероятное будущее: он действительно станет крупным писателем, но к моменту его творческого созревания постмодерн уже окончательно утвердится в культуре и никому его книги не будут нужны, поэтому самое великое, что он может сделать, это родить на свет великого ребенка.
Великий малыш становится для юного творца главным проектом жизни — он ищет подходящую женщину, которая смогла бы родить ему гения. Поиски не увенчиваются успехом — в каждой женщине герой находит какой-то фатальный изъян. И вот однажды он приходит к проститутке (разумеется, не рассматривая ее как кандидатку на роль матери), которая неожиданно от него беременеет. Сначала героя не трогает эта новость, но потом он узнает, что проститутка была бесплодной. Впрочем, это не главная странность. Оказывается, у нее есть фантастическая способность лечить мужчин через секс. Тогда герой понимает, что эта та самая женщина, и их ребенок будет тем самым Великим малышом. Так и появился на свет М, получивший от отца ум, а от матери — целительный дар.
Годы разврата, даже такого «благородного», не проходят бесследно — М стал прожженным циником, уставшим от женщин, от своего дара, да и вообще от самого себя. Он заливает свою тоску алкоголем, и однажды решает покончить с собой. Но он слишком горд, чтобы банально убить себя, поэтому хочет обставить это как несчастный случай, причем с героическим оттенком — например, броситься под машину, спасая кого-то из-под колес.
Однако самоубийство не удается — его самого спасает вовремя оказавшаяся рядом Ж (возможно, она была за рулем). Ж восхищена поступком М и после короткого общения с ним по пути в больницу окончательно влюбляется в него. Когда потом она продолжает навещать его, М тоже начинает испытывать к ней ответное чувство — чувство, которое он не испытывал никогда до этого.
М и Ж все больше сближаются. Она молода (около 25) и, как оказывается, невинна — Ж берегла себя для по-настоящему выдающегося мужчины и теперь уверена, что встретила его в лице М. Конечно, М ничего не рассказывает ей о своей суперспособности, он просто наслаждается счастьем обычного человека. Однажды, зайдя в бар, М слышит излияния женщины о ее болезни раком, но уходит, не решившись ее «лечить».
У М и Ж длится период полной гармонии. Ж отдается ему, после чего у нее пропадает хронический насморк, мучивший ее с детства. Правда, она никак не может забеременеть. Со временем становится очевидно, что проблема в М. Это омрачает их отношения, ведь Ж мечтала о ребенке. Готова ли она любить мужчину, отказавшись от счастья материнства? А может быть, она ошиблась с выбором?
Что касается М, то ему постепенно становится скучно от перспективы обывательской жизни. Он привык к своему образу тоскующего супергероя, и, кажется, вне его вообще себя не видит. Переломным моментом становится визит в бар, где М узнает, что та женщина, больная рака, умерла. М понимает, что мог спасти ее, но был увлечен строительством личного счастья. Однако и отказаться от Ж он не может, поэтому с тех пор начинает вести двойную жизнь: готовится к свадьбе с Ж, но при этом тайком ходит «налево» (с благородным умыслом, как он себя убеждает).
Но тайное всегда становится явным, и однажды правда о похождениях М вскрывается. Естественно, для Ж это сильнейший удар — она разочарована, больше они не могут быть вместе. М страдает, снова пытается найти утешение в чужих постелях и на дне бутылки, но только усугубляет депрессию.
Тем временем активизируется давний ухажер Ж. Это положительный во всех отношениях мужчина. Ж убеждает себя, что зря выстроила этот миф вокруг М. Может, ей просто хотелось быть для него спасительницей (не только в смысле буквального спасения жизни в момент их знакомства), на которую он всю жизнь будет смотреть как на ангела, как на подарок небес? Может, ей и не нужен никакой выдающийся мужчина, а, как и всем, нужен просто хороший человек, с которым она создаст просто нормальную семью? Она соглашается выйти замуж за терпеливого ухажера. Ж уже готова отдаться ему, но, лежа в постели, понимает, что не может делать это без любви, а любви она не испытывает.
После этого Ж в смятении чувств направляется в бар, куда постоянно ходит и М (правда, она этого не знает). Там он слышит от бармена историю о трахаре-супергерое, который «лечит хером». Ж понимает, что речь идет об М, и понимает, что все-таки любит его, несмотря ни на что, любит даже после отказа от мифа.
М тем временем понимает, что уже не может так жить. Он должен каким-то образом избавиться от своей суперспособности. В поисках ответа он приходит к старой проститутке, которая знала его мать. Она рассказывает ему продолжение истории его родителей. После того, как его мать родила, отец ее бросил. Она нужна была ему только для рождения великого малыша. Сам же отец вскоре после этого умер или покончил с собой. В своем отце М видит себя – он такой же гордец, возомнивший себя мессией и желающий спасать многих, но никого, ни одного человека не любящий по-настоящему. М идет на могилу к матери, плачет и спрашивает, что делать с этим даром.
В итоге М приходит к Ж, просит прощения, и она принимает его. Оба отказались от своих иллюзий, от своих ложных образов, от восприятия себя и жизни как проекта, и приняли друг друга голым сердцем. М и Ж проводят вместе счастливую ночь. Наутро, лежа в постели, Ж начинает высмаркиваться — к ней вернулся хронический насморк. М понимает, что его суперспособность исчезла. Это одновременно и радостное и страшное открытие. Вскоре Ж беременеет.
4 апреля
Прочитал: Христина Балухина, Любава Малышева «Ефросиния Керсновская»
Тоненькая книга из серии что-то вроде «феминизм для самых маленьких». Мне ее подарила Полина, веганка и юная феминистка. Валяюсь с этой книжкой и грущу. И печаль, и подъем. И надежды,
и разочарования.
Даша должна приехать завтра. Но она не берет трубку. Я не знаю, в поезде она или нет. Очень соскучился, но мне кажется, она неожиданно решила не приезжать, а опять расстаться со мной. Наверное, лучше момента для этого не будет. Если она сделает это сейчас, я прощу ее и пойму. Вряд ли я смогу уснуть этой ночью. Продолжу писать «Прекрасное уходящее».
Но как же, блядь, она ничего не сказала? Я же все чувствовал. Знал, что она что-то затевает. Что может не сесть в поезд или выкинуть какой-нибудь другой трюк, когда заскучает. Знал, еще когда уезжал от Богданы в Петербург. На этот раз я уже ученый малый. Буду просто жить и смотреть, что дальше. Как трехлапый пес у соседа-доктора в сериале «Луи».
Он сыт, счастлив, ждет. Он сыт, счастлив, ждет. Я стою раком на кухне, счастлив, немного голоден. Сейчас отправлю последние две главы Кириллу Рябову, моему первому читателю.
* * *
Даша так и не вышла на связь. Я переписывался с утра с ее мамой. Та сказала, что извиняется за дочь — ее вина, что она такая, сказала мама. А может быть
и моя, сказал я.
Но у меня случилось какое-то облегчение. Сейчас самое время. Несколько дней надо привыкнуть, что я один. А потом заниматься делами. Все равно самое важное — писать, остальное так.
Я — просто эти буквы.
7—10 апреля
Не смог осилить: Курцио Малапарте «Техника государственного переворота»
Приехал в Минск. Хотел прочитать тоненькую книгу Малапарте, но открывал ее, видел, что это скучная арифметика и закрывал. Тяжело мне, человеку необразованному и не понимающему истории, увлечься этим механизмом. Зато я почувствовал магию этой книги. Подумал, что надо переспать с девчонкой и положить книгу на ее нагое тело. Снять на свой фотик так, чтобы получилось художественно, эротично, но без порнографии. Выложить фотографию в инстаграме, указать локацию — Минск — и подпись: приехал в командировку. Таким образом я бы вложил и политический подтекст, и личный. Что я работаю с поп-музыкой в Беларуси, что я один из теневых архитекторов будущего — и сейчас моя работа проходит в уязвимой мировой провинции, стране вечных прекрасных детей.
Случился важнейший поворот, Даша показала мне, что она не изменилась, что все ее обещания были ложью, и мне следует принять это или спятить. Решил принять, спятил я в прошлый раз. Поэтому просто прогулялся и сделал фото книги на фоне пруда. Умиротворение, жизнь, командировка в Минск.
В первый день я пошел на концерт ЛСП. Хотел поснимать бэкстейдж, но настроения не было. Сидел в гримерке, почитывал «Технику», но никак не мог вчитаться. Только схема и тысяча имен, которые мне ни о чем не говорят.
Разговорился с двумя девчонками, одна из них была взрослой, моей ровесницей. Вспомнил, что уже очень давно не спал с ровесницами и попробовал с ней флиртовать. Использовал для этого все, что было под рукой: книгу Малапарте, потом какую-то цитату из собственного творчества, которую выдал за мысль Сэлинджера.
Она распалилась. Ничего себе, я знаю язык тридцатилетних и умею на нем общаться, — осенило меня. То есть если на расположение незнакомой двадцатилетней девочки или парня — не важно — уходит от пяти до пятнадцати минут, эту женщину можно было брать сразу.
Но тут случилась загвоздка. Сперва она явно дала понять, что хочет меня. А потом началась ебля мозгов. Я пару раз поцеловал ее за концерт, но когда дошел до вопроса, где мы проведем ночь, — как будто мой хуй уперся в стену. Она стала набивать себе цену.
Ладно, после концерта я повисел с парнями и потом поехал к другой девчонке. Мы хорошо поговорили, у нее год назад закончились отношения, и она пока не хочет новых. Сейчас ей двадцать один, она любит балет и классическую музыку. Секса не было давно. Спросил, хочет ли она, чтобы я лег с ней или отдельно. Сказала, что ей все равно. Мы залезли в постель, она поинтересовалась, есть ли у меня гондоны. Сказал, что нет и что если нужен гондон, я пас. Она спросила, как у меня с микрофлорой. Ответил честно, что была уреаплазма, от которой я только что пролечился, в остальном все совершенно чисто, так как я готовился в этом году сделать ребенка. Окей, сказала она, давай, главное вытащи, бротиш.
Физически было хорошо, хотя без страсти, сами понимаете. Но как же приятно было уснуть после этого в обнимку. Мы расстались друзьями.
С утра поехал на студию к Олегу делать свою работу. Мы обсудили разные идеи и поняли, что нам друг от друга надо. Предложил ему издать книгу избранных текстов ЛСП с фотками и комментарием. Плюс у меня есть некоторые сценарные идеи, и если мы сработаемся, со временем займемся и кино.
Я прослушал все демки его песен, указал неудачные места. К моему удовольствию Олег слушал внимательно, принял большинство правок. Выбрали песню для клипа, это будет отличный клип, сценарий у меня уже есть.
К сожалению, чтение «Техники государственного переворота» пока откладывается. Но мне нравится сила этой книги, нравится носить ее с собой.
* * *
Чуть не забыл о главном. Вчера, 9 апреля, я был на студии. Олег записывал вокал для песни, Антон Докучаев играл на гитаре. Осталось немного проплаченного студийного времени, и я сказал, что, если они не против, я бы записал один шедевр. Так я спел свою первую песню в стиле кантри (с примесью говнорока).
Я как будто изгонял Дашу из себя. Физически я не могу ее убить, хоть и обещал. Но я должен разрушить ее внутри себя, иначе не смогу писать и не смогу жить. Ничего не вышло, да. Она не родит мне, хотя я был уверен, что она — мать моего ребенка.
Песня заканчивается словами:
но ты мне сказала
я не хочу быть святой
я не хочу быть святой
я просто хочу быть шлюхой
и если во мне
будет ребенок твой
я распорю себе брюхо
я распорю себе брюхо
Спасибо, Антон, спасибо, Олег. Вы очень помогли мне. Живем дальше.
11 апреля
Прочитал: Сергей Шаматульский «Они»
Тоненькая книга молодого белорусского писателя. Пока я здесь, решил ее прочитать. Вот как начинается:
«Жили они и жили. И вроде даже как хорошо — грех жаловаться, а что детей нету, так это, прости господи, не такая уж и беда, это еще пожалеете, это еще понянчитесь, это еще вон совсем и не старые оба — еще молодые. Будет вам, право, милые, хватит».
Первая реакция от прочтения: — Зачем мне это?
Очевидно, что сам я как издатель такую книгу публиковать бы не стал. Нормально, молодой парень решил зайти с другого конца — освоить язык, на котором писали книги сто лет назад. Здесь расставлены точки над «йо». А я даже не знаю, как их ставить на моем макбуке, у меня правило: использовать их только если это необходимо — например когда у меня персонаж Лёджик в тексте «Птичья гавань» возникает впервые.
Сергей, очевидно, талантливый человек, писать умеет, оставим это ему. Я прочитал сегодня утром эту совсем тоненькую книжку за полтора часа. Какое-то настроение света во тьме у меня осталось, на том
и спасибо.
Мне нравится в Минске, погода хорошая, я много гуляю. Пишу роман «Прекрасное уходящее», хотя вчера и отдохнул от текста. Сегодня наверстаю. У меня случилось что-то вроде легких отношений с девчонкой по имени Настя. Она приятная, умная, работает менеджером в ресторане, пишет стихи. Стихи меня пока не впечатляют, я не нашел ее там. С ней здорово проводить время, слушать, как как она говорит, отвечает на вопросы. Обсудили мой роман. Она сказала, что читала давно «Камерную музыку», ощущение от книги осталось хорошее, в ней много энергии, а что написана слишком бегло — не так уж важно. Мне такое и надо было услышать, это помогает писать дальше. Cходили в кино на «Леди Берд», хороший фильм.
Настя передает привет с этих страниц своей маме — Светлане Васильевне, прямо в Могилев. И от меня вам привет, дорогая мама Насти. Спасибо, что читали ей стихи Агнии Барто и Заходера, сейчас это очень помогает в работе по имени Жизнь.
Настя хорошо знала Рому Англичанина, они были соседями.
Я советую ей перечитывать книги и даже перепечатывать, чтобы научиться писать, найти свой стиль. Сам я больше всего перечитывал Сэлинджера, Буковски, Пелевина, в детстве — Григория Остера, в отрочестве — Макса Фрая. Ближе к тридцати уже старался учиться писать у Газданова. Скелет собирать — у Стивена Кинга. Самокритике меня научил Олег Зоберн.
Но больше всего меня учит работа с друзьями — Кириллом Рябовым, Антоном Секисовым, Костей, Михаилом Енотовым. Когда мы редактируем тексты друг друга, разговариваем, обмениваемся идеями, сразу понятно становится, в чем сила каждого, а в чем слабые места.
Ну и, конечно, Валера Айрапетян. Он самый мудрый, он умеет передружить всех между собой, наполнить жизнь смыслом. Это мир его имени, возможно.
Вечером с Олегом, Сашей и Настей провели скайп-конференцию по поводу фильма, который Олег продюсирует по своим песням. Он, конечно, молодец. Разъебал съемочную группу. Стало понятно, что они снимать фильм не будут, чему я и рад. Хочется начать этот проект без непоняток.
12 апреля
Перечитал: Довлатов «Ремесло»
Вчера мы с Настей встретились с местным режиссером. Какое доверие — можно сказать, я провел собеседование для Олега ЛСП. Режиссер Петя мне понравился, он разбирается в камерах, в процессе и совсем не выпендривается. Правда, я зачем-то много говорил, но он отвечал очень адекватно. Нашлись даже общие знакомые, в частности, он знает, кто такой Саша Тананов.
Я доложил Олегу, что Петя пока лучший претендент. Клипы остальных мне не понравились, а этот и снимает хорошо, и в беседе приятный, и выглядит как спокойный профессионал. К тому же он сказал, что долгое время пользовался панасоником гх3 и остался доволен. А с пользователями панасоник мне проще находить общий язык, хоть мне панасоник за это и не платит.
Ночевал у Насти. Попалась в руки книга Довлатова. Опять начал читать с унылым чувством, но втянулся. Настя не могла уснуть, ей надо было рано на работу, попросила почитать вслух, чтобы я этим делом ее убаюкал. По-моему, лет в семнадцать прошлый раз брал в руки эту книгу, но кое-что помню.
Потом валялся на матрасе, думал о своих делах. Вроде все хорошо. Мой проект «Великий малыш» провалился. Даша меня обманула. Иногда чувствую ярость, но в целом счастлив. Знал ведь, что все так получится.
И все равно доверял. Как в детстве, когда нам с сестрой покупали мороженное или еще какую-нибудь редкую сладость. Сестра спешила съесть вперед меня, а потом просила поделиться.
— Дай откусить. В следующий раз я с тобой поделюсь.
Я всегда сперва отказывался, знал, что обманет. Но она продолжала:
— В этот раз не обману. Клянусь.
Ладно, я верил. Потом нам давали по мороженому,
я просил первым делом откусить от ее порции.
— У тебя же есть свое, — удивлялась сестра.
Так же вышло и с Дашей. Она сказала, что изменилась, что хочет родить, что будет со мной. Интересно, зачем ей это все? Что она чувствовала тогда? Неужели совсем не знает себя?
Потом я думал про Олега ЛСП. Что-то не дает мне покоя. Удивительно, что он уважает меня как профессионала (в чем?) — советуется по текстам, готов отдать хороший трек, чтобы я снимал клип, и даже зовет ехать
в тур. Но в то же время когда надо проявить какое-то материальное подтверждение дружбы (речь не про деньги) — типа запостить у себя в инстаграме альбом ночных грузчиков — как будто чувствует подвох и отказывает.
Короче, написал ему в телеграме такой текст:
«Братиш, я тут подумал. Мне немного обидно, что ты не даешь мне поиспользовать тебя / типа вот как с грузчиками для рекламы. Анализировал это в ночи / решил сказать. Думаю, лучше такое не держать».
Вроде бы из этого все должно быть ясно. Мне не нравится, что меня эксплуатируют. Привык работать с друзьями, людьми, которых я люблю и которые любят меня. Думал, что такой трюк пройдет и с Олегом, что он мне достался в наследство от Ромы Англичанина, и теперь мы с ним будем дружить. Но я, наверное, для Олега просто ресурс. Конечно, вокруг много людей, деньги и успех — тяжелое бремя.
Настя обмолвилась, что есть такая проблема. Видимо, дело в воспитании, но, возможно, Олег думает, что ему надо добиться каких-то высот, заработать какое-то количество денег — и тогда он будет счастлив.
— А ты просто есть в любой момент, и все, — так сказала мне она и этим очень польстила.
Не думаю, что это желание подлизаться. Просто я ей чем-то понравился, попался в момент, когда открыт и бескорыстен.
Когда проснулся, Настя уже ушла на работу. Решил не гулять сегодня, побыть в одиночестве, читал Довлатова. Думал, чем он хорош, а чем плох. Наверное, я бы вообще ничего не понимал о шестидесятых и семидесятых, если бы не подобные тексты. К тому же здесь внятно и очень просто рассказана история одного писателя. Довлатова.
Олег ответил, что не понимает, о чем я говорю. Тогда я подумал — нахуй. Не буду снимать клип, не поеду с ним в тур. У меня много друзей, с которыми меня ждет интересная работа. Зачем мне быть придворным биографом?
Но потом узнал, что случился скандал. Какая-то журналиста, которая только что вышла из дурки, пытается собрать деньги на документальный фильм про Рому, хотя его родители против этого. Николай, Ромин отец, даже попросил в соцсетях не поддерживать этот проект. Фильм могут снимать только близкие люди.
Олег мне рассказал про идею журналистки — приехать в Могилев и жить с родителями. Все против, но она не понимает этого, выкладывает в сеть переписку с Олегом, говорит, что Олег отжимает Ромины деньги. В общем очень нелепая и тяжелая ситуация.
Короче, я устыдился, что написал Олегу со своими претензиями по поводу недостаточного дружелюбия и любви к моей персоне. Я ведь купаюсь в любви и так, столько людей любят меня, искренне считают умнее и лучше, интеллигентнее, чем я себя ощущаю, мое это зловонное нутро. Решил продолжить чтение Довлатова и ни о чем пока не думать.
Вот он — мастер, который знает себе цену. Мне стало легче от его книги. Он пытается быть честным, объективным и простым. Просто писал, как пишется, хороший импровизатор, ленивый прозаик. Простые и понятные выводы.
Оказывается, вы пишете для себя. Для хорошо знакомого и очень близкого человека. Для этого монстра, с отвращением наблюдающего, как вы причесываетесь у зеркала…
Завтра едем в Могилев. Надеюсь, на этот раз удастся пообщаться с Ромиными родителями. Хотя у них сейчас куча нервов уходит и так. Не знаю, как быть. Все как-нибудь разрешится.
13—15 апреля
Прочитал: Виктор Мазин «Машина влияния»
Начал эту книгу ночью с 12 на 13 апреля. Настя попросила почитать ей вслух что-нибудь перед сном. Тяжело было въехать в текст, написанный «на стыке психоанализа, медиатеории и антропологии».
Настя издавала иронические звуки, а я даже решил запустить трансляцию. Тут любой кусок поначалу повергает в недоумение таких как мы, необразованных поэтов, усыпляет или заставляет слушать не смысл, а только музыкальный флоу текста. Например, открываю на странице 33:
Либидинальная экономика, основанная на маркетинге, производит то, что Бернар Стиглер называет по аналогии с биовластью Фуко психовластью. Если государственная биовласть связана с капитализмом производства, то психовласть — с рынком потребления. Радикальное смещение от биовласти к психовласти происходит после Второй мировой войны, а еще точнее — после революции 1968 года. В обществе контроля «психовласть гарантирует контроль над поведением, ибо наука полиции и государства уступила на свое место и свою власть менеджменту и маркетингу.
Приехали в Могилев и пошли гулять. Теперь, когда погода была отличная, город мне понравился гораздо больше, чем в прошлый раз. Наверное, это время — лучшее в году.
Вечером — концерт ЛСП. Ромины родители были рядом, но нас никто пока не знакомил. И я испугался, что сам не смогу преодолеть барьер. Олег пел со сцены, я вспоминал Рому, обдумывал текст, который напишу о нем. Казалось, что все неправильно. Вход 12+, Олег не матерится, просто молчит в тех местах, где надо выругаться, но подростки сами подхватывают за него.
Короче, я остался на какое-то время один на этом концерте. Настя — с младшей сестрой. Саша — еще где-то и с кем-то. Родители Ромы на балконе, плачут за столом.
Потом все разошлись, меня кто-то из публики узнал. Сделали несколько фото. Саша сказала, что родителей уже проводила, но они ждут нас назавтра.
Мы переночевали на вписке — я, Саша и ее парень Артур, он из Могилева. Настя пошла к родителям, они живут в десяти минут оттуда. Перед сном я продолжил читать, понемногу смысл книги начал мне поддаваться — как шизофреники интерпретируют мир на своем языке, как возникает бред. Попутно узнал историю доктора Виктора Тауска, верного последователя Фрейда, который засунул голову в петлю и застрелился. После чего Фрейд вздохнул с облегчением, а то он опасался, что ученик его сожрет в своей фанатичности. Тема двойников.
Утром съездили на кладбище. Трезвому тут было спокойно. Три девчонки сидели на Роминой могиле. Как минимум одну из них я уже видел вчера на концерте. А потом случилось странное совпадение. Мы — Саша, Настя и я — искали нужный дом, нужный подъезд. Мужчина открыл перед нами. Какой этаж, спросил он, пока мы ехали в лифте. Оказалось, у него тоже восьмой. А квартира какая? Мы назвали номер квартиры. Он удивился, открыл эту квартиру. Выбежала собака.
— Странно, что вы ко мне, — сказал мужчина.
Добрый пьющий человек, но не мягкий. Нормальный мужик.
— Видимо, все-таки не к вам.
Оказалось, ошиблись домом. Тогда я заволновался, что та реальность, в которой я еще лежу в психбольнице, наложилась на реальность, которую я проживаю сейчас. Вспомнил монолог Ричарда Линклейтера из фильма Slacker. Какой все-таки он великий человек, как я люблю его фильмы. Мне захотелось снять ремейк «Пробуждения жизни». Мы вышли из этого дома и зашли в правильный.
Вскоре я уже сидел в Роминой комнате и говорил с его отцом. Вот здесь мой метафизический сын рос. С интеллигентными родителями-медиками. Отец писал картины, они висят в квартире. В Роминой комнате убрано, его фотографии на стене, пара рисунков. Стоит его компьютер, который привезли из СПб.
Потом приехал Олег и еще ромины друзья. Я выпил полторы рюмки.
Настя попросила проводить ее на остановку. Ей пора было ехать в Минск. Мы прогулялись, она сказала:
— Ты такая звезда. Состоишь весь из штампов. Говоришь разным людям одно и то же.
Меня это, конечно, расстроило. Она пыталась объяснить, что я ее не так понял. Но я ее понял правильно, действительно, думаю о сейчас о книге, об альбоме, какие-то теории обкатываю. Одни и те же панчики слетают с языка.
Мы обнялись с Настей, и она села в маршрутку. Сосаться на прощание не стали.
Потом еще раз — уже с Олегом, Роминым другом Катешем, женой Олега и девчонкой Таней, снявшейся в клипе ЛСП — съездили на кладбище. Я немного поснимал. Хочу посвятить Роме клип на песню ночных грузчиков «старик».
* * *
Ночью в поезде вспомнил: завтра же годовщина свадьбы. Ровно год назад я был в тяжелом состоянии. Тело было в порядке, но я никак не мог перевернуться на лапки. В тот день я пошел в бордель, и произошла эта история. Проститутка пожалела меня, сказала:
— Отпусти ее. Как ее зовут?
Она была ласкова, но не давала целовать себя — потому что я выпил сидра перед борделем, а проститутка совсем не пила. Силиконовая грудь (по этому критерию я выбрал, когда еще увижу вживую силиконовую грудь) не манила. Я кончил, потом мы лежали и обсуждали мой брак. Второй раз проститутка направила меня без гондона. Это я описал в синопсисе, сейчас описываю еще раз. Хотя мы и говорили на разных языках, она помогла мне. Но кончить второй раз я не смог. Просто полежал в ней, потом на прощание, уже в дверях, присел на колени и поцеловал в вагину.
— Сумасшедший, — нежно сказала проститутка, запахивая халат.
— Спасибо тебе, — ответил я.
— Малышку он поцеловал, — и покачала головой.
Мне захотелось взять еще час, и деньги тогда были. Но надо было идти, как раз к Роме. Мы обсуждали клип, который я собирался снять для ЛСП, но в итоге так
и не снял. Еще рассказал Роме, что сходил в бордель. Он ругался, что я наживую занялся сексом с проституткой. Пфф, сказал я, так гораздо меньше шансов что-то подхватить.
— Я чувствую, что она так никогда не делала, — сказал я. — Просто хотела помочь мне пережить расставание с женой.
Он подумал и сказал, что я, вероятно, прав.
В поезде я все это вспомнил и решил, что опять схожу завтра к той проститутке. Лежа на верхней полке купе, посмотрел расписание борделя. Она, та же самая девчонка, работала.
Но я отложил телефон и пережил эту сцену прямо там. Тихонько дергал себя за член в темноте, к счастью, на соседней полке никого не было, только снизу Саша посапывала и какая-то женщина давно спала. А я воссоздал проститутку в мельчайших деталях, только добавил страсти, в прошлый раз с этим было плохо. Сказал, что очень ей благодарен. Спросил, может ли она снова позволить мне переспать с ней без презика? Она сказала твердое нет. Тогда я начал с резинкой, а потом стянул и подрочил на проститутку. Все, я заглянул
в параллельную вселенную, где этот эпизод повторился год спустя. Сэкономил пять или шесть тысяч рублей.
16 апреля —
Начал перечитывать: Дж. Д. Сэлинджер «Грустный мотив».
Я потерял счет дням.
Я начал пить и обрел личное местоимение.
Писал роман в баре «Буковски» и попросил Машу подлить мне алкогольного в безалкогольное.
В первый вечер хотел увести домой девчонку, но утомился от этой игры.
Во второй вечер я пил безалкогольное, но по чуть-чуть глотал алкогольного у Феликса Бондарева и Поэта без Усов. С ними была Люба, модный клипмейкер. Мне было невыносимо, хотелось приставать и признаваться в любви, я сказал, что она хорошо пахнет. Она рассказала, что на клип группы «Пошлая Молли» было потрачено тридцать тысяч долларов. Я сказал, что готов написать для нее сценарий. Она отказалась со мной идти на свидание.
Потом приехал Оскар, и мы стали ходить в бар вечерами.
Я уже пил алкогольное пиво.
Влюбился в Дашу, барменшу «Буковски».
Она миниатюрная, похожа на мою Дашу. Как удобно. Можно обнимать одновременно и новую Дашу, и старую. Люди с тонкой костью не стареют, как мы с вами, писал Сэлинджер.
Мне с ней, новой Дашей, тоже ничего не светит.
Хочется ее обнимать и называть по имени.
Два вечера мы целовались, и даже планировали вместе поехать на Дальний Восток.
Но она этого не хочет. Она слилась. Она не пришла на концерт ночных грузчиков.
Было около пятисот человек, я выступил со стендапом про бордель, а потом напился.
После концерта я ложился под каток.
Потом мы оказались в «Буковски», и Даша говорила что-то невнятное.
Мое сердце полыхало.
Это было здорово. Сейчас пару дней попью, потом опять в завязку на три или четыре месяца.
Роман понемногу продвигается.
Выпил, и он мне начал нравиться.
Кириллу Рябову тоже.
Короче, я подарил ей букет. Точно, но это было еще за день до концерта. Пьяному мне еще сложнее управлять нарративом. Я бежал с цветами, чтобы встретить ее в баре, но она ушла.
Я выкинул букет в мусорку. Она вернулась, я достал его из мусорки.
Классная баба.
Лучшая.
Эту историю с Букетом я посвятил Марату Басырову. Я чувствовал его одобрение. Отец Марат. Привет тебе.
Рассказы Сэлинджера превосходные. Хотя и не совсем, я вижу их изъяны.
Мы сосались с Дашей. Она держала букет, я заметил, что к упаковке, приклеевшись на выжженный пластик, прирос бычок. В остальном букет был идеален даже из мусорки. Пока Даша не видела, я оторвал бычок и бросил его под стол. Она сидела в баре с подругой, подруга была пьяна. Мы стали прощаться, с утра нам с Оскаром надо будет поднимать тиражи книг на шестой этаж. Мои книги, я же издатель, не забывайте. А на следующий день был концерт ночных грузчиков.
Она не пришла.
После концерта мы шли в сторону дома, я лег под каток. Паша Набок был с нами, он попросил водителя меня переехать. Оскар сделал фото и отправил Маевскому. Красивое фото, я лежу под катком, сложив на груди руки. Маевский ответил:
— Умеет жить.
Водитель катка переезжать меня отказался.
Мы опять зашли в «Буковски», Даша была там.
Помню, что Оскар оттаскивал меня из бара, чтобы
я не доставал ее.
На следующее утро я немного переделал город, изменил его силой мысли.
— Пойдем по Моховой? — спросил Оскар, когда мы шли из книжного магазина.
— Нет такой улицы в Петербурге, — ответил я.
В тот день у меня появилась девушка Таня. Не буду рассказывать никаких подробностей. Мы с Оксаром решили, что нам опять надо делать вместе группу. Он будет заниматься музыкой и звуком, а я буду петь русский слоукор, как вокалист Arab Strap. Никита Моисеенко, я сделаю это ради тебя. Будет такая группа.
* * *
Минск. Сегодня концерт. Первый день без алкоголя. Обнулился, долго приходил в себя. Выложил фото в инстаграм, подписал «Первый день без алкоголя». Кто-то откомментировал: «Как ты мог так обосраться, ты же ведешь дневник». Тяжело тащить Дом Трезвости на плечах. Моя сестра Ольга сказала, что не верит, что я так легко переварил очередной уход жены. Она знает, что я созрел для ребенка, что мне хочется иметь семью. Правильно я сделал, что побухал несколько дней. Теперь опять можно уходить в завязку. Надо писать альбом и роман. Еще сестра сказала, чем больна, ей всю оставшуюся жизнь придется пить таблетки. Продолжает вести дневник, посылать мне записи. Они с Ромой учатся пользоваться фотоаппаратом, который я прислал. Очень благодарны мне, все такое. Племянник мой, Рома, похоже, унаследует весь мой бизнес и хасол, если ему будет интересно. Думаю, он станет выдающимся кинематографистом, если захочет. Трудолюбивый, умный, только немного жополиз. Летом прилечу в Кемерово, познакомлюсь поближе, научу его монтировать.
* * *
Удалось поплакать крокодильими целебными слезами, перечитывая рассказ Сэлинджера «День перед прощанием», а именно — небольшой его фрагмент. Сам текст важен для тех, кто хочет разобраться в кухне автора, ведь здесь впервые появляется Винсент Колфилд, писатель, старший брат Холдена, а еще здесь много особых сэлинджеровских панчлайнов, которые он потом научится более ловко маскировать, превратит эти штампы в свой фирменный стиль. Но меня сейчас тронуло другое. Фрагмент, приведенный ниже, несмотря на свою простоту, очень метко и просто описывает три года моих отношений, три последних альбома макулатуры и ночных грузчиков.
«Пляж», «сеанс» и одноименный «ночные грузчики» — все мои куплеты писались для одной бабы, одного собеседника. Сегодня в Витебске предстоит исполнять песни со всех этих релизов, и иногда кажется, что легче все-таки разгружать вагоны. Нужно будет придумать какой-то способ вложить в них спасительный подтекст, чтобы не призывать Дашу обратно, не воскрешать ее в себе. Проект «великий малыш» получится воплотить позже, с другой девчонкой, физическую жизнь продолжать еще лет тридцать или сорок, а этот триптих надо закрывать.
Вот отрывок рассказа, разбередивший сердце в ночи, флоу почти как у Кости Сперанского (в книге «Кто знает о чем думает Амалия?», которую вы никогда не прочитаете, хаха):
Он не мог уснуть до поздней ночи, вертелся с боку на бок в полной темноте, потом улегся на спину и затих. Он знал, как Винсент отнесется к Френсис, но почему-то надеялся, что он об этом не станет говорить. Что толку твердить человеку о том, что он сам знает? Но Винсент это сказал. Каких-нибудь полчаса назад он все это сказал, тут, в этой самой комнате.
— Ну пошевели ты мозгами, — сказал он. — Джеки стоит двух таких, как Фрэнсис. Та ей в подметки не годится. Она красивее, она добрее, она остроумнее, она тебя поймет в десять раз лучше, чем Фрэнсис. Фрэнсис тебе ничего не даст. А уж если кто-нибудь и нуждается в понимании и сочувствии, так это ты, брат.
Брат. Этот «брат» разозлил Бэйба больше всего.
Он не знает, — думал Бэйб, лежа в темноте. — Он не знает, что Фрэнсис делает со мной, что она всегда со мной делала. Я чужим людям про нее рассказывал,
в поезде по дороге домой. Я рассказал о ней незнакомому солдату, и я это делал всегда, и чем безнадежнее становится моя любовь, тем чаще я вытаскиваю на свет свое бессловесное сердце, как дурацкий рентгеновский снимок, и всему свету показываю свои шрамы: «вот смотри, вот это — когда мне было семнадцать, и я одолжил «форд» у Джо Маккея и увез ее на озеро Вомо на целый день. А вот здесь, вот тут, когда сказала то, что она сказала про больших слонов и маленьких слоников. А здесь, повыше, это когда я дал ей обыграть Банни Хаггерти в карты, в Рай-Бич, у нее в бубновой взятке была червонная карта, и она это знала. А здесь, о, здесь — это когда она закричала: «Бэйб!», увидев, как я выбросил туза в игре с Бобби Тимерсом, мне пришлось выбросить туза, чтобы услышать это, но, когда я это услышал, мое сердце — вот оно, у вас перед глазами, — мое сердце перевернулось, и уже никогда оно не станет прежним. А вот тут рубец, страшный рубец. Мне был двадцать один год, когда я увидел ее в закусочной вдвоем с Уэдделом — они сидели сплетя руки, и она поглаживала его костяшки своими пальчиками.
Он не знает, что Фрэнсис делает со мной, — думал Бэйб, — она делает меня несчастным, мучает меня, не понимает меня, почти всегда, но иногда — иногда! — она — самая чудесная девушка на свете, а с другими так не бывает. Джеки никогда не делает меня несчастным, но Джеки вообще никак на меня не действует. Джеки отвечает на мои письма в тот же день. У Фрэнсис на это уходит от двух недель до двух месяцев, иногда она вообще не отвечает, а уж коли ответит, то никогда не напишет то, что мне хотелось бы прочитать. Но ее письма я перечитываю по сто раз, а письма Джеки — только раз. Стоит мне только увидеть почерк Фрэнсис на конверте — глупый, вычурный почерк — и я делаюсь счастливее всех на свете.
Вот уже семь лет, как это со мной творится, Винсент, есть вещи, о которых ты понятия не имеешь. Есть вещи, о которых понятия не имеешь, брат…
* * *
Продолжаю читать рассказы Сэлинджера. Организатор Ксюша сняла нам номера в доме отдыха на море, это в поселке Пионерский недалеко от Калининграда. Сегодня Костя, Михаил Енотов и Маша поехали в Светлогорск гулять, а я остался один. Мне нужно читать, писать эту книгу и подготовиться к завтрашнему дню. Потому что завтра день рождения Ромы Англичанина, я хочу написать рассказ о нем.
Ночью прочитал несколько текстов, в том числе «Опрокинутый лес». С каждым разом эта повесть нравится все больше. Утром встал, позавтракал, сходил на берег. Вот я и остался один, в таком странном и пустом раю. Ветрено, я прошелся по пристани, поснимал видео в сторис, сделал пару фотографий. Пора было садиться за письменный стол. Я сделал несколько набросков, но понял, что не доволен результатом. Завтра утром встану, сяду за ноутбук и напишу рассказ про Рому, не отрываясь.
Лег с книгой и продолжил чтение. «Грустный мотив», наверное, мой любимый рассказ Сэлинджера. Я опять плакал, было и светло, и печально, и невыносимо. Это про меня, про Марата и Рому, про всех. Думаю, что завтра я подберу нужные слова.
Все рассказы, не вошедшие в сборник, отвергнутые самим Сэлинджером прочитаны. Осталось перечитать заглавные, на его взгляд, девять штук. Сейчас я приготовлю гречку, поем, опять схожу на берег и продолжу читать.
27 апреля
Продолжаю чтение, рассказ пока не получился, но вот два текста.
Текст 1
для паблика макулатуры
Сегодня Роме исполнилось бы 30 лет. Предлагаю вам вместе со мной пересмотреть маленький видос с его последнего выступления на фестивале «Боль», куда я поехал с ЛСП в качестве турового видеографа и побухать.
Рома должен был спеть реп с макулатурой на песне «променад», и я написал для него текст по мотивам стихотворения Уэльбека, добавив немного наших петербургских опознавательных знаков и Роминой личной истории. (Летом у него тоже были проблемы с бухлом, и ему прочищали кровь). Вот это стихотворение:
На углу, у «Фнака», бурлила толпа. То и дело
Кого-то пихали, ругались и сатанели.
Нерасторопного голубя пес терзал без затей.
За углом, на панели
Старая нищенка у стены молчаливо сидела,
Съежившись под плевками орущих детей.
Я шел по улице Ренн. Вывески и рекламы
Манили туда, где таких, как я, поджидают дамы:
— Привет, меня зовут Амандина, —
Однако мой член совершенно не трогала эта картина.
Толпились какие-то отморозки, листая страницы
Порножурналов, и с угрозой следили, как мимо идут порядочные
девицы.
Функционеры обедали. И с каким аппетитом, взгляни-ка!
Но тебя там не было. Я люблю тебя, Вероника!
Вообще мне хотелось, чтобы Рома не только спел этот куплет на «сеансе», но и свел альбом. Это будет охуенно, кричал я и прыгал. Альбом, написанный мной после дурки, сведешь ты в больничке, лечась от алкоголя! Но лежать долго не пришлось, он вышел, и были свои дела.
В итоге все записывал и сводил Феликс. В те дни Рома заболел отитом (или впал в депрессию, а мне говорил, что заболел) и все не мог записать свой куплет. Я ему напоминал раз в два дня, и он отвечал, что, да, вот-вот. А потом, в день нашего концерта в СПб, Рома неожиданно умер.
На песне «променад» мы просто оставили длинный проигрыш. Я не знал, что делать с Роминым куплетом, и Феликс предложил мне прочитать его на другую музыку, которую для нас сделал сам Рома. Мы отрыли ее в старой переписке, сентиментальную минусовку, которую поначалу забраковали — слишком нежная. Но после его смерти, конечно, она слушалась по-другому.
Он и был такой нежный, что не верилось. Когда слетала броня, тупая подростковая бравада, это мягкое и светлое нутро сперва смущало.
Текст 2
для паблика ночных грузчиков
Сегодня день рождения Романа «Англичанина» Сащеко (далее — Рома). Ему бы исполнилось тридцать лет.
Для меня тема «старик» одна из главных на альбоме «ночные грузчики», и она посвящается не только Михаилу Енотову, но и Роме. Сейчас я попробую более-менее внятно рассказать предысторию этой песни.
20 июля был мой день рождения, трезвый Рома подарил мне маску коня и активно меня спаивал.
— Ты будешь ползать, — обещал он мне.
Я выпил несколько кружек сидра и коктейлей за его счет, а Рома все это время смотрел на мое лицо и горло — как будто пил их сам.
— Меня не сломать, — говорил я.
Потом мы отправились в клуб «Мод» слушать поэтов Максима Тесли, Диму Гусева и Леху Никонова. Особенно хорошо зашел Дима Гусев, мы с Ромой восхищенно переглядывались, то и дело поднимая большие пальцы вверх. Я познакомил его со своими друзьями, в частности с Валерой Айрапетяном. Валера всегда называл меня «сынок», Рому это обрадовало, и он сказал:
— Значит для меня ты будешь дед! — и тут же добавил Валеру в друзья на вк.
Проснулся с тяжелого бодуна, к вечеру потихоньку слез с карусели на коктейле «поддавки» (это наше с Михаилом Енотовым изобретение — когда мешаешь алкогольное пиво с безалкогольным). Решил завязать.
28 числа в Москве был концерт макулатуры. Неделя завязки — великое время. Появляется вкус к жизни, острее чувствуешь запахи, вкусная еда становится по-настоящему вкусной. Даже за член себя в разы приятнее трогать, не говоря уже о соприкосновении с плотью девчонки, которая тебе нравится.
Мы уже заканчивали сет, когда на сцену выскочил Михаил Енотов. Он сам играл в этот день в акустике, и успел только к концу нашего с Костей выступления. В клубе было душно, мы втроем прыгали по сцене, по пояс раздевшись. Крутой концерт, что тут говорить. Потом мы сидели в гримерке, большинство людей разошлись. Узнав, что назавтра мы в Петербурге записываем вокал для альбома «сеанс», Михаил Енотов сказал:
— Я хочу поехать с вами. Только паспорта нет с собой.
Но у нас было выкуплено целое купе. Три места —
я, Феликс, Костя — группа макулатура. плюс с нами ехала подруга.
— Ты можешь поехать на третьей полке.
Так Михаил Енотов оказался в Петербурге, без сменных вещей, паспорта и с акустической гитарой. Он присутствовал при записи вокала, сам тоже спел один куплет в песне «ни ночи, ни дня». В этот день я хотел позвать записываться Рому и познакомить их с Михаилом Енотовым, но тот сказал, что заболел отитом.
— Ну ты чего! — сказал я ему по телефону. — Я тебе кумира молодости привез.
— Завтра на концерте отсосу у него и у тебя, — ответил Рома.
30 числа была макулатура в «Моде». Но мы решили еще исполнить несколько песен ночных грузчиков, раз с нами внезапно оказался Михаил Енотов. В тот день состав у нас был мощный. Феликс заведовал минусами и играл на гитаре, Артемий стучал на барабанах, еще на три песни должен был выбраться на сцену красавец и мачо Антон «Бендер» Докучаев, гитарист ПТВП.
Когда мы ждали такси у обочины на Шпалерной, встретили Роксану, жену Миши, концертного директора. Я с ними, Мишей и Роксаной, жил этим летом
в одной квартире. Роксана обняла меня и сказала:
— Роман Николаевич умер.
Подъехало наше такси «три шестерки», и мы с Михаилом Енотовым и моей подругой сели в него. Я сидел спереди и смотрел в окно. Подруга взяла меня за ключицу и спросила:
— Как ты?
Концерт проходил нормально. Я решил посвятить песню «замри и умри» Роме. Это, наверное, единственный знаток творчества ночных грузчиков, который сохранил любовь к ним и при этом сам стал звездой. И хоть продюсировал поп-музыку, все же привнес в нее харизму и дух. Как же так, думал я, старик. Что же случилось? Опять перепил или пожрал наркоты? Почему не позвонил мне, как обычно, и не стал ныть в трубку «я люблю тебя» или не послал на хуй, сказав, что все дебилы, а ты умный? Мы же должны были вместе делать новое музло, ты же не записал нам куплет. Столько интересных дел. Мы же поспорили с тобой, Рома. Ты сказал, что сможешь заработать денег даже если будешь сотрудничать со мной. Ты проспорил мне тысячу долларов, воскресай и отдавай.
Когда на сцене оказалось слишком много великих людей, аппаратура не выдержала. Звук пропадал то в одном комбике, то в другом. Но праздник продолжался.
Вечером я решил ненадолго развязать. Вообще-то у меня с подругой был договор — если запью раньше сентября, она меня отстрапонит. Но в свете последних событий она сказала:
— У тебя амнистия.
Это развязка продлится еще несколько месяцев, до декабря, с небольшими перерывами.
Михаил Енотов провел несколько дней со мной. Мы пили вино, плакали, гуляли по крышам, слушали черновики макулатуры, наши старые записи ночных грузчиков. Много слушали ЛСП, особенно песни «тело» и «номера».
Вернувшись в Москву, Михаил Енотов сразу записал демо песни «старик» и прислал мне, использовав набросок музыки своей подруги Саши. Хорошая девчонка, сказал он, наша. Окончила философский, лежала в дурке, работала сценаристом. Сейчас работы нет. Это была великая песня. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы найти свой простенький куплет. Я напишу оставшиеся десять куплетов и смогу справиться со «стариком» только в январе.
Как-то надо было это сделать. Текст про Михаила Енотова, а подтекст про Рому.
* * *
