Иллюстрация: Herbert J. Draper
02.04.2016
Апология Блудницы
Апология Блудницы
Апология Блудницы
Апология Блудницы
Апология Блудницы

После всего сказанного о Мятежном Духе, а также в связи с восходом Чёрной Луны феминизма, будет резонно вспомнить о его спутнице, жене или даже копии, о второй проклятой божественной сущности. В осевых мифологиях ей уделено ничтожно мало внимания, в сравнении с предшествующей языческой популярностью, а также относительно скрытого, но повсеместного присутствия в современной культуре. Любимица прерафаэлитов, подростков, феминисток, оккультистов, а также создателей игр, комиксов и восточной мультипликации — Тёмная Богиня и Священная Шлюха. Если Мятежник – это персонаж общекультурный и контр-культурный, то Королева Проклятых интересна исключительно в пределах разнообразных сообществ по интересам. Возможно дело в том, что она женщина. А возможно, что два вершителя Зла – это уже многовато для культуры, которая толком не знает, куда приткнуть одного.

Дальнейший текст посвящён конструированию обобщённой мифической фигуры, которая далее будет названа «Блудницей» по аналогии с «Мятежником», чтобы отстраниться от конкретных персонажей и сосредоточиться на принципах их существования. Выбор же именно такого именования прояснится чуть позже. Блуднице и абсолютно всем упоминаемым в связи с ней персонажам приписывается женский пол. Но не стоит полагать, что пол действительно имеет значение, когда мы говорим о сакральных персонажах. Разделение на мужское и женское является одним из базовых принципов дифференциации мира смертными, и они делают это со всеми встречными объектами. Но классификация не всегда равнозначна пониманию, и считать Мятежника буквально мужчиной, а Блудницу буквально женщиной будет абсурдно. В наделении тех или иных объектов полом есть своя логика, которая чаще всего важна, но сам объект от этого не меняется, ведь речь идёт о метафорах. Конечно, тогда лучше было бы называть и Мятежника и Блудницу в среднем роде, но звучать это будет отвратительно.

К нашему времени уже сложились традиции, увлечённые образом Блудницы и проделавшие работу по его компиляции. Но в основном эта работа заключается в выделении подходящих божеств и сбрасывании их в общий котёл с табличкой «Великая Тёмная Богиня». Лучше, чем ничего, но в таком подходе недостаёт основательности. Так что теперь нам предстоит пройти тот же путь, но постараться сделать это по возможности развёрнуто и не бросаться сразу воскуривать фимиамы, распевать гимны и оскоплять себя.

«Flying Fish» Herbert James Draper

Сбежавшая Душа

Начнём наш путь не по ходу развития представлений о нашей героине, а с его ядерного элемента, вокруг которого будет выстраиваться образ Блудницы. Ею является Лилит. Будучи ветхозаветным персонажем, она отсутствует в Писании, если не считать одного весьма смутного и незначительного намёка на некое ночное чудовище женского рода. Лилит появляется только в апокрифах и в иудаистском мистицизме, а заодно оказывается на удивление важным народным персонажем. Она – первая созданная женщина, сотворённая одновременно с Адамом или даже раньше него аналогичным образом из глины, а не из ребра, как это было с Евой. Подозреваю, что не в последнюю очередь именно равное Адаму положение подвигает Лилит отказаться от заманчивой перспективы быть женой первого человека и подчиняться как ему, так и завету Творца.

Некоторым авторам, похоже, такая трактовка могла показаться слишком уж разумной, и тогда появилась версия, что Лилит заведомо была создана не из глины, а из какого-то мусора (и уже отдельный вопрос, откуда в Эдеме взялся мусор), что делает её скверное поведение следствием её соответственно скверной природы, а не свободного выбора. Ведь кто в здравом уме откажется от такого видного мужчины как Адам и ослушается приказа Всевышнего. Отвернувшись от Закона, Лилит произносит одно из известных ей по загадочным причинам истинных имён Яхве и улетает прочь. Трое посланных вдогонку ангелов безуспешно пытаются её вернуть, после чего Творец проклинает отступницу. Теперь та обречена на жизнь в изгнании и то ли на бесплодие, то ли на гибель потомства, то ли на порождение демонов и прочей нечисти, что, как мы увидим далее, суть одно.

Остановимся пока на этой простой формуле. Будем, как обычно, исходить из того, что главный герой мифа, то есть Адам, есть метафора субъекта, а через созданную Демиургом/Сверх-Я жену представлена его Душа. Причём Душой его являются обе супруги, как сбежавшая невеста Лилит, так и не столь уж верная Ева. Последняя является традиционной библейской отформатированной и подчиняющейся субъекту Душой, сотканной в том числе из фрагментов Я (это объясняет использование ребра) и исполняющей надлежащие ей функции, но не более того. Единственным, но критическим, выходом за пределы субординации становится Искушение Змием, приведшее к печально известному Грехопадению.

Лилит же предстаёт принципиально иной Душой, движущейся по собственной воле, что в глазах Сверх-Я и Я равносильно предательству. Самостоятельная Душа, как и самостоятельный Дух — это нонсенс, ошибка системы. А этой системе если что-то и идёт не так, то с катастрофическими последствиями. Лилит разрушают сплетённую Творцом иллюзию того, что всё в Космосе субъекта инвентаризировано и подчиняется либо Я, либо Сверх-Я, фантом безопасности и контроля. Разрушение этой иллюзии равнозначно краху субъекта и ужасной встречей с Реальным, то есть окружающим Космос Хаоснованием. Проклятая Душа выпадает из Космоса учреждённой Творцом психоструктуры и начинает заниматься своими заведомо неблаговидными делами, в том числе плодить угрожающих Я демонических чудовищ.

Любовница Зла

Лилит вредит человечеству не сама по себе, хотя и становится одинокой изгнанницей. Она вступает в кощунственный альянс с Самаэлем, уже известной нам голограммой Мятежника. Это становится тем более допустимым благодаря поздним каббалистским версиям мифа, где Лилит предшествует Адаму и является заключённым в скорлупу изначальным светом, то есть несотворённой самопорождающейся сущностью. То же касается и Мятежника, так что связь с Изначальным и сапоморождение возводит Блудницу на равное ему место в инфернальной иерархии. Иначе было бы сложно объяснить её специфический статус Жены Врага и Матери Демонов, которыми тот повелевает. Едва ли такого могла бы добиться обычная смертная женщина (хотя многие претендовали и претендуют до сих пор).

Таким образом Душа, выпав из системы Закона, вступает в союз с другим аналогичным элементом — Отпавшим Духом, преследуя, по всей видимости, ту же или схожую цель в воздействии на субъекта. Совпадение их планов ещё не доказано, но, по сути, с кем ей ещё объединяться, если больше никаких проклятых здесь нет. Поэтому покуда Самаэль и его ангелы вступают в браки с дщерями человеческими, то Лилит и её суккубы забавляются с сыновьями. Вдвоём они охватывают всю целевую аудиторию и являются совершенно эквивалентными в этом качестве.

«Ulysses and the Sirens» Herbert James Draper

Но вообще-то там присутствует ещё один проклятый. Хотя он появляется чуть позже Грехопадения, да и статус его несравненно ниже. Это печально известный Первоубийца Каин. Он не имеет аналогичного божественного происхождения, однако он всё же сын первых людей, да и само Проклятие выделяет его среди прочих смертных. Но если важность мифа о Каине для проклятого субъекта вполне понятна, то остаётся загадкой, какое отношение к нему имеет Лилит. Она появляется уже после сцены с убийством Авеля и изгнания, зачем-то соблазняет убийцу против его воли и исчезает. Зачем она это делает, в апокрифе особо не прояснено. Но раз Каин не божество и уже не смертный, то он, очевидно, является проклятым героем по аналогии с нормальными героями полубожественного происхождения. И если герои – это прототипы некоего ординарного субъекта, то Каин является мифическим образцом для субъекта проклятого. Поэтому незначительный в общем-то эпизод общения с Лилит сообщает кое-что важное об этом самом субъекте. Проклятому полагается соответствующая Душа, и контакт с ней проявляется в насильственном обольщении. Ведь становясь проклятым, субъект теряет Душу в привычном её понимании, когда от него отрекаются родительские объекты и Творец с ангелами. Но Душа иногда возвращается к нему снова, но уже трансформированной – тёмной, злой и соблазняющей. Он не узнаёт и не признаёт её, так что, лишаясь любовной связи, Проклятая Душа использует соблазнение как аналог влюблённости, чтобы соединиться с субъектом в сексуальном экстазе, а затем снова покинуть его на неопределённое время. Оставив того в недоумении, печали и злости. Но это уже другая история.

Красное бесформенное чрево

Вернёмся к основной апокрифической активности Лилит после побега из Эдема – порождению демонов, убийству младенцев и искушению юношей. Лилит – Мать Чудовищ, но при этом она бездетна, и все её потомство рождается мёртвым. Очевидная парадоксальность только усиливает удачность метафоры. Одна из функций Души – рождение детей от союза с героем, то есть Я, что в случае проекции Души на реального другого приводит к буквальному желанию завести потомство или хотя бы жениться. Но, по сути, в виду имеется любая творящая активность субъекта, будь то создание продуктов, идей, организаций или произведений искусства. Блудная же Душа на то и проклята, что её функционирование можно счесть нарушенным.

Блудница – это мёртвое чрево, перманентный творческий кризис, когда субъект не в состоянии «разродиться» ничем, кроме заведомо мёртвых проектов (в его глазах или же в реальности). Однако пусть Душа и проклята, но всё же отчасти жива, и мучительный для субъекта контакт с ней всё ещё ведёт к появлению чего-то. Чего-то не того. Не ожидающий подвоха проклятый, уже так долго жаждущий привнесения своего детища в мир, вполне может с ужасом отвернуться от такого результата. От сотворённого им чудовища или выкидыша. Здесь уместно вспомнить о Монстре Франкенштейна – отягощённой первозданным злом аберрации, демоническом выродке отчаянного творца. В реальности всё обычно обстоит чуть менее катастрофично, хотя демоническое детище и способно погубить недоумевающего автора. Чудовищное дитя — результат труда, отмеченный печатью скверны, наполненный упадком и смертью. Проклятый Творец испытывает отвращение, брезгливость и собственное ничтожество как родителя, сталкиваясь с подобным чадом. Чаще, впрочем, это скорее скука и отчуждение при виде очередного мертворожденного уродца. Муки творчества обращаются адовыми муками для проклятого, преследующего ухмыляющуюся Блудницу, покровительницу и инициатора его страданий. Но через неё же реализуется уникальная возможность породить и даже полюбить инфернальное дитя, ведь она, в отличие от Творца и творцов, никогда не отворачивается от брошенных и отверженных.

Интересно, что образовавшаяся аналогия между детьми Лилит и Чудовищем Мэри Шелли, а также, соответственно, проклятым субъектом и Виктором Франкенштейном, успешно ведёт нас дальше. Лилит соблазнила Каина, и он, предтеча всех проклятых, построил вскоре Первый Город среди опустошённой земли к Востоку от Эдема. Самаэль дал людям умение и инструменты, Лилит вдохновила и направила их, а Первоубийца воплотил в жизнь среди Проклятого Мира идею искусственности, первым создав то, на что не было санкции Творца. Искусство и искусственность неразрывно связаны с проклятым, являясь единственными способами его тягостного ограниченного существования в отрыве от божественности и органичности.

«Lamia» Herbert James Draper

Монстр Франкенштейна воплощён в культуре противоестественным сочетанием живого и механического, подобно шизофреническим рисункам. Таковы же и инфернализированные плоды проклятого творчества, выпадающие из Закона и отсылающие наблюдателя к кошмарному Хаоснованию. Иногда они вызывают отвращение, тревогу, а иногда просто будоражат. При этом они могут быть даже вполне приемлемыми в глазах части общественности. И чем больше проходит времени, тем более они встраиваются в социосферу. Ведь выпадение из конвенционального дискурса пусть важный, но не ключевой аспект демонических отродий. Главное то, что они сами по себе приоткрывают калитку в Ад и ведут далее наблюдателя и своего автора.

Ночная фея

Народная молва приписывает Лилит похищение и пожирание детей, их подмену на что-то другое и наведение на женщин бесплодия, что совпадает со слухами о промышлявших киднеппингом средневековых феях. И вполне вероятно, что эти идеи совпадают по периоду их появления. Мифосхема с подменой смертного младенца на урода соответствует оговоренной выше идее о порождении демонов.

Сюжет же о смерти младенца был рассмотрен в истории Локи, но здесь это показано не как вечное событие мифа, случившееся вне времени и отзывающееся во вселенной в прошлое и будущее, но как повторяющееся раз за разом в повседневной человеческой жизни. Локи вообще не трогает смертных, да и Дьявол не то чтобы этим славился. Тем более убивающий Предвечного Младенца Мятежник кажется менее подходящим кандидатом на эту роль, чем женский персонаж, которому предписано воспроизводить новую жизнь, а не отнимать её. Именно Проклятая Душа причастна к уничтожению возможностей и естественного роста. К смерти «внутреннего младенца», которого она губит, пожирает на глазах ошарашенного субъекта и подменяет на нечто потустороннее и кровососущее. Этим она заставляет смертного преждевременно взрослеть и, вместе с тем, не взрослеть никогда. Я субъекта остаётся замороженным и замкнутым в сломанной, проваливающейся внутрь себя психоструктуре проклятого мира, где никогда не настаёт весна и всё лишь продолжает медленно увядать. Но Блудница не только умерщвляет возможность обновления мироздания субъекта в целом, на уровне психоструктуры. Она каждый раз вновь и вновь во всё новых жизненных ситуациях подменяет выраженную в младенце надежду на обновление и привнесение чего-то в мир на отмеченное скверной иномирное исчадие.

Сходство Лилит со средневековым волшебным народом усиливается и тем, что «она бродит по ночам, досаждает сынам человеческим и заставляет их осквернять себя». Почти наверняка под словами об «осквернении себя» подразумевались юношеские поллюции после видений Блудницы во сне. И подобные сны действительно могут увести субъекта далеко от реальности. Соблазнение и утаскивание за собой в иномирную ночь — привычные свойства всевозможных «прекрасных созданий». Как и в коротком эпизоде с Каином, соблазнение – это способ взаимодействия Проклятой Души с субъектом. Так она завлекает его на стезю отчуждения от Закона и погружения в загадочные, манящие и опасные тайны мироздания. Это несколько более замысловатый способ, чем непосредственные травматизация и одержимость, инициированные Мятежником.

Блудница движется таинственными путями, а очарованный чудесной и соблазнительной феей субъект движется вслед за ней. Часто – к своей гибели, ведь её обольщение ведёт к помешательству и, порой, к смерти во имя любви. Многим знакома особая влюблённость, выпадающая на вертеровский период расцвета чувственности, когда воображение субъекта оказывается полностью захвачено мыслями о любимом объекте. Но эти мысли никогда не бывают простой радостью, что вроде бы должно соответствовать влюблённости. Вместо этого молодой субъект терзается от неизбежно сопутствующей этому наразделённости чувств, переживает отчаяние и абсолютное одиночество, в то время как мир теряет смыслы, и единственным подсвеченным и сверхценным объектом становится воображаемый объект воздыхания. Проклятая Душа, неузнанная внутри «владельца», проецируется наружу и субъект начинает активно разыгрывать вовне свои отношения с ней, хрестоматийно переключаясь в её восприятии между образами Святой и Шлюхи (или Принца и Разбойника, если угодно, хотя звучит это значительно хуже).

Чёрная вдова

Проявление Блудницы как великой любовницы отлично иллюстрирует Иштар, она же Инанна, она же Астарта — одни из самых ранних зафиксированных в культуре проявлений Вавилонской Блудницы. Разнообразие её имён тем более удивительно, что она была божеством в соседствующих городах-государствах Древней Месопотамии, но, видимо, каждому была нужна своя собственная богиня. Во избежание осложнений будем называть её Иштар. Она заявлена как покровительница плодородия и войны, хотя культура Древнего Междуречья отстоит от нас слишком далеко и упоминаний о ней дошло не то чтобы слишком много, чтобы говорить наверняка. Зато широко распространено предположение о храмах Иштар с храмовыми же проститутками, что уже сообщает о непостоянности и любвеобильности Блудницы. Одно из её появлений в мифе, менее значимое для нас, это роль в Эпосе о Гильгамеше. В нём Гильгамеш отвергает соблазнение богини, и та насылает на него и его товарища Энкиду чудовищного быка. Быка они, конечно же, побеждают, но месть Иштар всё равно настигает их, прежде всего дикаря Энкиду, хотя герой из Гильгамеша и так довольно бестолковый. Здесь наглядно демонстрируется, что отказывать Блуднице, а тем более угрожать ей — не лучшая идея, пусть даже она и строится на совершенно верных выводах, ведь связываться с ней действительно слишком опасно. Вся эта история напоминает об ещё одном достаточно странном на мой взгляд герое эпоса – Кухулине, отвергшем соблазнение Морриган, Госпожи Ворон, и обратившем этим на себя её ярость, хотя и с относительно удачным завершением их противостояния.

Гораздо важнее то, почему собственно Гильгамеш отверг притязания могущественной и соблазнительной Иштар. Потому что он был в курсе участи её многочисленных предшествующих любовников, и, самого известного из них, Таммуза. С последним и связана куда более значимая история Иштар – её Нисхождение в Мир Мёртвых. Хотя у меня то и дело упоминается мифосхема о спуске в Ад, но вообще-то это экстраординарное, и особенно важное событие. Боги и герои, и уж тем более смертные не ходят периодически в подземные чертоги и обратно. Некоторые ходят, но и то раз в жизни, хотя, кажется, Геракл был там дважды, но он уникум. Ведь это не простая прогулка, а событие вселенской важности, радикально изменяющее нисходящего субъекта, а иногда и имеющее масштабный эффект. Нисхождение – это инициация шамана, вписывающая его в универсальный порядок, и душеспасительное путешествие Христа, Данте и, кстати, Мятежника. Лишь погружение в инфернальные глубины Иного позволяют субъекту пресуществиться и найти другого себя.

Так вот, Иштар отправляется в месопотамский Ад, чтобы вернуть в мир смертных своего возлюбленного и погибшего при невыясненных обстоятельствах бога плодородия. Примечательна речь Иштар, обращённая к нежелающему её пускать стражу адских врат. Она грозится не только выломать двери, но наводнить поверхность мертвецами, которые пожрут живых – и это первое известное в истории упоминание зомби-апокалипсиса. Казалось бы, откуда у Блудницы такие полномочия? Но, оказывается, Царством Мёртвых правит её родная сестра Эрешкигаль. И снова мы воспользуемся правилом мифологических сиблингов, ведь если Иштар и Эрешкигаль – это ипостаси единой во многих лицах Блудницы, то проясняется её смертоносность, ведь она повелевает равно жизнью и смертью. Впрочем, не столько жизнью, сколько сексуальностью, связь которой с деструктивностью уже век назад обосновала, пусть и не исчерпывающе, Сабина Шпильрейн. Блудница – это воплощение смертоносности влечение, а влечение в чистом виде всегда так или иначе несёт субъекта к гибели.

«The Mountain Mists» Herbert James Draper

Пройдя семь кругов Ада и подвергнувшись унизительному обнажению, Иштар сталкивается со своей тёмной половиной и обрушивает на неё поток ярости, гневаясь таким образом на себя саму, что очень похоже на эксгибиционистский стыд. Иштар грозит вечное заточение под землей и множество страданий, если только она не найдёт себе замену. Древнегреческой Персефоне, чья история очень похожа на судьбу Иштар, такой выбор не предлагали, но отсутствие и той и другой на поверхности приводит к наступлению зимы, прекращению воспроизведения жизни и всеобщему голоду. Иштар в окружении своры демонов отправляется на поверхность в поисках замены, но она сочувствует всем встречным и не желает им такой участи, ведь Мир Мёртвых – это крайне плохое место. Но тут-то она и находит выпущенного под её залог Таммуза, который, в отличие от всех остальных, не скорбит по ней, а отлично поживает в её дворце. Ненавистного теперь возлюбленного отправляют вниз, где ему суждено проводить половину года, меняясь периодически местами со своей сестрой (да, у него есть сестра, которая нам малоинтересна). Даже с посменной ссылкой удовольствие всё равно ниже среднего. Здесь Иштар сразу и уже вроде навсегда возвращается подлунный мир. В другом варианте сюжета Иштар таки осталась страдать в царстве Эрешкигаль, но была спасена высшим божеством, снова оделась и вернулась домой, но такой поворот сюжета заметно менее интересен.

Блудница оказывается снова связана с уничтожением функции обновления мира, но в этой сравнительно ранней версии мифосхемы гибель кажется не окончательной. Ведь Таммуз – это умирающий-и-возрождающийся бог. Однако следует помнить о предположении, что в те времена наступление нового сезонного цикла было эквивалентно разрушению и обновлению мира. Тогда Таммуз уже более аналогичен скандинавскому Бальдру, поскольку возвращается к жизни после конца света, чтобы воссоздать новый улучшенный мир. Но есть и ещё одно предположение, согласно которому Таммуз и его древнегреческий аналог Адонис всё же мертвы и остаются в подземных чертогах психоструктуры субъекта. А приход зимы и её смена весной – это не столько обновление, сколько оживление мира, связанное с появлением и исчезновением не возлюбленного, а самой Персефоны или Иштар. Правда в древнемесопотамском мифе Иштар больше никуда не уходит. Но, по-моему, древнегреческий сюжет здесь более верно сообщает о положении вещей. Иштар однажды спустилась и вернулась, но мифологический мир цикличен. Так что она она проходит тот же путь с наступлением каждого нового цикла, то есть как минимум ежегодно. Это возвращает нас к истории о безответно влюблённом в собственную Душу субъекте. Именно уход Блудницы и её спуск в преисподнюю переполняет влюблённого опустошением и одиночеством, и именно её возвращение заставляет распускаться цветы и наполняет субъекта энергией влечения.

Не следует забывать о важном и интригующем феномене священной проституции. Иштар — это далеко не просто богиня-шлюха или даже небесная покровительница интимных услуг. Блудница воплощает собой и своим культом идею сакрализованной сексуальности. Сопровождённый ритуалом секс с храмовой проституткой предшествует ухищрениям мистицизма и литургии, и, возможно, является самой общедоступной формой связи с божественностью. Этот кажущийся подчас необычным подход к сексуальности на деле возвращает энергии влечения её исходное значение универсальной и священной божественной силы. Однако для частного современного смертного далеко не любой объект влечения способен стать Тем Самым, а лишь тот, на которого была успешно спроецирована Блудная Душа. Впрочем, скорее всего, только жертва проекции и может быть объектом его влечения. В отсутствии официального культа Блудницы этот процесс приходится организовывать самостоятельно, то есть обычно пускать на самотёк.

Проститутку же, даже священную, от возлюбленной отличает неизбежное наличие множества других любовников. Блудница обладает огромным сердцем и распространяет свою любовь не только на субъекта, заставляя того страдать от неизбывной ревности. Ведь одно дело – чувство брошенности, и совсем другое – то же переживание, но отягощённое уверенностью в том, что объект оставил тебя и теперь развлекается с кем-то ещё, предпочтя его тебе. Проклятая Душа не просто периодически покидает владельца и скрывается во тьме, она всегда уходит к Другому, супругу Аиду или Самаэлю или же к прочим менее впечатляющим любовникам.

Очарование и чешуя

В той же Древней Месопотамии присутствовало некое существо Лилу, созвучное иудаистскому «Лилит». Как и первая жена Адама, это создание известно тем, что по ночам убивает младенцев и высасывает мужскую силу, а его мужской аналог, соответственно, женскую. Это довольно типичный злой дух, каких множество, однако он обладает весьма узкой специализацией. Эллинским эквивалентом этих духов были Лилим, полуженщины-полузмеи, творящие непотребства с одинокими путниками. В будущем они предстанут суккубами, разновидностью демонических агентов Блудницы, а пока их мать и повелительницу зовут Ламией. Это ещё один «ночной дух», чья история довольно типична. Она была одной из бесчисленных любовниц Зевса, и её прокляла Гера, лишив тем самым потомства (демонические Лилим не в счёт), заставив сходить с ума от горя и ужасных видений своих умерших детей, охотиться в ночи за другими детьми и пить кровь прохожих. Перед нами уже настоящее Проклятие, почти идентичное тому, что наслал на Лилит разгневанный Яхве.

Любопытным следствием Проклятия Ламии становится её способность каким-то образом оставлять на смертных свою Метку в виду Дара Сивиллы, способности предсказывать будущее. Этой же способностью обладали уже известные нам Прометей и Локи. И поскольку в пределах проклятого мира возможности предсказывать грядущие события не обнаруживается, то под этим скорее имеется в виду особая впечатлительность и эмпатия, часто присущие проклятым субъектам в виду их ранимости. А также и их выдающаяся мнительность и пессимистические ожидания в отношении будущего. Дар пророчества исходит из Хаоснования, ведь в нём содержатся все знания и возможности, и несёт его деструктивность. Эллинские мифы преисполнены очевидным всем участникам трагизмом, и именно так, трагически, окрашены ожидания проклятого как относительно других людей, так и его самого. Позитивные пророчества мало кого интересуют, зато претворение в жизнь пророчеств о крахе и предательстве отмечаются особо, и проклятый всегда может сказать: «Так я и думал», что бы он ни думал помимо того.

«Medusa» Caravaggio

Отличительной особенностью Ламии является её змеиное тело. Символика змей уже обсуждалась в разговоре об атрибутах Мятежника, и, хотя Блудница – это ещё не Дракон, но всё же она как минимум наполовину змея. У тех же каббалистов именно Лилит, а не Самаэль, отождествляется с пресловутым Змием Искусителем. Лилит соблазняет Еву, и значит, в этой пикантной сцене Душа искушает сама себя, чтобы отпасть от Закона. Или же следует говорить о двух версиях одной сущности, где более ранняя и хтоническая искажает функционирование свой поздней копии, вызывая этим раскол и распад мироздания. Однако хтоничность Блудницы связана не столько с чистой и яростной деструкцией Мятежника, сколько с оскверняющим проявлением инфернальности. Она неспешно вползает в мир субъекта и столь же постепенно отравляет его сладким ядом фантазий, любовных увлечений и самообмана, чтобы однажды полностью подчинить себе парализованного чарами смертного и увлечь за собой в первозданную тьму.

В связки с концептом парализованности субъекта чарами стоит вспомнить ещё одну древнегреческую проклятую героиню – Медузу Горгону. По одной версии, Медуза и две её сестры с самого рождения были хтоническими чудовищами. Но по другой, более интересной для нас, Проклятию и превращению в монстра Медузы предшествовала жизнь прекрасной смертной, виновной в осквернении храма, где её соблазнил Посейдон. Здесь повторяется мотив сексуальной связи с верховным божеством и последующим наказанием, как и у Ламии, да и множества других древнегреческих несчастных. Статус Медузы в космологии достаточно незначителен, поэтому она скорее претендует на то, чтобы быть мифическим прообразом проклятого субъекта, наследующего идею Блудницы, но не являющегося ею самой. В истории Медузы обыгрывается традиционный сюжет о нарушении запрета на связь с сакральностью, что в принципе уже само по себе может превратить смертного в чудовище, и вмешательство других божеств здесь требуется скорее для оформления факта и сообщения новых обстоятельств дела. А проклинают здесь в основном богини, а не боги, что намекает на некоторую пока не явную связь Проклятия с материнским объектом.

Медуза известна двумя основными атрибутами: взглядом, от которого каменеют зрители, и змеями вместо волос. Парализующие свойства Блудницы уже вполне понятны — она очаровывает и пленяет незадачливую жертву её странной и страшной любви, и та уже буквально не может отвести от неё глаз. Но этим вопрос не исчерпывается. Лик Медузы Ужасен. Настолько, что даже вода обращается в лёд. Это не просто убийственный взгляд — через глаза Медузы на нас смотрит Кошмарное Нечто, находящееся при ней и заполняющее её изнутри. И именно так взирает Блудница на смертного. Её глаза – это не окна Души, но провалы Души Проклятой, живой связи с жутким Хаоснованием, которому Медуза близка как никто, и поэтому ей суждено погибнуть от руки Персея. Её история завершается, а её лик обретает самостоятельность и превозносится через Горгонейон — изображение лица Медузы, защищающее от сглаза и зла. Именно он украшает собой Эгиду – символ божественной защиты, который часто можно увидеть, например, на одеждах или щите Афины, покровительницы смертных. Горгонейон – это воплощение инфернальности, используемое для защиты от неё самой, и сообщающее, что даже оно и особенно оно может быть использовано во благо.

Остаётся дополнить, что взгляд Медузы не просто убивает. Окаменением подчёркивается процедура обращения живого в мёртвое, органического в неорганическое. Безусловно, это и есть смерть, но лишь один из её аспектов, который как раз не так часто выделяется в мифах, зато активно используется в психоанализе. Сама идея смерти может иметь множество интерпретаций, но окаменение – это воплощение принципа влечения-к-смерти как направленности живого существа слиться со статичным окружением, то есть стать камнем. В подобном ключе описывал это Фрейд и подчёркивала уже упомянутая Шпильрейн. Финальной целью любого влечения является его разрядка, снижение интенсивности деятельности к нулю. Вектор Желания направлен к гибели, и этот принцип несёт в себе Блудница, в которой любовь и смерть не разделены фильтром Закона, а предельная интенсивность сексуальности ещё совпадает с аналогичной деструктивностью. Любить Блудницу — значит любить Смерть.

Хаэтофобия

Змеиные волосы Медузы, в свою очередь, не только напоминают о её хтоничности, для обнаружения которой хватило бы и одного взгляда. Особенности волосяного покрова слишком часто упоминаются в связи с Блудницей, чтобы быть совпадением. Ходят слухи, что тело Лилит сплошь покрыто густыми волосами. Вообще она всегда предстаёт не просто прекрасной женщиной, но также обладательницей восхитительной шевелюры в духе картин прерафаэлитов, в свою очередь обожавших Лилит. Лилин, отродья Ламии, это волосатые змеи. Женщина с особо волосатыми ногами считалась ведьмой и ставленницей Астарты.

Будучи метой Проклятия, волосы первыми сообщают об особом, психотическом по сути, восприятии проклятым субъектом своего тела. Оно чудовищно искажено, вместо волос здесь шевелящийся клубок, вместо рук щупальца, вместо кожи чешуя, вместо тела бесформенная груда плоти. Конечно, галлюцинаторные представления субъектов обычно не доходят до таких крайностей, но по сути они всегда являются фантазмами и отягощены осквернением. Что также напоминает об особой смысловой наполненности, которой нагружены волосы для многих, если не всех субъектов. Они становятся вместилищем эксгибиционизма, ведь волосы — это то, что у всех на виду. Они являются частью моего тела, но вместе с тем они не имеют с ним ощутимой связи, пока дело не доходит до их отделения. Волосы – это моё Другое, одновременно причастная мне и самостоятельная репрезентация меня, своеобразный филиал меня на поверхности моего же тела. В своей выставленности на показ волосы эквивалентны лицу в целом, но лицо срощено со мной, тогда как положение волос остаётся амбивалентным. Ещё одной гранью амбивалентности волос становится их странная, промежуточная суть, они вроде бы часть организма, то есть тоже живые, но вместе с тем они определённо безжизненны. Это мёртвая, но приделанная ко мне часть меня, то есть очень даже странный объект. Так образуется зазор в представлении о волосах для последующего наполнения множественными содержаниями. С ними смертный активно взаимодействует в реальности или в воображаемом пространстве восприятия своего отражения, тем более если он не склонен пользоваться косметикой. Человек изменяет причёску, стрижёт, красит волосы и нервно их выдёргивает, выполняя загадочный ритуал. Каждый акт воздействия на них — не просто изменение внешней презентабельности, но словно вместе с волосами субъект надеется изменить себя, манифестируя себя для себя же посредством волос. Каждое радикальное изменение причёски обозначает попытку трансформации, включая достаточно безопасное отыгрывание саморазрушения. Само собой, есть множество иных объектов, выполняющих аналогичную функцию, но благодаря своей амбивалентности именно волосяной покров головы становится подходящим местом для проявления осквернения проклятых субъектов. Которые скорее предпочтут переживать себя как изгоев и принимать упрёки окружающих и отказы работодателей, чем изменят причудливый цвет или иные свойства своих прекрасных локонов. Ведь в этих безжизненных чешуйках сконцентрирована их увядающая жизненная сила и их скверна.

«The Vintage Morn» Herbert James Draper

Последней и малоизвестной чертой Медузы являются её крылья. Я не помню ни одного изображения с ней, где фигурировало бы что-то хотя бы отдалённо на них похожее, и гораздо чаще она представлена как Ламия с клубком змей на голове. Это и не удивительно, ведь крылья плохо увязываются с хтоническим пещерным обликом Горгоны. Современная фантазия подсказывает, что это могли бы быть демонические крылья летучей мыши. Но я не уверен, что у древних людей присутствовал аналогичный стереотип. Крылья, кому бы они ни принадлежали, отсылают к птицам и, очевидно, функции полёта, и эта тема также уже поднималась в «Апологии Дьявола».

Медуза Горгона бесхитростно совмещает в себе хтонические и пневматические качества, тем самым усиливая соответствие Блудницы Дракону-Мятежнику. Связь Блудницы с птичьим родом вполне эквивалентна связью с родом змеиным. Имя «Лилит» вполне может переводиться как «ночная птица» или просто «сова». Иштар изображалась с птичьими крыльями (как и все сакральные месопотамские персонажи) и лапами вместо ног. Священным животным Морриган были вороны. Традиционным животным воплощением Афины, о которой будет подробнее упомянуто далее, является всё та же сова. Блудница – это и ядовитая змея и хищная ночная птица. Ночная, потому что связана с Тьмой Хаоснования и персональным мраком субъекта, ночью его души. Хищная, потому что она деструктивна. И птица, потому что она есть духовная сущность, высоко стоящая в сакральной иерархии и способная перемещаться между мирами, чтобы взаимодействовать с субъектом и упархивать прочь, унося с собой его часть. К тому же совы – это странные существа, чуждые этому миру из-за ночного образа жизни, пугающих глаз и способности невероятно вращать головой. Особенно примечательна связь названия вампиров и ведьм (по сути проклятых субъектов) восточноевропейских народных мифов (“strigoi”) с совами, пьющими кровь детей (“strix”). Выбор совы как теориоморфного символа Блудницы напрашивается сам собой. Сова – это, как и многие птицы, вестник смерти и дурных предзнаменований. Совы уносят во тьму непослушных детей, похищают души и приносят разрушение на своих крыльях. Таковы же и функции Блудницы.

Ночь и колдовство

В той версии, где Ламия родилась чудовищем, её матерью, то есть, фактически, идейной предшественницей проклятой героини, считалась Геката, дочь разрушения и падающих звёзд. Триединая греческая богиня ночи, лунного света, подземного царства и колдовства. Хтоническая призрачная госпожа, внушающая почтение и ужас. По итогам Титаномахии Зевс благожелательно относился к титаниде Гекате, подобно Прометею перешедшей на сторону новых богов, и оставил за ней обширные, но туманные владения «на земле, в небесах и в море». Геката сочетает в себе функции хранительницы домашнего очага и повелительницы призраков и мертвецов, чем уподобляется Иштар. Она также является психопомпом, курсирующим между мирами смертных и мёртвых. Иногда помимо порождения Ламии Гекате приписывается ответственность за появление иных божеств и чудовищной Сциллы, но принято считать, что она одна из богинь-девственниц. Это укрепляет уверенность в том, что Гекату можно рассматривать в качестве ипостаси бездетной, смертоносной и в то же время заботливой о своих приёмных детях Блудницы.

Основная функция Гекаты связана с переходным пространством между мирами. Происхождение и облик соотносят Гекату с бесконечностью ночных небес и противоположной ей формально, но по сути идентичной, бесконечностью тёмных глубин Нижнего Мира. Может быть она и имеет отношение к царствованию в этих мирах, но главное, что она повелевает переходом между ними. Порогом между живым и мёртвым, между священным и мирским подобно Иштар-Эрашкигаль и Бабе-Яге. Её сакральные места – это толком даже не места, а то, что соединяет их — перекрёстки дорог. Точно так же и ночь может рассматриваться как переходное время между днями, как провал, из которого выбираются в мир инфернальные силы и призраки мёртвых. Священным животным Гекаты бывает и змея, но чаще мы видим её собакой – стражем не столько дома, сколько порога между Космосом жилища и тем-что-за-пределом. Скорее ей, а не Аиду должен подчиняется Цербер, стерегущий врата Обители Теней.

Среди поклонников (или чаще поклонниц) Великой Богини Геката более известна в связи с ведьмовством и зельеварением, как и аналогичная ей в этом смысле месопотамская Астарта. Она появляется в мифах как та, кто дарует магические способности и к кому обращаются заклинатели в своих кровавых ритуалах, включающих жертвование чёрного козла кровожадным призракам. С магией связана и её лунарная символика, аналогично символике чародейки Иштар, ведь Луна появляется и исчезает в ночной тьме подобно Блуднице в восприятии смертного. Точно так же магическим искусством были одарены люди после спуска на землю Азазеля со Стражами, и нельзя исключать, что именно за это отвечала его супруга Лилит.

Блудница неразрывно связана с колдовским, но что это значит? Магия – это практика взаимодействия смертных с отделёнными от них Иными Мирами: с Нижним Миром некромантии и Высшими Сферами последователя Герместа Трисмегиста. Не случайно Гермес прозван Трижды Великим, как и Геката едина в трёх ипостасях. Проклятое Божество – это воплощённая в одной фигуре связь между мирами, имеется ли в виду Нижний, Верхний и Срединный, или же Этот, Иной и Проклятый мир смертных. Проклятие образует зазор, пролом между всеми мирами, и Падшее Божество обеспечивает возможность связи смертных с ними всеми. Хотя это и реализуется дорогой ценой приобщающего к Хаоснованию осквернения души и тела, а также постоянным пугающим предчувствием надвигающегося распада.

Уже многократно поднимался вопрос о связи тематики провала, расщелины и границы с амбивалентностью Блудницы. Природа магии заключается в появлении связи между мирами, где инфернальность — это просачивающаяся через трещины мироздания сакральность, оскверняющая колдуна и всё вокруг. Весь дискурс Блудницы пограничен. Так что стоит ли удивляться, что она представлена в мифах именно женскими персонажами, при наличии такой даже слишком очевидной и банальной связи между идеей женственности и приоткрытой границей между реальностями и возможностями существования. Блудница — кровоточащая рана мироздания. Вагинальная символика прекрасно подходит и активно применяется для сообщения обо всём чудесном, священном, отвратительном и скверном, что выходит из всевозможных щелей в кажущейся целостности. Столь же уместен здесь оказывается и акцент на украшающем её волосяном покрове. Ведь что ещё дополнят прекрасное лоно, не одежда же, которой его необходимо поскорее лишить, в качестве предварительного условия проникновения. Но Блудница отвечает лишь за исходящую Оттуда скверну и за саму возможность входа в Иной мир — менструацию и коитус. Не случайно женщины во время менструации издавна считались нечистыми (или более нечистыми, чем обычно). И если прежде они периодически привлекали злых духов и изолировались от общества, то теперь их просто считают неуравновешенными.

Блудница – это половое отверстие универсума во всём его символическом многообразии, однако это влагалище с зубами и бесплодное чрево. Блудница – это не Великая Мать, не порождающая утроба (потому что демоны не считаются детьми) и не всепожирающая разрушительница миров. Это Великая Шлюха и одновременно с тем Богиня-Девственница. И поскольку атрибуты Блудницы как шлюхи уже оговорены, то стоит упомянуть наиболее известных в качестве девственниц персонажах – Афине, Артемиде и Персефоне.

Венера в доспехах

В Афине с трудом угадываются очертания Блудницы. Она не сексуализирована, не смертоносна, не связана с тьмой и колдовством и даже не проклята. Однако вечнодевственных богинь в древнегреческом пантеоне не настолько много, чтобы пройти мимо одной из них. Прежде всего обратим внимание на известный и уникальный в своём роде сюжет появления Афины из головы Зевса. Она не появляется обычным для смертных и богом способом, который в случае богов редко уточняется, но с чего бы это было нечто необычное. Афина почти что самозарождается из принципа утверждения Закона, который вовсе не имел намерения её порождать. Порождение отцом — это мифологическая аномалия. Принцип семейного древа и система родственных связей служат для структурирования мира древними народами на всех этажах мироздания. Отсутствие же порождающего (матери объекта) и порождённого (потомства объекта) означают выпадение из космоса. Это ещё не Проклятие, но уже аберрация, которую нужно либо отбросить, либо привести в соответствие Закону. И Афина являет собой ярчайший пример последнего.

 
«The Sea Sprite» Herbert James Draper

Вдобавок к этому, Зевс предварительно пожирает свою мудрую жену Метиду, чтобы не допустить появления того, кто его свергнет. Сюжет с Метидой несёт в себе отсылки к истории Прометея. Но мы видим также Афину как плод материнской Мудрости (о Святой Софии как Великой Матери будет упомянуто ниже) и как прямое следствие деспотизма пожирающего своих детей Закона. Этим плодом становится богиня героической войны, мудрости и техники. Воинственность Афины, а это именно благородная воинственность, можно понимать как тщательно обработанную разрушительность, идущую из первоматерии. Её мудрость — это соответствующее космическому Закону понимание сути мира, пугающее по сути своей знание, чьи корни уходят в Хаосновение. Это, в своём роде, ограниченное требованиями Закона безумие. Также Афина даровала людям бесчисленные крайне важные знания, будь то конструирование колесниц и кораблей, ткачество, организация социума на основании зафиксированных законов, разумное взаимодействие между социумами, и множество прочих существенных изобретений. Добавляя к этом сознание оливкового древа для смертных мы получаем прометеевского по своей сути персонажа, отличие которого лишь в том, что всё, что он делает, укладывается в нормативы священного порядка.

Таким образом Афина предстаёт светлым негативом Проклятого Божества, его «правильным» воплощением, рафинированной Иштар, Блудницей, выбеленной и очищенной до сияющего блеска шлема Паллады. Ведь её функции остаются теми же, она помогает гражданам своего города и появляется из ниоткуда, давая ценные подсказки героям. Её мудрое наставничество – это смягчённая версия соблазнения и убийства как толчка к радикальным изменениям. По сути Всё это – проявления сакральной фигуры, которая внезапно показывается, чтобы направить трансформацию субъекта в сторону его судьбы, реализовывать его предназначение. Афина даже не до конца избавляется от хтонических черт. Напомню, что её одежды украшает голова Медузы Горгоны, с которой Афина имплицитно связана. Кошмар и Осквернение всегда при ней, но в безопасном для окружающих виде и направленные против себя самих. Священные животные Афины – пресловутые сова и змея, о которых было уже достаточно сказано, чтобы понять, что они выражают собой не одну только божественную мудрость.

Она единственная богиня-женщина, облачённая воином – этот наряд позволяет скрыть от наблюдателей её монструозную и тёмную сущность за внешней упорядоченностью и блеском. Афина — это призрак в доспехах, чья демоническая суть проявляется через Горгонейон на козлиной шкуре. У неё нет матери, так почему бы ей не быть детищем Хаоснования, прошедшим через голову Закона. Это дитя Франкенштейна, автомат, который приходит в движение от клубящейся под каркасом тьмы преисподней. Ведь Афина – это даже большее воплощение Закона, чем сам Законотворец, и она куда более справедлива, чем Зевс. И как раз Хаоснование и близость к нему связана с усилением, радикализацией любого намерения, возведением всего в Абсолют. Даже когда это касается самого Закона, противостоящего пламени Изначального.

Дикость и кровь

На очереди Артемида, богиня девственниц, охоты и диких зверей. Она претендует на то, чтобы быть представителем яростной и условно примитивной, кровавой и жестокой составляющей Блудницы. Она также была богиней Луны, и заодно отождествлялась и с Гекатой, и с Персефоной. Причём последняя, по некоторым версиям, приходилась ей сестрой. Таким образом она удачно встраивается в вереницу воплощений Блудницы, но мало что этим добавляет помимо красочной картины «Дикой Охоты» и лесбийского сепаратизма амазонок, которым Артемида покровительствовала.

Она приносит смерть и отвергает ухаживания. Артемида – это жестокая, необузданная страсть Блудницы, которая кажется обворожительной, но при приближении смертного она обращается в медведицу, своеобразную Венеру в Мехах, и растерзывает несчастного, принося кровавую жертву ненасытной Бездне. Более всех Артемида может претендовать на роль зубастой и когтистой вагины, но поскольку до соития дело никогда не доходит, то она лишь достойная дочь своей матери. Подобно Иштар Артемида виновна в смерти весеннего вечно юного бога Адониса, который ей не угодил. Но скорее за этим кроется её общность с Персефоной, также подозреваемой в убийстве той же жертвы.

В свою очередь интересна история, в которой Артемида, Персефона и Афина росли вместе, и этим дополнительно утверждается их триединая девственная общность. Иногда Артемиду здесь заменяет Афродита, чья причастность к смерти Адониса и подобие Иштар через сексуализированность образа и множество прочих деталей, указывает на то, что и она претендует на то, чтобы быть фрагментом Блудницы. Но насчёт Афродиты всё более чем прозрачно, чтобы останавливаться на ней. Остальной перейти к последнему фрагменту и по-своему весьма любопытному – Персефоне.

Мёртвая невеста

Как известно, Персефону похитил от большой любви Аид, чтобы взять в жёны, и она, отведав зёрен граната в его владениях, потеряла возможность покинуть Царство Мёртвых. Её мать, Деметра, богиня плодородия, впала в отчаяние от потери дочери, и вместе с ней мир погрузился в траур, растения перестали цвести, а звери плодиться. В итоге Деметра договорилась с пантеоном и Зевсом, и с тех пор Персефона лишь часть времени проводит в Подземном Мира, и на этот период вся жизненность покидает подлунный мир, наступает зима и депрессия. Мы видим здесь усложнённый миф о Нисхождении Иштар, и если в этой истории участвует сонм божеств, то древние жители Междуречья умудрились обойтись тремя, если считать Иштар, Таммуза и Эрешкигаль, а то двумя, если считать сестёр одной фигурой.

Персефона воплощает частный аспект Блудницы — спуск в Мир Мёртвых и заточение в нём в качестве вечной или скорее умершей наречённой, призрака, чьё пребывание в мире живых несвоевременно прервалось. Ведь не она сама возвращает жизнь и любовь на поверхность, когда возвращается из Преисподней. Это делает её мать, богиня плодородия Деметра, просто потому что рада возвращению дочери. В некотором смысле мир сам по себе рад, что Персефона вернулась, но кто может уверенно сказать, что то, пришло из-под земли, всё ещё та самая Персефона? Она уже съела гранатовые зёрна, её сущность изменилась, Ад умертвил и исказил её. Даже если природа и празднует её возвращение, но гражданам Древней Греции следует запирать на ночь свои дома и беречь детей, потому что Она может прийти и за ними.

 
«Lamia» (first version) John William Waterhouse

Персефона – это что-то о Проклятой Душе. О том, как само её появление в восприятии субъекта наполняет того жизнью и радостью. Но субъект этот проклят так же, как и возлюбленная, что должна стать его женой. Но та отбирается у него силами Зла, Дракулой, если угодно, и постепенно сама превращается в вампира, отведав гранатовых капель его эссенции. Превращается в ту, кто теперь намерен утащить смертного за собой в мир вечного покоя. Персефона становится банши, прекрасной девушкой с длинными волосами, чей загробный плачь предвещает сметным скорую гибель.

Владычица Тайн

Персефона, её мать Деметра, а также Геката и по разным источникам другие упомянутые богини объединены не только взаимоидентификацией и формированием образа Блудницы, но участием в таинственных Эливсинских Мистериях. О цикле этих обрядовых действ известно настолько мало, и при этом они кажутся настолько значимыми, что они продолжают по сей день будоражить умы мистически настроенных смертных. Наряду с тайными тамплиеров, ассасинов, розенкрейцеров, ранних христиан и кого угодно ещё. Само собой, в современных трактовках участникам ритуала редко не приписывается использование психотропных веществ, но таков уж дух времени.

Эливсинские мистерии – это один из нередких случаев, когда туманность и древность только многократно усиливает важность гипотетического в общем-то исторического явления до запредельности. Согласно всё тому же мифу о похищении Персефоны, смертные были посвящены в мистерии во время странствий Деметры, пока та разыскивала свою дочь. Подробности здесь излишни, главное, что по сообщениям очевидцев те, кто прошёл весь цикл ритуалов, обретал власть над Миром Мёртвых, мог больше не бояться смерти, поскольку понимал суть мироздания и не видел в окончании смертного существования ничего особо пугающего. Это был обряд Нисхождения и Восхождения, где смертный проходил по сути путь Блудницы, и эта процедура трансформировала его в нечто превосходящее обычного смертного в смысле мировосприятия. Через ритуал в Элевсине проходил заодно и величайший из героев Геракл, чтобы благополучно отправиться в Аид и вернуться обратно.

Мифосхема Элевсинских мистерий при подробном изучении может оказаться куда полнее примечательными деталями. Но применительно к Блуднице это позволяет заключить, что Проклятая Душа способна не только на насилие и умерщвление субъекта, но и на его трасценденцию. Блудница соблазняет смертного, гипнотизирует факельным пламенем своих очей на пороге Преисподней, а затем уводит за собой вниз, чтобы смертный погиб, разделив с ней Нисхождение. На этом моменте заканчивается история юного Вертера. Но в истории реального субъекта это может стать кульминацией, если не началом нового пути торжественного Восхождения к Свету Познания. Познания себя, само собой.

Несмотря на всё сказанное выше, Блудница не является только лишь угрозой, хотя ни на миг не перестаёт представлять опасность. Даже когда сладкая смерть от её уст и рук – это не гибель, но перерождение, то это никогда не изменение ради изменения, но приближение смертного к пониманию истины себя.

Безумие и Падение

За тайное высшее Знание отвечает ещё одно воплощение функции Блудницы — София, божественная премудрость и единственный официальный божественный женский персонаж в Библии, по крайней мере в Ветхом Завете. Образ Святой Софии очаровывал каббалистов, гностиков, православных богословов, немецких романтиков и русских философов. В Библии, конечно же, она упоминается только между делом, как вышедшая из Бога и пребывавшая при нём «художницей». Божественным самозарождением, а также особой мудростью, о которой прозрачно сообщает имя Софии, и бесконечной креативностью она подобна Афине. И точно так же София даёт рождение не сущностям, но идеям, оставаясь девственной, потому что размножение божественных сущностей в Библии не оговаривается, но Яхве хотя бы создаёт реальные вещи, а не идеи о них.

Удивительно при этом, что в религиозной мысли София отождествляется с материнским принципом, за который если кто-то в этой мифологии отвечает, то скорее Ева или Творец. София ничего не производит, она сообщает путь производства, как и Душа направляет на должный путь существования, но не воплощает его, как и пристало духовным фигурам. Другая, гностическая София, уже вполне может претендовать на материнство, поскольку она лично в ответе за роковую ошибку и собственное падение, которое привело к появлению Демиурга и Космоса. Радикальнее же всего София как Великая Мать выражена в каббалистике, где разделение на мужское и женское играет поразительно большую роль для абстракции такого уровня. Там София прямо называется женским порождающим лоном.

Чтобы прояснить ситуацию, будем понимать Софию как первую эманацию, тем, что прежде всего остального выделилось из Изначального. Будучи первой эманацией, София наследует все основные, в первую очередь творящие и разрушительные, функции Хаоснования, но уже в ограниченном виде. В этом качестве София как раз и соответствует фигуре Великой Матери, порождающей и пожирающей репрезентации Плеромы. Если разделить её и отбросить всю разрушительно-пожирающую составляющую, то мы получим священное материнское лоно церкви и Девы Марии христианства и святое всеединство Владимира Соловьёва и его товарищей философов.

Ту же операцию по расчленению Матери, которую имплицитно проделали великие религиозные умы, производит реальный младенец, отделяющий любовь материнского объекта от тенденции к поглощению и уничтожению. Повторяя гностическую мифосхему Валентина, в галлюцинаторных фантазиях юного субъекта пока ещё разрозненный материнский объект выделяется из гомогенного окружения, чтобы затем погрузиться во тьму, наполняющуюся страданиями, воплями и ужасом субъекта, которые он приписывает Материи. Из этой отягощённой страданиями тьмы на основе зарождающегося Я и из Материнского Объекта кристаллизуется демиургическое Сверх-Я — Закон. Он спасает субъекта от угрозы пожирания, создаёт Космос психоструктуры, которая стеной ограждает Я от бесконечной разрушительности и удаляющегося по цепочки эманаций Хаоснования.

У субъекта теперь есть Материнский и Отцовский объекты, а также Я, то есть всё необходимое для эдипальной ситуации. Перед нами уже почти завершённый субъект. И пока в нём начинает разворачивается Великий Мятеж, параллельно с ним происходит становление Блудницы, Падшей Софии и Святой Шлюхи гностиков, Проклятой Души, спутницы Симона Мага. Она появляется по инициативе Закона или с его одобрения и является при этом урезанной версией Великой Матери, её миниатюрной копией, созданной по образу и подобию. Цель её создания кажется весьма благородной – ей полагается быть спутницей субъекта после того, как его Я обретёт самостоятельность. Душа должна воодушевлять его и направлять на пути совершенствования в соответствии с предписаниями Сверх-Я. Ярче всего эта её функция проявляется в Софии, но на самом деле это можно обнаружить в подавляющем большинстве историй, в первую очередь сказочных. Почти все сюжеты в многообразных достижениях человеческого творчества от романов до популярных песен, где присутствует герой, включают и другого персонажа (всё ещё чаще женского пола), к которому он неравнодушен и на котором он в итоге женится или так или иначе вступает в союз. Этот персонаж и есть Душа, до которой зачастую необходимо с трудом добраться или обрести по итогам приключений. Она же даёт ценные подсказки и притягивает к себе героя через повествование, используя магнетическую энергию влечения. Теперь становится куда менее странным, что подавляющая часть человеческой культуры посвящена любовной тематике. Более того, редко вообще можно встретить популярный фильм или песню, где тема сказочных отношений не была бы единственной или хотя бы основной частью сюжета. И это всегда не о реальных отношениях, но всегда о Душе. Собственно, главная задача Души – создать через отношение к ней канал связи, который одновременно наполняет героя способностью совершать «подвиги» и сообщает то, как их совершать. Этот же канал является проложенным путём, по которому должен идти субъект, чтобы по всем правилам достичь венца своей реализации в качестве смертного.

 
«Lamia» (second version) John William Waterhouse

Однако нас интересует проклятый субъект, Душа которого отказывается повиноваться Закону по аналогии с историей его Духа. Почему это происходит на сей раз? Вероятно, потому же. Единственным источником, который мог бы обеспечить Душу энергией, необходимой ей для реализации функций, является Хаоснование. Вдобавок, Душа представляет собой эрцаз-Софию, то есть заведомо несёт в себе пламя Изначального, чистым воплощением которого являлся Материнский Объект. Душа априори заражена Хаоснованием, которое может через неё действовать и менять её траекторию. В «нормальном» субъекте эта возможность свободы обычно успешно репрессируется доспехами Закона, но здесь это не срабатывает и всё рушится. Душа отказывается прислуживать, отправляется прочь и наказывается соответствующим образом, то есть становится проклятой, что ещё ярче выделяет её уже и без того осквернённую суть. Как и в случае Мятежника, где Проклятие ограничивало его изначальные функции, и он переставал «веять где хочет» и беспрепятственно воздействовать на смертных, здесь новоявленная Блудница теряет способность порождать. Мёртвый Фаллос дополняется Мёртвой Вагиной. По аналогии с обезумевшим Духом сходит с ума и Душа, что особенно иронично, поскольку она является прямой эманацией Мудрости.

Душе положено быть прекрасной, а её присутствие вызывает у смертного влюблённость в его дело, идею или другого смертного в случае проекции Души вовне, и эта проекция – залог возникновения и развития любовного отношения. Проклятая Душа всё ещё обворожительна, но её появление в восприятии, подобно зарождающейся Луне, вызывает прилив страдания. Окрашенный её присутствием объект продолжает привлекать смертного, но к этому всегда примешаны страх, разочарование и боль. Проклятая Душа опустошает вместо того, чтобы наполнять. Любимое дело становится бременем, а его плоды – отвратительными уродцами, а не лучезарными детьми. Но сколько бы проклятый не пытался разорвать эти кровавые узы, Блудница неизменно вновь манит его к себе, и он, очарованный и парализованный тёмной феей, вновь падает в ту же бездну. Субъект влюбляется в того, кто вовсе не собирается отвечать взаимностью, а если и отвечает, то болезненное сосуществование с ним помимо страсти несёт в себе постоянную ревность и желание сбежать от смертоносности объекта любви, в том числе сбежать к погибели, ведь Блудница есть Смерть, и она склонна убивать своих многочисленных любовников. Впрочем, мотивация влюблённого самоубийцы предельно логична, ведь единственное, чего он хочет, это быть с возлюбленной, и покуда она в Миру Мёртвых, то и ему туда дорога.

Милосердная Смерть

Но не одна лишь гибельность исходит от Блудницы. Поцелуи Лилит даруют смерть, но и её слёзы даруют жизнь. Блудница не только умерщвляет младенцев, но в отсутствии собственных детей она даёт приют заблудшим душам и оставленным чадам, к которым безусловно причисляет себя проклятый субъект вне зависимости от того, отдаёт ли он себе в этом отчёт. В её персональном Эдемском Саду всегда найдётся место для очередного сироты, пусть и располагается этот сад меж звёзд в преддверии Ада. Хотя любовница и спутница жизни – это довольно своеобразные роли для приёмной матери, но, с другой стороны, Душа была и неизменно остаётся эманацией Материнского Объекта, сколь бы инцестуозным это ни было. Инцест столь же мало заботит божественных существ, как и элементы психического устройства субъекта, тем более, что это одно и то же.

Блудница из любви дарует утешение и покой смерти, потому что лишь в безжизненности проклятый способен отдохнуть от выжигающей его изнутри Метки и нескончаемых ударов Судьбы. Преследующие проклятого агенты Фатума – эринии — вполне могут приходиться родственниками Блудницы, если не её непосредственными частями. После кратковременного затишья Блудница продолжает мучить смертного, но ведь и не в покое субъект обретает Спасение. Даровать утешение – это периодическая необходимость и лишь одна из функций Проклятой Души, но целью её остаётся гнать или вести проклятого дальше по Пути Скорби к соответствующей возвышенности.

Блудница – посланница Изначального и страж Порога в Иное. Если Душа скорее водит субъекта в безопасной близости от края своей Бездны и иногда преподносит ему Оттуда скромные сувениры, то Проклятая Душа так или иначе завлекает смертного к пропасти и швыряет туда его. Хорошо ещё, если она хотя бы из сострадания надеется, что тот сумеет оттуда выкарабкаться. Блудница становится путеводной Утренней Звездой Венеры и именно она, а не Мятежник, как предполагалось ранее, является болотным огоньком, к которому смертный сворачивает с привычного маршрута, чтобы оказаться посреди тьмы, топей и тёмных деревьев, в которых угадываются очертания мертвецов. Блудница – это фея, уводящая путников с проложенных дорог в глухие леса Иного мира, и часто путники остаются вечными гостями в обители фей. Она — Ламия, которая иссушает юношей и оставляет на их месте обескровленные оболочки. Всё это — части испытания, мистического ритуала становления, и через них Блудница посвящает смертного в Тайну, которая порой лишь оказывается ещё одним, уже завершающим, ударом по его измождённой психоструктуре и напрочь выбивает из реальности. По сей день можно встретить тех, кто остался в Ином мире, окаменев в пещере Горгоны, тогда как среди людей остаётся бродить его бестолковое подобие из камней и ветоши.

Через Блудницу проклятый субъект обретает возможность понять нечто крайне важное, но далеко не все справляются с дантевым путешествием и так и остаются циркулировать на одном из кругов. Прочие же, быть может, становятся, наконец, «настоящими мальчиками». Ведь Фея с Лазурными Волосами (снова акцент на волосяном покрове) из Приключений Пиноккио со всей очевидностью являет собой Проклятую Душу, его приёмную мать, сестру и возлюбленную, умершую в самом начале вместе с главным героем, чтобы вместе с ним раз за разом претерпевать превращения и оживать. Фея, не считая её мертвенной бледности, не кажется такой уж проклятой, но мы и не знаем её истории. Но я уверен, что страдания Пиноккио, когда не он сам был их явной причиной, являлись результатом усилий Феи, направлявшей говорящее бревно на пути просветления.

Стоит между делом заметить, что не существует двух различных Душ, Святой и Проклятой, Хорошей и Плохой или, например, Тёмной и Светлой Анимы. Есть склонность смертных к выделению полярностей, в чём нет ничего такого уж вредоносного. И есть как минимум два основных и формулируемых в мифах режима функционирования Души. Один из них – условно «безопасный режим», при котором активность Души ограничена и регламентирована Законом, целью которого является прежде всего безопасность субъекта. И он вполне хорош, а такую Душу за её богобоязненность, окультуренность и плодовитость можно условно назвать «Евой». В другом режиме с Души снимается гнёт Закона, и она являет себя в полную силу, и в основном это сила разрушения. Тем самым субъект подвергается вполне буквальной опасности, мучается и распадается. Зато такой вариант сулит свои сомнительные преимущества гипотетического Знания, а эту Душу допустимо столь же условно называть «Лилит». Автор «Евангелиона», кстати, явно имел представление о Душе и её репрезентации в психическом субъекта. Таким образом, нет более или менее правильной Души, но есть та, с которой угораздило жить субъекту, мнение которого здесь никто не учитывал.

Госпожа с плетью

В качестве относительно более современного воплощения Блудницы стоит упомянуть Северину, более известную как Венеру-в-Мехах Леопольда фон Захер-Мазоха, обретшую особую популярность благодаря одноимённой песне от The Velvet Underground. Конечно же, современная культура изобилует и другими подобными образами, но в основном это заимствование и копирование былого, тогда как Мазох если не продвинулся в постижении Блудницы, то хотя бы осовременил её стиль.

«Венера в мехах» и сопутствующий дискурс мазохизма, в котором угадывается проклятый субъект, замечательно исследованы в произведении Жиля Делёза «Представление Захер-Мазоха (Холодное и Жестокое)», которое заслуживает внимания и само по себе. Делёз говорит об одержимости и договоре с Дьяволом как о двух фундаментальных извращения, а также упоминает мазохистического субъекта в контексте заключения договора с деспотичной любовницей. Речь идёт о мазохистском контракте между партнёрами, но ничто не мешает совместить эту идею с фаустианским договором. Ведь не так важно, договаривается ли реальный субъект с другим реальным субъектом, или это используется в качестве символического отображения взаимодействия с воображаемыми сущностями.

Посредством договора проклятый старается подчинить себе Блудницу и повлиять на неё, сделать такой, какой он хотел бы её видеть. Трансформировать из страстной гетеры и безжалостной садистки в ледяную материнскую чувственность. Мазох, по версии Делёза, стремится придать холодный порядок пламени Изначального Блуднице, зафиксировать его, но так, чтобы она не потеряла своей божественной силы. Здесь же отмечается связь нарциссизма с мазохизмом и разрушенное состояние Сверх-Я, то есть распад Закона, сопутствующий Небесной Войне, уходу Блудницы и самому Проклятию. Божественный порядок теряет свою силу и через регламентацию отношений с Блудницей мазохист (проклятый) создаёт новый собственный Закон. «Нарциссическое Я созерцает идеальное Я в материнском зеркале смерти: такова история, начатая Каином с помощью Евы, продолженная Христом с помощью Девы, подхваченная Шеббатаем Цеви с помощью Мириам. Таков мазохистический визионер с его диковинным видением «Смерти Бога».

 
«Hylas and the Nymphs» John William Waterhouse

Ночь и Хаос

После всего сказанного может возникнуть вопрос, есть ли вообще разница между Мятежником и Блудницей, если и способы их воздействия, и функции в принципе подобны? Они оба прямо связаны с Хаоснованием, отвергают власть Закона, начинают самостоятельно действовать, травмируя субъекта, уводя того под эгидой благих намерений в Ад. Всё это сходство усиливается множеством пересекающихся атрибутов. Что тогда мешает допустить, что Мятежник и Блудница – это один и тот же персонаж, просто подвергающийся многочисленным преломлениям, фрагментации и итерациям, как и все фундаментальные элементы психоструктуры.

Но существенная разница всё же есть, хотя порой черты одного персонажа смешиваются с другим и их картинки меняются местами. Но это касается только образа, то есть репрезантации элемента, а не его структуры и функционирования. В современном воображении Блудница может быть мужского пола, не иметь такового, быть гермафродитом или попросту выглядеть как Дьявол. Аналогично и Мятежнику ничто не мешает предстать прекрасной девой с чёрными крыльями. Но мы же не говорим здесь о декорировании, хотя различие между мужским и женским играло в своё время системообразующую роль, да и продолжает это делать. Но напомню ещё раз, что выраженная фалличность Мятежника и вагинальность Блудницы исполняют исключительно метафорическую роль и никак не связаны с полом их самих и субъектов, которые с ними сталкиваются. В мифах присутствует фаллос, но не пенис.

Теперь о самой дифференциации. Она заключается в не таком уж прозрачном разделении между Духом и Душой. Блудница не склонна завладевать телом субъекта, вселяясь в него. Она может его пленить, подчинить, отхлестать и выпить кровь, но не заставить говорить на мёртвых языках и кидаться на прохожих. Блудница затмевает разум, но не так, как это осуществляет Мятежник. Он – трикстер, несущий разрушения и принуждающий совершать катастрофические порой ошибки с далеко идущими последствиями. Мятежник движет телом и вкладывает слова в уста, он внезапен и молниеносен в нанесении сокрушительных ударов и появлении озарения. Блудница же не спеша взращивает свой альтернативный Сад Мирских Удовольствий. Она незаметно появляется в ночи и начинает петь свою скорбную песнь. Субъект слышит едва уловимую мелодию и мерцающий свет, оказывающийся сиянием её глаз. Когда же Блудница наконец предстанет перед ним и распахнёт двери Бездны (ещё одна изумительная вагинальная аллегория), то оказывается уже слишком поздно, и смертный приходит в себя только на Другой стороне. Если Блудница берёт на себя управление телом проклятого, то она проявляет себя не через ярость и активность. Блуднице не чужда одержимость, но даже в этом она вкрадчива и незаметна, оставаясь в пределах социальной приемлемости, хотя и за пределами моральных устоев.

Подобно ей Мятежник также связан с концептом Смерти, особенно Смерти как изменения, но вообще-то упадок и разложение – это вотчина Блудницы, а её владения – это Страна Мёртвых, а не Ад, сколь бы похожи они ни были. Помня о древнегреческой космологии и поэме Мильтона, мы можем выделить две традиционных составляющих Изначального, когда все остальные его качества уже экспроприированы Космосом – Тьму (Ночь) и Хаос. Тайну и Разрушение. Наследниками этих прародителей и их агентами соответственно становятся Блудница и Мятежник, что и полагает структурное различие их сущностей.

Блудница – это воплощение Тьмы как области неведомого, скрывающего в себе сокровища и кошмары. Ночи, полной странных и страшных существ, а также неупокоенных мертвецов и оживших теней. Тьма – это величайшая тайна, так же, как и Смерть, и потому они неразделимы. По мере того, как смертный проникает всё дальше в Царство Мрака в глубине себя и претерпевает всё большие лишения, он, подобно Иштар, сбрасывает с себя одежды. В этом путешествии познания себя субъект всё больше видит собственную подноготную, нелицеприятную для многих и для него в том числе. Персональные предельные истины бывают слишком неприятны и ужасающи, чтобы смириться с ними и принять как свои. Но как лишается пёстрых нарядов Я субъекта, так и снимаются вуали тайны с Блудницы. И хотя Блудница сама привела его сюда, она отнюдь не рада своей наготе, становясь с каждым шагом всё более яростной и превращаясь из соблазнительной незнакомки в остервенелую суку. В конце пути богиня любви окончательно возвращается к своему натуральному состоянию и предстаёт госпожой смерти. Что же до смертного, то он начинает кое-что смыслить в положении вещей и становится господином своего Мира Мёртвых, вернуться куда он едва ли стремится, но и гибель его больше не страшит, ведь он знает, что его ждёт.

Мятежник, в свою очередь, воплощает в себе Хаос Изначального, бесконтрольную цикличность созидания, изменения и разрушения. Он есть Пламя, активная манифестация Хаоснования в оппозиции к относительно пассивной сущностной Тьме. Это проверенный временем даосский космологический принцип, который остаётся хорош до тех пор, пока его не начинают применять к живым людям. Хаос – это внезапная травматизация, это неподвластные усилиям Я события, в которых оно участвует, и это невероятное Спасение, которое оно обретает в парадоксальном осознании иррациональной трагичности мира и себя. Пламя Хаоса – это сверхценные безумные идеи, горящие в нём и движущие смертного дальше к Грядущему Царству. Хаос – это то, что подталкивает смертного вперёд, тогда как Тьма – это то, что притягивает его с другой стороны. И всё это влечение-к-смерти, высший смысл смертных и их стремление к Изначальному.

Всё это включено в универсальное строение субъекта, но лишь проклятый сталкивается с этой реальностью почти так, как она есть, то есть весьма неприятным и подчас шокирующим образом. Блудница ведёт смертных через Тьму к Тайне, которую те должны разгадать самостоятельно или подвергнуться распаду, а Мятежник внезапно дарует им обжигающее Пламя понимания, которому смертные должны найти применение или сгореть. «Все, что не сжигается – гниет», и за эти два проявления Хаоснования в смертных отвечают Проклятые Душа и Дух. Могут ли Блудница и Мятежник быть различными вариациями одной и той же сущности, ответственной и за руинизацию, и за осквернение? Допускаю, но они различны и схожи в той же мере, в какой различны и схожи Хаос и Тьма. Они вместе появляются тогда, когда сдерживавший их в заточении Закон рассыпается в прах и восстают из пепла умёршего Бога, чтобы дать смертным шанс выковать из выпавших на их долю испытаний Новый Порядок по образу Изначального.

Послесловие. Via Dolorosa

В завершение напомню лишний раз о более и менее подходящих способах взаимодействия субъекта с Блудницей, хотя это же касается и всех остальных сущностей, занимающих аналогичное положение в психоструктуре. Да что уж там, это касается подхода к любым психическим содержаниям. Хочется субъекту того или нет, но, когда сакральная фигура начинает влиять на его жизнь, то с этим приходится что-то делать, иначе она что-то сделает со смертным. Причём та или иная фигура, а то и не одна, всегда влияет на его жизнь, особенно если мы говорим о проклятом субъекте, стоящим одной ногой в мире духов.

Формально всё предельно просто: ситуация требует понимания и осмысления. На практике же возникает сложность не только в исполнении этих действий, но и в том, чтобы уяснить, что это вообще значит. Об этом хорошо сообщил в своих лекциях Мераб Маммардашвили, и я не вижу необходимости повторять за ним, и хотя приобщение к его дискурсу может потребовать изрядного терпения и внимательности, но лучше это сделать. Отмечу лишь, что первым шагом здесь будет минимальная рефлексия, иначе как понять, что что-то происходит и происходит в психическом субъекта, а не где-то ещё. Прежде чем начать двигаться по своей истории и формулировании новой метаистории, необходимо обнаружить паттерны в собственном поведении, указывающие на того, кто замешан в этом деле и что это за дело. Поскольку поиск пресловутого Знания – это весь жизненный путь субъекта, то оставим это ему, покуда спасение всегда в руках спасаемого.

Поэтому важнее здесь отметить то, чего точно делать не стоит. Не отыгрывать и не идентифицироваться. Отыгрывание вовне психических содержаний всегда остаётся неизбежной частью жизни, как и его базовое условие – проекция. Но без проецирования жизнь утратила бы жизненность, хотя что уж там, даже безжизненный мир – это результат проекции. В общем, смертные всегда проецируют. Зато отыгрывают, то есть инсценируют в реальной жизни то, что происходит в психическом мире, не всегда, и чем реже и менее интенсивно это происходит, тем лучше. Типичным случаем отыгрывания взаимоотношений с Блудницей становятся упомянутая безответная (даже при взаимном чувстве с другой стороны) любовь, наполненная дисфорией и тоской. Потерянная Душа легко находит способ найтись во внешнем мире, а субъект, не обнаруживающий ничего соответствующего внутри себя, запросто находит это снаружи. Реальные другие становятся вместилищами смертоносного любовного яда и недоумевают, почему их действия наносят кровоточащие раны их незадачливым ухажёрам. В эту же сферу входят распространённые истории о несчастной юношеской влюблённости, любовь к сомнительным личностям и идеализация партнёра с уничижением себя. Список можно продолжать, но суть, мне кажется, ясна. Влюблённый страдает и у него всегда находится причина страдать дальше. Наложение специфических содержаний на любовный объект легче заметить стороннему наблюдателю, чем непосредственному участнику событий, но последний должен это сделать. Потому что иначе крайне мала вероятность того, что разыгрывание подобной истории без понимания происходящего может привести к чему-нибудь кроме увечий, кажущихся субъекту следствием внешнего зла и никак не влияющих на него самого. Субъект остаётся рабом силы, предназначенной для того, чтобы вывести его из рабства. Пережитая боль становится потерянной болью.

 
«Head of Medusa» Peter Paul Rubens

Но никому так по размеру не приходится проекция Блудницы, как субъекту, который с ней идентифицировался. Я говорил, что оккупация Я – это не характерное поведение для Блудницы, в отличие от Мятежника. Но в принципе так делают все духи, и она не исключение. Субъект примеряет на себя меха Венеры, и пытается подражать ей, становясь загадочным, сексуализированным и вместе с тем недоступным, а заодно ввергающим других людей в запутанные и липкие сети противоречивых взаимных симпатий и антипатий. И отследить в себе наличие идентификации куда сложнее, чем факт проецирования. Более того, многих вполне устраивает происходящее, покуда Блудница наполняет их иллюзорным сверхъестественным могуществом и чувством власти над окружающими. Но и этот путь ведёт в никуда, а субъект обращается в живой механизм реализации сакральной функции. Это может быть лестно, но итогом становится разбитый и пустой человек, который никогда не жил. Но не для этого смертные приходят в мир, пусть даже проклятые смертные в проклятый мир.

Ещё одним достойным внимания ключом к Тайне Блудницы становится творчество, тяга к которому столь обострена у проклятого. Через многочисленные щели в психоструктуру субъекта просачивается инферальный ихор, так созидательная составляющая Хаоснования врывается в него через разломы мёртвого бога. Блудница ввергает смертных во тьму отчаяния, оскверняет и становится их музой. Проклятый обречён на творчество, и в нём он проживает своё Нисхождение. Не счесть творений проклятых авторов, посвящённых противоречивым и мучительным отношениям с Проклятой Душой, по воле которой они очутились в сумрачном лесу и, не имея то ли возможности, то ли желания вернуться обратно, направились к Вратам.

Читайте также:
Фрагменты предсмертной речи
Фрагменты предсмертной речи
Постояльцы жёлтого дома
Постояльцы жёлтого дома
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра
Театр одного режиссёра: расцвет авторского театра