Автор:
21.10.2014
Моя дорогая Эмили
Моя дорогая Эмили
Моя дорогая Эмили
Моя дорогая Эмили
Моя дорогая Эмили

Любимая фигура американских феминисток, затворница Эмили Дикинсон, прожила не очень долгую, не богатую на события жизнь в крохотном городке Амхерсте Соединенных Штатов — ну просто какой-то американский Саратов. Мир, покой, воскресные богослужения. День начинался.

Общество, как известно, любит жалеть обиженных и утешать оскорбленных, однако, все это делать оно любит постфактум. Встав в ряды Джонов Китсов, Модестов Мусоргских и прочих Ван Гогов, Эмили получила свою славу посмертно. Если современники считали, что писать так небрежно,  малой форме и полностью позабыв про нормальные правила пунктуации — это, прямо скажем, не Шекспир, то потомки оценили по заслугам витиеватость, метафоричность, а главное, уникальность стихосложения Дикинсон. Словом, самородок, чистое сознание, незамутненное четырехлетним курсом литературы для университета.

В ее строках нет сложности, скажем даже: в них вообще нет сложности.

Росток, листок и лепесток
И солнца утренний поток —
Роса в траве — пчела иль две —
Едва заметный ветерок
И я — цветок.

Вот, наверное, самое мерзкое из стихотворений-зарисовок. Меж тем, на сегодняшний день, она является одним из самых влиятельных американских поэтов.

Биография Дикинсон не предвещала такого вот конца. Типичная пуританская семья, добропорядочный деловой отец, холодная и сухая мать. Трое детей, одетых в шерстяные костюмы. Средняя дочка Эмили училась в женской школе, где система образования добивалась тех же результатов, что и в современном мире, а именно — выработать неприязнь и скептический взгляд ко всему услышанному. Вбиваемая религиозность встала поперек горла.

Одна — отраднейшая — есть
Из ересей земных —
Друг друга в веру обратить —
В Религию Двоих —
Так много на земле церквей —
Так мелок — ритуал —
Что неизбежна благодать —
Ты — Скептик — проиграл —

Дикинсон создавала особую ритмичность своих стихотворений. Если присмотреться, то она почти не использует запятые, зато постоянно ломает строчки отрезками тире. Тире, указывающее на стремительную смену событий, четыре строчки, две строфы. Тире — знак поэтов, в то время как двоеточие принадлежит инструментарию ученых. Этот знак сохраняет стилистику разговорной речи, отрывистость, спонтанность, подъемы и ниспадения. Великая мысль этого, сейчас никого не удивляющего приема было в том, что ты никому ничего не должен, особенно, если ты поэт. Нет никаких рамок, если ты чувствуешь красоту и гармонию, то требовать соответствовать даже не правилам, а своду указаний просто глупо. Нет никаких особых условий для того, чтобы стать поэтом, которые ты должен непременно соблюсти в положенном возрасте и порядке. Я художник, я так вижу. То, что у юных школьников является признаком безграмотности, у Эмили Дикинсон стало показателем гениальности.

Однако современники жалели дурнушку Эмили, которая так и не вышла замуж, читали ее корявенькие строчки, опубликовали 7 стихов, да и те переписав заново и сочувственно похлопали бы по спине, если бы она впускала кого-нибудь в дом. Ну это же не поэзия.

И, наверное, все ее наследие не пошло бы дальше четверостиший для поздравительных открыток своей младшей сестренке Лавинии, если бы не внутренняя убежденность в своей правоте и упертость марсохода. Будто бы начитавшись Гегеля, ту часть, где количественное переходит в качественное, она перестает занимать свою голову чем-нибудь, кроме своего стихосложения и переписки с друзьями, которым тоже пишет стихи, а также поминутно спрашивает их мнения, ожидает одобрения. Максимально обостренная чувствительность, постоянное эмоциональное напряжение. У нее просто огромные архивы переписки, в которых так же появляются ее поэтические произведения. Она не публиковалась, причем абсолютно сознательно, но нашла свою аудиторию.

А аудитория ее немного не понимала и не воспринимала всерьез.

15 апреля 1862 года Томас Хиггинсон, глубокий монархист, известный литературный критик и просто достойный человек, получает письмо от некой мисс Дикинсон, которая прочла его недавнюю статью под ненавязчивым названием «Письмо к молодым помощникам» (читай «К молодым писателям»). Мисс Дикинсон, вплетая в прозу жизни свою подростковую поэзию, обратилась к мистеру Хиггинсону, откровенно говоря, за помощью. Хиггинсон весьма доброжелательно относился к своей самопровозглашенной ученице. Он очень ценил ее глубину и сложные связи, мистические темы, отчасти даже попахивающие готическим романом. Его очень тронула искренность, но совершенно шокировала неаккуратность, хаотичность формы. Он нещадно правил ее произведения, называя их «слабенькими» в грамматическом плане, не понимал вольности в построении рифмы, где зачастую последние строки не кореллировали со всем стихотворением. После смерти Дикинсон именно он опубликовал ее сборник. Подчищенный, очень отредактированный, сухой. Пристойный и выдержанный.

Она спрашивала его советов, он отвечал, она отправляла ему стихи на рецензию, он безжалостно правил и склеивал их дробность. Он направлял ее, старался смастерить и вылепить из нее классического поэта.

Она читала его ответы и продолжала делать все по-своему.

Переписка с Хиггинсом, а также с ее кузинами, родной сестрой Лавинией, старшим братом Остином и его женой Сьюзен — это огромное наследие, оставшееся нам от затворницы из Амхерста.

Жизнь Мисс Дикинсон есть прекрасный материал для работы активисток женского движения. Однако с прискорбием следует отметить, что свои лучшие стихи и всю энергию Эмили черпала из прозы любви.

Ее первой привязанностью можно считать молодого служащего конторы отца Дикинсон Бенджамина Ньютона. Можно сделать предположение, что именно он, любящий поэзию, и открыл девушке глаза на красоту мира. Но Ньютон сыграл двойную шутку с молодой поэтессой, сначала покинув город, а потом и мир. Его смерть наступила Эмили на горло и источник ее стихов пересох. Но мысль посвятить себя поэзии зародилась именно в этот момент.

Ее воскресение приходится на конец 1850-х годов. К тому моменту Эмили уже сводит физические контакты с внешним миром к минимуму. В это время ее отец уже работает в Конгрессе. Он зовет дочь к себе в Вашингтон. Во время поездки она и знакомится с Чарльзом Уордсвордом. Священник, хорошо образованный, он стал прекрасным для нее собеседником. Их переписка длилась более четырех лет. Четыре года, абсолютная разлука, невозможность встречи, 700 стихотворений. Мир воображаемый становится куда приятнее.

Эмили укоряли за емкость ее произведений, хотя по сути это черта очень свойственна женской поэзии. Это прагматичность и деятельность: зачем размазывать что-то на десять страниц, когда все понятно с трех нот? В восемь строк она умещала рассуждение о бренности жизни, о смерти, которую уважала настолько, что писала с прописной, о смерти, которой не боялась. Да, несмотря на снедающие сомнения, на неуверенность и метания, смерти эта скромная леди не боялась. Воспитанная среди пуритан, она скептически кривила губы на формальность и уравновешенность их жизни и мироощущения. Однако она совершенно не была атеисткой. Ее мышление было религиозным в той чистой форме, в какой она и творила: незамутненное, непродиктованное свыеш ощущение, точнее, внутренняя линза, определяющая все в жизни. Точка отсчета, регулятор, нулевой километр.

Сквозь Школу Мрака — Школу Праха —
Сперва пройти —
Чтоб облачиться в блеск атласный —
И расцвести —
Чтоб Лилией среди долины —
Царить — звеня —
Забыв тяжелый запах глины
В сиянье дня —

С 1870 года она совершенно перестала покидать дом. Она стала «странной мисс Дикинсон», живущей по соседству, городской сумасшедшей, чем-то вроде призрака. Она пойдет тем же путем, что и Анри Руссо во Франции: никогда не покидая границ своего города, одной силой воображения рисуя невероятные приключения. Иными словами, замкнутость и самодостаточность.

Вдохновенье — это выход
В море — сухопутной крысы —
Так скользит по волнам шхуна —
Мимо мола — мимо мыса —
Так моряк, в горах рожденный,
С брызгами соленой пыли
Хмель божественный вдыхает
Первой океанской мили —

Дело тут совершенно не в самоограничении. Дело в абсолютной преданности своему делу, сконцентрированности и любви, которая ответит взаимностью. Найти дело, которое ты любишь больше всего и посвятить ему всего себя, пожертвовать всем своим временем.

Свободой, которую ты можешь создать себе сам, в своих четырех стенах. Ведь что же такое свобода, как не быть связанным самыми крепкими путами — другими людьми?

Читайте также:
Безалкогольный дневник
Безалкогольный дневник
Эмиграция в одиночество
Эмиграция в одиночество
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова