Иллюстрация: balcanicaucaso
24.03.2017
Борис Пахор:
Переживший
всех врагов
Борис Пахор: Переживший всех врагов
Борис Пахор: Переживший всех врагов
Борис Пахор: Переживший всех врагов
Борис Пахор: Переживший всех врагов

Ему 103 года, и он едва ли не главный долгожитель из действующих писателей земного шара. Он много раз рисковал и мог погибнуть: из-за национальности от руки фашистов, в одной из кампаний фашистского режима, как солдат итальянской армии, мог оказаться в печи одного из крематориев нацистских концлагерей или наложить на себя руки в результате душевной травмы (как это случилось с Примо Леви, Тадеушем Боровским или Паулем Целаном). Но вопреки всем и всему он умудрился пережить всех своих гонителей – от Муссолини и Гитлера до маршала Тито. Он пережил попытки стереть его национальную идентичность в фашистской Италии, физическую идентичность в Дахау и Берген-Бельзене, попытки стереть его из литературы на исторической родине и игнорирование «родиной-матерью» самого факта его проживания в её пределах.

Знакомьтесь – Борис Пахор, живой классик словенской литературы, почти всю жизнь обитающий на территории Италии – в городе Триесте, где он и появился на свет в далёком 1913 году.

Триест на момент рождения Пахора принадлежал всё ещё Австро-Венгрии, хотя и числился на правах вольного города, что обеспечивало его бурное развитие. Первая Мировая Война и поражение Австро-Венгрии в ней с последующим распадом драматически изменили жизнь города и его обитателей. Итальянцы, считавшие город своим (до Габсбургов в средние века город присягал на верность то итальянскому королю Лотарю II, то Венецианской республике) получили его и почти всё бывшее побережье Австрийского Приморья в 1918 году по результатам Раппальского договора вместе со словенским и хорватским национальными меньшинствами. И словенцы едва ли не одними из первых ощутили в полной мере жизнь во власти Италии.

В 1920 году 8-летний Борис становится свидетелем сожжения чернорубашечниками словенского Народного Дома в Триесте, который был одним из очагов словенской культуры в городе. А с приходом к власти Муссолини для триестских словенцев, равно как и для оказавшихся в Италии хорватов и тирольских немцев, вовсе наступили чёрные дни. Уже в середине 20-х годов все неитальянские названия на территории Италии были заменены на итальянские, образование на неитальянских языках было запрещено, разговоры на улице на любых других языках, кроме итальянского, так же воспрещались. Дошло даже до того, что словенцев обязали носить итальянские имена и фамилии – так по воспоминаниям Пахора его будущей жене Радославе Премрль заменили родное имя на Франческу. Пахор писал:

«Разумеется, мы не сдались и на всей территории, составляющей почти четверть Словении, создали сеть организаций для борьбы против фашистской власти. Так, 600 наших заключенных находились в различных тюрьмах и местах интернирования, на первом процессе 1930 года смертный приговор был вынесен трем молодым словенцам и одному хорвату из Истрии, а на процессе 1941 года были осуждены и расстреляны пять словенских антифашистов. К тому времени фашистская армия и милиция уже заняли часть югославской Словении со столицей Любляной, атаковали народно-освободительные войска, расстреливали пленных, испепеляли деревни и организовывали концентрационные лагеря, среди них тот, что на острове Рабе (итал. Arbe), куда попадали целыми деревнями, и умирало даже больше людей, чем в немецких лагерях».

В юном Борисе уже с ранних лет проявляется бунтарский характер. Так после известия о том, что теперь ему придётся учиться на итальянском языке, вместо родного словенского, он завалил учёбу, и родители отдали его в семинарию — подальше от неприятностей. Со временем он смирился с итальянизацией, но тайком изучал родной язык и культуру в летних лагерях, что спасало его психологически. Зверское убийство фашистами в 1937 году итало-словенского хормейстера Лойзе Братужа, вся вина которого перед режимом состояла лишь в том, что его детский хор всё ещё продолжал петь на словенском, окончательно сделало Бориса Пахора антифашистом и противником Муссолини.

Однако это проявилось не сразу.

Фото: balcanicaucaso

В 1940 году Пахора, за плечами которого была католическая гимназия в Каподистрии (ныне город Копер, Словения) и в Гориции, призвали на войну в итальянскую армию. Сначала он воевал в Ливии, а затем работал военным переводчиком в Ломбардии и учитлся в университете в Падуе, где изучал итальянскую литературу. Параллельно с этим он завязывал в 1939 году судьбоносное знакомство с крупным словенским поэтом и мыслителем Эдвардом Коцбеком, а затем познакомился с некоторыми итало-словенскими интеллектуалами, действовавшими в глубоком подполье (среди них был поэт Станко Вук), и некоторыми участниками словенской партизанской организации TIGR, которые как раз вели борьбу против режима Муссолини. Но только с падением Муссолини и последовавшей затем оккупацией Триеста немецкими войсками в 1943 году Пахор уже открыто вступил в ряды словенских партизан. Попартизанить Пахору, впрочем, так и не пришлось – вскоре организация была раскрыта предателями, работавшими на коллаборационистскую «Приморскую Самооборону» под руководством видного эсесовца итало-словенского происхождения Одило Глобочника. Пахор был среди 600 человек, подозреваемых в симпатии к партизанам, которых арестовали. С тех пор он сменил ещё несколько концентрационных лагерей в Европе, чему причиной будет хаос и паника в отступавших немецких войсках – Дахау, Маркирх (теперь Сен-Мари-о-Мин, Франция), Нацвейлер-Штрутгоф, снова Дахау, Дора, Харцунген и наконец Берген-Бельзен, где будущий писатель и встретил своё освобождение. Знание языков, полученное в университете в Падуе, дружелюбие, благодаря которому Пахор получал в лагерях «блатные места» (например санитара в Дахау и в Харцунгене), помогли ему выжить, хотя после освобождения Пахору ещё пришлось лечиться от полученного в лагерях туберкулёза лёгких.

После успешного лечения во Франции Пахор в конце 1946 года окончательно вернулся в родной Триест. К тому моменту город управлялся уже англо-американскими войсками, а с 1947 года стал центром подмандатной территории ООН под названием Свободное Государство Триест. Само «государство» разделилось на американскую и югославскую зоны — Триест оказывается именно в первой зоне.

Пахор, к тому времени окончивший университет в Падуе и защитивший докторскую диссертацию по поэзии Коцбека, впервые увиделся с названным поэтом лично. Они подружились, и дружба эта длилась до самой смерти последнего. Их объединяли убеждения – им не нравился коммунистический режим Тито. Но Коцбек уже делал активную политическую карьеру при нём – стал министром Словении в союзном правительстве Югославии, а вскоре и заместителем председателя Народного собрания Республики Словения. Когда в 1951 году Коцбека за публикацию сборника новелл «Страх и мужество» сняли со всех постов и начали травлю, Пахор в первый и не в последний раз вступился за друга и даже порвал с триестскими левыми кругами, симпатизировавшими Тито. Этот смелый поступок закрыл двери его произведениям на пути к словенскому читателю. Окончательная передача Триеста в состав уже демократической Италии в 1954 году развязало писателю руки, он смог творить и высказываться без всякой оглядки на цензуру.

В 1948 году Пахор дебютировал в печати первым своим романом «Мой триестский адрес». В середине пятидесятых вышли романы «Вилла на озере» (1955) и «Город в Заливе»(1955), в которой описана судьба словенцев в фашистском Триесте. Затем «Кочевники без Оазиса» (1956) с впечатлениями от ливийской кампании режима Муссолини.

Жизнь писателя-экспата во все времена никогда и никому не приносила доход, потому с 1953 года и до выхода на пенсию в 1975 году писатель преподавал итальянский язык в словенской гимназии в Триесте. И одновременно с этим не только писал, но и вел активную общественную жизнь.

В 1967 году Борис Пахор выпустил в свет свой наиболее значительный роман – «Некрополь», в котором отразился весь его опыт пребывания в немецких концлагерях. По сюжету рассказчик приезжает в свой бывший лагерь в составе туристической группы, и, рассматривая свою бывшую тюрьму, превращённую в экспонат, вспоминает лагерные реалии, а также бесчисленные «портреты в колючей раме», с которыми его свели жизнь и обстоятельства.

А за год до того Пахор и другой выдающийся триестский словенец Алоиз Ребула вместе выпустили журнал Zaliv, где выходили произведения словенских авторов, не вписавшихся в систему СФРЮ и даже оппозиционных ей. Благодаря этому Zaliv стал крупным оппозиционным журналом словенской диаспоры и вскоре оказался в центре самой настоящей политической бури.

Фото: balcanicaucaso

В 1975 году живой классик словенской литературы Эдвард Коцбек выступил на страницах журнала с провокационным интервью, в которой автор осудил так называемую Блайбургскую бойню – расправу югославских партизан-титоистов над более, чем десятью тысячами словенских коллаборационистов из движения «Словенское домобранство», пытавшимися бежать в Австрию и их близкими неподалёку от австрийского города Блайбург. Репрессии последовали незамедлительно – Коцбека поместили под домашний арест на несколько лет, его имя довольно долго полоскали в официальной югославской печати, от тюрьмы его спасло лишь заступничество западных интеллектуалов, включая Генриха Бёлля. А самому Пахору как гражданину Италии запретили въезд на территорию Югославии и пустили снова лишь в 1981 году – на похороны Коцбека. Его памяти Пахор в 1989 году посвятил книгу «Тот океан, так широко открытый», которая стала первым опубликованным на территории Словении произведением писателя и  реабилитируовала Коцбека в уже пост-коммунистической Словении.

В 1970-х-80-х гг. Борис Пахор работал над ещё «триестинской трилогией», состоящей из романов «Затмение» (1975), «Схватка с весной» (1978) и «В Лабиринте» (1984), к которой также косвенно примыкает «Колыбелька мира» (1999).

С 1990 года, когда Пахор после победы демократической оппозиции и независимости Словении закрывал Zaliv, начиналось время признания его заслуг не только на родине, но и за её пределами. Вначале Пахор приобрел в Словении статус живого классика и уже в 1992 году получил высшую литературную премию Словении – премию имени Франца Прешерена. А в нулевые годы его неожиданно признали во Франции и Германии – начали переводить. В 2008-м году итальянские издатели, до того не интересовавшиеся Борисом Пахором, тоже обратили внимание на его персону. В журнале La Republica появилась статья под названием «Дело Пахора», в которой запечатлены слова автора:

«Сорок лет нам мы нуждались в таком важном авторе, чтобы признать его заслуги в нашей стране… Слишком долго, в чьих-то интересах нужно было скрывать тот факт, что в ‘абсолютно итальянском’ городе Триесте кто-то способен писать великие вещи на языке отличном от итальянского».

С этого момента появились публикации Пахора на итальянском языке.  Писатель даже дал интервью главному итальянскому телеканалу RAI.

Сегодня Борис Пахор в полной мере наслаждается долголетием, славой и признанием в Словении, Италии и практически во всей Европе. Он получает всевозможные награды, от некоторых из которых, впрочем, отказывается по разным соображениям, даёт интервью, в 2010 году даже стал героем словенского документального фильма, ему посвященного. Его произведения издаются, переводятся и переиздаются, по ним пишут диссертации и статьи.
До России пока дошёл лишь «Некрополь», изданный в 2011 году, но хотелось бы, чтобы русский читатель познакомился с творчеством итало-словенца намного ближе, ведь Пахор – разноплановый.

Сто три года – явно не предел для живого классика словенской прозы, который сумел пережить всех своих недругов.

Читайте также:
Покойный голос. Интервью с Шопенгауэром
Покойный голос. Интервью с Шопенгауэром
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Непокой, или Кучерявый траур Тикая Агапова
Бездна, которая катится в мир
Бездна, которая катится в мир